Пятая ракия, или как прекрасна жизнь

   Эту историю мне не надоест рассказывать никогда. Может быть потому, что в один день я побывал на краю света, выпил пять стопок ракии, почувствовал Бога и понял, как хороша жизнь.
   Эта история очень проста, и, конечно, началась она с одной сумасшедшей идеи, пришедшей после некоторого времени пития в дымной софийской корчме. Случилось это летом 2005 года, когда после порядочного загула мы решили съездить на Родопы. Пятеро взрослых, в маленькой спортивной маздочке, среди лета, в страшную жару, понеслись по магическим горам, и пережили волшебные приключения.
Мы ездили по дорогам, которые были таковыми десятки лет назад. Пили ракию с чудными старцами в селениях, которые, я был уверен, что не существуют вовсе, и кто-то их придумал по случаю.  Говорили о жизни с мудрыми вековыми старухами среди сельских площадей, словно вышедших из рассказов Радичкова и Пелина, пережили всякие небылицы, спали в странных местах.

   Первый вечер застал нас около хижины «Гоце Делчев». Оказалось, что все занято, а мы были очень уставшие. В конце концов, пришлось остановиться в стороне от хижины, в бывшем пионерском лагере.  О плесени и изъеденной временем древесине даже говорить нечего, но зато там обнаружился прайс-лист!

  Восстанавливаю его по памяти:
Прейскурант:
Кровать – 1,5 лв.
Удобства:
Чистая простыня – 0.50 ст.
Банщик– 0.50 ст. (извиняюсь, это отпуск!)

   Другим вечером были мы в Замке Беширова, около Неделино, где до заката мы лежали в бассейне и смотрели на неподвижный город, притихший среди собачьего лая и детских криков. Но, в конечном счете, мы достигли края света!

   Как добрались мы до края света? Ну это очень просто! От Смилян берете прямо на юг. Обязательно пробуете смилянскую фасоль в Смиляне. Э, мы немного перебрали, потому что, когда появилась улыбчивая официантка, мы заказали пять порций фасолевого салата, пять фасолевых супов-чорба с колбасой и пять бобовых десертов! Только после бобов ты полон энергии и можешь добраться до края света!

   Да: от Смилян поворачиваете на юго-запад, минуете Букату и Могилицу, и оказываетесь в центре села Арда. Тут, на развилке «Патриарх Евтимий» и «Синчец», едете, едете… Гудевица.

   Почему Гудевица – это край света? Ну потому что оно на самом краю топографической карты, после него нет ничего другого, потому что это край Болгарии, после него только проведена линия границы и потому что путь странно заканчивается точно в центре села перед входом в единственный универсальный магазин.
   Если окажетесь там и решите подкрепиться - забудьте. Там есть только яйца и пиво. А на вопрос, почему нет ничего другого, улыбчивая продавщица подернет плечами и вам ответит: «Ну, потому что лимонад закончился!»
Мы щелкали фотоаппаратами, вдыхали чистый родопский воздух, и в то же время отвечали на вопросы местных жителей. Раз за разом приходилось объяснять им, зачем мы сюда приехали. Но на наше географическое утверждение, что хотим видеть край света, получали ответ: «А, не, не мы на краю света, после нас еще есть…». Мы, пять географов, двое преподающих в Университете, пытались им научно объяснить, что нет ничего после них.  Взяли мы и одну наиполную военную топографическую карту Болгарии. Но они все упорствовали: «Аааа, есть, есть после нас Гоздьовица!»  - и смеются, тепло, напевно, по-родопски.
   В конечном счете, нас переполнило любопытство, и мы решили проверить, не обманывают ли нас или все свои университетские познания можно отправить в мусорное ведро для раздельного сбора отходов.

   Отправились мы по тому, что некогда было дорогой, но сейчас это только камни, поросшие буйной, пожелтевшей от жары травой. Наша японская горожанка упорно ползла вверх холма. Солнце уже припекало, хотя было только десять утра. Жужжат насекомые и вокруг все благоухает  чабрецом. Ах, как  благоухает чабрецом! Хочется бросить все, лечь на спину и устремить взгляд в томительную синеву родопского неба.
   Спустя сорок минут блуждания по холмам, миновав последний возможный поворот родной Болгарии, перед нами возникла старая, но белая как снег табличка: где-то здесь мы уже были готовы поверить в чудеса и порвать свои дипломы. Мы оставили свою японку в тени и медленно вошли в Гоздьовицу.

   Село Гоздьовица некогда было большим хорошим родопским селом, если судить по остаткам домов. Оно насчитывало более ста исправных, гордых, высоких как исполины построек.
   Жизнь кипела, плескался, как волна, женский смех. Разрезали тишину детские игры. Люди ругались, любили, помогали, хоронили, рожали, женились, расставались.
Лилась крепкая ракия весной и потоком лилось вино зимой. Удобряли землю своим прахом, а из этого праха прорезалась жизнь через десятки плодовых деревьев, которые сейчас растут среди оставленных дворов и сломанных каменных останков.
Сегодняшние покосившиеся дома – полуживые старцы, опершиеся на выщербленные самодельные палки. С облупленной побелкой, рассыпавшиеся в труху, с выпавшими челюстями, в потрескавшихся очках. Дома эти, как люди, если никто не согреет своим присутствием – высохнут в тихом одиночестве.  Еще грустнее, когда толкнешь одну висящую на косой петле жалостливо скрипящую дверь и войдешь в такой бывший дом.
   Словно страшное бедствие раскрошило все однажды, и люди в панике сбежали.
По пыльным бревенчатым полам разбросана хозяйская утварь – горшки и сковороды, в которых до вчерашнего дня кто-то готовил любимые «имам баялды». Нераспакованные чемоданы, из которых торчат ни разу не надетые вещи, детская обувь, листы ученических тетрадок, письма, которые, быть может, никогда не достигли своего адресата. Невысказанные мысли, неразделенная боль, несбывшиеся мечты.
Не знаем, имеем ли мы право нарушать тишину и муку этих домов, но в одном из них мы нашли пожелтевший лист, мелко исписанный почти ученическим почерком. Восстанавливаю его по памяти, потому что уже даже он исчез…

   «Милые мама и папа, пишу вам, но не знаю, прочтете ли вы когда-нибудь эти строки. Со мной все в порядке, уже два года я в Америке. Мы не простились… Знаете, как было… нужно было или бежать быстро, не оборачиваясь назад, или… Мы пересекли Грецию, с Метином мы были вместе, вместе взобрались на американский корабль. Не можете себе представить, как бескраен океан и как он синь. Думал, что мы умрем, что никогда больше не увижу землю, что никогда не попрошу у вас прощения. Мы были в пути несколько недель, пока не достигли Америки. Америка очень странная, все настолько другое и большое, а люди такие же и смеются по каждому поводу.
Сначала было очень трудно. Спали где придется, потом мы с Метином разошлись, в конце концов я нашел работу. Сейчас все хорошо, работаю в одной пекарне, встаю рано, ну знаете, я привык. Есть у меня квартира, коплю на машину. Все свое имею… Все есть… Все…
Только когда начинается дождь, и мука с дождем потечет, вспоминаю, как мне больно и как я вас люблю. Прощайте, прощайте…
Ваш любимый сын:
Саид Метков
5 IV 1967 г., Сакраменто – США»

  Выходим наружу. Что-то стиснуло наше горло. Что-то защипало глаза. А небо такое бездонное и синее, такое красивое. Мы повертели головами. Огляделись. Слышится только жужжание насекомых, вдалеке фырчит осел. Ждем, что в любой момент может выскочить какой-нибудь призрак.

  Призрак не выскочил, но на обвитом плющом крыльце откуда ни возьмись появился живенький старец лет семидесяти пяти. Он осматривал нас, отступая, приседая, похлопывая себя ладонями по коленям и звучно выкрикивая:
-А, люди!
Тут мы тоже делали шаг назад от странной его реакции, но, не обращая на нас внимания, старец продолжал:
-А, люди, лелеееееееее, люди в Гоздьовице! Лелеееее… – и схватился за голову.
- Как вы обманулись, люди? Да сюда никто не идет. Сюда три года никто не заходил. Бог не заходит! Лелеее, люди! Ну ждите, ждите, секундочку, я накрою стол чем Бог послал!
Мы уже с ним познакомились и шумно воспротивились:
-Ааааа, бай Стоиле, мы совсем не на долго, пощелкаем фотоаппаратами и побежим, нас ждет дорога, оставь стол…

   Это последнее повисло в воздухе, потому что бай Стоил проворно шмыгнул через заросшее плющом крыльцо. Через минутку все так же проворно вернулся с продолговатым деревянным столом, который поставил посреди улицы. Понятно, что это когда-то было улицей, а сейчас камни, заросли бурьяна, пожухшая от зноя трава. И поставил он что Бог дал. А бог тем утром дал – свежее молочко, пчелиный мед…. И одну запотевшую, со струящимися по гладкой ее поверхности каплями, бутылку, полную огненной жидкости. Понятно, это домашняя ракийка.
  -Аааа, бай  Стоил, не делай так,  просим тебя! Не можем пить ракию! Всего 10 часов, если начнем с утра, тогда всему наступит конец…
Но он был невозмутим:
  -Оооо, остановите глупости! Солнце знаешь, когда пригрело? Уже пять часов наверху и пять кругов навертело. Выпейте ее и не думайте.
И как в сказке незнамо откуда около стола появились шесть деревянных стульев, которые почти затерялись между камней, и шесть стеклянных стаканов, которые бай Стоил мигом наполнил доверху. После повернулся, сплюнул на камни и звучно выкрикнул:
  - На здоровье!  - и быстро глотнул свою ракию. После этого довольно крякнул – Ааааааааах! – и вытер тыльной стороной рукава намокшие губы.
Набравшись немного смелости и мы промочили пересохшие от жары свои горла, и… тут, знаете ли, началась самая суть истории!

   Первая ракия, эх, первая ракия! Первая ракия – это что-то специальное, труднообъяснимое. О первой ракии можно написать трактаты!
Она как первая любовь, как первое погружение в море. Первая ракия имеет свойство развязывать узлы, останавливать наши городские душонки и умы, которые никогда не отдыхают. Они безостановочно считают, сколько ты выиграл, сколько загубил, сколько еще нужно выиграть. Первая ракия снимает оковы, освобождает дух. Прогоняет всех демонов от тебя, всех тех людей, которые удобно устроились в твоей голове и с которыми ты целыми днями споришь и ругаешься в уме, которым целый день доказываешь, что ты прав, и они, мамочка моя, никогда не согласны с тобой.
   Первая ракия разливается, как оливковое масло по трахее, обливает теплом все тело, прямо до самых пальцев ног. И сразу спокойно и естественно, как будто до этого момента ты сопротивлялся, подносишь пустой стакан баю Стоилу и тот его заново наполняет.

   А вторая ракия, эх, вторая ракия… вторая ракия - это как откровение! О второй ракии можно написать трактаты!
   После второй ракии опускаешься на стул – сначала слегка, а потом со всей своей тяжестью. До того момента ты сидел сгорбленный, напряженный, как пружина, готовый всякий момент вскочить и дать кулаком в лицо каждому неприятному типу, доказать, насколько ты прав, обогнать всех на финише. А после второй ракии, эх, после второй ракии комок в горле твоем тает, начинаешь чувствовать, что тело твое легко, как перышко. Расстёгиваешь ремень, расслабляешься, вдыхаешь полной грудью. Наполняешь легкие чистым родопским воздухом и ощущаешь, как жизнь медленно возвращается к тебе.
   А бай Стоил рассказывает – а он умеет рассказывать, ах, как он умеет рассказывать!
   Бай Стоил, как переполненная двухсотлитровая бочка, которая только и ждет, чтобы кто-нибудь открыл кран и истории сами из нее потекут. Рассказывал про село – про его начало, про его конец. Про людей, которые оставили следы на всех этих камнях, где мы сидим сейчас с ним. Про то, как раньше невесты с монисто и как мужчины делали вино, как танцевали хоро от площади и прямо до горизонта. Про то, как когда-то кипела жизнь и как постепенно люди превращались в птиц, которые забыли обратный путь к своим гнездам. И как в конце концов осталось только 6 человек – четыре мусульманина и двое христиан.
   Ты слушаешь и не слушаешь. Нееее, дьявольщина! Не слушаешь, ты это переживаешь вместе с баем Стоилом!
   Только между двумя ракиями протекло полвека жизни села. Только между двумя ракиями родились и умерли с ним. Только между двумя ракиями пронеслись мимо нас сотни людей. Веселых, плачущих, влюбленных, грустных, со счастливыми лицами, с припухшими от бессонницы глазами. Со шрамами от пуль на телах, со шрамами от насилия в душе. Говорят, смеются, рассказывают, жалуются, ругаются, поют и идут без остановки группами, парами, по одному.
Именно в этот момент рядом с нами, точно из ниоткуда, возник другой энергичный старец. Среднего роста, в коротком свитерочке и подкатанными до локтя рукавами, с тонкими, но ухоженными усами. Тот только кивнул нам прохладно и, как ни странно, плавной походкой растворился в тумане.
  - Салим – однако объяснил нам бай Стоил – С ним мы не разговариваем 40 лет.
  -Как это не разговариваете?
  - Ну, это долгая история, знаешь ли…
  - Пожалуйста, расскажи!
  - Очень она долгая, наша история….
  - Ничего, не спешим никуда – странно, уже и вправду не спешим никуда. Время как будто остановило свой ход, облокотилось кулаком о соседний камин и с облегчением вздохнуло.

  - Ну так, было время, много лет назад, мы оба были влюблены в Айше. Ну Айше выбрала меня, и с тех пор он со мной не разговаривает. Эээээх … - бай Стоил снова плюнул на камни и снова вытерся рукавом. – Жизнь прошла, и Айше перенеслась в лучший мир, люди улетели, дети нас забыли… Остались только мы, шесть живинок тут.

  - Ну знаешь, что стало три года назад? Три года назад у меня случился удар. Среди зимы, в самую стужу. И Салим пошел среди ночи, в метель, по сугробам в Гудевицу, искать лекаря…. Спас мне жизнь! Когда я выздоровел и вернулся в село, мы собрались с ним, напились, поплакали, простили друг друга. И с тех пор опять не говорим.

   Тут бай Стоил выругался и налил третью ракию.
   Третья ракия, эх, третья ракия - это украденный миг вечности! О третьей ракии можно написать трактаты!
Третья ракия как весы. На одну их чашу легкомысленно положено доброе твое настроение, все твое веселье, ощущение, что можешь свернуть горы, желание раздеться догола и бегать по всему полю. На другую чашу ползет, как вор, тоска твоей души. Нееее, не точно тоска, скорее память обо всех упущенных шансах в жизни, обо всех провалах. Едва уловимая боль, подобно веянию сквозняка в чудесную майскую ночь.
   И две чаши балансируют между собой. Точно, как качели внутри живота твоего, и ты удивляешься, какая ж перевесит. Также качаются перед глазами твоими дома, дымоходы, камни, тротуары, и качаются птицы в безмятежном своем полете.
В этот момент на улице появилась проворная, очень низенькая аккуратная старушка с пестрым платком на голове. Шажки у нее маленькие, но походка быстрая и уверенная. Она весело нас поприветствовала, но как только поравнялась со столом, процедила сквозь усмешку тонко, но звонко:
  - Пьяницы, – и пошла по пути в центр.
  -Фатима! Телефонистка наша, - пояснил бай Стоил.
  -Хочешь сказать, что она когда-то была телефонисткой?..
  - Нет, сейчас телефонистка.
  - Ну хватит, бай стоил, какая телефонистка, да вы здесь только шесть человек на распутье, забытые всеми….
  - Да, анекдот, телефон наш – единственная связь с миром. Держим его в бывшей ратуше. И сейчас Фатима каждый день, семь дней в неделю, ходит между 10 и 14 дежурить к телефону. Как знать, вдруг кто-нибудь может нам позвонить…

      Тут бай Стоил умолк. Мы не сразу поняли, почему. Загубленные наши городские душеньки, привыкшие все принимать с излишней мнительностью, не понимают, мама моя, почему. Но тишина обхватила наши тела, как дивная лоза каменные стены домов. И вдруг, прислушавшись к тишине, услышали мы удары своих сердец и удивились. И нам стало одновременно тужно до слез и мило, тепло, словно повеяло мягким октябрьским ветерком. И мы мысленно пообещали себе, что возьмем номер и позвоним… прости, бай Стоил, не позвонили…
  - Смотри, за табличкой несем дежурство еженедельно – напевно, с тонкой, играющей елейной улыбкой на губах продолжал он.
  - Как так несете дежурство?
  -Ну так это, каждую неделю один из нас дежурный, идет и моет табличку.
  -Моете табличку????
  -Ну да, не заметили, какая она белая?
  -Ну-ну… - и это «ну» повисло в воздухе, как и многие другие случайные реплики и недосказанные мысли в этот чудесный родопский день на краю Болгарии и краю света….
  - Однако, знамя мы стираем раз в месяц!
  -Знамя? – тут уже можно биться об заклад, что бай Стоил нас разыгрывает.
  - Да, знамя, там, где бывшее кметство. Мы торжественно собираемся раз в месяц, спускаем его, стираем, а потом опять торжественно поднимаем его. А как же, может быть мы и на краю Болгарии, но неужели мы не болгары, неужели мы не живые…

   Тут бай Cтоил воспользовался нашим замешательством от его магических историй и налил нам четвертую ракию.

   Четвертая ракия, эх, четвертая ракия… Четвертая ракия как погружение в котел с ледяной водой, как прыжок в бездну, как раздирающий стон; о четвертой ракии можно написать трактаты!
Четвертая ракия имеет способность развернуть телегу, это колокольный звон в черную ночь,  когда безумие бьет в виски и ты оказываешься на границе жизни и смерти.
   С четвертой ракией в душу твою вторгаются все твои поражения. Твои провалы дрожат, подобно окровавленным псам. Неудавшиеся твои любови злобно смеются и указывают на тебя пальцем. Все люди, которые тебя предали, недооценили, забыли, заступают в почетный караул и хлопают металлическими ладонями. И самое тяжелое, все те, кого ты сам предал. С четвертой ракией идет самосожаление, а с ним приходят, как верные друзья, и слезы.
   Уже они в уголках глаз и дрожат, готовые потечь, когда бай Стоил тебя спасает предложением:
   А давайте возьмем и пройдемся по селу, я покажу вам кое-что, и увидите это знамя…
   Мы, довольные, отправились за ним. Дрожим немного, наверное, это от жары, очень жаркий выдался тот август, мы и не ожидали, что он так непривычно жарок окажется!
   Мы проходили покосившиеся дома, разрушенные загоны, пустые избы. Время от времени слышалась ржанка, а из маленьких кучек сена выскакивали кошки.

   Неее, уже нам не грустно, какая-то гармония вернулась в нас. Становимся нетленны, все равно что слились с природой и выцветшими окнами слепых домов. Ступаем по разбитым стеклам и слышим звонкий смех тех, кто был здесь когда-то. Нет, нам не грустно, уверены мы, что они где-то радуются и ждут нас, чтобы мы им рассказали об их Гоздьовице.

   Мы добрались до центра села, который зарос сорняками и пожелтевшей от жары травой. И тут, у здания бывшего кметства, действительно видим ржавый прут, на краю которого развевается болгарский флаг, а в стороне от него – странная каменная постройка. Она тоже заброшена, хотя она сохранила свой вид, благодаря каменной кладке снаружи. Постройка похожа на храм, но трудно понять, была ли это церковь или мечеть. Обращаемся к баю Стоилу:
  -Бай стоил, а это что?
  -Храм! – лаконично отвечает он.
  -Ага, ну это церковь или мечеть?
  -Нууу, храм! – удивленно передернул плечами он.
  -Да, но кто молился внутри – вы, христиане, или они, мусульмане?

   Тут бай Стоил посмотрел на нас так, словно мы ему задали вопрос из квантовой физики или ракии нам мало, сказал бранное слово и ответил:
-ну все мы молимся внутри, зачем делить?
   Вошли вовнутрь. Там нет ничего – нет икон, нет надписей на стенах, нет свечей и канделябров, нет имени Муххамеда или флорентийских мотивов. Ничего нет.
   Нет, есть! Есть дух, есть много, очень много духа. Из простых каменных плит на полу пробиваются зеленые травинки, через бывшее окошко в верхней части струится сноп солнечного света, а к тебе самому подкрадывается уверенность, что где-то там и сидит Бог – подпер кулаком подбородок и улыбается своими бисерно – синими очами. И из твоих глаз начинает капать так, что не можешь удержаться. Нет, это не от ракии. И не от пыли.
   Однако, мы вернулись в реальность – снова за стол, к бутылке ракии и магическим историям бая Стоила. Меж тем кто-то принес банницу. В старом сломанном лотке, завернутую в газету и накрытую сверху полотенцем.
Все они тут радуются, и живые, и мертвые, и христиане, и мусульмане. Бай Стоил развернул полотенце, порвал газету и надломил баницу грубыми жилистыми руками, на которых ясно проступают синие вены. Костяшки пальцев побелели от напряжения.
   Банница благоухает. Сыром, домом, уютом. Отламываем. Жуем жадно, запиваем айраном. На мгновение разговоры затихают, только глотание напоминает, что мы живы, что мы тут. Разделяем банницу, и бай Стоил снова наполняет стаканы – пятая ракия!

   Пятая ракия, эх, пятая ракия… Пятая ракия – связь между адом и раем, пятая ракия возрождает жизнь, с пятой ракией открываешь недостающий смысл. О пятой ракии можно писать трактаты!
   После пятой ракии любишь всех. Идешь целовать всякую живинку, ласкать каждую травинку, говорить людям, как прекрасна жизнь.
Потому что жизнь действительно прекрасна… после пятой ракии. Душа отделяется от тела, взмывает над всем тленным, реет, как птица в облаках и синеве. Открываешь самое ценное – радость быть действительно свободным. Вспоминаешь, как это – летать… И именно тут, может быть от ракии, а может быть от жары, в голове твоей появляется один безумный вопрос –и ты его задаешь вслух:
  -Бай Стоил, вы тут не ругаетесь между собой из-за религии?
  -В смысле как?
  -Ну так, христиане и мусульмане. Целый свет кричит, все ругаются, бьются… Везде делят Бога и доказывают, кто есть истинный Бог!
Бай Стоил снова посмотрел так, словно ему задали вопрос из квантовой физики или от нехватки ракии.
  -Ну не глуп ли ты? Зачем нам ругаться? Что делить? Ты знаешь, как основаны эти два села?
  - Нет, откуда ж нам знать…
  - Ну как же не знаешь, если ты ученый человек? – бай Стоил стал слегка агрессивен, его явно задел мой вопрос.
  -  Ну ученый, ну не знаю…
  - А сейчас я тебе расскажу. Ты выпей, а я расскажу.
   То были два брата: Гоздьо и Гудьо. Женились они, один в низовье, другой в горах.  Потом пришли турки и сюда. Один остался христианином, другой принял мусульманство. Но все равно они остались братьями, верно? И продолжили они друг другу помогать, как обычно и помогали. И всегда они были вместе. И всегда помогали друг другу, - бай Стоил допил пятую ракию. В уголках его глаз появились слезинки. Его глаза - такие живые – как у маленького ребенка. Обнял нас теплым своим взглядом и махнул рукой в сторону дома – ждите, сейчас я вам кое-что покажу.  Идите, идите за мной и увидите кое-что.

    Непонятно как после пятой ракии, но бай Стоил весьма резво ринулся к обросшей плющом поляне, мы же несколько неуклюжей и неуверенной походкой последовали за ним.   Двор его зарос бурьяном, ступени дома разбиты и сплющены. Тропинка между лестницей и стеной заросла репейником. Один веселый, добродушный ослик, с провисшим до самой земли животиком, увидев нас, навострил уши. Мы вышли с другой стороны. Его дом стоял на небольшом пригорке, с которого открывался вид на Грецию, на Гудевицу и на поле между ними.  Бай стоил, приложив козырьком ладонь ко лбу, показал вперед на холмистое поле и сказал:
  - Видите ли, что там?
В сущности, мы увидели одно белое, прямоугольное место, поразительно похожее на кладбище. Но зачем он показал нам кладбище?
  -Знаешь ли, что это?
Не знаю, откуда мне знать?
  - Это кладбище.
  -Кладбище? Ваше или их?
  -Наше – бай Стоил очертил большой круг двумя руками.
  - Ага, Гоздьовици значит?
  -Не, и Гоздьовицы и Гудевицы.
  -Хочешь сказать, что там все вместе?
  -Да
  -И христиане, и мусульмане?
  -Именно так и хочу сказать. Знаешь ли, как мало земли у нас здесь? Где ж ее взять на два кладбища?  Да и зачем? Неужели мы не все вместе?  Куда идем, что делаем, в конце концов все дороги наши сходятся. Когда умирает христианин – приходит поп, когда мусульманин – имам, но мы собираемся все вместе, чтобы проводить очередную душу, отправившуюся ждать нас наверху.

   Тут я уже перестал слушать, перестал мыслить. Я почувствовал, что круг замкнулся и пошел к дому. Все это один совершенный круг, без начала и конца. С каждым шагом я приближался сюда. После каждой пятой ракии душа моя летела сюда и вила гнездо на трубе какой-нибудь давно нетопленой печи! Слезы ручьем. Это сладкие слезы. Обнимемся, бай Стоил и присядем на траву. Слышу их, ясно долетают до меня голоса всех нерожденных гоздьовчан, голоса всех невернувшихся.  Я чувствую, как трава щекочет мои босые ноги. Посмотрел и онемел – она достает по самые мои короткие шорты.  Господи, ребенок…  Слышу детский смех. Посмотрел – нет бая Стоила.  Один жизнерадостный гоздьовский ребенок с бисерно-синими глазами, в коротких штанишках. Он смеется и зовет меня. Он побежал по холмам вниз к кладбищу. Не думая ни секунды, бросаюсь и бегу за ним. Догоню ли его? Уверен…


Перевод с болгарского. Автор оригинального текста Георги Бърдаров - "За петата ракия, или колко е хубав живота"