Прорастая насквозь

Когда-то я читал, что среди японских богов удачи есть и кто-то из Индии. Может, и зря я приехал в эти края, раз даже бог удачи наладил отсюда свои паруса?
Ветви ослепительной розовой бугенвиллы у окна, парящий в небе и наслаждающийся каждым новым порывом ветра огромный коршун, древняя растрескавшаяся земля под ногами и запах джакаранды по ночам – о, как это поначалу манило! Однако непрекращающееся гудение автомобилей весь день  до вечера, заброшенная детская площадка в не менее заброшенном доме – гигантский, многоэтажный, с балконами, опоясывающими этажи, построенный по проекту, наверное, какого-нибудь абсурдиста, он никак не мог найти себе жильцов из-за невероятных цен, ленивые таксисты у ворот по утрам, которые предпочитали общение обслуживанию сердито призывающих из их машин клиентов… и символ моей новой свободы, коршун, за два дня отличившийся тем, что громким визгом разогнал собратьев от забытого мной на окне куска хлеба и утащил его, а потом, не насытившись, освежевал на балконе голубя, прямо под бугенвиллой – все это быстро напомнило мне, что я нахожусь вовсе не в одном из придуманных мною  фантастических миров, которые не хотел брать в работу ни один редактор.
Я бесцельно ходил по улицам, удивлялся пестроте. Вот старая, закутанная в платок с блестками женщина продавала фигурки богов, а рядом туристы осеняли себя крестом у иконы, которую повесил  над витриной «на удачу» улыбающийся сикх в украшенном головном уборе и с каким-то замысловатым перстнем на пальце. Вот богатая машина с благообразным седоусым мужчиной за рулем проезжает мимо безногого нищего, чей ночлег – у вонючей зеленой реки, на асфальте, с коробкой из мусорного бака вместо подушки. Вот юная пара в европейской одежде, а за ними идет, кокетливо приплясывая и о чем-то мечтая, толстый раскрашенный трансвестит. Я ездил на туктуке и смеялся : отражение моего лица оказывалось то в одном, то в другом его боковом зеркале. Накупил всяких ненужных мне вещей, уверяя себя, что это сувениры друзьям. А ведь только недавно я не собирался возвращаться… Нередко откуда-то доносилась музыка, в припеве самой модной песни было слово «хамари», то есть «наша», а других слов я и не знал. Буквы местного языка напоминали мне миниатюрные узоры росписи на фигурках из папье-маше, было странно, что кто-то их читает, а не рисует для удовольствия. Выставки картин в подземном переходе тоже не трогали меня: почти все они изображали богов, и я еще больше задумывался о вредном  боге удачи, который сбегал от меня, куда бы я ни приехал.
В первые дни я, как и предполагалось, много писал. Небольшие стихи, один за другим, наполняли мою тетрадь.
Вскоре я уже не знал, что делать дальше. Осмотр многочисленных руин древних зданий привел только к тому, что я начал путать Гамаюна с Хануманом. Последний, похоже, обиделся и прислал ко мне своих подчиненных среди бела дня: грязные и лохматые человекообразные попытались открыть мое окно, а когда им это не удалось – куда-то сбежали, цепляясь лапами за кое-как протянутые провода. Авторы книг вроде «как стать успешным писателем» советовали обязательно знакомиться в путешествиях с местной кухней, но я, посмотрев, в каких условиях готовятся яркие блюда с обложек рекламных проспектов, побоялся. А заодно и допустил мысль, что авторы таких книг, возможно, вообще не покидают собственного дивана.
Будни скрасило только появление соседа. Это был студент, смуглый парень не намного моложе меня, с копной жестких волос, над которыми парикмахерам приходилось изрядно попотеть. Как-то я в шутку спросил, почему бы ему не стричься у уличных цирюльников, выполняющих свою работу прямо сидя на выступах забора, ограждающего чьи-то обширные частные владения. На это сосед переспросил меня, из какой я страны, явно давая понять, что для него вопрос является оскорбительным, но как иностранец я заслуживаю снисхождения. О своей учебе парень отзывался с таким священным трепетом, что я поначалу посмеивался над его  первозданным рвением к знаниям…а потом даже впервые в жизни задумался, правильно ли я поступил, что бросил учиться. Одевался он по-европейски, на будущее смотрел весьма практично, а когда я пытался поговорить с ним о «древней мудрости этой земли» - пожимал плечами.
Однажды я  стоял на балконе, курил, наполняя легкие дымом в дополнение к и без того переполненному копотью и дымом воздуху города, и все больше погружался в тяжелые мысли о своих несбывшихся надеждах. Раздался телефонный звонок – это звонил мой дядя, которому я был обязан и парой лет учебы, и нынешним путешествием. Минут десять я вдохновенно лгал ему о том, как эта страна дарит мне новые горизонты творчества, все больше презирая себя с каждой минутой.
И тут появилась она.
Надо признаться, я сразу не обратил на нее должного внимания. Незнакомка была в ярком сари, с покрытой головой, краем ткани покрова она прикрывала лицо. Накануне я как раз прочел легенду о бесконечном сари Драупади, поэтому, презрев все приличия, воззрился на ее одежду, прикидывая, какой длины должна быть эта ткань. Для девушки я представлял интереса не больше, чем колонна с облезающей белой краской, наверху которой, под окном одной из многочисленный пустующих комнат, свил гнездо голубь. Незнакомка прошла, оставив в переполненном тяжелыми запахами воздухе шлейф благовоний.
Придя домой, я разложил перед собой тетрадь, ручку из туристического магазина, украшенную блестками – разумеется, она развалилась при первой же попытке писать, и я порадовался, что предусмотрительно купил клей – сел за стол и только тут понял, что меня удивило. Я успел привыкнуть, что местные девушки не появляются на людях в одиночестве. Но в доме , как казалось мне, других новых жильцов не было. Фантазия тут же проснулась и встрепенулась, как старый попугай моего дяди, которому постучали по клетке. А что, если прекрасная незнакомка сбежала от родителей, чтобы соединить свое сердце с сердцем возлюбленного? Или она – богатая наследница, скрывающаяся от вероломной родни? А может… но я решил быть реалистом. Кто сказал мне, что незнакомка – прекрасна и молода? Что, если это чья-то почтенная дади-джи, которая приехала повидать седого супруга в больнице или выступить на какой-нибудь конференции перед учениками и детьми учеников? И почему я решил, что она путешествует одна? Вполне возможно, что завтра из номера незнакомки вслед за ней выйдет столько родственников, сколько сейчас толпится в моей голове вариантов мелодраматического сюжета про красавицу-беглянку.
На следующий вечер я вновь наносил урон своему здоровью – причем на этот раз уже местными сигаретами, с тяжелым запахом и послевкусием, - когда услышал звук отворившейся двери в коридоре. Я приготовился увидеть, какова же моя незнакомка на самом деле…и увидел.
На этот раз она была в длинном широком подобии рубахи по колено и широких шароварах – кажется, такую одежду называют «сальвар-камис». Разноцветные бусы украшали ее изящную шею, в ушах блестели крупные серьги, длинные волосы цвета воронова крыла – а я видел настоящего местного ворона, огромного и с страшным клювом, отливающим металлом, - свободно струились по плечам. Я стоял замерев – так поразила меня ее красота: никогда не видел я столь прекрасного лица, аристократического, но не надменного, юного – но таящего какую-то древнюю суровость.
Она вновь прошла мимо меня и скрылась. Возможно, направлялась в беседку, которой оканчивался балкон,  - ее, не  нужную никому, вчера усердно мыли работники, содержащие дом в чистоте. «Вторая беседка – на крыше, - сообщил мне накануне мой сосед, чье длинное имя я никак не мог запомнить и всячески обходил его в разговоре. – Вот только кому в ней отдыхать, когда так мало жильцов? Думаю, там уже давно обосновались коршуны, они любят высоту.»
 Именно сосед и вывел меня тогда из остолбенения. Он вышел на балкон, тоже закурил и, как никогда разговорчивый в этот день, начал рассказывать мне истории из студенческой жизни, к которой он в ближайшие дни должен был вернуться. Что он делал в городе – сосед не упоминал, а я боялся еще раз оказаться бестактным.
 Два желания появились во мне: первое – вернуться к творчеству, а второе – вновь и вновь видеть прекрасную соседку. Подойти и познакомиться, как я это сделал бы  в своей стране, мне не приходило в голову. Я же не знакомился с ветвями розовой бугенвиллы, отделявших балкон от беседки, или с не выразимыми ни в каких словах рассветами, когда среди дымного тумана, лежащего на деревьях и домах, вдруг загорается яркое алое солнце. В тот же вечер я сел за стол и не вставал до утра: я начал новую повесть. Пылкая любовь молодого студента к скромной девушке, живущей в доме напротив, родители, которые противостояли их целомудренным и нежным чувствам – я понимал, что все это где-то уже было, но остановиться не мог.
На следующий день разразилась буря. Небо стало  золотым и блестящим, я невольно залюбовался им – но тут  увидел, как золотая и поблескивающая стена, сгибая большие деревья и срывая черепицу домов, движется прямо на меня. Я застыл при виде  величественной картины – и вдруг почувствовал на себе взгляд.
Я обернулся. Прекрасная незнакомка стояла у входа. На этот раз она была в европейской одежде, бежевый костюм и туфельки на невысоком каблуке  ей невероятно шли. Она испуганно смотрела на меня и звала рукой. Я в последний раз взглянул на шагающую по земле, как живую, бурю, и бегом направился домой: девушка успела исчезнуть. Дома я скорее бросился закрывать окно, еле-еле справился с налетевшим ветром и набрал полный рот песка. Говорят, эти ветры приходят из пустыни. В музее я видел фигурки божеств народов, живущих как раз в тех краях. Хищные, ощерившиеся божки с равнодушными глазами…зачем в таких верят?
Бури закончились, начался новый сезон. Я вплетал в свою повесть все, что чувствовал сам и о чем рассказывал мне сосед: золотые стены песка, ледяные ветры из заснеженного по зиме Кашмира, нежное цветение лайма, пьянящий аромат джакаранды, дорожки, усыпанные листвой дерева ним, вкус праздничных сладостей, которые я наконец-то отведал, купив их в магазине и удостоверившись, что каждая упакована отдельно и аккуратно. И повесть начала звучать.
Как-то раз я вышел к бугенвилле, которая превратилась в настоящие заросли, и услышал шум сверху. Оказалось, что работника на этот раз отправили наводить порядок в беседке на крыше. Как и предполагал мой сосед, там уже успели обосноваться коршуны, и теперь один из них атаковал работника, подлетая и касаясь когтями каски на его голове. Судя по каске, работник был к этому готов- и только вяло отмахивался рукой от огромной птицы, продолжая своё дело. Я позвал соседа, и мы вдвоем смеялись над этим зрелищем.
Но на балконе мы оказались не одни. Моя таинственная гостья стояла поодаль и пристально смотрела на меня. Быть может, она сочла меня жестоким,  - ведь птица могла повредить этому бедолаге, ударив в глаз клювом или вцепившись когтями в плечи? Незнакомка быстро ушла, и я стал жалеть, что потерял ее расположение – не знаю, почему я был уверен в том, что это расположение существует.
Работнику вскоре надоело сражаться с коршуном, и он ушел, оставив беседку на произвол погоды – наверное, понадеялся на обещанный прогнозом дождь. Сосед не заметил моего смущения и начал рассказывать о том, как он видит свои перспективы по окончании учебы: работа, женитьба на девушке из хорошей семьи, гордость родителей своим отпрыском – единственным сыном (сколько у него было сестер – я сейчас уже затрудняюсь вспомнить). И я вдруг ощутил все, что он рассказывал, как нечто грандиозное, стабильное и незыблемое, - по сути я испытывал чувство, которое должен испытывать опытный строитель при виде добротно, умело созданного фундамента. Маятник души вновь качнулся: мое творчество больше не виделось мне стоящим, а я – нашедшим свое место в этом мире.
Я вернулся в квартиру глубоко разочарованным самим собой. Повесть лежала на столе недописанной, а я, в одежде и в ботинках, лежал на кровати. Я – мнилось мне – мог бы стать достойным наследником своего дяди, иметь дом с бассейном, купить автомобиль и возить на нем в школу детей, одетых и причесанных миловидной, ухоженной женой. О том, чего не имел, я тосковал так, как будто уже потерял это. Я вставал только для того, чтобы поесть или зайти в ванную, а после вновь возвращался на кровать, так прошли сутки, и к следующей ночи я понял, что не видел сегодня незнакомки.
Ночью я думал о ней. Мечта еще манила, но новые размышления – о доме и «приличной», «такой, как положено», размеренной жизни – уже приводили свои доводы. Сначала мне казалось, что все решается просто: нужно отвергнуть тот образ, из-за которого я не мог  приблизиться к девушке, завязать знакомство и попросить у ее родителей руки дочери. Раз семья настолько прогрессивна в своих взглядах, что отпускают дочь одну – то , вполне возможно, согласятся, чтобы она связала свою жизнь  с состоятельным иностранцем.
На следующее утро я позвонил дяде, высказал свое намерение вернуться в этом месяце и намекнул, что был бы не против продолжить учебу. Дядя, который поддерживал меня во всем, был счастлив. В приподнятом настроении я отправился бродить по улицам. Как всегда, зазывали к себе чистильщики обуви, просили денег нищие, наперебой предлагали шали и расшитые сундучки сидящие на земле торговцы и торговки. Одна из них показалась мне похожей на мою незнакомку, я подошел поближе – но она уже скрылась за тюками, набитыми товаром. Это натолкнуло меня на новую мысль: почему я решил, что моя незнакомка является незамужней и невинной дочерью достойных родителей? Каких бы ни были свободных взглядов ее отец и мать… А что, если речь идет о какой-нибудь темной истории, и подойди я к ней – окажусь замешанным в криминальных делах? Догадка отрезвила меня. Я решительно направился домой. Нужно было: первое – оставить фантазии, второе – купить билет.
Если честно, мне было бы стыдно встретить девушку в тот день. Ведь мысли о преступном мире были всего лишь моим предположением. Но мутный налет этого предположения уже лег на все мои сказочные грезы, засыпал их песком, подобно буре. Мне даже казалось, что я вновь наглотался этого песка.
Но незнакомки не было. Я осмелел, дошел до ее окна и заглянул в него. Комната была пуста.
Наутро я вышел на воздух пораньше – как часто стояние на балконе служило мне вместо прогулки! Ко мне подошел, доставая сигареты, мой сосед. Я тоже закурил. Выяснилось, что он уезжает на следующий день – так же, как и я. И его, и меня ждала семья, учеба и хорошая карьера. Но кое-что все-таки мучило меня. Еще вчера я сравнил бы это чувство с юным побегом, пробивающимся сквозь пыльную плитку балкона, сегодня оно казалось мне саднящей занозой, которую, однако, уже почти удалось вытащить.
 - Скажи мне, - сказал я  как можно более равнодушным тоном, - не видел ли ты, когда уехала наша соседка?
 - Соседка? – удивленно переспросил меня студент, чье имя я так и не смог выучить.
Вместо ответа я отвел его к небольшому ответвлению коридора, ведущему к двери, за которой долгие дни жила незнакомка.
Парень посмотрел на меня с неподдельным удивлением:
 - Эта квартира простояла пустой все время, что я жил здесь, - ответил он мне, протягивая руку и включая свет, при котором я ни разу не видел этот отсек коридора. – Ты только взгляни!
Я посмотрел вниз, куда указывал мой собеседник, и похолодел.
Из щели у самого порога , рискуя превратиться в будущем в настоящие деревья, тянулась вверх молодая поросль. Ни войти, ни выйти в дверь, не сломав эти тонкие, гибкие, но уже крепкие стволы, конечно, никто бы не смог.
 - Плохие работники тут. Хозяин совсем за ними не смотрит. А может – плохо платит, прибыли-то нет, - зевнув, сказал студент.
И я поспешил согласиться.