Уход шамана

 

Минуло пять лет. Стояла сухая и теплая осень. Вечерами, конечно, уже прохладно. Жарко горит очаг в аиле шамана. 

Примостилась в ногах у отца Айнур - что-то шьет. Редкая красавица и светит, как луна чистой неземной красотой.

 На краешке скамьи Айя, глаза прикрыла, улыбается, вяжет носки детям к зиме - вон их сколько: мал, мала, меньше - облепили шамана со всех сторон. Своих то больше не довелось родить, но что значит свои?

 Вон пятеро по лавкам сидят- приемные, среди них двое белобрысых синеглазых - брат с сестрой, они разве не свои, не родные? А вот еще соседские ребятишки в дверь протискиваются, да двоюродные племянники - сорванцы.

 Время сейчас тяжелое, злое время. Большая беда пришла на Алтай. Тряхнула Айя головой, отгоняя тревожные мысли, слушает шамана.

 Рассказывает кам про лесных зверей: про ловкую белку и проказника бурундука, про хозяина медведя; поет о земле алтайской, о свободе, что пахнет сухим, теплым ветром с привкусом полыни.

 Вдруг конский топот раздался. Спешились у крыльца. Звон железа. Вошли в аил двое в черном.

 Вздрогнула Айнур, словно давний сон брата вновь материализовался.

 Один пришедший - рослый, на боку портупея, сам чернявый, похож на цыгана, улыбка во все тридцать два зуба, а глаза, как бездонные ямы.

 Второй - низенький, щуплый, вертлявый - подскочил к шаману и коротко, без замаха ударил в висок рукоятью нагана.

 Покачнулся шаман, вытер кровь, стекающую с подбородка, остановил взглядом Айю, что бросилась вперед, сжимая в руках вязальные спицы, словно ножи.

 Дети даже заплакать не успели, ужас и боль исказили их лица.

 Вышел кам из аила, за ним Вертлявый.

 Доставили в город шамана. Везли два дня - Вертлявый и еще трое бойцов охраны. Цыган остался в деревне, и от этого было всего тревожнее.

 Город встретил суетой и бензиновым дымом. На улицах вооруженные люди, и все куда-то спешат: кто строем, кто верхом, а кто в кузове автомобиля.

 Заперли шамана в подвале большого каменного двухэтажного здания. Бросили в тесную, сырую камеру без окон. Из коридора не доносилось никаких звуков, лишь изредка, с лязгом распахивалось маленькое окошко в тяжелой двери, и на пол падала корка хлеба, но даже тогда ни один лучик света не проникал в темницу. По одной стене стекала тоненькая струйка воды совершенно беззвучно.

 Шаман мог утолить жажду. Вода пахла землей и железом. Узник подолгу стоял, касаясь губами склизкой стены, но вода молчала, как будто боялась или не могла говорить.  Молчали камни, словно задавленные тяжким гнетом.

 И что хуже всего - молчали чувства шамана, обращенные к родным.

 Когда дверь в камеру отворилась, и на пороге оказался человек с фонарем, шаман закрыл ладонями глаза, чтобы не ослепнуть. Арестанта вытащили в коридор, ударами прикладов заставили подняться по лестнице и вывели во внутренний двор. 

"Какое же голубое небо! Какая красивая осень! " - Первое, что подумал шаман, щурясь от света, ... и был с головы до ног облит холодной водой из ведра, под хохот охранников.

 Переодетый в шинель с чужого плеча, застиранные штаны и гимнастерку, кам, в сопровождении Вертлявого, вошел в просторную комнату на втором этаже.

 За столом сидел грузный мужчина, в застегнутом наглухо френче, и что-то писал. Короткие седые волосы ежиком, квадратная плотная фигура, тяжелый взгляд.

 "Нет, не грузный", - подумал кам, наблюдая за тем, как военный легко поднялся со стула и подошел к окну, закуривая папиросу. "Не грузный - опасный зверь, матерый хищник".

- Местные говорят, что ты сильный шаман, это так? - спросил Седой.

Что молчишь? Говорить разучился? Али ослаб? 

Седой сжал руку в кулак. 

Вот она сила! Чуешь чем пахнет? 

За окном во внутреннем дворе раздался оружейный залп. Холодной волной смерти окатило шамана, беззвучный крик заметался в тесных каменных стенах. 

- Поведешь нас к вратам горных духов. Знаешь где это? - вновь заговорил Седой.

- Плохое это место, запретное, - ответил шаман.

- Ты что ли мне запретишь? - хмыкнул Седой, - не хочешь, значит, сотрудничать?

А ну подойди сюда. 

Шаман получил болезненный удар между лопаток, сделал несколько шагов к окну, посмотрел вниз и увидел, как по двору двое солдат ведут Айю и Айнур.

 Хозяин кабинета сел на подоконник и жестом велел Вертлявому выйти. Раздавил в пепельнице окурок и поднял глаза на пленника. Шаман все также невидяще смотрел в окно. 

- Ты знаешь предсказанное? - спросил Седой: - "Если двое в одном месте скажут - "Откройся!" - проход будет открыт, и оковы падут. Это будет конец и начало..." 

- Время пришло! - военный резко поднялся и стал мерить шагами комнату.

Неужели ты не понимаешь, что если не согласишься, то я найду другого хранителя, все горы сравняю с землей, но найду всех, сколько вас тут есть, - он уже шипел, как змея.

Шаман тихо произнес: - Я знаю предсказанное. Я согласен. 

Седой осекся на полуслове, подошел к шаману вплотную, переспросил, -

-Что ты сказал?

-  Я знаю предсказанное. Я согласен, - повторил шаман.

- Ну смотри! - процедил Седой, - твои бабы едут с нами.

Одежду тебе возвратят и накормят. Выступаем завтра утром.

 

Батыру не спалось. Все ворочался возле костра, устраивался поудобнее, кутался в теплую шкуру. Стоит глаза закрыть - кошмары лезут. Спустился к ручью, умылся - вроде полегчало. Потянулся с хрустом, посмотрел на молодую луну...

 Слышит Батыр голос сестры, - "Беда, брат, на помощь!".

 Заседлал коня Батыр и поспешил к дому. На следующий день встретил он своих братьев, что к нему были посланы. Передали они Батыру наказ от сестры: - "Встречай нас в ущелье голодных духов". 

 

Ущелье голодных духов - узкий каменный мешок. Тропа петляет меж огромных валунов, карабкается вверх. Трудно идти лошадям, хорошо еще, что дождя нет.

 Впереди едет Седой, за ним шаман, руки его привязаны к луке седла.  За ним конвой - пятеро вооруженных.

 Обоз отстал. Вскоре пришлось оставить лошадей и Айю с Айнур под охраной Цыгана и Вертлявого. Дальше только пешком.

 За все время похода не удалось пленнику с женой и дочкой ни словом, ни взглядом перемолвится... Седой карабкается по камням вверх, за ним шаман - руки ему пришлось развязать. За спиной тяжело дышит конвой.

 Вдруг позади сухо защелкали выстрелы. Громовое эхо раскатилось по ущелью, посыпались вниз камни, завалили проход, отрезав отряду обратный путь.  Седой только повелительно рукой махнул - вперед, мол.

 Вышли на широкий скальный карниз, резко обрывающийся в пропасть, на дне которой сотни и сотни причудливых, изломанных каменных изваяний-статуй. Застыли великаны в бессильной злобе, воздев острые руки-пики к небесам.

 Со всех сторон окружают долину голодных духов неприступные горы. Не одну тысячу лет держат взаперти древнее зло предки-хранители, не допуская сюда посторонних. И сейчас смотрят на пришедших морщинистые лица-исполины, заглядывают в самое сердце.

 На краю обрыва арка в три человеческих роста, сложенная из отесанных валунов. Ни годы, ни ветры, ни непогода не разрушили её.

 Шаман и Седой встали у двух колонн - оснований арки. С ненавистью глядя глаза в глаза, одновременно сказали: - "Откройся!".

 Треснула арка и рухнула в пропасть. Дрогнула мать-земля. Дикий нечеловеческий вой, леденящий душу, царапающий кожу, раздался, словно со всех сторон разом.

 Люди бросали оружие, падали на землю, зажимая уши руками. Черные тени рвали их тела на части - в секунду все было кончено.

 Шаман и его противник стояли в центре безумного, визжащего урагана на небольшом островке спокойствия.

 Седой поднял руку и приказал, указывая на шамана, -

- Убейте его!

 Словно лезвия самой тьмы, потянулись из скрюченных пальцев Седого острые когти-копья к горлу хранителя.

 Хлопнул кам в ладоши, раскинул широко руки-крылья, звонко крикнул одно лишь слово: "Айя!".

 Ударила молния прямо в грудь шаману, упал он на колени, тело его вспыхнуло, только глаза оставались ясными и живыми.

 А на том месте, где он только что стоял, открылся портал - дверь в другой мир.

 Бросились голодные духи в проход, утащили за собой Седого.

 Мгновение - и все стихло. Перед шаманом стоял старый кам. И спросил учитель своего ученика, - 

- Что ты наделал? Ты освободил вековечное зло. О чем ты думал? 

И ответил тогда ученик, -

- Я слышал песню. В ней пелось: - "Когда тюрьма будет разрушена, ты узришь чистую землю, молодой мир, мир - порождение мечты. Дай этой земле имя, - подари ей жизнь. Открой врата и в твой мир войдет смерть." 

Прости, учитель, я освободил силы разрушения и хаоса. Я более не страж и не хранитель. Я впустил своего врага в дивный новорожденный мир. Теперь мой дух горит огнем борьбы и не успокоится пока зло не будет побеждено. Юный мир будет воевать и будет взрослеть. 

Молодой шаман упал к ногам своего учителя, и его тело рассыпалось пеплом.

 Старый кам опустился на камни и тихо запел: - "Вставай, воин, твой путь еще не окончен. Ты сделал свой выбор. Молодой мир ждет своего защитника. За тобой пойдут те, кто любит тебя. Вставай, медлить нельзя."

 Учитель пошевелил своим посохом кучку пепла - все, что осталось от молодого шамана. Взметнулось в воздух облачко пыли.

 Явился перед старым учителем его ученик, воин-шаман, восставший из пепла. Волосы и кожа его были серые, а в глазах плескалось пламя. Обнял старый кам своего приемного сына, подтолкнул слегка ко входу в портал и сам шагнул следом...

 

Трепещет, подрагивает на ветру завеса - врата между мирами.

 Держит край полога, не дает ему опустится Айнур - дочь шамана. Её руки плетут завораживающий сложный узор, губы беззвучно шевелятся. За её спиной стоит брат Батыр.

 День истек, ночь миновала.

 Прошли тропой в другой мир: Айя, её отец - старый охотник, родичи и соседи, все те, кто собрались шаману на выручку и не пожелали остаться.

 Уходили налегке: ружье за плечами, маленькие дети на руках, мешочек с родной алтайской землей на груди. Вот и последний человек ступил сквозь мерцающую завесу в неизведанное.

 Упала Айнур на руки брату. Подхватил Батыр невесомое тело сестры и шагнул в закрывающийся проход.

 Дохнуло теплым сухим ветром, запахом полыни... И дверь в другой мир исчезла, растворилась.

 Заморосил мелкий осенний дождик. Вздохнули, зашептались горы.