Люди рядом

Катя

В начальной школе у меня была одноклассница, соседка и подружка Катя. Мы сидели за одной партой, проводили вместе много времени и делились сокровенным.
Катя была полноватой, красивой, яркой девочкой, не особо честолюбивой, но с тонкой душевной организацией и фантазией. Однажды на истории она с ходу сочинила и выдала потрясающий рассказ о том, как древние люди впервые поджарили мясо. Как она рассказывала! В лицах, эмоционально, огромные карие глаза светились, смуглые щеки пылали. Не помню, как отреагировала учительница, но я была в восторге. «Ты писателем будешь, Катька» - потрясённо шепнула я ей тогда.
Нам было интересно и весело вместе. Родители у Кати были авторитарными и строгими, они представляли собой классическую советскую семейную пару, где большая, полная, похожая на Татьяну Доронину с кудрями и бусами властная мать держит в ежовых рукавицах и детей ( у Кати был младший брат) и мужа. Катя в равной мере боялась и маму и папу, я тоже их боялась - за компанию. Но страх не мешал нам быть нормальными девчонками, играть, шалить, воевать с пацанами.
Потом, уже в пятом классе, меня перевели в другую школу - мы переехала в другой район, и наша дружба кончилась.
В первый раз после школы я встретила Катю тридцать лет назад. Она работала кондуктором в автобусе, мы столкнулись в толкучке лицом к лицу, и она меня явно узнала, но отвела глаза. Я тоже - я была глубоко беременной, меня укачало, общаться не хотелось.
Потом Катя была кондуктором в троллейбусе, и тоже упорно не хотела меня замечать, а может и в самом деле не узнавала.
Сегодня я с трудом узнала её в кондукторе трамвая. Моя ровесница и одноклассница - очень, очень полная женщина, настолько, что ей трудно проталкиваться между пассажирами. Знаете, есть такой особо болезненный тип полноты, когда жир откладывается неравномерно, дрожит на бёдрах и буквально свисает с тела... Это старый, уставший, побитый жизнью человек с помятым, унылым, злым лицом.
В этот раз она меня явно вспомнила, но на моё приветствие снова отвела глаза и протиснулась в конец салона...
Что же могло случиться, что жизнь проехала по человеку с такой тяжестью? Куда делась Катя-фантазерка и выдумщица? За что с ней вот так? И как отделаться от ощущения, что этот каток никого не миновал, и меня тоже, ведь наши одноклассники - как зеркало, смотришь на них, и, хочешь-не хочешь, а видишь истинное положение вещей, и никакие внешние признаки благополучия от этого не спасают?

Не разведи...

Передо мной в маршрутке оказались два прекрасных юных существа, мальчик и девочка лет 17-ти. Они были удивительно красивы, как будто сошли с картинки про чистую и полную надежд юность. Они были напитаны теплом и солнцем, всё в них было естественно и просто, даже сама красота их была лишена чего-либо искусственного, глаза были полны ясного спокойствия и принятия всего и вся. ... Они дурачились, спорили, играли, осторожно прикасаясь друг к другу, и если бы в этих их прикосновениях не звенела трепетная, первая, но такая земная любовь, если бы не столь очевидным было их взаимное доверчивое притяжение, я решила бы, что передо мной два ангела. Боже, храни этих детей, не дай им потерять себя и друг друга, не разведи...


Надлом

Дама, уже не молодая, но ещё не пожилая, стояла у кассы и вызывающе оглядывала очередь. Что-то пошло не так: сначала ей пришлось поменять выбранную водку, а потом и бутылку пива, одну из двух. Только с водой обошлось. Собственно, это и были все её покупки — бутылка водки, четыре литра дешёвого пива в пластике и вода.
В движениях дамы угадывалась лёгкая неустойчивость, в разговоре с кассиром слышался свойственный нетрезвым людям апломб.
Тёмные брюки, короткое пальто, тускло-каштановое каре, неброский макияж. Ни придраться, ни выделить из толпы. Такая вполне может быть бухгалтером или чиновником "среднего ранга". Кажется, ещё полгода назад она была красива, но теперь красота её как будто скомкана, стёрта, и не возрастом, а внутренним надломом. Пьёт, но пьёт недавно, еще не потерялась в своих иллюзиях или кошмарах, еще осознает опасность, но принимает её с гордостью обреченных.
Дама оглядела меня и содержимое моей корзины; "Мерло", яблоки и сыр вызвали у неё ироничную усмешку. Но она встретилась со мной взглядом, и грустными были её глаза.
Потом она выпрямилась, гордо тряхнула волосами, медленно, с достоинством уложила свои бутылки, очень медленно нашла в сумке кошелёк, очень, очень медленно достала смятую купюру, протянула её кассиру, тщательно пересчитала сдачу...
Очередь сочувственно ждала. И я, конечно, тоже.


Русалки

Стоит выйти из дома чуть пораньше, и все меняется. Можно не "чесать на работу", а спокойно идти. Можно смотреть не только под ноги, но и по сторонам. Можно даже увидеть лица встречных прохожих, и вообще многое заметить и разглядеть.
Обычно меня страшно раздражает манера водителей маршруток подолгу стоять на остановках в ожидании пассажиров, но сегодня я вышла на целых десять минут раньше, и это помогло мне понять удивительную вещь: каждый водитель, не лишенный фантазии, может вообразить себя ловцом русалок. Потому что если немного подождать, в автобус вместе с людьми обязательно заплывёт хоть одно такое существо - длинноногое, длиннорукое, длинноволосое, с нежным личиком и тонкими пальцами. Всегда немного неловкая на суше, русалка садится, раздвигает длинными заостренными разноцветными ноготками волосы-водоросли на затылке и перебрасывает их вперед, через плечи. Хрупкая шея при этом, конечно, обнажается, но разве русалке дано понять, что в этом жесте кроется провокация?
Русалки здорово маскируются под обычных девушек. Они носят трендовые вещи, - чтобы не выделяться. Их точеные ножки, чтобы не выделяться, обуты в земные, часто тяжелые башмаки. В ушах наушники, в руках телефоны. Удивительно, но эти прекрасные создания тоже едут на работу, потому что куда еще можно ехать рано утром по улице Трактовой в сторону Ново-Ленино! Вот только пальчики у них почти прозрачны, а сумочки в руках выглядят ненужными. Так и можно отличить русалку... И еще глаза. Сомневаетесь - посмотрите на ее глаза. Не в них, Боже упаси, а на них - никогда не встречайтесь с русалкой взглядом! Я сегодня чуть не забыла, куда и зачем ехала, и в груди что-то почти болезненно сжалось... а все потому, что неосторожно посмотрела в такие вот холодные сине-зеленые льдинки. Нечеловеческая, опасная красота, и тоска от нее берет непонятная.

Да же, мама?

Она шла и говорила что-то сама себе, - странно одетая пожилая женщина со сморщенным лицом кирпичного цвета. Говорила громко и сердито, и я заранее знала, что она меня не пропустит. Так и вышло: подойдя ко мне, женщина остановилась и остановила меня, еще сильнее сморщилась и залепетала что-то очень жалостливо, но неразборчиво. Она жаловалась мне на что-то и плакала, а потом вдруг спросила: "Да же, мама? Да же?" Я слабая и трусиха, я могла только кивнуть, обошла её и пошла дальше, а она еще долго что-то говорила мне вслед. Ад, ад,... и кто знает, чей ад страшнее. Да же, мама?
Господь с тобой, милая, и пусть он тебя не оставит.


Самая хрупкая вещь

«Вы будете жить долго и счастливо. Я знаю и вижу. Мне вот кукушка 166 лет обещала», - сказал мне сегодня приятный сухопарый старик в очереди в регистратуру онкодиспансера. До этого он поведал всем, что у него огромная опухоль простаты, но доброкачественная, а если уже нет - то он никому не будет в тягость и потому ничей контакт не оставит. А мне он ещё сказал, что в Иркутске самые красивые девушки, а я одна из самых-самых, но он уже влюбился в другую и не позволит себе.... Вот такая галантность у края. Люди, берегите себя. И друг друга. Как сказал один философ, не помню какой, «человек-самая хрупкая вещь в мире».


Дочь

Если бы я умела, взяла бы сейчас цветные мелки и на темном фоне нарисовала бы русалочьи серо-зеленые глаза с искорками смеха на выразительном подвижном лице, а чуть ниже живые кисти рук, как две птицы трепещущие в струящихся волосах. Не знаю как, но я нарисовала бы ещё поток слов, а в нем остро огранённые камешки подросткового сленга, волны эмоций и опасную магию нимфеточной грации, нет, это лучше не показывать и не видеть, так спокойнее. Она смеётся, покачивая в воздухе ногами, и говорит, говорит, а я пытаюсь разглядеть в этом волшебном существе мою маленькую девочку. Щемит в груди.

Ангел мой, пойдем со мной

Они шли впереди, держась за руки, две девочки, два подростка. Первая, та что справа, со спины ничем от остальных не отличалась, другая шла немного странно, тяжело, вразвалку, как-то по-медвежьи. Та, что справа, была одета непримечательно: шапочка, пуховик и джинсы с ботинками. На той, что слева, под курткой была юбка, под юбкой коротковатые, светлые, пестрые штаны и тяжёлые башмаки. Чуть поярче, и получился бы весёлый клоун.
Они шли, взявшись за руки, но как будто врозь: одна ровно и быстро, другая вразвалку, и, хотя поспевала, все же немного сбивалась с темпа.
Я догнала их и невольно подслушала, как первая, та что ровнее и справа, говорит по телефону: зло, резко, о чем-то очень взрослом и важном. Голос надтреснутый и жёсткий. Нет, не девочка-подросток. Мать, ежедневно решающая десятки проблем.
Мне пришлось их обогнать, и я украдкой взглянула в лицо той, что так неуклюже переваливалась в своих странных пестрых штанах. Я увидела ангельской ясности лицо, огромные глаза без мысли, но полные света; и смотрели эти глаза в небо. Я увидела улыбку, такую потустороннюю и неуместную здесь и сейчас, что стало больно. Девочка и её мать. Как теперь говорят, ребёнок с особенностями. Потерявшийся в пространстве ангел и его проводник в земной юдоли. Они шли, держась за руки...

Никогда

«Я никогда не буду пить, курить и материться,- заявила сегодня лилейно-прекрасная отроковица столь же прекрасной подружке, - и выйду замуж один раз и навсегда, и никогда не буду изменять мужу»!
Уж не знаю, что там был за диалог, но она сказала это так громко и убежденно, что все до единого пассажиры маршрутки отвлеклись от телефонов и посмотрели на неё. Небесно-синие глаза, русые волосы, платьице с белым воротничком... Нежнейшее создание лет 12-и. Не будешь, милая. Конечно не будешь. Давай я тоже буду в это верить, вдруг поможет...

Доктор

Диалог с доктором- психологом-массажистом (пока он массирует стопы, можно и поболтать).
Он:
- Ваша задача сейчас - по максимуму сохранить здоровье и стараться не нервничать.
Я:
- И ещё понять бы, зачем мне вообще такая жизнь.
Он:
- А вот это как раз неважно, поймёте или нет. Лучше вообще не заморачиваться на этот счёт. Жизнь придётся прожить в любом случае, как её не оценивай, и то, что вы не отработаете в этой жизни, перейдёт в следующую до последней мелочи. Оно вам надо?
Такой вот прикладной буддизм.

Мимо

Она просто прошла мимо.
Невысокая, худенькая, в расстёгнутой светлой куртке и вязаной шапочке. Синие джинсы и короткие сапоги. Издалека - хипстер, подросток, легкая и стремительная девочка. Вблизи - легкая и стремительная, но женщина невнятного возраста. Может, пятьдесят пять, а может, и сорока ещё нет. Умное лицо без косметики, длинные светлые волосы. Сильная. Волевая. Может быть, нет, наверняка в чем-то талантливая.
Почему я запомнила и вообще заметила её? Зацепил взгляд. Не грустный, грустный сегодня был у меня. А у неё - тоскливый, и тоска в её взгляде хлещет наотмашь - каждого, кому дано её распознать. Вечное одиночество, когда неважно, есть ли кто рядом. Самодостаточность как компенсация за хроническую нехватку тепла. Отсюда и резкость в движениях, и дерзкая , мальчишеская порывистость.
Такую если обнять, - она или сожмётся в комок, как воробей в руке, или будет вырываться, не понимая и не принимая ласку даже от своего.
И всё же, почему я заметила её? Ну прошла мимо, и прошла, мало ли. Почему мне кажется, что я знаю её, и не просто знаю, а как будто нас что-то связывает? Просто встретились глазами. И на секунду один и тот же общий вопрос в глазах - из тех, где ответ не нужен. Она отвела взгляд и прошла мимо, опустив глаза. И остался в памяти лишь образ, легкая тень, непрожитое воспоминание, героиня чьей-то грустной повести, без фабулы, но со странным сюжетом.

Юный Шрэк

Оказывается, мужчине с бумажной книжкой я могу простить всё. Даже то, что он сидит в автобусе, когда я стою. Сидит себе, милый такой, толстенький, кругленький, лысую голову опустил и читает. И ещё губами шевелит, проговаривает что-то. В автобусе тесно и жарко, его толкают, вернее, тушку его, а сам он, судя по структуре текста, где-то в мире драконов и прекрасных воительниц. А когда он переворачивает страницы и смотрит в пространство детским прозрачным взглядом, я понимаю, что примерно так выглядел Шрэк, когда ему было 12.

Человек дождя

Троллейбус, солнечное утро, лицом к салону на сиденьях мама и двое мальчишек, один на коленях, другой – лет восьми – рядом. Тот, что на коленях, смотрит в окно, женщина – тоже, рассеянно, поверх головы сына, думая о чем-то отвлеченном. А мальчик рядом, тот что постарше, раскачивается вперед-назад и всё время повторяет: "Это нечестно, честно, нечестно". Иногда замолкает, подпирает щеку рукой и печально оглядывает пассажиров рядом. А потом снова: "Это нечестно, честно, нечестно". Мама не обращает на него внимания, младший брат тем более, пассажиры смущенно отворачиваются. А парень всё мучается, всё доказывает кому-то неправоту и нелогичность бытия, ищет что-то, бьется за справедливость в своем иллюзорном, а может быть, самом истинном из миров. Человек Дождя среди нас.

Возьми огурцы

Ты позвонила сегодня и попросила: "пожалуйста, возьми у меня огурцов". Мне не нужно огурцов, уже угостили - целое ведро, и надо как-то с этим богатством справиться, но я поехала к тебе. Как будто за огурцами. Потому что вчера я сама позвонила, и ты рассказала, как тебе сейчас тяжело. Рассказать-то рассказала, но к себе в тот раз не позвала, а я постеснялась напрашиваться. Бедная моя, у тебя из родни ведь только я и осталась, а ты даже мне не можешь позвонить и прямо сказать "приезжай, мне очень плохо, и я одна". Как же мне это понятно: я сама только начала выбираться из такого вот эмоционального пике, и никого из друзей не было рядом, потому что я бы скорее сдохла, чем позвонила подруге и сказала "приезжай, мне плохо". И мне никто с таким не звонит, а ведь я бы приехала, и днём и ночью, и чем могла - помогла бы.
Что же с нами случилось? Что кроется за этим нежеланием делиться болью с теми, кто знает и любит нас на самом деле? Может, просто гордыня? Или мы действительно перестали нуждаться в реальных отношениях, закрылись как улитки в своих панцирях и удовлетворяемся ни к чему не обязывающей виртуальной дружбой?
Я приехала и увидела тебя - похудевшей, растерянной, одинокой. Ты всё рассказывала, рассказывала, прятала дрожащие руки, опускала сухие глаза, курила. А ситуация-то у тебя вполне житейская и разрешимая, бывает и хуже. Держись, ты не одна. Вырулим. Только не молчи, не закрывайся. Потому что человек не должен быть один, когда ему так плохо.
И, кстати, спасибо за огурцы.

Воротилы

Два веселых пузатых дядьки встречаются каждое утро на улице Сухэ-Батора и что-то оживлённо обсуждают. Они никуда не спешат и улыбаются торопыгам-прохожим. Они соседи и приятели, и бизнесмены, конечно. Один занимается ведущими немецкими брендами в одежде, другой - обувью. Они знают толк в рекламе и дизайне: у одного немыслимых цветов дверь и вывески, у другого дизайнерская концепция заведения вообще с трудом прочитывается, но присутствие её очевидно. Я каждое утро бегу на остановку мимо них и уже здороваюсь. Они мне нравятся, и я хочу чтобы их "бизнесы" - магазин сэконд-хенд и ремонт обуви - продюжили как можно дольше.

Тетки

Вот "тётки". Что мы, в сущности, о них знаем? Что самое главное ими не становиться? Так это ерунда, происки маркетологов и фитнес-маньяков. Все равно все там будем.
А некоторые, между прочим, тётками рождаются. Видели, наверное, крепеньких серьёзных девчушек, основательных и рациональных не по годам? Вот вам и маленькие тётки. Симпатичные.
Или девушки, простые, без изысков, но кровь с молоком, здоровье так и пышет; на такую посмотришь, и думается о тёплом хлебе. Это тоже тётки, только молодые. И тоже симпатичные.
А тёток, которым ближе к полтиннику - вообще не счесть. Собственно, в этом возрасте других существ человеческой породы женского пола и не бывает. Они, конечно, отличаются друг от друга, но общего свойства у них не отнять - они тётки. Они пожили, они знают. Они рожали, воспитывали и теряли. Их бросали, и они бросали. Они не обольщаются, их невозможно разочаровать. Они приняли неизбежное, смирились с морщинками, обрезали поредевшие локоны и надели юбки подлиннее. Им, как правило, не идут джинсы, но строгие деловые костюмы идут им ещё меньше, потому что лишают остатков лёгкости и превращают в матрон. Они просто живут и стараются по мере сил и интеллекта быть счастливыми.
Я это всё к чему... Замечательную тётку сегодня довелось встретить. Она на трамвайной остановке "Горького" мороженое продаёт. Пока я искала в сумке кошелёк и выбирала мороженое, эта тётка беседовала с другой, постарше, о диабете и о запрете на сладкое. Вердикт был такой примерно: лучше умереть счастливым, чем жить несчастным. Когда я заглянула в окошко, я увидела крупную, высокую, улыбающуюся, кудрявую особу самого тёточного вида. И разговорчивую к тому же. "Эскимо? Это за тридцать пять которое? Хорошо. И чего только не привяжется к человеку, каких только болячек не бывает". Убедившись, что я слушаю и киваю, она наклонилась к самому оконцу и доверительно продолжила: "Вот ты представь, что тебе как тридцать исполнилось, так ты и не меняешься больше, живёшь лет до восьмидесяти, и красоткой помираешь. Здорово же?"
Ещё бы не здорово. В тридцать я ого-го какая была... Мы посмеялись, пожелали друг другу удачи, я ушла, а она осталась болтать уже с другим покупателем. Да, а навстречу мне попалась ещё одна тётка в красивом платье. Она шла и тихонько пела, и была очень счастливой.
Эскимо, кстати, было волшебным.

Достоевский

У меня сейчас, помимо всего прочего, Достоевский. Погрузилась в мрачные бездны Раскольникова, плаваю в этих темных и бурных водах, вдыхаю ядовитый, если верить писателю, воздух старого Петербурга, сопоставляю с тем, что видела и почувствовала сама в этом городе, ловлю его отголоски здесь и сейчас, в конце концов, все города в чем-то похожи, и все люди – люди.
На это утро пришелся первый диалог Раскольникова и Свидригайлова, а там, если помните, такая чертовщина, что любо-дорого.
Подхожу к широкой лестнице, ведущей к театру, вижу бабушку-дворника, неспешно скребущую огромной для нее лопатой и без того почти голые бетонные плиты. Прохожу мимо, стараясь не мешать. Бабушка что-то мне говорит, улыбаясь и подняв вверх ладошки в грубых варежках. Вынимаю из уха наушник и слышу:
– Снова лето!
– ?
– Снова лето пришло, снова пух полетел! – улыбается она, гладя то на меня, как-то застенчиво, то в небо, на первые сегодня летящие хлопья снега.
Лицо маленькое, доброе, в лучистых морщинках. Глаза детские, полусолнышком.
Киваю, улыбаюсь, иду дальше, дивясь терпению Родиона Романовича и многоликости окружающего меня мира.