На эскалаторе

Всякий раз, когда я еду вверх на эскалаторе метро какой-нибудь станции глубокого заложения, то скольжу взглядом по потоку людей, движущемуся на встречной ленте вниз, к поездам метро. Где еще можно найти лучшие условия для исследования нашего народа? Ведь здесь подлинная массовость сочетается с возможностью каждому индивидуально нагло вперить взгляд в лицо, так как больше ты его никогда не повстречаешь, и он не сможет предъявить тебе претензий, и тем более, дать по  морде. Более того, если какой-то тип тебя особенно заинтересует, ты можешь долго провожать его глазами, в след ему поворачивая голову и даже тело. Бывает, заметишь какую-нибудь интересную бабенку, так глазеешь на нее, вытянув шею, пока можно различить ее удаляющуюся прическу. Интересно взирать на огромное разнообразие человеческих типов, выискивая какой-нибудь эксклюзив: красоту ль, или особое уродство, экстравагантную одежду, или непосредственное, или хитрое, или эмоционально окрашенное выражение лица. Самое же сильное впечатление, которое оставляет каждый сеанс такого просмотра можно выразить восклицанием: «Как же их много, - ездоков метро - если это зрелище длится 19 часов в сутки только на одной из 223 станций!»
Но иногда, когда я настроен философски, непрерывное движение встречного эскалатора мною воспринимается символически, - как модель течения времени, влекущего людей вниз по склону, в подземелье. (Спускаясь по эскалатору, я всегда иду по его ступенькам, и приходится смотреть себе под ноги, поэтому я почти не знаю, как выглядит людской поток, поднимающийся мне навстречу из-под земли на поверхность).
И, наконец, поднимаясь по эскалатору, я всегда испытывал чувство своей анонимности, так как, сколько бы я ни всматривался в поток протекающих мимо лиц, я никогда не встречал в нем ни одного знакомого.
Эта анонимность превращает меня в независимого наблюдателя, проводящего качественные оценки параметров социума: например, процентное содержание мигрантов или уровень его смартфонизации.
Однако последнее время меня в моих эскалаторных наблюдениях стала занимать новая проблема. Однажды, поднимаясь по длиннющему эскалатору станции метро Тимирязевская, в идущем навстречу потоке я увидел Евгения Павловича Григорьева. На меня тотчас нахлынули воспоминания о совместной работе; он был сотрудником предприятия, находившегося в тесной кооперации с нашим институтом. Радостно я смотрел на его породистое, крупными чертами  вылепленное лицо, удлиненное высоким лбом над кустистыми бровями, и завершенное густою шевелюрой, пепельного цвета с проседью. Боясь остаться им незамеченным, (между нами была  незадействованная дорожка) я сделал ему знак рукой, но он был погружен в глубокую задумчивость; - его взор был направлен прямо перед собой; его высокая, статная фигура проплыла мимо меня, показав его в профиль, и стала быстро удаляться. И только, когда он совсем скрылся из вида, я вспомнил, что прошло уж двадцать лет, как он умер.
А потом на станции Таганская – Кольцевая мимо меня по встречной дорожке рядом (до него можно было бы дотянуться рукой) проехал мой бывший сослуживец Сережа Кондрашов, умерший десять лет назад. Он притворился, что меня не узнал, но его лукавые глазенки выдали его.
И пошло, и поехало: эскалаторы превратились для меня в какие-то места встреч: Витя Крылов из парусной секции, Тамара Васильевна, соседка по квартире, Мария Ивановна, преподавательница 122-й школы, - и все, как один – на том свете.
А на прошлой неделе на соседней дорожке едущего вниз эскалатора я увидел широкое, белое от пудры лицо Шуры, - домработницы, опекавшей меня в моем раннем детстве. Глядя мне в глаза умильным взором, она беззвучно шевелила губами, густо намазанными яркой помадой.
                Март 2019 г.