Немыслимый воздух весны

                Немыслимый воздух весны. Эссе.
(«Надо жить, надо любить, надо верить»  Л.Толстой)

Вечерняя наша с Жоркой прогулка была у края лесного лога, где лес резко уходил вниз. Поэтому моему верному псу  не было уже необходимости задирать морду кверху и ругаться на белку: верхушки дерев были под ним. А с верхушек осин летало пушистое создание, и Жорка готов был сорваться с поводка, чтобы так же взметнуться с дерева на дерево, как это делает зверёк, нагло дразнивший и манивший его  вниз оврага, где, кроме стылого переплетения веток, ничего не было видно.

А за лесным оврагом, за невидимой в синем лозняке речкой, полого поднималась другая сторона лога, совершенно пустая и забытая. На ней  серебряным отсветом полег перезимовавший золотарник. По краю золотарника вилась проложенная с осени тропа. Но она вилась не в поле, а в небо. Туда, где розовел пустынный закат, где ни человека под ним, ни лёта птиц, а только густеющие чернотой гребни  вечернего леса. Спокойный, тихо меркнущий свет заката тонул в дремотной лесной чаще, и полоса окоёма густо сливалась с земным сумраком.

Я люблю этот высокий пустынный закат, когда под ним по всей  земле повисает немыслимый воздух весны.  Он -  глоток небывалой,  необъяснимо откуда прилетевшей к тебе свободы. А свобода  пьянит, заживляя душевные раны, призывает жить…

Жорка принимает видимое им пространство и восторженно всхлипывает, придушив звонкий лай: ему совестно вспугнуть то, что пришло  к нему, в его собачье сердце.
Мы с Жоркой сидели на поваленном бурей бревне. Розоватая дремота окутывала нас. А пустынная даль дышала целительной свободой так же, как дышали ею и мы. 
Быть может, это те самые минуты, когда понимаешь, что до конца моего возможного срока  жизни еще четверть века, а сердце, чую, притомилось, оно не в силах  гнать загустевшую кровь по кругу задуманных лет и ветшающих сосудов.

Жорка прижимается к моим ногам, видно,  ощущает  своей  собачьей душой мою тревогу. А тревога, обнаженная нынешней вечерней свободой, спрашивает меня: «Зачем жил, когда на твоих глазах крали у тебя твою любимую, легендарную советскую цивилизацию, крали уникальную свободу и справедливость, чего, должно быть, никогда уже не повторить? Зачем жить, когда впереди  - пустота времен, на которую никак и ничем не опереться?»

Гоню прочь тревожные вопросы. Ведь надо жить, чтобы хоть как-нибудь, пусть и дряхлеющей силой, но активным словом, приближать то, что обновит нашу жизнь. На память приходят слова Пьера Безухова из «Войны и мира», которые я не уставал в своё время  повторять  своим ученикам:
«Надо жить, надо любить, надо верить»