Фокусник

Фокусник
-------------------------------------------------
Обычно Миша соблюдает дистанцию. Он - босс. Когда я приношу недельный рент, пока пересчитывает деньги, стою на пороге. Ситуация тягостная и унизительная, четыре стольника я стараюсь давать ему четырьмя бумажками, чтобы считал быстрее. Он хозяин двух медалей. На такси давно уже не работает, нанимает водителей. Медали выплаченные, а техническое обслуживание такси обходится ему дешево — у него автомобильная мастерская на углу Фултон и Флатбуш. Зовут его Миша. Он из бухарских. Немножко религиозный, скорее суеверный - не разрешает жене носить платья с короткими рукавами.
       В тот день напарник заболел, позвонил и попросил отработать за него смену. Я выхожу на работу в пять утра, чтобы взять в Кеннеди первых клиентов. Манхеттен  просыпается, можно успеть сделать несколько ходок по полупустому городу. Нью-йоркцы всегда спешат. За два года я стал  классным водилой, как нож в масло, захожу в любые траффики. Клиенты заводятся от моей виртуозной, рисковой, цирковой езды. Сопереживают. Авто-квест. Кричу в окно русские ругательства, бибикаю, высовываю кукиш – русский мидлфингер, клиент хохочет и не замечает того, что каждый сигнал автомобильного горна стоит ему двадцать пять центов. В рулевую колонку вмонтировано устройство, которое  подает в счетчик фальшивый импульс.
  Это был понедельник – день платежей — деньги Мише отвезла Ленка. Она только получила лайсенс, ей нравилось драйвать и она искала любой повод, чтобы куда–нибудь съездить.
Ленка  красивая. Внешность у Ленки волнующая, модельная, ****ская . Еще в Италии я нарывался с ней несколько раз на конфликты с какими–то брутальными мужиками, не мог понять в чем дело, пока Ленка не объяснила.
Лето восемьдесят восьмого года в Ладисполе было жарким. Мы сидели с ней голыми в неработающем фонтане, куда я ведрами наносил воды, и по очереди пили из чайника холодное вино.
Ленка, уже немного пьяная, сказала:
— Хочется чего–нибудь необычного.
— Приедем в Нью–Йорк, сходим в японский ресторан. Закажем японской водки и суши, - пообещал ей я.
— Со мной в кабаки ходить нельзя.
— Почему?
— В каждом ресторане сидят хачеки.
— Кто такие хачеки? – спросил я.
— Ну, чурки, — сказала Ленка. — Чурки на меня западают. Тебе придется драться. Ты умеешь драться?
Я удивился:
— Почему чурки, ты мне тоже очень нравишься.
Тогда она нежно ущипнула меня  и сказала:
— Вы все евреи такие же чурки, только слегка обтесаные цивилизацией.
      В пятницу позвонил Миша и сказал, что по его рекомендации меня с Ленкой приглашает в гости один человек. Я объяснил, что в субботу работаю. Миша сказал, что как еврей еврею он сделает мне выходной и субботний рент я могу не платить. Я сразу понял, почему он меня пригласил — ему понравилась моя Ленка. Спросил:
— Он, этот человек, случайно не пейсатый?
— Нет, не пейсатый, — ответил невозмутимо Миша. Даже наоборот — фокусник.
— В каком смысле фокусник? — спросил я.
— Который в цирке фокусы показывает.
Фокусника звали Зорик. Зорик курил марихуанну. Я это сразу понял, когда мы вошли в его дом на Манхеттен-Бич. Десять молекул на кубический метр воздуха. Я даже мог бы сказать какой сорт. Миша любил бухнуть, они с Ленкой сели пить водку, и я заметил, что он пытается Ленку подпоить. Я закинул Зорику леща насчет того, что бухлу предпочел бы хорошую траву. Зорик сразу все понял, тут же принес стеклянную трубку для курения и закрытую консервную баночку. Сказал:
— Открываю специально для вас. А жена ваша не курит?
— Я не по этим делам! - крикнула из-за стола пьяным голосом Ленка.
— Жаль, жаль, — сказал Зорик.
Мы раскурили хорошую ароматную шишку и Зорик, вдруг крепко схватив меня за колено, сказал:
— Вы знаете, у вас очень красивая подруга!
Я сорвал его руку, немножко поломал ему согнутые пальцы и сказал:
— У вас тоже.
Подругу Зорика звали Лера, она была цирковой гимнасткой. Длинный нос немного ее портил, но фигура была классная. Двигалась Лера с кошачьей грацией. Как всякая артистка, она давно перестала стесняться своей наготы, носила очень высокие шорты, до ватерлинии, и открытые майки на бретельках. Когда она нагибалась, из шорт выстреливали ярко–красные стринги. Было тогда Лере лет около тридцати.
— Вы правда фокусник? – спросила у Зорика Ленка. Покажите какой–нибудь фокус.
Он стал демонстрировать какую–то ерунду с исчезающей монетой, мне это показалось скучным, я вышел на балкон. Зорик оставил фокусы и вышел следом за мной, обнял меня за плечи.
Я отстранился и сказал довольно грубо:
— Не трогайте меня руками, я этого не люблю.
Мы дунули еще одну шишку и он вдруг сказал, глядя на меня масляно:
 - Извините. Вам не понравился фокус? Хотите, покажу другой.
— Я не люблю фокусы. Ненавижу, когда меня дурачат. Все фокусы — наебалово, а фокусники — наперсточники, - сказал я специально, в рассчете, что он разозлится.
— Вы частично правы, — сказал Зорик. Есть фокусы в которых имеют место иллюзии, обман зрения, внимания, а есть настоящие чудеса.
— Умеете делать чудеса?
- Чтобы научиться совершать чудеса, нужны годы продолжительных духовных практик. Да, кое–что умею.
— Покажете когда–нибудь? – спросил я.
— Когда–нибудь покажу.
Мы вернулись в гостинную. Лера захлопала в ладоши и сказала:
— Ребята, я тут решила открыть бизнес. Богемское стекло. Хочу попробовать на вас. Зацените. Покупать не обязательно.
Она ушла в другую комнату и вернулась с подносом каких–то довольно уродливых фиолетовых бутылок. Они стояли вряд друг за другом в порядке уменьшения, словно слоники на телевизоре. Десять штук.
— Сколько это стоит? – спросил я из вежливости.
— Если комплектом, то три тысячи.
— А по одной?
— Смотря какая?
— Ну, самая маленькая.
— Самая маленькая — двести долларов.
Я задохнулся от гнева. Двести долларов — это двенадцать часов манхеттенского ада. Работать больше двенадцати часов запрещается правилами TLC. В шесть часов вечера выбрасываю старую трип–карту и завожу новую. Первая запись: «Порт Ауторити». Диспетчер сажает молодую черную девку — едем по адресу в Ист–Нью–Йорк. Она пытается заговорить со мной. Я отвечаю что–то невпопад. Плохой английский. Едем в опасный район. Я спрашиваю у нее дорогу. На подъезде к Манхеттен–бридж черная пассажирка ловко перелезает на переднее сиденье и внаглую, пока я выруливаю в трафике, начинает шарить в бардачке, под сиденьем, в сумке. Я не знаю что делать, боюсь ее даже толкнуть. Находит заначку в носке, открывает дверь, я автоматически торможу. Она выпрыгивает и удирает. Уносит с собой двести, пропитаных моим потом, баксов. Сука– б***ь.
— Перестань ругаться, — говорит Ленка.
С какой стати она это говорит! Она никогда не делает мне замечаний.
— Тебе нравятся эти бутылочки? – спросил я.
— Только эта, — Ленка взяла самую маленькую.
— А что внутри?
— Воздух Богемии, — сказал Зорик.
Переворачиваю бутылочку — на дне товарный знак борисовского стекольного завода.
— Давай лучше купим тебе на двести долларов каких–нибудь шмоток.
— Куда я в них пойду, — сказала Ленка и вдруг начала плакать.
Что–то случилось. За три года наших отношений я прежде никогда не видел ее плачущей. ПОтянул за руку и говорю:
— Пошли отсюда.
— Оставьте нам вашу девушку, — сказал Зорик. — Мы высушим ее слезы поцелуями.
— Эта девушка — моя жена.
— Никакая я тебе не жена. Мы даже не расписаны, — сказала Ленка, напряженно глядя в окно, как будто видела там что–то интересное.
Это правда. Познакомились мы в Ладисполе на пляже. Жили вместе на даче, которую снимали у местного итальянца по фамилии Панталоне. На интервью в американском посольстве сказали, что мы муж и жена. Никто не проверял, американцы — дураки — верят на слово. Попросили меня написать биографию. Я написал, отдал и подумал, кто это будет, написанное корявым почерком и с грамматическими ошибками, читать. Нас зарегистрировали вместе. С тех пор мы женаты.
Я встал и ушел. Завтра тяжелый день. Нужно выспаться. В пять утра, когда меня поднял  будильник, Ленки рядом небыло. В одиннадцать отбил рент, остановился возле телефона — автомата, позвонил домой. Включился автоответчик. Нет ничего противнее собственного голоса в телефонной трубке.
Закончил шифт раньше обычного. По пустому хайвею домчался за двадцать минут. Было десять часов вечера. Ленка спала, или притворялась, что спит. Я пошел в ванную и среди предметов дешевого ленкиного парфюма увидел синюю бутылочку. Взял пару белья, спальный мешок, бумажное полотенце и уехал ночевать в аэропорт. Через пару дней не удержался, позвонил и услышал автоответчик. Красивый мужской голос на хорошем английском сказал: «Leave a message after a short beep».
Я дождался сигнала и сказал в трубку по–русски: «Пошел ты нахуй!»
      Мой напарник серьезно заболел, положили в госпиталь. Я жил в машине, работал каждый день. В понедельник привез Мише деньги. Семь сотен двадцатками. Миша нервничал, два раза пересчитал, сбился и стал раскладывать деньги стопочками. Я без церемоний, не снимая обуви, прошел по коврам, сел на диван и спросил:
— Миша, зачем ты это сделал?
Миша сразу понял о чем я говорю.
— Зорик партнер, у него доля в моем бизнесе. Вот эти две медали, они грязные. На каждой кейс – аксидент со смертельным исходом. На твоей пять человек вместе с водителем. Я их их выкупил четыре года назад за четверть цены. Такую медаль не продашь, но для самого бизнеса не имеет значения. Я их из под носа увел у гаража в Квинсе, но заплатить нужно было сразу,  кэш. Зорик дал деньги. Так что медали пока его, а машины мои. Он увидел твою Ленку, стал просить. Я не мог ему отказать. Не обижайся. Ты сейчас работаешь каждый день, я тебе скину с рента стольник.
— Что мне теперь делать? – глупо спросил я.
— Убей его, — сказал Миша. – Я бы за свою жену убил.
— Как?
— Придумай. Вон ты какой здоровый. Я тебе дам его телефон. Только не говори, что это я. Скажи, что Лена тебе дала.
— А она знает?
— Должна знать. Он ей на животе записал. Он всем телкам на животе свой телефон пишет. Вверх ногами.
Я позвонил Зорику из автомата. Он даже не спросил, почему я звоню. Сказал:
— Приходи, курнем.
У Зорика дом с видом на океан. На балконе установлен телескоп, нацеленный на SeaGate, на ворота,через которые корабли заходят в Нью–Йорк. Мы курим. На горизонте появляется большой туристический лайнер. Зорик спрашивает:
— Хочешь посмотреть?
— Хуля мне на чужую жизнь смотреть, - говорю я и смотрю ему в лицо.
— Ты пришел, чтобы меня убить? – догадывается Зорик.
— Да.
Зорик улыбается, у него ослепительно белый передний верхний мост на четыре единицы. Если присмотреться, можно увидеть, где заканчивается протез и начинаются собственные зубы.
— Только разреши мне прежде сходить в туалет, — говорит Зорик и скрывается в туалетной комнате.
— Зря ты его отпустил, — говорит Лера, которая лениво наблюдет за нами с дивана. Теперь он телепортируется.
— В смысле.
— Ну, исчезнет. Он всегда так делает, когда чувствует опасность. Фокусник, блин.