Васильковая страна или Фонари в долине Эмбервуд Г7

ГЛАВА 7
(Из дневника Мэйси)

«Распрощавшись со стенами приюта, я наткнулась на объявление о найме официанток в только что открывшемся лондонском кафе. Так я попала в Лондон.
Работа мне нравилась, проявила я себя ловкой и расторопной. Больше всего нравилось мне каждый день видеть разных людей. Много людей. Некоторые из них стали постоянными клиентами.
Самыми ранними посетителями нашего кафе были Мистер и Миссис Пандольфи. Благородная итальянская чета: мать и сын.
Сильвия Пандольфи была дама в возрасте за сорок, крупная и высокая. С монументальной грацией она вплывала в кафе как бригантина. Она обожала вычурные наряды, в основном черных тонов, и ярко-морковную помаду. Почувствовать ее присутствие можно было по запаху пачули.
Миссис Пандольфи была своенравна и властолюбива. При этом она была не злой женщиной и любящей матерью.
Мистер Дарио, ее сын, был примерно двадцати шести лет, худощав, с бледным породистым лицом и изящными пальцами. По всей видимости, был холост и обожал свою мамочку. Но сказать про него «маменькин сынок» никому не пришло бы и в голову, хотя отношения этих двоих были трепетны и задушевны.
По обыкновению, на завтрак они заказывали омлет с сыром. Он пил кофе по-турецки, она – горячий шоколад.
Ходили слухи (я бы даже сказала злые сплетни) о том, что у мистера Дарио была жена, но его отец, известный распутник и ловелас, спутался с ней, что и послужило разводом и крахом обеих семей.
Помимо итальянцев в кафе часто забегали двое студентов, но за столик садились редко. В основном, брали завтрак с собой и убегали. Если они все же оставались, то вели себя шумно: звенели посудой, смеялись, спорили. Мне нравились их лица: чистые, открытые и по-детски задорные. Их часто можно было увидеть и вечером. Как правило, они сидели до самого закрытия.
Как я завидовала им! Мне очень хотелось быть одной из них: учиться, познавать новое, получить образование... Они сами не знали какие они счастливые.
На «бизнес-ланч», как это теперь называли, являлась другая публика. Это были, в большинстве своем, служащие банков и офисные работники. Из них я никого никогда не видела вечером.
По вечерам у нас бывали и одиночки и шумные компании.
Одним из таких одиночек был Роман Кучиньский, поляк по происхождению. Про него было известно, что  его родители иммигрировали в Англию во время войны, а бабушка с дедом были замучены в концлагере. Сам Кучиньский много лет проработал в цирке клоуном. То ли он устал, то ли репризы его перестали быть смешными, но цирк он оставил. После смерти родителей у него не осталось ни одной родной души. Женат он никогда не был, имел канареек, души в них не чаял и любил рассказывать о них часами. За вечерним кофе он много курил и читал Таймз.
К нему иногда подсаживался добродушный толстяк с блестящей лысиной – мистер Дрю. Во время смеха он слегка похрюкивал, за что получил прозвище (за глаза разумеется) мистер Хрю. Был он продавцом бакалейной лавки и что у этих двоих было общего, какие темы их сблизили – одному Богу было известно.
Еще из одиночек была особа, которая вызывала во мне глубочайший интерес. Эта пожилая леди ни с кем не общалась и с официантами держала дистанцию, поэтому, никто не знал ее имени. Невысокого роста, худощавая, она всегда была одета безукоризненно, с большим вкусом и, в то же время, с изящной простотой. Светлые волосы, перемежавшиеся с сединой, всегда были аккуратно причесаны. Но самое замечательное, что у этой женщины была целая коллекция шляпок. Одна восхитительнее другой. Я фантазировала, что, быть может, она продавец в шляпном магазине или даже дизайнер, автор этих самых шляпок. В свои немолодые годы она была настолько привлекательна, что даже молодые мужчины смотрели ей вслед. Вот такой мне всегда хотелось быть в преклонные лета. Эта женщина будоражила мое любопытство. Мне очень хотелось знать кто она, как ее зовут, почему она всегда одна. Но эта леди была весьма неразговорчива, хоть и приветлива и не скупилась на улыбки официантам.
Еще одной семейной паре, появлявшейся в нашем кафе, хочется уделить особое внимание – меня поражала и восхищала смелость и стойкость этих двоих. Хоть расовая сегрегация официально была отменена Верховным Судом США в 1964, британское общество, спустя шесть лет, еще не научилось принимать смешанные браки.
Британский гражданин взял в жены цветную женщину – в 70м году это звучало как заголовок для целой газетной статьи, посвященной падению нравственности. Пару лет назад такую действительно можно было встретить в любом передовом издании. Ее автором, как правило, выступал кто-нибудь из самых уважаемых граждан. Почтенный господин далеко не юных лет, в очках, возможно даже в шляпе, занимающий высокопоставленную должность, перебирая заумные термины, подробно рассуждает о том, кто, где, когда и с кем лег в постель. В конце статьи приводились комментарии других уважаемых граждан, которых чужая личная жизнь волновала куда больше, чем своя собственная. Оставалось надеяться лишь на то, что своим прямым обязанностям они уделяют не меньшее внимание.
Мистер Доусон, англичанин, был женат на азиатке по имени Юн, не то китаянке, не то японке. Никто не решался уточнять. Крепкая, с великолепной фигурой и потрясающими миндалевидными глазами Юн держалась с большим достоинством, слегка дерзко, но не вызывающе. Но сколько уверенности и твердости было в ее муже, поддержку которого она, наверное, ощущала каждой клеточкой!
Поговаривали, что брак их был заключен не в Англии, а где-то за границей. Признали ли в Лондоне его законность – оставалось загадкой.
Не могу описать свои чувства в тот день, когда я в первый раз получила свое жалованье. Тогда, можно сказать, и случилось мое социальное рождение. Я родилась как самостоятельная единица – личность, способная на независимое существование. Вот здесь мне бы пригодился какой-нибудь духовный наставник. Как распоряжаться деньгами в церковной школе не учили, поэтому первые заработанные деньги вскружили мне голову.
Моим первым запретным плодом, который я вожделела много лет, была кондитерская. Посетив ее, я чуть не потеряла зрение, потому что глаза разбегались в разные стороны. От названий кондитерских изысков шумело в ушах. Настоятельница Анна называла конфеты «приманкой дьявола». Вообще, она так называла все, что способно хоть немного скрасить жизнь. Чувствуя себя греховодницей, христопродавцем и клятвопреступником, я купила фунт шоколадных конфет с поэтическим названием «Кокетка Сью», пирожные «Наполеон», монпансье и фиалки в сахаре, которые так любила императрица Сиси.
Объевшись, я получила несварение и подумала, что настоятельница Анна была не так уж далека от истины.
Вторым пунктом моего грехопадения был кинематограф. Это было для меня окном в другую реальность. Первым фильмом в моей жизни стала «Моя прекрасная Леди». Я впервые узнала и влюбилась в такие имена как: Одри Хепберн и Рекс Харрисон. Я была ошеломлена. Никогда еще я не видела таких небесных созданий как Одри. Какая утонченность! Какая пластика! Какая музыка в фильме!
Я шла домой и предавалась романтическим мечтам. Мое девичье сердце сладостно замирало при мысли о том, что, возможно, меня в будущем ждет не менее романтическая история. Впервые за всю мою жизнь мне нестерпимо захотелось счастья, возвышенных чувств, любви…
Придя домой, я долго разглядывала себя в зеркале и думала: «Способна ли я пробудить в мужчине возвышенные чувства?» До этого я ни разу не задумывалась о своей внешности.
Моя соседка, с которой мы пополам снимали комнату, с недоумением поглядывала на меня.
-Скажи, Хизер, меня можно назвать привлекательной?
-Конечно.
Хизер, которая весила 176 фунтов, считала красивыми всех, кто был худее нее.
-Кстати, угощайся – там конфеты и пирожные.
-Ты что?! Я худею!
Кокетливо намазав джем на булочку, она уселась за чтение какой-то книги.
Хочу описать тот угол, который мы снимали на двоих. Это была мансарда с большим окном в виде арки, за которым постоянно ворковали голуби и не давали спать по утрам. Со временем пришлось к этому привыкнуть. В дождливое время мы подставляли таз, так как сверху нещадно подтекало. Зимой приходилось отчаянно бороться с холодом. Я старалась на ночь не пить жидкости, чтобы среди ночи не вставать в туалет – вылезти из-под теплого одеяла в холод было адской мукой. В летний зной крыша раскалялась как жаровня и мы плавились словно грешники. Зато этот «прелестный райский уголок» стоил весьма и весьма дешево.
Третьим пунктом в списке моего транжирства были туфли и перчатки как у Одри Хепберн. Я чувствовала себя неземной красавицей. Я шла по улице, стуча каблучками, и пыталась воспроизвести все ее жесты и манеры. Еще я вглядывалась в лица прохожих, пытаясь поймать на себе их взгляд. Мне нужно было знать как на меня реагируют представители противоположного пола. Наверное, во мне просыпалась женщина.
Я как будто пробовала жизнь на вкус десертной ложечкой.
Я уже говорила, что зарабатывала не миллионы? Нет? Так вот, я зарабатывала далеко не миллионы. На этом мой список можно свернуть в трубочку. Здесь я познала грандиозную истину: деньги имеют свойство заканчиваться. Это открытие прибило меня и втоптало по самый чернозем.
До следующей зарплаты оставалось чуть меньше трех недель. «Что ты будешь жрать, Мэйси?» - задавала я себе вопрос на засыпку – «или, может, объевшись сладостей, ты, как верблюд, запаслась на месяц вперед?» Но не все так плохо (говорило мне мое второе Я), на завтрак у тебя еще есть чай с огурцом.
Вот тебе и прекрасная Леди…
Просидев три недели практически впроголодь, на одной дешевой лапше, я набралась ума разума. Следующую зарплату нужно будет раздробить так: часть на оплату комнаты, часть на питание (самое необходимое), а главное – никаких сладостей! Я, почему-то к ним как-то сразу охладела. И если останется что-то от зарплаты, я попробую откладывать на черный день.
Почувствовав себя мудрой как южный оракул, я стала делать именно так.
За полгода мне удалось скопить немного денег. Это придавало уверенности в завтрашнем дне».

Решив дать отдых глазам, я пошла варить кофе. Дневник Мэйси увел меня от случившегося с миссис Корнфлауэр очень далеко. Я уже не понимала смысла в его чтении, хотя дневник ее и вся ее жизнь меня очень увлекли.
Но я чувствовала, что какая-то разгадка кроется в самом конце ее записей. Мне нужно было во что бы то ни стало прочесть их до конца как можно скорее.
Я задумалась и припомнила свой первый заработок. Как сильно мы с Мэйси отличались. Она спешила жить, спешила наверстать то, чего была лишена многие годы. Я же совершенно не могла придумать ничего оригинального. Мне не на что было тратить свою зарплату. Удивительная жажда жизни была в этой женщине! По сравнению с ней я сама себе казалась какой-то пассивной вяленой рыбой.
Единственное, что нас роднило – абсолютное одиночество. Но Мэйси, в отличие от меня, научилась в этом одиночестве неплохо ориентироваться. Ее интересовали люди и она тянулась к ним. По-видимому, люди тоже тянулись к ней. Я же осознанно сторонилась людей, превращая себя в затворницу.
Я не могу сказать, что превратилась в социопата, но мне становилось все тяжелее общаться с людьми. Во мне ли была причина или в современном обществе? Возможно, в те времена меж людьми было принято общение. Это было естественным порывом человеческого существования. Сейчас этот предрассудок усох и отвалился как атавизм.
Мэйси написала, что была тихим и замкнутым ребенком. Я же наоборот – была общительна и в некоторых компаниях даже лидировала.
У меня никогда не было задушевной подруги, но всегда было много приятелей. Так бывает только в детстве, когда общаешься с кем-то стихийно, не задумываясь о том, что между вами общего.
Мэйси с годами все больше раскрывалась душою, а я наоборот замыкалась в себе. Взрослея, я все больше понимала, что душевный «стриптиз» не приветствуется обществом, а откровенность может обернуться против тебя самого.
Еще в детстве я стала подмечать, что хорошо устроиться в жизни удается тем, кто имеет способность приспосабливаться под любые обстоятельства, иметь несколько личин на разные случаи жизни. Так один человек мог иметь несколько проекций самого себя. На работе – исполнителен, целеустремлен и общителен. На корпоративах – душа компании. Дома – тиран и беспощадный деспот. Люди прячутся за разными масками, скрывают свое истинное Я до тех пор, пока оно не заблудится в этих проекциях. Они уже не смогут вспомнить какими были изначально, в глубоком далеком и безмятежном детстве, когда мама гладила по голове и мечтала о том, кем будет ее чадо. Может поэтому люди не любят откровенничать, подсознательно стыдясь своей искаженной, перерожденной сущности.
Мутанты – вот, кто эти несчастные.
Я хотела сохранить то малое, что у меня осталось, - саму себя.
После выпуска из школы, моя жизнь произвела естественный отбор. Так бывает, когда неглавные и второстепенные люди отсеиваются сами собой. Остаются только главные, настоящие, так сказать, твои люди. У меня случилось так, что отсеялись сразу все. Оказалось, что учеба была единственным связующим звеном между нами. Сначала я думала, что дело во мне, но потом я заметила, что и между собой никто из них не общается.
Поступив на культурологический факультет, я была убеждена в том, что это мое призвание, моя стезя. Я думала, что наконец попаду в свою среду, к своим людям. Здесь я найду единомышленников и так недостающее в моей жизни понимание.
Но оказалось, что мои однокурсники, в большинстве своем, выбрали сей путь отнюдь не по призванию, а многих даже просто культурными людьми назвать было нельзя.
Я задавала резонный вопрос: «Если вам не интересно, то зачем убивать свое время и талант на то, к чему не лежит душа?». Ни разу я не услышала ни одного вразумительного ответа. Кто-то пошел учиться потому, что надо было хоть куда-то идти, кого-то заставили родители, кто-то живет близко, а кто-то просто не хотел работать.
Я не была изгоем в группе, но и сопричастности к остальным не чувствовала никогда.
Так и повелось: я сторонилась людей и они платили мне тем же.

ГЛАВА 8: http://www.proza.ru/2019/04/06/1332

НАЧАЛО: http://www.proza.ru/2019/04/03/1637