Глава 41. Как Руль понял, что живет в эпоху Рассве

Глава 41. Как Руль понял, что живет в эпоху Рассвета. 29 сентября 1996 года
 
Как известно, рыбак рыбака видит издалека.
Дима стоял в курилке социологического факультета МГУ, который располагался в левом крыле здания, там же, где был и факультет военного обучения – ФВО. Военные кафедры занимали все здание, пока в 1989-м не придумали соцфак, который потом, после Руля, вытеснил неликвидных военных куда-то совсем на отшиб.
Золотая осень 1996 года. Дима, москвич и сын замминистра кинематографии, стоял среди блатных соцфаковских девушек и, с удовольствием затягиваясь, травил байку в своем стиле.
– Сижу я в ЦПКиО вчера вечером… пью. Передо мной пара, бомжи, он старый, девчонки, ветхий…. Она – ничего. Лет тридцать пять, аппетитная такая… грудь «троечка»… Вполне себе мне невеста, ну, вы меня понимаете, – улыбаясь ртом и глазами, рассказывал Дима. – А у меня бутылка водки… Я им… и предложил. Думаю… ну какой он мне соперник… седой, опухший… Сапоги вот еще на нем, ну ботфорты женские…. свитер разодран… и мухи ползают… А она хороша, девки! Ой, хороша… Налил водки старому и ей… Старый отрубился. Я ее так обнимаю: «Как тебя зовут?» – «Катя». – «Меня – Дима». – «Очень приятно, Дмитрий. А что речь замедленная? Кайфуете?» – спрашивает. «Да нет, я просто на химфаке МГУ учусь, у нас у всех такая». А сам за грудь ее лапаю… Извините, девушки… но так было. «Ой, – бомжиха мне, – врешь, Дмитрий, я химфак сама пятнадцать лет назад окончила, аспирантуру. И преподавала. На радиохимии». Я, девчонки, не верю, спрашиваю ее… как нашего декана зовут. «Лунин». А какого ты о нем мнения… Дальше, девочки… вам лучше закрыть уши… Ну не буду, не буду… А потом я ее спрашиваю: а о ректоре Садовничем что думаешь… ну… все в том же духе. Из десяти слов… семь и не напишешь… А соцфак при вас был, Катенька? И красавица… моя: «При мне – нет, но слышала… что там… одни б…и учатся».
Девушки покидали курилку. Остались Руль, Дима и дед с красным лицом, похожий на постаревшего Карлсона.
– У вас, молодой человек, как с математикой? – спросил Карлсон, поняв по монологу родственную душу. – Вам на мехмате самое место, как мне кажется.
Дима согласился. Ему это все преподаватели говорили.
– Константин Борисович, – представился Карлсон. – Я мехмат МГУ закончил, кандидат. А сейчас на военной пенсии, тут киномехаником работаю.
Константину было пятьдесят восемь лет. В юности он был чемпионом СССР по легкой атлетике. И шахматистом. Сейчас он был бордовый, полный и очень высокий, под два метра.
Он садился с Димой играть шахматы – игра была на равных. (А Руль выиграл у Димы чудом однажды.)
Неторопливые партии, рассказы Константина – или про теорию игр, или про события, которые с ним приключились вчера или на прошлой неделе. События были необычные, каждый раз новые. Сюжеты были и криминальные, и эротические.
– Ну, я ему как в лоб дам! Я же его спросил: а хочешь в лоб? Он и покатился со смотровой вниз. Это там, где высоко, у моста. Метров сорок. Цеплялся, но там трава мокрая…
– Ну, она молодая, ребята. «Константин, еще…» И такая – как чуть вынешь, она воздух громко выпускает, ну со звуком, понимаете… Если такая попадется, это ваше, парни. Не отстанет, из театров вылезать не будете.
– А мне папа говорил, Константин Борисович, что такие трусы на ней, как вы описываете, были в моде в семьдесят пятом году, – пытался возразить Дима.
– Да это классика, ее многие девки любят. Забыл, на чем мы сошлись… На «Травиате». Классика!
Константин знал оперу наизусть и пел фрагменты довольно приятным, зрелым тенором.
Он сжато рассказывал события своей жизни, математика, спортсмена и военного, адаптируя рассказы под возраст слушателя.
В этот раз Константин Борисович вынул из чемодана кружевные трусы и записку, которую он показал. «Милому Костику от Ленки. Звони не домой, а на кафедру, спрашивай 402-ю группу, т. 222-22-22)».
Самое любопытное, что записка была на листе отрывного календаря текущего месяца текущего года.
Ошалелый Дима схватил трусы. Действительно. Попытался поднести их к носу, рассчитывая ощутить запах ветоши и нафталина.
– Я тебе, кобель! – выхватил трусы «милый Костик»…
Однажды Дима рассказывал историю из своего репертуара.
– А почему ты лысый, Диман? – спросил Руль. – Тебе это не идет. И потом эта татуировка на затылке твоя… крылья, – замедлил он речь, чтобы попадать в такт с Димой.
– Крылья Меркурия, бога торговли… Ты понимаешь… когда мне было четырнадцать… мне попалась книжка про Че Гевару… С фотографиями… И там было фото… где Чанчо… а его прозвали в юности Чанчо… «свинья» то есть… прикинулся коммерсантом… У них там рейд в Африку был… Смотрю я на фото Че… лицо как мое… и волосы по-испански забраны назад.
– Ты ему льстишь, с лицом-то, – перебил Константин Борисович. – Противное лицо было у Гевары, я его в Шереметьеве видел. Комсомол его встречал, когда тот в Союз прилетал.
– Что льщу, ну, это я потом понял. Волосы у меня были длинные и темные…
Константин ухмыльнулся, поднял бровь:
– И вились, как у юной нимфы, Дмитрий?
– Ха… нимфы… Цена нимфы на рынке Древней Греции была сто драхм... Красивый отрок… шел по две тысячи…
– Так как, отрок, волосы потерял? – вернул Диму в русло Руль.
– Я стал замазывать их гелем… под Эрнесто… И так ходил… одну зиму, другую. А в одиннадцатом классе они сыпаться начали... сначала плешь… как у кардинала Мазарини… Я стал бриться наголо… не помогло… Ну и потом набил крылья… Меркурия на затылке, хотел на экономический факультет поступать…
– Мудак ты, Дима, – сказал Константин Борисович. – Отрок, б…дь. Надо было не салом мазаться, а уложить щипцами под Марлен Дитрих. И крыльев бы не понадобилось. Секунду...
Он открыл один из пяти шкафов, которыми была забита комнатка за кинозалом факультета военного обучения. Вытащил коробку. На ней было написано: «Учебные реквизиты, для ВУС 333678-Г, 1973 г., на хранение». ВУС – это военно-учетная специальность. Она кодировалась шестью цифрами. Скажем, ВУС Руля, «радио-химико-биологическая защита», – это 111000. По слухам, буква добавлялась в случае секретной ВУС.
И достал оттуда парик.
– На-ка, померяй, отрок Дмитрий. Это Марлен, в светлом варианте.
Дима надел парик. Да, на них смотрел греческий отрок.
Константин посмотрел на отрока. Сделал несколько затяжек сигареты. Потом сказал:
– Я мечтал, чтобы все жили так, как будто наступила эпоха Рассвета. Она наступила. Вы – люди Рассвета.
– Почему? – спросил Руль.
– На долгом рассвете не видно солнца и звезд. Никакой навигации. Моряк начинает импровизации со штурвалом. Налетает на скалы или на острова с людоедами. Или с бабами. Так и вы с жизнью без курса: большинство куда-то налетит. Порученный груз до порта не дотянете, про…те. А некоторые налетят на скалы. А кто-то на круглые острова. С лагуной. На которых все забудешь, начнешь гнать самогон из кокосовых орехов и трахать девах с кожей цвета молочного шоколада. Но адмиралом можно стать, только дотянув до порта.
– Возьми, – протянул он Диме подарок, – от Константина Борисовича. Парик. А тебе, Руль, книга.
Книга была – «История французской Полинезии» Джесси Рассела.
Руль захватил ее на практикум на лакокрасочный завод, часто перечитывал там в туалете, где однажды забыл на час. А когда нашел, в ней были выдраны несколько страниц. Вырвали и все иллюстрации с фото местных обнаженных жительниц.