Страх и мера

                1.
             
        Эта необычная история, произошла со мной в родных сибирских местах. Там, где я родился, откуда и упорхнул на «вольную» — в чужие края, — за лучшей долей. Как всегда, в большой отпуск тороплюсь туда, где меня всегда ждут. Я поеду по самой лучшей дороге на свете. Название ей: «ДОРОГА К РОДИТЕЛЬСКОМУ ДОМУ».

Перемахнув полстраны воздухом: экипированный, счастливый, становлюсь на приятно пахнущую землю Красноярского края. Милая деревушка: это она, скособочившись, старенькая, выглядывает из-за поворота, в ожидании своего странника — лесного бродяги. Я дышу местным бархатным воздухом! Он для меня единственный, лечебный, неповторимый...

У нас с мамой, день расписан по часам и минутам. Нам надо вдвоём одолеть 40 соток картошки. Сентябрь жалеет нашего деревенского брата. Придерживает где-то в далёких краях и далях — грозовые тучи, подарком посылая чудесную прохладно-тёплую погоду. «Грибов — опят, нонче люди говорять многа уродилося...» — словно читая мои мысли, — говорит мне мамочка, помогая засыпать картошку в мешок, щурясь от улыбчивого солнышка.

«Всё в жизни от Бога, от сердечного отношения к делу, и бесконечного труда своих рученек!» — так говорят милые старушки в деревне, которые всего навидались при тяжкой колхозной жизни. Из глубины веков люди по крупицам собирали знания по уходу за землёй. И как приятно осознавать, что во взаимной любви и благодарности продолжает жить местный крестьянин со своей кормилицей.

                2.

       У нас особая земля: редкой, плодовито-покладистой натуры, она ценность и значимость особую имеет в жизни селянина. Здесь без неё ты «никтошка», — зеро, ноль! Как поработаешь на ней, так и зиму встретишь — проживёшь, долгожданную весну встретишь!

Управившись с картошкой, я возбуждён от радости. На сегодня ВСЁ! Харе спину гнуть, землицу сапогом мять, потом обливаясь. Всему своё время, всему свой час и минутки следом. «Привет, родной! Вот и твой час настал» — выкатывая новенький УРАЛ, — радостно хихикает моё сердечко. Дрынькаю заводилкой. Проснулся, загудел, дымком меня обдав, — батин ухоженный мотик, с просторной коляской сбоку.

Приятно тарахтит подо мной мощный скакун. Миновав деревеньку, влетаю на обширные площадя убранных полей. Впереди простор, хочешь обнять — не обнимешь. Всё здесь моё! С самого далёкого детства, любовь у меня закружилась, связалась, слюбилась с этими неповторимыми местами. Нет сердцу краше этих природных картинок, пейзажей, мазков... Впереди много света, он сочится с неба, из-за редких облаков.

Мы в сторону «Цветущего» колеса крутим, газуя скорость, не забывая тормоза педаль, вливая бензин в карбюратор, впрыскивая адреналин в кровь... Глаз на скорости любуется милыми далями, лиловыми горизонтами. На краю поля загадочно задумчивыми стоят отдельные сосны. Они самые крупные в округе.

Подобно ветвисто-кудрявым старушкам стоят старенькие, ждут меня, ручки-ветви на животе скрестив. Они ж помнят всех, кто работал на этих полях, и даже первых, тех, кто в лаптях, съедаемый мошкой и гнусом, раскорчёвывал эти глухие земли. А было это, о-ё-ёй, когда!?

Мысленно прощаюсь с прошлым, кручу руль, и мы покидаем поля, впереди: тайга, тайга, тайга! Нас грибы ждут! Нас «опера» лесная, представлением своим будет радовать, здоровье и успокоение даря. Лес и грибы — это всегда ЗДОРОВЬЕ! Это всегда польза! Лес — это СКАЗКА! А я их люблю с самого мальства...               

Прибыл на место. Рядом небольшая деляна, — людских подстриженных покосов, ухоженная территория. Тучки к полю подтягивают вечер, скоро напустят сумрака зыбкого, прохладного. Надо торопиться, но только слепо не спешить. Пушистые и остроконечные макушки ветерком колыхаются, приветствуя знакомого гостя. С любопытством пацанячьим, углубляюсь в тёмный, таёжный угол. В нос бьют запахи... Их столько здесь?! Нюхай, — не перенюхаешь!

Привыкнув к тишине, склонив голову, рыщу глазами, органами разных чувств безошибочно осязаю, — осени, лесной, загадочный дух. Ах, как дышится! Носишко не отворотить, ноздри не увеличить. Мягко скрипит кожа ботинка, вымеряя метры всё вглубь, всё дальше и дальше в неизвестную чащу. Долго не рыскаю, долго не гадаю. Сразу удачно попадаю на его плантации.

                3.

     «У-у-х, надо сосредоточиться!» — это серое вещество в голове зашевелилось взволнованно, слегка прибывая в ступоре, дыбя волос от увиденного опёнка. «Ёханый бабай!» — сколько его здесь!? — прям испытательный, селекционный полигон! «Чирик-чирик, пьик-пьик, фьють-фьють», — то справа, то слева, птичья песнь, словно в эдемовом саду звучит, мило льётся! Лес дышит, лес живой, приветливо насыщенный озоном счастья и душевной благодати...

Здесь его на тонких и толстых ножках, — надёжное стойбище, — здесь его тайный схрон! Глаза бегают, зенками лупают, губы псалмы восхваления шепчут — приговаривают: «Ах! как сказочно богато, встретили меня родные с детства растения!».

Душа вприсядку пляшет, добыче радуется, как порося визжит: «Здесь мне намного  хватит... хватит, и ещё останется!» — нож только успевает поддакивать ей, не успевая орудовать, подрезая и срезая, подчищая и выковыривая. За спиной ружье, на боку нож, остроконечный, охотничий. Час, другой, — половина коляски засыпана. Сумрак, настойчиво растекается по лесу, по полю, нас вкрадчиво обхватывая. Надо домой поспешать.

                4.

      Мы с мамой высыпаем грибы на плёнку. Её расстелили во дворе. Гриб — сушить  будем! За спокойным и вкусным ужином, улыбаясь, мечтаю вслух: «Мам, мам... там столько опят, я в своей жизни столько не видел!».

 — Ну и собирай сынок на здоровья, раз нашёл столько, — тихонечко подливая мне молока, — радуется вместе со мной любимая хозяюшка.

Следующий день повторяется по моему сценарию. С утра до вечера — картошка! Вечером — опять Урал под себя. Вновь захожу в знакомый высокий лес. Снова, напевая знакомые куплеты, согнувшись, а то и ползая, успеваю только резать, резать и подрезать вкуснятину.

Опять растягиваем плёнку, снова высыпаем лесное добро. Пусть сушится, пусть меняет цвет и форму, в сушь превращая съедобный, витаминный продукт. И третий день по такому же сценарию живу, и четвертый — высыпался опятами, уже на крыши, на плащ накидки, и на покрывала, тряпки разные...

Всё грибом засыпано. Ух-х! Какой запах стоит на весь двор! Птички, ошалевши, с телевизионной антенны, скворечника, с широких крыш на «всё это» поглядывают. В толк не возьмут: «Неужели всё им готовится, зимой лютой, к столу достанется?».

Мы как зенитчики в войну, головами крутим по небу, носом воздух нюхаем, радио слушая, и про телик не забываем, — прогнозы, сопоставляя, анализируем. Мы боимся тёмных туч и дождя хитрого, мокрого. Он может в одну секунду налететь, и все мои планы залить, сгноить, угробить...

                5.

       Сидим в летней кухне, кушаем. Нажевавшись любимых шкварочек с картошечкой молоденькой, мой желудок попадает во власть, самых вкусных на свете — маминых блинчиков. Макаю их в варенье чёрной лесной смородины, и довольный, запивая чаем с душицей, языком без костей мелю:
 — Мам!.. Сумка у меня десантная с собой — сто литровая. При такой удаче, природой даренной, — её всю и набью.

Мамочка слушает внимательно меня, — красноречивого, сытого. В глазах читаю её лёгкую растерянность. Там вопросы поселились, через взгляд в меня упираются. За большими её красивыми ресничками, стеснительно прячутся.
 
 — Сыночак, родненький, сыпать-то ужо некуда... Всё засыпали, где могли...  Неужели, милай, етова мало будя?.. — осторожно, по-доброму, чувственно спрашивает меня она, боясь сына неосторожно словом поранить.

Я, вкусно причмокивая, продолжаю кичливо бахвалятся:
 — Мам!.. Год-то, длинный... Вот соберусь с женой в гости, возьмёт с собой грибочков сушеных пакетик. В наших краях такой вкуснятины-то не знают, не видали глазом, языком не потчевали. Так что, разойдётся, разбредётся гриб быстро, быстренько...
 — Так, оно так... — тихо соглашается мама, замолкает. Не моргая, глядит в окно, куда-то на озеро, на пёстрый ещё лес, о чём-то думает своём. Потом тяжело вздыхает, и тихонечко уходит из летней кухни. В след её маленьким, тихим шагам, громко, словно оправдываясь, в поисках полного понимания, кричу:
 — Завтра-а... последний раз съезжу... и всё!

                6.               

        И пятый день начался с огорода, с доброго солнца для всей копающей деревни. По людским соткам гуляют-плавают приятные запахи костров. Это дети пекут картошку, мечтают быстрей повзрослеть, упорхнуть в чужие края, навсегда влюбиться, родительский дом не забыть...

 — Всё, мам! Последний раз смотаюсь и всё, — говорю дорогому человеку, усаживаясь на мот. Она стоит у калитки. Провожает, переживая и беспокоясь.

 — Хорошо, сыночак!.. Хорошо, родненький!.. Тольки смотри по дороге не гони…               

Дорога позади. «Дрын-дрын-дрын» — дёрнулся мой извозчик, и замер. Осторожно вынимаю ключ зажигания. В замирании лес, небо, и трава подо мной. Сразу удивляюсь этому. Лес, до странности, таинственно тих. Скорей даже, равнодушно не приветлив. «А где ветра лёгкий шёпот?.. На первых полях, он резво носился, макушками разговаривая, сам видел, лицом чувствовал. Как странно?..» — в лёгком смятении вожу ушами, прислушиваюсь, приглушая сердца стук. «А где птиц... звонкое присутствие, одних — поющих! других — в перебранке, озабоченно стрекочущих?» — Чудно как! И только...

Углубляюсь в знакомую чащу. Шаг влево, пять прямо, десять вправо… Господи! А грибов еще больше! Невероятно аж! Радуется «хапуга» во мне, которому хочется забить все пустоты. Ползая на коленях по грибным плантациям, насвистываю, напеваю, бормочу. Радостью такой — укушенный, как комбайн — работаю руками, успевая только считывать информацию, с усеянной продуктом земли.               

Вдруг, резко прекращает звучать музыка в душе. Стоп танец!!! В спину что-то ударило! Нет, — не дрыном со всего маха, и не сапогом, подбитым железной набойкой. Здесь чем-то пострашней, придавило мою психику... Чувствую: чужой взгляд давит меня в хребет, нутро расщепляя. Оживились страха мураши! Как красные муравьи — от непонятного, до жути неприятного явления, в испуге пронеслись по спине, через трусы, и спрятались в пятках. Трусливо выглядывают.

«Что за чертовщина?..» — я медленно выгибаюсь, разворачиваюсь. Прищурив глаза, начинаю внимательно разглядывать, изучать знакомые окрестности. Пытаюсь увидеть какое-то страшное существо, больших размеров, уродливых видов. Внимательно и медленно сканирую угрюмые вековые насаждения, снизу, до самых тёмных макушек.

Уже грудь продолжает плющить непонятные лучи, флюиды, волны, какого-то, доселе непонятного страха, явления, от которого душа с ума сходит! «Да-а, ладно!.. Глюк какой-то мозг поймал, а ты трухнул!?..» — поглаживает мою вздыбленную макушку, тот, что смелым живёт во мне. Слушаюсь его.

Снова наклоняюсь, и начинаю ножом направо и налево, как косой гриб резать, и в корзину бросать. Ух! — Вот это жуть!.. «Бережёного бог бережёт!» — подогнув коленки, уцепившись за штанину, — воет тот, что боязливо осторожен.

Вновь, спину нанизывают на себя неописуемые страхи, даже рябь пошла по голове, на бровях зависла. Опять выпрямлюсь, разворачиваюсь: молча, не сводя взгляда со странного леса, снимаю со спины пятизарядку. Спина, вроде даже слегка одеревенела, взмокла.

«Что за дикие шуточки!?» — колотится мышонком сердце. Предохранитель вниз, — и все пять патронов громыхнули на уровне середины деревьев, лавиной дроби их все обсыпав, звучное эхо мгновенно родив. Отбабахал: быстро зарядил магазин... стою... с наведённым стволом на опасную тайгу.

На какие-то четыре, пять секунд, — вроде отпустило, полегчало. Только закинул «ружо» за спину, опять всё повторяется. Кровь стуком пульсировала в голове. Психика звенела от напряжения, точно на кону — стояла моя жизнь. Мысли в панике столпились в голове. Не знают, что и думать, что предпринять?               

Я всем им быстро ставлю задачу: «А ну-ка, вспомните все страхи, что в жизни пришлось нам вместе пережить? — Остался ли маркер под коркой сознания, подобного ужасного явления?». — «Нет! Нет! — такого страха мы ещё не встречали!» — кричат все хором мысли, лихорадочно трясясь уже в коленках. Я им опять, не сводя взгляда с недружелюбного, странного леса, про себя кричу: «А ну, вспомните всё, что знаете об этом месте? — только быстрей!.. Мочи нет терпеть это страшное явление, что так убийственно волнует кровь, от чего хочется убежать, спрятаться, уехать!». Забегали мысли, засуетились, заикаясь, запинаясь, хором все начали трясти память!

А она бедная, не знает что вспомнить, — что сказать! «Здесь раньше семья жила до революции. Здесь хозяин семьи похоронен! Но где могила, никто не знает!». Ещё что?.. «Здесь во времена становления советской власти, конный, колчаковский головной дозор сгинул бесследно. Четыре бравых казака, их лошади, и оружие исчезло, не оставив следов».               

«Вспоминайте, вспоминайте!» — не унимаюсь я, в ужасе подгоняя свою память. «Здесь живицу собирали в пятидесятые и шестидесятые годы вздымщики, репрессированные люди из стран Прибалтии и Западной Украины». Одна мысль, что тихо и смирно сидела на отшибе сознания, жалобно прочирикала: «Здесь отец твой, в лесу на земле давным-давно находил череп, одетый в косу женскую, длинную. Косточек тела не было рядом, только чистенький череп и русая коса, как живая лежала в траве…» — «Ещё что?» — продолжаю, словно кнутом гнать испуганные мысли табуном…             

Достало ты меня чудище лесное. Складываю ладони рупором, ору на весь лес таким криком, пытаясь испугать то, что меня так серьёзно прессует, выворачивая нутро наизнанку. Крикнул так, что испугался больше сам!

Опять, четыре-пять секунд относительного покоя. И снова невидимые иглы и нитки прошивают меня всего. «Тебя же мама предупреждала, что хватит!» — это вылезла та мысль, что всё правильно понимает в этой жизни, и видит так же. «Это дух леса тебя, не знающего меры, из себя гонит, чтобы ты, алчный, больше сюда нос не совал!.. — Делай ноги, пока не поздно! Ты ведь не знаешь, что может сделать с тобой, это страшное явление».
                Накручивая себя, гадаю, ерепенюсь сознанием. Вдруг весь покрылся, пропитался — неописуемой паникой! Взмокла спина, на лбу капли выступили… «А правда, что может со мной сделать «ОНО» — если я буду упорствовать? Язык отнимется, или рука загребущая повиснет — отсохнув? Что-то про подобное мы когда-то читали, в деревне слышали…» — переживали за меня думки, пульсируя височным тремором. «Что ждём? — валить надо!..» — бухтит трусливо заднее место... «Делаем ноги, и чем быстрей, — тем лучше!». Нет мочи терпеть, нет мочи бояться…

Руки за корзинки, дробовик за спину. Глядя только на лес, задом-задом, вывожу себя невменяемого на чистое. Выхожу, а сам думаю: «Только бы завелась техника с первого раза!». Мот ждёт, с первого тычка затрындел, радостно завёлся, дымно захрюкал...

Гулко несёмся от этого проклятого места, успевая только вписываться в повороты. Отъехав километр, освободившись полностью от страха, остановился. С корзиной и ружьём удалился в лес. Любопытство — сильнее страха. Это оно, проверить этот случай решило, углубившись в другой лес, где конечно, ничего подобного не испытали.

                7.               

       Летняя, тёпленькая кухонька. Небольшие два милых стареньких окна, стеклянными глазками смотрят на лес, на природу, на наш огород, и тёмное озеро. В ней очень мило и тихо... а уюта ещё больше. Сдувается жаром протопленная печка. На ней стоит маленький чугунок, чернобокий, снизу хорошо подкопченный. Там кашка настаивается душистая.

Мама с утречка уже всё наварила, наготовила всего сытного. Пристывает потресканный кирпич, от воздуха холодного. Он невидимый, струится через половые щели крашеной доски. Иногда только, в поддувале вспыхивают робкие огоньки. Это угольки прогоревшие, падают через колосники вниз.

Кошка, напившись молока, лежит на диване. Отрешённая от всего мира, тщательно приводит себя в порядок. Мурлыка умывается. Время к ночи, нашу с мамой жизнь неспешно тянет, напуская тягучий сумрак на деревеньку.

Мы умиротворённо ужинаем, иногда перекидываемся словами, мнениями... Замолкаем. Мамочка с посудой своей небогатой начинает возиться, в тёплой водичке её умывает, в рядки составляет, своё думает...

Времечко собраться с мыслями, — доложиться! Расставляю их в рядок, окончательно готовлю к огласке. Прожевавшись, начинаю по-порядку рассказывать о случившемся. О том, что пережил, о том, что в жизни никогда не встречался с таким явлением. А ведь с детства, по тайге брожу один. На сплавы по горным рекам хаживал, под ливни и ураганы ночные попадал, в неизвестное себя на «авось» пускал, но, ни разу с подобным не сталкивался, не нюхал…

Хозяюшка внимательно меня слушала, покачивая головой, тихонечко восклицала: искренне удивлялась, переживая за своё дитя:
 — Не знаю, сыночек, што ты не так сделав?.. Можеть и правда лишнего уже брав, можеть и правда духи леса есть… И прогоняли тебя из его!.. Откудава нам знать с тобою, родненький...

Слушал родного человека, а сам глядел в окно... раз за разом, «всё» прокручивая в голове. Жалела она меня, аккуратненько подбирая не обидные слова. А я, думал открыто: «Меру потерял батенька... вот тебя пинками и гнал кто-то из леса! Хотя... Бог его знает... может грибы, никакого отношения к этому и не имеют...»

Улетучились драгоценные годочки, а я так и живу, до сих пор не ведая, «кто» или «что» со мной тогда так необъяснимо страшно играло. От чего кровь стыла, и спину выкручивая — плющило, земное существование делая невыносимым.               
               
               
                Апрель 2019 г.