Глава 42. Как Руль вдруг понял философию Рассвета

Глава 42. Как Руль вдруг понял философию Рассвета. 4 октября 1996 года.
 
Руль часто потом пытался вспомнить, как же звали того парня из тусовки за теннисным кортом на Пресне? У него даже осталась его фотография. Кодак, обычный формат, четверо пресненских друзей детства. Он, еще один парень, которого нет в живых. Один, который живее всех. И Неизвестный. Лысый, точнее, бритоголовый. С острыми ушами и длинным тонким носом.
На фото он заметнее всех. Он выделяется среди одетых в черно-белое товарищей книжкой, которую держит в руках.
Книжка ярко оранжевого цвета, веселое пятно на мрачном фоне бело-черной моды девяностых.
И Руль помнит, что называется она «Getting Even». Геттинг Ивен… «Квиты». И посвящена разным житейским коллизиям, вплоть до самых экстремальных, когда надо стать «ивен», на равных, заставить уплатить сполна.
Несмотря на то, что книга была просто сборником практических советов, суть каждой страницы ее была философская.
Принцип сатисфакции: если ее не получишь в должных случаях, то земля тебя долго не проносит. Зачем ей с тобой, таким беспомощным возиться?
В ряде случаев надо рискнуть и восстановить баланс, нарушенный причиненным тебе окружающими злом, учила на английском языке книга. Утраченный баланс – самый быстрый путь к могиле.
Причем книга не говорила Вам примитивно по-английски – «зуб за зуб», нет – указывались случаи, когда откатить разумнее, чем мучиться остаток жизни. И исключались незначительные обиды, которые обычный человек склонен преувеличивать.
Книгу он пролистал в тот же день, когда было сделано фото, а потом ему удалось разговорить Неизвестного, который жил жизнью затворника и редко появлялся за кортом.
Ему было сорок. Он выпивал и жил с сестрой, оба они работали сценаристами на Мосфильме, а теперь – в рекламных фирмах, и Неизвестный зарабатывал достаточно много денег.
Все сидели за раздолбанным кортом, выпивали какую-то дрянь, «коньяк» из палатки, Руль кратко объяснил тему про перегонку спирта «Рояль» и про то, сколько сивухи и дряни остается после процесса, и отправился с Неизвестным за обычным пивом.
– Ты хорошо им изложил сложный вопрос. Они все поняли, но продолжили свою дорогу к неизбежности.
Голос у Неизвестного был очень молодым, высоким, однотонным. Говорил он, если говорил, «как по писаному». Руль был пьян.
Золотые нити явно тянули его к Неизвестному через потусторонний мир. Он сказал:
– А вам известно, что мы живем в эпоху Рассвета, но никто этого не понимает?
– Да, конечно, вы имеете в виду эту смесь Ренессанса и эпохи Просвещения сегодня? Это так, только со знаком «минус», – сразу ответил Неизвестный. Мы проходим обратное Возрождение и обратное Просвещение.
Сегодня время, когда каждый второй, как вы, романтик. Романтики в первом варианте Канта – либо наслаждаетесь тем, что вы считаете прекрасным, читаете ранее недоступные книги и слушаете музыку. Но вы повзрослеете, начнете меньше ходить на корт. Больше смотреть телевизор. Отупеете. И смените все, кроме подхода к разбору реальности.
И захотите испытывать уже другое наслаждение – от созерцания хаоса и бесформенности. Убийств, путаницы новостей. Вы изумитесь хаосу, когда уйдете со двора. Вы останетесь романтиками. Все, что непонятно, останется для возвышенным. В том числе и море зла в мире. И вы начнете путать бесформенное неясное зло с добром.
– Эта мысль ясна, вопрос сроков, когда именно мы станем слабоумными? – не понял ничего Руль. Им как раз загружали десять бутылок пива «Крыница» в черный пакет.
– Ума, слабого и сильного, не бывает. Если вы, молодой человек, не имеете в виду, конечно, бытовой ум. Как только вы – ваше поколение – стали романтиками, вы противопоставили себя советскому классицизму. Исторически – это движение обратно. Рассвет сегодня – это рассвет странной романтики, значит, будет ваш апогей.
Короткий апогей, которым я рекомендую воспользоваться. Вы будете принцами года два или три. Потом вас забьют под плинтус.
– Почему?
– Почему? Раз пошло очень быстрое движение назад, которое глупцы называют «развал страны», вспомните, что предшествовало эпохе Возрождения?
– Ну – средневековье, – сказал Руль, запоминающий в этот момент эту беседу, как он запоминал непонятные лекции и термины. С тем, чтобы разобрать их дома.
– Верно. Темные века. Мракобесие.
– И религиозные войны, – улыбнулся Руль.
– Да. Они будут. Но вы слушайте.
В 2000-х годах на Россию начнет наступать средневековье. Есть старые классики. Еще советской школы. Они простоят у штурвала лет тридцать. Допустим, им сейчас минимум тридцать, мне сорок четыре.
Это те, у кого за плечами хотя бы комсомол. Кто помнит журнал «Наука и жизнь». И у кого ясные, четкие представления о добре и зле оттуда, из «Науки и жизни». Для них Библия – «Наука и жизнь», как бы они ни крестились сейчас истово.
Вы – их дети, и они вас не любят. Ты учишься на химическом факультете. Но в тебе романтизм, созерцание того, что ты считаешь прекрасным, борется с классицизмом твоего образования. И романтизм, хаос, победит.
Остальные – там, за теннисным кортом, от бандита до наркоманов, все – это уже конченые романтики. Они созерцают возвышенно добро, как Римма, которая коллекционирует картины малоизвестных сегодняшних художников, картины эпохи.
Но чаще, они там уже наслаждаются и изумляются хаосу, бесформенному злу.
Отбросить все отжившее, свое советское детство, вы не сможете, это лишит вас уютной основы. Вас будет тянуть обратно. Вы не просветители, вы не сможете придумать новую архитектуру мира.
– Но мое образование, оно же позволит мне разобрать на атомы эту бесформенность передо мной.
– Ваше, Руль, классическое образование – оно вас просто держит. Но это пока вы его получаете, пока вы – среди себе подобных. В миру, вне монастыря, вы станете как они.
Как будет дальше? Сказать совсем просто.
Уже в 10-х годах в России, но только в России, будут существовать и спорить три разных поколения. Советские классики. Последние из них затихнут, отойдут от штурвала и впадут в маразм в 2020 году. За ними будет ваше поколение. И поколение ваших детей – мракобесы. Дети темных веков. С такой кашей в голове, что простая мысль, связь причины и любого следствия, покажется им откровением свыше.
Вы будете на голову выше их.
Хотя ваш романтизм, любование возвышенным и восторг перед хаосом не дадут стране угля, только вы сможете хотя бы развлечь их, совсем тупых. Уголь давала классика. Вы будете косить под классику, но вас, родом отсюда и из сегодня, – он указал на магазинчик, и на ни в чем не виноватую тетеньку за кассой – вас не переделать.
Классика вам как кость в горле. Вы от нее натерпелись, она вас обделила и трижды обманула, бросив в жизни одних. Без денег, без целей. Классика забрала себе ваши бабки, чтобы дожить самой. Чтобы потом вам их же раздавать, вашу советскую долю. Они знают, чего вы хотите, два-три земляных ореха, их так любят свиньи…
– Откуда это? – встрепенулся Руль.
– Вспомните дома. Вы, как нищие, будете говорить «спасибо» этим вальяжным старцам – и бессильно ненавидеть. До поры. Потом вы, волки, сожрете одряхлевших львов. В ваши тридцать-сорок, вас будет немного, из тех, кто в уме. Этот вчерашний разлом вы еще не понимаете. Когда дойдет, вы его не сможете принять. Если вы будете не в силах провести ревизию девяностых, если накинетесь не вы, то накинутся ваши дети, реинкарнация вас. Но кто-то, кто-то хитрый, кого не вычислят и не убьют классики, доживет до зрелого возраста, сохранив себя. Хватка львов ослабнет. И романтики поднимут успешный бунт. Так всегда было в России. Из вас выйдут – к моим годам, умеренные девяностых, и большевики девяностых. Умеренная ревизия и полная ревизия того, что случилось.
Они вышли на Красную Пресню. Пошел дождь, и даже с градом.
Неизвестный достал из сумки бархатную алую жилетку с двумя крестами «Флер де Лис» на плечах. «Купил в гостинице «Севастополь», у индусов, там много всего странного», – подумал Руль. Гостиницу индусы и афгани переделали в девяностые под огромный рынок. Неизвестный натянул алую жилетку на белую рубаху с широкими рукавами, надел котелок. С виду стал человеком толпы центра Москвы тех лет.
– Простите, сир, – иронично сказал Руль, – вы не всегда понятно излагаете.
– Хорошо. Тогда просто! Классик положит тебе, романтику девяностых, на стол козырной туз. «Краткий курс истории ВКПб», Библию, подшивку журналов «Наука и жизнь» за десять советских лет. Ленина. Любой туз, у него вся колода на руках. И чем ты, романтик, будешь крыть Библию? Или краткий курс истории ВКПб?.. «Заводным апельсином»? Кино в стиле арт-хаус?
– Понял.
Парень Пресни семидесятых закурил и обратился к пресненцу девяностых, сорокалетний лысый классик – да, пусть классик – сказал романтику девяностых, поколение отцов озвучило детям свой вердикт, довело по доступному каналу, и даже звучным ровным голосом пятнадцатилетнего, с ненавистью, с яростью:
– У вашей толпы не будет одной идеи в голове! Всегда каша. Вы станете толпой с картины Босха «Распятие Христа». Вы – выродки.
Он оставил неприятное ощущение – золотые нити привязывают нас к разным людям. И похож он был как две капли воды на Антуана Лавея, клоуна-сатаниста из Америки. Всем, от улыбочки и лысины до острых ушей.
Того Антуана, что в труде Confessions писал пакости про нашу родину. Вспомним его отвратительные пассажи: «Я вышел из тамбура поезда на первой же после Польши станции и обратился через переводчицу к людям, и через пять минут разговора с местными настало ощущение, что накурился травы». Клоун. Это роль, где остротой разрешено выразить отношение к людям по ту сторону арены. Настоящее, не прилизанное словами конферансье.