Глава 55. Сундук. 28 января 1998 года

Глава 55. Сундук. 28 января 1998 года
 
Руль таскал девушек целоваться в «сундук» – помещение на этаже у выхода на пожарную лестницу, в подъезд Колина, если у самого Колина дома была сестра.
В подъезде Колина еще не работала вахтером Валькирия. Там дежурил чудовищной внешности мужик. Ниже среднего роста, коренастый, с переломанным носом. Фигура – мешок картошки, скрытый бесформенной черной курткой на три размера больше.
Он часто впадал в запои, продолжая исполнять при этом обязанности вахтера, то есть спать на одном из двух диванов огромной вахтерской комнаты за двумя наполовину застекленными дверьми.
– Если его еще чуть тюнинговать, – хвастал Колин, – с него можно рисовать бродягу. Можно нарисовать с бомжей цикл работ, например «Бурлаки на Волге. Одиночные портреты».
Колин после армии стал учиться на художника.
Домофонов и замков в домах не было, народ еще был спокойный, не пуганный взрывами 1999 года. И Руль спокойно проходил с очередной красавицей в подъезд к Колину. Там, поднявшись на лифте на любой этаж, можно было свернуть направо, пройти по скосившемуся вниз заледенелому длинному балкону, открыть еще одну обшарпанную дверь и попасть на пожарную лестницу.
Однажды Руль выпивал в начале 1998 года с Колином на его этаже. Обсуждали вчерашнюю деноминацию. Руль косился на дверь, на балкон… Было одиннадцать вечера. Руль хотел совершить рейд в «Голодную утку» за незатейливой, не замутненной ерундой, чистой, чистейшей любовью…
Колина водка утомила. И потом, он был влюбчив. Влюблялся надолго, тщательно выбирая из всех возможных вариантов конченую злую шлюху ростом не выше 165 сантиметров. Как правило, без груди. Его постоянно бросали, обычно со сценами, которые играли с удовольствием.
В очередной такой визит примирения Колин захватил для моральной поддержки армейского друга. Заодно взял у матери золотое кольцо граммов на пять, перстень итальянской работы со слоненком, украшенным камушками.
Перстень несколько раз выбрасывался из двери и забрасывался Колином обратно. Но в итоге продуманного баскетбола пять граммов золота остались добычей очередной Офелии.
Друг пошел к ней на разведку, выяснять перспективы Колина. И остался там на ночь... А потом на ней женился и звонил Колину еще долгие годы, проклиная его и рассказывая, как Офелия хорошо живет в Америке с третьим мужем, другом его друга, сыном председателя чего-то вроде Крестьянской партии России...
Так что сейчас Колин, отнекиваясь, пошел спать.
В три часа ночи Руль поймал тачку от Кузнецкого Моста до Пресни. Его компаньоном стала прекрасная двадцатилетняя крановщица, жившая в рабочей общаге, где-то на улице Кржижановского. Ростом она была не меньше 185 сантиметров.
Водилу, естественно, он «кинул». В Диминой манере: «Побольше сюра… сюрреализма… и любой крепостной… в штаны наложит…» Руль грамотно притворялся в тачке, что его развозит. Затем выпустил Оксану – кажется, ее звали Оксана. Вышел, шатаясь, из машины. Тихо велел подруге отойти. Подошел к тачке сзади. Затем открыл переднюю пассажирскую дверь.
– Ах ты, сука! 679, опять 679, номер машины 679!
Захлопнул ее, сильно, но так, чтобы окна не повылетали. Потом шаг назад и – гарантия, что водила сгоряча не вылетит, – еще раз открыл дверь. Снова крикнул: «Падла, опять 679!» И опять захлопнул.
Все. Пятьдесят деноминированных рублей были бы сэкономлены. Если бы он не пропил их загодя в «Hungry Duck».
Они вошли в подъезд. Он увидел в стекло вахтерской спину Колина и вахтера, причем с самой настоящей улыбкой, превратившей его из помощника Стеньки Разина в простого русского пчеловода с каких-нибудь Калиновских выселок.
Руль прошел с Оксаной в лифт. Он ее целовал, успокаивая:
– Тихо, соседей разбудишь, ты так рыдаешь… Они, – жестом прося ее согнуть колени бесконечных ног высокой женщины, – они же сентиментальны. Заплачут следом…
После очередного взрыва страсти смысл жизни утрачивается на пять минут, и совсем другой Руль строит из себя прежнего Руля, ночного любовника, ожидая возвращения пьяницы-развратника. В этих перерывах они с крановщицей курят, болтают, смеются.
Когда Руль утром, часов в шесть, надеясь не наткнуться на собачников, вышел с Оксаной, он увидел ту же спину молодого художника Колина, водку маркой подешевле и ту же улыбку пчеловода…
– О чем ты с ним беседовал? – спросил Руль вечером.
– Не помню, – сказал Колин, морщась и глотая пиво. – Все Волга, канаты какие-то… Как они грудь натирают... Он, кстати, показывал: на груди у него полоса вдавленная… Я не помню. Отстань.