Восток-Запад, вид с нейтральной полосы

Промчался двадцатый век, чем-то напоминающий бесконечную череду безжалостных торнадо. Всё, что попадалось им на пути, начинало кружиться в вихре непостижимой разумом исторической пляски. Но самое бесчеловечное творение двадцатого века – это внезапный раскол нашего маленького европейского пространства на Восток и Запад не по нулевому Гринвичскому меридиану, а по совсем другим, уже не географическим, а так называемым геополитическими принципам.

Вплоть до ноября 1917 года при составлении различных тактических военных альянсов, включающих смену политических партнёров, страны Европы, каждая со своими национальными особенностями, при этом не воспринимали своих союзников или противников как принадлежащих к принципиально иному миру, с которым у них идеологически не было, да и не могло быть ничего общего. Достаточно вспомнить эпизод из истории Первой мировой войны, когда в ночь под Рождество 1914 года на Западном фронте внезапно начались неофициальные временные перемирия. Солдаты обеих враждующих коалиций осмелились вылезти из окопов и начать украшать нейтральную полосу рождественскими ёлками и свечами. Это было очень рискованное предприятие, где инициатива принадлежала простым немецким солдатам. Их противники, после некоторого колебания, решили эту инициативу поддержать. После этого начались обмены сигаретами, дружеские тосты, показ друг другу фотографий своих семей, зазвучали любимые песни.

Такую картину сейчас уже невозможно себе представить. Всего через два десятилетия после этого рождественского перемирия немцы превратились в истинных арийцев, для которых все народы принадлежали к низшей биологической разновидности человечества. Последствия этой философской концепции печально известны.

Таким образом, двадцатый век положил конец представлению европейцев о том, что страны в этой части света населены обычными людьми, которые, в сущности, имеют довольно сходные системы ценностей, при всех различиях их национальных культурных традиций. Именно двадцатому веку мы обязаны концепцией о том, что Европа населёна исключительно идеологическими противниками, которые могут принадлежать либо Востоку, либо Западу и которые всегда будут противостоять друг другу, поскольку их характеры и интересы принципиально не совместимы.

Подобные убеждения, по сути, мало отличаются от представлений странницы Феклуши из пьесы Александра Островского «Гроза», уверявшей наивную молодую девушку Глашу в том, что «то есть ещё земля, где все люди с пёсьими головами».
«Отчего ж так, с песьими?» - удивляется Глаша.
«За неверность», - не задумываясь отвечает умудрённая геополитическими знаниями Феклуша.

Похожие представления о нехристях из СССР, у которых «все жёны общие», возможно, разделяли многие простые европейцы в конце Второй мировой войны. Иначе как же объяснить тот факт, что, по воспоминаниям ветеранов этой войны, участвовавших в боях за освобождение Европы, к ним иногда подходили пожилые женщины пощупать им головы, чтобы убедиться, нет ли у них на голове скрытых под волосами маленьких рожек.

Весь прошлый век прошёл под флагом консолидации подобных представлений и нагнетания взаимного недоверия двух теперь уже перманентно конфликтующих сторон – Востока и Запада. Состав этих команд, всегда готовых к кулачному бою стенка на стенку, периодически менялся, но главные концепции при этом оставались непоколебимыми. Для обычных жителей этих непримиримых геополитических сфер неизбежная вражда вылилась в формирование в их сознании определённого стереотипа среднестатистического жителя недружественного социума.

Представления о людях из противоположного политического лагеря как о «нелюдях» не зависели от уровня образования человека и прочно укреплялись даже в головах тех, кто по роду занятий часто вынужден был с ними общаться. Всё дело в индивидуальном «железном занавесе» - был и такой, кроме одноимённого глобального политического барьера, названного так Уинстоном Черчиллем в 1946 году. «Западным» людям не рекомендовалось, а «восточным» напрямую запрещалось вступать в какие-либо личные беседы или философские дискуссии с людьми «по другую сторону занавеса». Не разрешались никакие неформальные контакты, включая обмен личными адресами и телефонами. Перед каждой поездкой за рубеж или перед каждой новой профессиональной встречей в своей стране, «восточные» специалисты проходили серьёзный брифинг на соответствующие темы, включая и предупреждения про «шпионок с крепким телом», которые навсегда врезались в нашу память благодаря Владимиру Высоцкому.

Не избежала плена стереотипного образа «западника» и я. До середины восьмидесятых годов я пребывала в полной уверенности, что кумир «западных» людей –  деньги и только деньги, что они не способны на непрактичные эмоциональные порывы типа «эх, бросить бы всё да и рвануть в горы», не могут в силу своего западного эгоизма посочувствовать человеку в беде, а уж тем более протянуть ему руку помощи. Проверить, правильны ли мои представления о человеке из западного мира, у меня не было возможности, поскольку я свято соблюдала все инструкции, которые неизменно получала, как и любой переводчик, перед приездом очередной делегации, с которой предстояло работать. Это был мой индивидуальный «железный занавес», сквозь который ни в одну сторону никогда не просачивалась личная информация. Передо мной даже и не стояла задача определить, какого типа люди проживают на Западе. Они меня просто вообще не интересовали как люди, поскольку я с детства была убеждена, как девушка Глаша из пьесы Островского, что все они «с пёсьими головами». 

Если бы я захотела с ними поближе познакомиться, то мне пришлось бы последовать другому совету уже упомянутого кумира молодёжи СССР, барда и поэта Владимира Высоцкого: «парня в горы тяни, рискни… там поймёшь, кто такой». Но зигзаги судьбы не предсказуемы, и именно это-то со мной и произошло, и так получилось, что непредвиденный случай навсегда отучил меня делить весь наш маленький земной мир на «они» и «мы».

Начало восьмидесятых. Я устроилась летом подработать переводчиком для группы иностранных альпинистов в Приэльбрусье. Конечно, я с ними в связке не покоряла неприступные горные вершины. Они с этим и без меня прекрасно справлялись. Но в перерыве между своими восхождениями, просто для отдыха и знакомства с новыми для них местами и проживавшими там людьми, они решили совершить приятную пятидневную прогулку «по горам и долам» с переходом в Сванетию на территории Грузии. Для этого им, в первую очередь, потребовался инструктор-сван, хорошо знающий местность и особенности национальной культуры. Однако инструктор не говорил на европейских языках, а группа был разноязычная, поэтому им нужен был человек, который помог бы общаться с местным населением.

Администрация альплагеря немедленно предложила в качестве переводчика надёжного спортивного парня, но он группе как-то не приглянулся. Парень был слишком гладко выбрит и коротко стрижен, что резко отличало его от остальных временных «горцев», а его не гражданская выправка наводила на размышления. При этом парень знал только английский, а в группе были люди, говорившие исключительно на испанском или французском, поэтому им нужен был кто-то, кто знал хотя бы три языка, и они потребовали меня.

Администрации ничего не оставалось делать, как согласиться. Зарубежные альпинисты были очень довольны, инструктору-свану было решительно всё равно, кто будет переводчиком, но руководитель группы, мастер спорта международного класса по альпинизму, не особо приветствовал моё участие в этом походе. Все, кто когда-либо сталкивался с миром большого альпинизма, прекрасно знают об отношении серьёзных спортсменов к горным туристам, которое коротко можно выразить популярным когда-то выражением «килограмм презрения». Кто их осудит? Всё правильно. Не место туристам в походах, где участвуют признанные ассы международного альпинизма. Я отлично знала своё место. Но не скрою, мне очень хотелось пойти в этот поход, и я была на самом высоком облаке счастья, когда неожиданно сформировавшаяся интернациональная группа потребовала моего участия в качестве переводчика.

Известно, что в горах шансы попасть в форсмажорную ситуацию гораздо выше, чем на равнине. Но крупномасштабные стихийные бедствия случаются не так уж часто. Судьба распорядилась так, что они случились именно в те дни, когда наша разномастная интернациональная группа оказалась на предположительно прогулочном маршруте. Предшествующая нашему походу неделя назойливых дождей привела к размягчению почвы, а установившаяся после этого тропическая жара ослабила снежный покров.  Как результат - интенсивное таяние ледников и рвущиеся на свободу горные осколки. И случилось то, что случается в таких случаях: массовые селевые потоки и снежные лавины ринулись на Приэльбрусье, сокрушая всё на своём пути. Один из крупных альплагерей, рядом с которым мы планировали остановиться на ночлег, но почему-то передумали, ранним утром следующего дня был наполовину сметён сошедшим с окрестных склонов обширным селевым потоком. Этот жестокий акт природы, казалось, потряс даже самого видавшего виды короля Кавказских гор – седого Эльбруса. На многие дни Приэльбрусье было отрезано от остального мира, и парамедики не имели возможности оказать помощь многочисленным пострадавшим, тем, кого ещё возможно было спасти.

Но я вынуждена возвратиться к событиям, предшествовавшим этой трагедии. Итак, ранним июльским утром наша нетрадиционно сгруппированная компания вышла на маршрут, обещавший приятные впечатления всем, кроме руководителя группы, мастера международного класса по альпинизму, и меня. Дело в том, что руководитель группы был опытным и признанным спортсменом, который никогда не ходил в турпоходы по горам для праздного времяпрепровождения. Тот факт, что группа его не менее профессиональных зарубежных коллег решила пойти в поход, чтобы просто «на других посмотреть и себя показать», никак не укладывался в привычные ему понятия, поэтому он не представлял, зачем им нужен переводчик. Я была в глазах профессионала помехой успешному продвижению группы по маршруту. Он был бы очень рад, если бы я добровольно отказалась от участия в этом мероприятии, о чём сообщил мне самым прямым русским текстом ещё до начала похода.

Я приняла совет руководителя группы к сведению, но не к исполнению, поэтому он пошёл другим путём, нагрузив меня рюкзаком такого же веса, как и те, которые тащили за спиной все остальные члены группы женского пола, то есть килограмм под тридцать, что было вполне справедливо. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. У ребят-то рюкзаки вообще весили за сорок килограммов. Мы шли по местам, где не было ни магазинов для пополнения запасов провианта, ни, что самое главное, деревьев и кустарников, которые можно было бы безнаказанно изрубить на дрова. С этим рюкзаком как представитель обслуживающего персонала, каковыми виделись альпинистам международного класса навязанные им зачем-то переводчики, я должна была опережать группу тренированных спортсменов, чтобы к их приходу на место вечернего привала уже успеть разжечь костёр и начистить картошки из своего рюкзака. В компании с инструктором из Сванетии, конечно, который тащил на себе вязанку дров. Одна бы я просто заблудилась, и не видать бы нашей группе печёной картошки на ужин.

Тут следует вернуться к составу этой интернациональной группы, веселее которого и придумать невозможно: говоря библейским языком – «каждой твари по паре». В группе были испанцы, каталонцы и баски, египтянин и израильтянин, француз и англичанин, франко- и англоговорящие канадцы, американец и вьетнамец – думаю, комментарии излишни. Добавьте к этому профессионального альпиниста и навязанную ему в качестве балласта переводчицу – и картина станет кристально ясной. Все эти национально-концептуальные разногласия проявили себя уже на первом привале для ночлега, до которого мы с инструктором-сваном всё-таки ухитрились добраться первыми. Он разжёг костёр, а я начистила картошку – каждый из своей поклажи. Сванский инструктор, недоумевая по поводу моего полудохлого вида, сказал, что его жена и все её односельчанки как козочки бегают по горам через перевалы в магазин за продуктами или новомодными товарами, возвращаясь домой с поклажей, не менее тяжёлой, чем мой рюкзак, после чего ничто не мешает им разжечь семейный очаг и заняться приготовлением изысканных сванских блюд. Это была очень полезная информация, которая отчасти примирила меня с моей походной ситуацией.

Сам ужин прошёл без особых эксцессов, потому что все устали и были голодны. Потом началась, так сказать, застольная беседа. В ход пошли анекдоты, которые я должна была переводить сразу на три языка. Но не всё было так просто, потому что каталонцы то ли действительно не говорили по-испански, то ли знать его не хотели. У всех свои проблемы. Им переводил с моего испанского их земляк, который не говорил по-английски, но решил признаться, что знает испанский. Представители Квебека и одинокий француз, девушка которого в последний момент отказалась от участия в походе, тоже уверяли, что по-английски ни «бэ-ни-ме», так что я из последних сил активизировала отделы памяти, отвечающие за хранения моего французского словарного запаса. 

Со своей задачей содействия международному культурному обмену я справлялась достаточно успешно, пока руководитель группы не решил подключиться к беседе и рассказать свой любимый и довольно забавный анекдот. Я его добросовестно перевела на три языка и взглянула на рассказчика в ожидании его одобрительной реакции. Но меня ожидал стальной взгляд, за которым последовали уничтожающие все мои усилия слова: «Переводи всё, что я тебе сказал. Не надо мне тут цензоров. Ты наполовину короче говорила, чем я рассказывал. Может, так вас там и учат, но мы здесь в горах на свободе, и ты переводи то, что я сказал, раз уж навязалась на мою шею».

Тут я должна пояснить, просто на всякий случай, что английский язык более лаконичный и «компактный», чем русский. Отчасти именно поэтому столько английских терминов перекочевало в русский язык, взять хотя бы современную электронику. Я всё перевела с абсолютно достоверной точностью, хотя это и выглядело несколько короче, но доказать это подозревающему меня во всех грехах инструктору было не в моих силах. На том вечер и закончился. А потом случилось то стихийное бедствие, о котором я уже упоминала ранее.

Благодаря опыту наших инструкторов, мы вовремя покинули место ночлега, которое вскоре было полностью покрыто обрушившимися на него в результате селя камнями. Вокруг всё грохотало, к тому же на нас опустился густой туман, и я не знала куда мне идти, чтобы не попасть под камнепад. Рюкзак намок и весил вдвое больше. Я мысленно отправила прощальные «прости» всем, кого обидела в жизни, а также слова любви всем, кому я не считала нужным сказать их раньше. Больших надежд выбраться из этого инферно у меня не было, как вдруг в тумане я увидела протянутую мне руку, и голос по-испански предложил мне передать его обладателю мой рюкзак. Я повиновалась, после чего, уже налегке, продолжила пробираться в тумане в полную для себя неизвестность. Внезапно передо мной возник силуэт, оказавшийся канадской альпинисткой из нашей многонациональной группы. Она объяснила мне, что они в группе посовещались и решили, что будут по очереди задерживаться неподалёку от меня, чтобы я не потерялась в тумане среди низвергающихся с грохотом невидимых камней.

Когда небо сжалилось над нами и прояснилось, я уже самостоятельно добрела до места, где меня ожидала наша странная и, казалось бы, идеологически несовместимая группа, члены которой, забыв все предрассудки, помогали друг другу выжить и протянули мне, представителю чуждого им мира, руку помощи. Теперь ничто уже не мешало нам продолжить наш поход в Сванетию. В процессе этой горной прогулки я узнала историю любви двух участников нашей группы. Оказалось, что в милую канадскую альпинистку-скалолазку был давно влюблён мужественный покоритель вершин из США. Он был в неё настолько влюблён, что продал свой дом, чтобы они могли вместе поехать в СССР для покорения вершин Приэльбрусья. Они рассказали мне, что телефонные компании их стран разбогатели, а они полностью разорились на бесконечных международных переговорах и что теперь они будут в канадских лесах своими руками строить свою маленькую хижину, в которой им уже никто не помешает быть вместе. Выслушав это откровение, я вспомнила одно из моих твёрдых убеждений, что «западные» не могут всё бросить и «рвануть в горы», куда их позовёт любовь. Вспомнила и тут же навсегда забыла.

Рация, предшественница современной мобильной связи, у нас окончательно промокла и продрогла, поэтому мы узнали о размахе трагедии в Приэльбрусье только вернувшись через несколько дней в наш базовый лагерь. Нас там уже и не ждали, то есть «списали», поэтому искренне удивились нашему появлению. Район был временно отрезан от мира. К счастью, никто из наших друзей не пострадал. Восхождения были невозможны, поэтому на следующий день мы собрались на горные «посиделки», чтобы обменяться впечатлениями и любимыми песнями, за которыми альпинисты «в карман не лезут» и могут петь ночи напролёт. Дошла очередь и до меня.

Возможно, шок от пережитого так на меня повлиял, что я не могла остановиться и продолжала петь почти до утра, а все почему-то слушали мои песенки и подпевали, хотя мой репертуар не включал никаких традиционных горных романсов. Руководитель нашей странной туристической группы подошёл ко мне и сказал: «Ну ладно, переводчица, всех сегодня перепела, но всё равно нечего тебе было не в своё дело соваться. Сиди себе в базовом лагере и пой». Я последовала его совету и именно это и делала в оставшиеся две недели, выходя на гору лишь «ловить» лучший сигнал для радиосвязи. Но воспоминания о протянувшейся ко мне в беде спасающей руке ныне официально не существующей интернациональной дружбы навсегда осталось со мной.

Ощущение того, что люди по разные стороны нейтральной полосы между Востоком и Западом достаточно похоже реагируют на сходные ситуации, с тех пор никогда меня не оставляло. Совсем недавно я узнала, что великой Жаклин дю Пре, рано ушедшей в связи с тяжёлой болезнью английской виолончелистке, было также нелегко принять мир, где ложь на равных правах соседствует с правдой, как и маленькой Насте, героине одного из моих рассказов. А я ещё раз убедилась, что в любые времена и в любых геополитических пространствах живут обычные люди, и для всех будет лучше об этом никогда больше не забывать.

Жизнь подтвердила, что мир далеко не такой чёрно-белый, каким его часто рисуют дальтоники от политики. В этом может убедиться каждый, кому посчастливится увидеть полную разноцветную радугу, состоящую не только из семи видимых глазу цветов, но и целого спектра многочисленных оттенков, естественно и плавно переходящих один в другой. Если бы все мы, жители земли, однажды это поняли, то, возможно, и нам бы открылась нейтральная полоса, на которой можно без страха установить рождественскую ёлку, украсив её гирляндами из приветливо мерцающих огоньков.