Корни большого дуба

              В 1898 году в небольшом Польском городке Алитус родился мой дед Абрам Сымсон. Это событие не только осталось незамеченным для города, но даже у меня на сегодняшний день, ни фотографий, ни каких-либо других сведений или документов о нем, его родителях и семье не сохранилось. Когда Абраму исполнилось двадцать три года, родители подыскали ему невесту. Девочка Ида росла тихим и болезненным ребенком в семье не богатого, но известного в еврейской среде адвоката Льва Соломоновича Шварца из Вильно и его жены Блюмы. Она и стала его женой. Абрам переехал в Вильно (позже Вильнюс), который тогда еще был польским городом, в дом новых родственников. На окраине в еврейской слободе, в одной из комнат дома 40 по улице Завальна поселились Ида и Абрам Сымсон. При регистрации букву «ы» в фамилии заменили на «и», после чего фамилия зазвучала совсем по-другому. Это была обычная еврейская семья, каких не счесть в Литовской Польше.  В семье мужчины с детского возраста и в любую погоду носили на голове кипу, а в шабат, с первой звездой вся семья собиралась за столом. Зажигались шабатные свечи, глава семьи читал молитву, выпивалось вино и, только после этого начинался ужин.
              В 1922 году у Абрама с Идой родился первый сын Володя, а затем 17.01.1925 года второй сын Ефим, который через двадцать пять лет станет моим отцом. Свою маму Ефим почти не помнил, запомнилось только, что она долго и тяжело болела, а умерла в 1930 году от рака, в тридцатилетнем возрасте, когда ему было всего пять лет. Хозяина дома, своего деда Льва, Ефим не застал, тот рано умер, но в доме на стене всегда висела его фотография в раме. Дед был фигурой значимой и почитаемой не только в семье, но и всеми соседями вокруг. Получив хорошее образование, он долгое время работал адвокатом, а внешне как две капли воды был похож на вождя мирового пролетариата Карла Маркса.
              Бабка Блюма, жена деда Левы, рассказывала, что за это сходство дед однажды попал в очень неприятную историю и даже был крепко побит, но бороду, все равно не состриг до самого последнего своего дня. И так он величаво выглядел в гробу, что соседи со всей округи, пришли на него посмотреть и поговорить о том, какую утрату понес мировой пролетариат, с его кончиной. А еще, вся родня гордилась племянником его отца – тоже Ефимом, который окончил Вильнюсский университет и работал врачом в Вилейке.
              Когда мама Ефима, умерла, отец отправил их с братом Володей, к тетке Годе, в местечко под названием Суховля. Володе тогда было 8 лет, он учился во втором классе еврейской школы, при синагоге. Года через два после смерти матери, их отца заочно сосватали на богатой вдове плотника из Белостока. Он съездил на смотрины, женился и забрал детей у тетки в новую семью, в Белосток. Они поселились в большом двухэтажном доме, на втором этаже, где располагалось три комнаты. Первый этаж был занят под столовую, столярную мастерскую и кладовые. У мачехи были две девочки, примерно того же возраста, что и братья.
              Прожили они в новой семье не долго. Плотник из Фиминого отца (моего деда) не получился, и семейная жизнь тоже не складывалась. Братья не находили общего языка с девчонками, в доме, мастерской и во дворе происходили постоянные ссоры и стычки между детьми. У мачехи с отцом происходило примерно тоже самое, и вскоре они разъехались.
              Братьев снова забрала тетка Года, а их отец вернулся в Вильно и устроился работать учетчиком. Видимо отец очень тосковал в одиночестве, да и не подобает верующему еврею жить бобылем. Вскоре он вновь женился. Он переехал в дом не молодой жены, в Молодечно и снова забрал от тетки детей. На этот раз все было по-другому.
              Дора, так звали их новую мачеху, была одинокой, мягкой и доброй женщиной. Она держала шляпную мастерскую у себя в доме, который остался ей по наследству от родителей, и в нем всегда было шумно и весело. Заказчиков хватало, а руки у Доры были золотые. Абраму помогли устроиться бухгалтером в военную организацию, а дети пошли учиться в еврейскую школу.         
              Молодечно, это небольшой городок, в котором все знают друг друга, и в котором до войны жило много евреев. Их было так много, что на две церкви и один костел, приходилось три синагоги. Евреи там жили разные, некоторых называли «хасидами», они ходили в длинных черных сюртуках, черных шляпах и даже маленьким мальчикам отращивали пейсы. Учились «пейсатые» в двух «хасидских» синагогах и двух еврейских школах. Братья Симсоны ходили с родителями в другую синагогу и учились в другой еврейской школе. Их называли Литваки, шляпы они носили только по праздникам и те были не такие широкополые, а бакенбарды и витые косички, вовсе не отращивали. Иногда между детьми ортодоксов - хасидов и другими еврейскими ребятами, происходили стычки, но до серьезного не доходило.
              Домик, в котором теперь жила семья Симсонов, состоял из двух комнат и большой кухни, которая заменяла прихожую и зал. В зале было два окна, между которыми на  стене висели старинные ходики, которые перешли к Симсонам по наследству от деда и портрет самого деда, очень похожего на Карла Маркса. Эти ходики считались семейной реликвией и очень большой ценностью. Семья жила скромно, но не бедствовала. По праздникам и в шабат, на столе всегда было вино, готовили курицу. С соседями, среди которых были не только евреи, но литовцы, поляки и русские никогда не ссорились, и дружили. Все они были клиентами Доры.
              Когда Ефим в десятилетнем возрасте простыл и заболел, ему сделали очень серьезную операцию с долбежкой черепа за ухом. Тогда не только родственники, но и соседи очень переживали и часто навещали их семью.
              Самым близким другом Ефима стал его ровесник из такой же еврейской семьи, Зелик. Он жил с родителями, тремя сестрами, дедом и бабкой по матери, на противоположной стороне улицы в кирпичном доме. Когда ребята куда-то собирались, достаточно было одному из них открыть окно и свиснуть. Они до войны учились в одной школе, окончили семь классов еврейской, а затем два года учились в русской школе. Вместе ходили в литовскую синагогу. Вместе лазили по чужим садам за яблоками. Они всегда были вместе.
   
              В 1936 году тетя Года и ее муж дядя Пинкас переехали жить в США, куда еще раньше переехали две других их родственницы. Они часто писали письма и помогали племянникам материально. А в 1939 году, тетя Года выслала для Ефима и Володи два билета на пароход, до Америки и родители начали собирать ребят в дорогу. До прихода корабля оставалось чуть больше недели и Ефим с Володей уже чувствовали себя гражданами другой, свободной и сказочной страны. Учиться не хотелось и, приходя в школу, они вместо занятий слонялись по двору и коридорам, болтали с друзьями и обмениваясь памятными безделушками. Но 17сентября, всего за три дня до отправки парохода, в Польшу вторглась Красная Армия и в городке произошла смена власти. Выезд для евреев был закрыт, предстояло менять старые документы на советские. Большинство евреев Молодечно с радостью и надеждой восприняли эту перемену, антисемитская Польша была для них не самым лучшим местом. Сложно было устроиться на работу, и много других причин и различных препятствий, чинилось евреям в Польше. Но именно эти события помешали братьям уехать в Америку.

              В Европе шла война, и вскоре Польшу заняли немцы. В Молодечно ждали нападения на СССР, но надеялись, что начало войны будет и началом ее конца.             
              22 июня 1941 года немцы разбомбили вокзал и бомбили Молодечно. Жители спешно покидали дома. Отец был хранителем печати, военной организации в которой работал, поэтому оставлять городок даже на ночь побоялся.  Семья оставалась в городе, но когда на следующую ночь бомбежка повторилась, родители посоветовали Ефиму и Володе отсидеться в ближайшем лесу. Отец и Дора наспех собрали братьев в дорогу и проводили до калитки. Ефим пошел с Зеликом, а Володя со своим приятелем Изей, шли друг за другом, в пределах видимости. Когда добрались до опушки, там собралась уже целая группа знакомых и незнакомых горожан. На следующий день, с утра, немцы начали бомбить лес. Ребята пробирались дальше, в глубь леса, в котором уже появились первые убитые и раненые. Группа беженцев все разрасталась, к ней присоединялись, откуда-то появившиеся, советские солдаты и люди из ближайших деревень. Рассказы и слухи о продвижении немцев, передавались от одного к другому. Брата Володю, Ефим сразу же потерял, как только вошел в лес. Стало понятно, что рассчитывать на возвращение в город, не приходится. Горожане и солдаты все прибывали и прибывали. Лес гудел от человеческих голосов, и казалось, что людей в нем было уже гораздо больше, чем деревьев. Станция Молодечно была полностью разворочена снарядами, стали пробираться в сторону Минска пешком, когда лесом, когда проселочными дорогами. Добрались до какого-то полустанка, где формировался состав с беженцами и ранеными. Несколько санитарных вагонов,  открытых платформ и закрытых вагонов для перевозки скота, уже были почти заполнены беженцами и  ранеными солдатами. Держась за руки, ребята решили добраться до крытого вагона и протиснуться внутрь. Подсаживая, и подталкивая друг друга, мальчишки пытались пролезть в вагон, из которого шел сильный запах коровьего помета. Шум и давка стояли невообразимые. И вдруг наступила тишина. Она продолжалась менее минуты, но казалось, что все замерло уже давно. Вокруг все замолчали, перестали лезть в вагоны, только лица были устремлены вверх прислушиваясь к отдаленному гулу. Также неожиданно, но с еще большей силой все закрутилось в обратном направлении. Люди выпрыгивали из вагонов, сметая все на своем пути, и давя друг друга, неслись в сторону леса. Ефим бежал, как и все, падал, вскакивал и снова бежал. Уезжал он уже ночью, на открытой платформе. Вокруг, тесно прижавшись, друг к другу, находились совершенно незнакомые люди.
              Была теплая ночь, было жарко от людских тел, но его била мелкая дрожь, знобило. Было страшно. Страшно от пережитого и увиденного за день. Страшно от мысли, что брат Володя и друг Зелик, возможно остались лежать где-то там, среди ужасающе-неподвижных тел  на станции или на опушке леса. Невообразимая тоска разрывала сердце от мысли, что он больше никогда их не увидит. Но Зелик вдруг появился на первой, же остановке. До Липецка, где у Зелика в Армии служил дядя, они не расставались. Попрощавшись с Зеликом в Липецке, Ефим поехал дальше. Поезд шел только по ночам, не внемля стонам стариков, которые, как дети, мочились прямо под себя.  Днем, на станциях, поезда стояли. Подъезжали машины и беженцев кормили. Впереди была одна дорога на Сталинград…

              В Сталинграде эшелон оцепили солдаты НКВД, проверяли каждого человека и разводили в разные стороны. Лежачих и стариков грузили в машины для отправки в госпитали. Ефима вместе с другими молодыми ребятами накормили баландой и тут же пересадили в соседний товарняк. К вечеру следующего дня вся группа прибыла в Панфиловский район, в «немецкий» колхоз.  Немецкие колхозы в Поволжье отличались от нищих советских, где халупы были покрыты старой соломой. Дома у них были кирпичные, крыши металлические, в сараях птица и скот, а в погребах продукты. Их, троих ребят из Белоруссии приютил колхозный бригадир Айшен. Он выделил им под жилье сеновал и направил работать помощниками комбайнеров. А через некоторое время, Ефим сел за штурвал трактора. Но это продолжалось не долго. В августе в колхозе появились советские солдаты и представители района. Всех поволжских немцев выселяли из домов и гнали в Казахстан. Деревня опустела, а затем дома заселили эвакуированные с Украины колхозники.
              С наступлением холодов немецкие погреба полностью опустели, работы в колхозе не было. Ефим, холодными ночами трясся на сеновале, и чтобы совсем не окоченеть, грелся мечтами, как поступит в летное училище, получит место в общежитии и ежедневный армейский паек. Во снах он видел себя за штурвалом истребителя, громившего немецких врагов. И как только подвернулся случай, он, накрывшись старой рваной телогрейкой, трясся в кузове полуторки в сторону райцентра, а затем в Сталинград.
              В авиационное училище он добрался, и вместе с такими же молодыми, рвущимися на фронт ребятами, отстоял очередь на медицинскую комиссию. Воспаление среднего уха, которое Ефим перенес в детстве, не прошло даром и в связи с нарушением вестибулярного аппарата, он вместо армии был направлен в ремесленное училище при тракторном заводе. Ефим работал токарем на заводе «Баррикады», до тех пор, пока немецкие войска не подошли к Волге. Завод и общежитие, в котором жили рабочие, разбомбили до основания. Спасались в бомбоубежище без еды и воды. Но стоило выйти на воздух, как Ефим и другие уцелевшие заводчане, оказались между двух огней. С одной стороны стреляли наши солдаты, с другой немцы, высадившиеся десантом со стороны Волги. Те, кто уцелели, до ночи прятались в развалинах завода, спускаться в бомбоубежище было еще страшней. Город вымер. Магазины и столовые не работали, продуктов не было. Картофельные участки перекапывались по несколько раз, ели сырую свеклу. Оставаться в Сталинграде было невозможно, всех невоеннообязанных отправляли в тыл. Вначале необходимо было переправиться на другую сторону Волги. За день до отправки разбомбили хлебозавод, им с приятелем повезло, на его развалинах они отыскали несколько буханок хлеба. Паром тоже разбомбили.

              Эшелон в тыл, формировался в Красноармейске, на другом берегу Волги, переправлялись каждый как мог, вода горела. Весь световой день, немцы бомбили емкости с горючим, которыми был уставлен берег, горючее быстро растекалось, загоралось и разносилось течением. Огненные острова покрывали всю реку. Ночью, это страшнее зрелище приковывало к себе, завораживало, и не давало возможности перебраться на противоположную сторону, в Красноармейск.
              …Соорудив плот, вчетвером, не взяв с собой почти ничего из вещей, ребята осторожно, обходя горящие озера, пробирались на другую сторону Волги. Эшелон из Красноармейска уходил в глубокий тыл ночью. Вагон, в который забрался Ефим, был приписан в Куйбышевскую область, Богатовский район. Вот так, совершенно благодаря случаю, он попал в село Соковнинка, Куйбышевской области.  Вскоре из района приехала комиссия и тех, кто мог работать на заводе, направили в Куйбышев.
 
              Ефим с новым приятелем, прихватив с собой полведра картошки, которую только что накопали в поле, уезжали по распределению на моторостроительный завод «Фрунзе». Рабочие специальности Ефим осваивал легко и быстро. На заводе он начал работать слесарем, затем наладчиком, освоил токарный и фрезерный станки. Жили тогда все одинаково, голод, работа по 16 часов, ночевка на заводе, когда поступал срочный заказ и несколько часов тревожного сна на лавке в раздевалке. А затем праздник 9 мая 1945 года. С днем победы все изменилось, и каждый новый день теперь встречали с надеждой. Сократился рабочий день, выходные стали регулярными, на улицах появились девушки в ярких платьях. Однажды в выходной день Ефим случайно встретил знакомую по Сталинграду девочку. Ему уже исполнилось двадцать лет, и она превратилась из подростка во взрослую девушку. Они стояли на трамвайной остановке и вспоминали старых знакомых, рассказывали друг другу как добирались в Куйбышев, а затем Зина пригласила его в гости. Договорились, что в следующее воскресенье Ефим приедет в поселок мясокомбината, где Зина с мамой занимали маленькую комнатку в бараке. Вся его  неделя прошла в ожидании выходного. Все воскресное утро он провел, выпрашивая у приятелей по общежитию вещи для первого в жизни свидания.
              Добраться в поселок мясокомбината можно было с пересадками на трамвае и автобусе, а можно было дойти за два часа по пыльной дороге. Транспорта как назло не было, и Ефим пошел пешком, глотая пыль от проносившихся грузовиков. Вот тогда ему и пришла мысль добраться в кузове притормозившего у киоска грузовика. Он подождал, когда автомобиль тронется и на ходу зацепился за борт набирающего скорость грузовика, и тут же руку обожгла боль. В ладонь вонзился большой ржавый гвоздь. Машина набирала скорость, а Ефим бежал…
              Рана была серьезной, руку зашили и несколько дней он пролежал с температурой. Так первое свидание закончилось неудачей, зато теперь все свободное время, Ефим читал. Когда стал поправляться и больничный лист закрыли, его временно определили на легкий труд и перевели в отдел контролеров. Благодаря этому случаю у него укрепилась привычка читать и появилась личная библиотека из нескольких потрепанных книжек, которая увеличивалась после каждой зарплаты. Ему с детства нравилось учиться, он всегда мечтал быть таким, как его двоюродный брат, который окончил Университет в Вильнюсе и стал уважаемым врачом. Работа контролера была не сложной, но Ефим выполнял ее так ответственно, словно только от него зависело качество выпускаемой продукции. А когда нужно было выходить к станку, начальник ОТК добился, чтобы его оставили в отделе. Еще во время болезни Ефим начал готовиться в заводской вечерний техникум и осенью поступил, сдав все экзамены.
              В бараках «Юнгородка», рядом с проходной завода комнаты занимали как  холостяки, так и семейные. Холостяки жили в комнатах как в общежитии по несколько человек, а комнаты были мужские или женские. Семьи занимали всю комнату. В соседнем бараке жила еврейская семья: мама Зельда (Лея)  и две ее дочери с громкой фамилией Лев. Ефим часто встречал красавицу Розу и ее сестру Симу по дороге от проходной до барака, но подойти не решался. Но когда летом Сима вышла замуж, Роза часто возвращалась домой одна и Ефим, наконец, решился к ней приблизиться. Он поджидал Розу из проходной и шел рядом, поглядывая на нее и не произнося ни слова. Роза тоже молчала, краснея от смущения, а подойдя к своему бараку, тут же скрывалась за дверью. И вот однажды Ефим набрался смелости, обогнал Розу и, перегородив ей путь, заговорил, смущаясь и краснея. Теперь каждый день он встречал и провожал Розу домой, а после зарплаты даже пригласил прогуляться в парк. Он купил два мороженых ей и себе, потом они стреляли в тире и гуляли вдоль забора, за которым находилась танцплощадка. На танцы не пошли. Во-первых, были в тапочках, во-вторых, не умели танцевать.  Друг Фимы, Петька Ливинский, ему очень завидовал, он сам однажды пригласил Розу на танцы, но после того как она ему отказала, повторить попытку не решался и теперь очень об этом жалел. Вскоре Роза пригласила Ефима в гости. День был воскресный, комната была заполнена гостями. За столом кое-как разместились Ефим с Розой, Сима с мужем Изей и мама девушек. Впервые за много лет Ефим поел настоящего борща со шкварками, который Зельда готовила в настоящем чугуне по-белорусски. Семья Розы, то же в начале войны эвакуировалась из Беларусии, где Роза вначале училась в еврейской школе и окончила семилетку в русской.
               Попав в Куйбышев, она вначале работала на конвейере, а после окончания войны поступила на заводские курсы бухгалтеров и уже работала бухгалтером.
              Скромный симпатичный Ефим с умными глазами и копной черных волнистых волос, всем понравился и его пригласили заходить в гости в любое время. После нескольких таких посещений он сделал Розе предложение и начал копить деньги на новые ботинки и свадьбу. Теперь на прогулках они появлялись, взявшись за руки, а через три месяца расписались. Свадьбу справили осенью 1948 года, Петя проявлял чудеса игры на двух  мандолинах и пил спирт как заправский выпивоха – не разбавляя. Колька Сарафанов, еще один близкий друг отца, не пил принципиально. Свадьба была скромная, денег в семье Розы и у Ефима не было. Зато был спирт, который котроллеры получали для протирки измерительных инструментов, был борщ и блинчики. Сразу после свадьбы Ефим переехал жить к Розе, где они перегородили комнату занавеской, соорудив собственный угол.
              ...После войны стали поступать ответы на запросы о родственниках. Отыскался старший брат Ефима Володя, он служил офицером в Польской Армии. Затем откликнулся Зелик, который после войны вернулся в Молодечно и остался жить в доме родителей. Наладилась постоянная переписка братьев Симсон и Зелика.  Володя вначале воевал в партизанском отряде, а затем попал в Польскую Армию. После окончания войны он продолжил служить в погранвойсках. В сорок шестом взял отпуск и приехал в Молодечно, чтобы разыскать родителей. Родительский дом сохранился, но в нем жили чужие люди, потерявшие свой дом после бомбежки. Его пригласили в дом и рассказали, что когда фашисты заняли Молодечно, то организовали комендатуру из местных поляков и белорусов. Евреев забирали из домов и отправляли в концлагеря.
              Сосед, служивший в комендатуре, привел фашистов  в дом Симсонов, которых увели и больше о них никто ничего не слышал. Володя пошел в дом того соседа из комендатуры. На стене против входа висели родительские ходики, хозяин нервно пытался о чем-то говорить. Володя не соображал, все происходило будто не с ним. Он расстегнул кобуру, вытащил пистолет, разрядил все патроны и пошел в Советскую комендатуру. Было короткое расследование, оправдательный приговор и выдача его польской стороне, где понизив в звании и должности, Володю в армии все же оставили. А через некоторое время братья отыскали друг друга, и между ними  завязалась переписка...