Звезда Давида

Я стоял у её подъезда и не верил, что меня можно вот так запросто использовать, поиграться мною, а потом прогнать на холодную улицу, как надоевшего котёнка. От этого стало немного грустно. Была уже суббота и домой идти не хотелось, хотелось какого-то праздника. Ведь, если праздника нет, то эта жизнь нах*й не нужна, - так говорил Летов. Исходя из этого, я просто не мог позволить себе придаться тоскливым думам, а должен был найти хоть какое-то достойное себя развлечение. Единственным вариантом, который витал вокруг моей буйной головы и, наконец, приземлился точно на темечко, стал самый очевидный.
 
Звали его Давид. Еврей по национальности, он страстно любил две вещи – русскую водку и Советский Союз. Если любовь к водке ещё можно было объяснить простым алкоголизмом, то ностальгию по советскому прошлому понять было сложнее, учитывая, что он был старше меня всего-то на пару лет. Да, я, конечно, тоже ностальгировал по безвозвратно ушедшим временам, но тоска моя касалась скорее прошедшего детства, чем потерянной родины, о которой часами мог говорить мой друг. Удивительнее всего было то, что трезвый он о своей боли никогда не вспоминал, а ностальгировал исключительно в состоянии полного саморазрушения. Будучи человеком ветреным, Давид время от времени заявлял, что с этой самой секунды намеревается кардинально изменить свою жизнь и бросает пить. Где-то вычитав, что для полного оздоровления организма необходимо исключить алкоголь из рациона ровно на двадцать один день, он всеми силами стремился достигнуть этой планки, но так ни разу её и не достиг. Выдумывая себе новую трагедию, он неизбежно напивался, горько плакал о тяжёлой судьбе и клялся, что виновата в его бедах внезапно выпрыгнувшая из-за угла ситуация, но не он сам. Таким образом, по моим подсчётам, с четырнадцати лет у Давида не случалось ни одной трезвой недели, хотя выглядел он вполне себе сносно и внешне даже не походил на алкоголика. Жизнь его была похожа на игру в русскую рулетку, где револьвером был он сам - изо дня в день он ломал себя, и тысячи раз собирал заново, словно по наитию свыше, слепо веря, что Бог хранит его, заряжая барабан холостыми.