Улыбки

     Так оказалось, что во всем отделе живой я один, и из-за этого у меня много проблем. Не все получается так же хорошо, как у других.

     Иван Тимофеевич печатает документы быстро, стучит пальцами по клавиатуре не переставая и с улыбкой. Кажется вполне довольным жизнью. Немудрено, ведь Иван Тимофеевич – механизм.

     И Петр Семенович – механизм. Одно только лицо у него похоже на человеческое, поскольку оно – маска из плотной резины, натянутой на железный череп. Руки, ноги и туловище тоже металлические, при свете лампы можно разглядеть, как в груди колесики вращаются.

     И такие же все остальные – и Антон Маркович, и Ярослав Федорович, и даже Софья Петровна. Немолодые, видевшие жизнь механизмы.

     Полбеды в том, что я отстаю по количеству исполненных документов. Хуже, что не могу я, как они, постоянно улыбаться и радоваться. Мое лицо для этого не очень подходит. Отличается оно от других.

     Например, у Ивана Тимофеевича лицо полное, гладкое, с волевым подбородком и резиновое.
     У Петра Семеновича – строгое, немного высокомерное, резиновое.
     У Антона Марковича – с крупными, располагающими к себе чертами, широколобое, резиновое.
     У Ярослава Федоровича – правильное, тонкое, смешливое и резиновое, а вот у Софьи Петровны  – привередливое, гордое, с полными губами, правда, тоже резиновое.

     Улыбаются эти лица беспрестанно! Смотрят на меня и снисходительно улыбаются. Заложено так в программе. А Иван Тимофеевич еще и анекдоты рассказывает. Один и тот же и в одно и то же время. В 10 часов 37 минут.
В 11 часов 12 минут над анекдотом начинает смеяться Петр Семенович. В 11-48 – Антон Маркович, в 12- 26 – Ярослав Федорович. Одна лишь Софья Петровна не смеется, а обиженно надувает губки в 13 часов 18 минут, потому что анекдот пошлый, но уже через 55 секунд перестает злиться, регулятор срабатывает. Зато по средам ровно в 15 часов она, поглядев на меня, делает тонкое замечание о распущенности молодого поколения. Спустя 10 минут 16 секунд ей поддакивает Иван Тимофеевич, через 16 минут 27 секунд – Петр Семенович, а дальше Антон Маркович и Ярослав Федорович, через 20 минут 11 секунд и 35 минут 46 секунд соответственно.
 
     И все! Больше в отделе ничего не случается. Тишина и созвучный ей стук печатных машинок.

     Раз в неделю заходит пьяненький слесарь менять в сотрудниках масло, и ему они тоже улыбаются. Перекинуться парой слов алгоритмы не позволяют, но улыбаться – пожалуйста! 

     Вскрывает он им черепа, льет туда масло, и смеются чиновники от удовольствия. 

     А перед проверкой стали улыбаться еще больше. Ревизия грозилась быть нешуточной, даже замначальник прибегал (второй, он у нас не механизм), просил отнестись к ней посерьезней, то есть больше улыбаться, мол, любит проверяющий живую обстановку в кабинете.

     Но куда мне до коллег! Как ни тренируйся, сильно лучше не станет. А у этих и без того улыбка была до ушей («до ушей» – это образное выражение, на самом деле улыбки уходили далеко за уши, на затылок), так слесарь перед мероприятием им дополнительно винты подкрутил, и улыбки вокруг головы начали по два оборота делать. Резина-то хорошая, легко растягивается. Вот она, жизнерадостность! Залюбуешься! Горят улыбки в темноте, как свечи внутри тыкв. Даже тени кабинетные оценили, разбежались в ужасе по щелям. 

     Явился древний старичок – проверяющий, и понравились ему наши сотрудники. Они ему улыбаются, а он – им! Благодать! И улыбки у них похожие, не думал я, что такое возможно. Даже уходить чиновник не хотел, насилу помощники увели. Думал я, что все кончилось, но нет, обернулся он напоследок и меня заметил. Как я ни скалился, не дотянул до общего уровня несколько сантиметров. Погрустнел проверяющий, прошамкал «как-то безжизненно у вас тут», и ушел расстроенный.

     Вот так! Назначили на следующий день проверку по факту моей безжизненности. Вынесут, наверное, в итоге мне неполное служебное соответствие, лишат всех надбавок. Но я смирился. Что я могу сделать, такова жизнь.