Сверчок. На царских харчах. Гл. 111. Послание Батю

                Сверчок
                Часть 1
                На царских харчах 
                111               
                Послание Батюшкову

              Из всех поэтов ближе всего был мне Батюшков.
              Он был старше меня на 12 лет.
              У меня была созвучность с батюшковским стихом.
 
        Несмотря на то, что я был оптимист, а Батюшков пессимист, у нас было что-то родственное в восприятии мировой гармонии, в оркестровке, и в ритме. С первым своим стихотворным посланием я обратился именно к Батюшкову. Из всех старших поэтов он был по настроению, по содержанию, по силе песенного звука ближе всего мне, да и другим лицеистам. Они знали наизусть стихи «Парни Российского», как я назвал Батюшкова, скучали, если долго не находили его новых стихов в журналах. Об этом лестном читательском нетерпении говорит и моё первое послание Батюшкову.

Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?

Уже с венком из роз душистых,
Меж кудрей вьющихся, златых,
Под тенью тополов ветвистых,
В кругу красавиц молодых,
Заздравным не стучишь фиалом,
Любовь и Вакха не поешь,
Довольный счастливым началом,
Цветов парнасских вновь не рвешь;
Не слышен наш Парни российский!..
Пой, юноша, — певец тиисский
В тебя влиял свой нежный дух.
С тобою твой прелестный друг,
Лилета, красных дней отрада:
Певцу любви любовь награда.
Настрой же лиру. По струнам
Летай игривыми перстами,
Как вешний зефир по цветам,
И сладострастными стихами,
И тихим шепотом любви
Лилету в свой шалаш зови.
И звезд ночных при бледном свете,
Плывущих в дальней вышине,
В уединенном кабинете,
Волшебной внемля тишине,
Слезами счастья грудь прекрасной,
Счастливец милый, орошай;
Но, упоен любовью страстной,
И нежных муз не забывай;
Любви нет боле счастья в мире:
Люби — и пой ее на лире.

        Любовная лирика Батюшкова отвечала моему настроению и настроениям моих товарищей. Его страстные песни нравились больше, чем меланхолическая влюбленность Жуковского. Лицеисты увлекались насыщенными сдержанным сладострастием переводами из Парни, которого так любил Батюшков. В воображении юных читателей голубоглазая, златокудрая Лилета, воспетая Батюшковым, дышала живым соблазном. Подражая ему, Дельвиг и я, еще не зная женской любви, уже пели мечтательных Дорид и Лилет.

       В моём первом послании к Батюшкову, несмотря на робость, на незрелость мысли, уже есть строчки, где мысль сжата в двух-трех словах:

               "Певцу любви – любовь награда…"
               " Но, упоен любовью страстной, и нежных Муз не забывай…"
               " Поэт, в твоей предметы воле…"
               "Всё, всё дозволено поэту…"