Перелет через Карпаты

      Вылетели  почтовым рейсом в Южную Группу войск Варшавского Договора. Уже  прошли Киев и Львов. После Львова взяли курс на Малую Добронь – пограничный коридор с Венгрией. Летим над горами на высоте – 2400 метров. Где-то внизу – «Лысая» гора, знаменитый ориентир в ясную погоду! Но мы летим в облаках и не можем ориентироваться на местности. Полет проходил спокойно, и ничто не предвещало беды. Но под нами были Карпаты!
      Облачность становится все плотнее и плотнее, и от этого в кабине становилось все сумрачнее. Через некоторое время появилась вибрация, а в наушниках – гул. Гул постепенно превращался в хрип с переходом в завывания. Сначала он мешал мне прослушивать Эфир. Потом заглушил все, что было в Эфире, нарушив тем самым связь экипажа с внешним миром. Самолет начало потряхивать и подбрасывать, как будто мы выехали на неровную дорогу. Наш самолет как будто втягивало в какую-то мрачную пучину. Потом, как корабль, попавший шторм, самолет  начало подбрасывать все чаще и сильнее и швырять, как щепку! Такого с нами еще не было.
      Командир с трудом удерживал штурвал. Я посмотрел в иллюминатор и не поверил своим глазам: правое крыло, раньше неподвижное, теперь, то взмывало вверх, то опускалось, как у раненой птицы. Оно жило какой-то своей жизнью, независимой от остальных частей самолета! Его ломало и карежило. И непонятно, что его еще удерживало около нас. Казалось, оно могло оторваться в любую минуту и улететь в Преисподню вместе с двигателем! «И что тогда будет с нами?» – подумал я. Повидимому, так же вело себя и левое крыло…
      Устав бороться с, рвущимся из рук, штурвалом, командир оглянулся  в мою сторону и приказал мне запросить у Львова разрешение сменить высоту полета. Нужно было срочно уходить вверх! И подняться хотя бы до высоты – 3000 метров, так как на –2400 лететь стало невозможно. От такой турбулентности самолет может просто рассыпаться!
       Но все мои попытки связаться со Львовом были безрезультатны. В наушниках я не слышал ничего кроме гула, который, как стеной, отгородил нас от внешнего мира.
     Командир с нетерпением оглядывался на меня и, видя бесполезность моих попыток связаться со Львовом, громко, на всю кабину, дал команду:
       –  Экипаж, занимаем высоту – 3000! –  а борттехнику приказал, – Двигателям, взлетный! 
      Взревели двигатели, и самолет медленно полез вверх.
      Не имея двусторонней связи со Львовом, я передавал радиограммы «БЛИНДОМ», то  есть, без согласия! В радиограммах я сообщал Львову обо всех изменениях режима полета и выполняемых нами действиях. А так как мы набирали высоту с пересечением встречных эшелонов, я призывал все борты, которые меня в это время могли услышать, сообщать Львову эту информацию.
      Заняв высоту – 3000 метров, мы, наконец, избавились от болтанки и почувствовали себя в относительной безопасности. В кабине стало светлее, видимо, мы пробились в верхние слои облачности. Хотя мы шли еще в облаках, но все неприятные вибрации исчезли, а из Эфира исчезли помехи.
      Я позвал Львов. Он тут же ответил. Я доложил ему о занятии высоты – 3000 метров и о причинах, побудивших нас к этому. Он одобрил наши действия и разрешил следовать на этой высоте. Связь была восстановлена. «А связь», – как говорят военные, – «это нерв Армии»!
     Спасибо командиру корабля, капитану Фролову Владимиру Алексеевичу, опытнейшему  летчику нашей части, за то, что он сделал все для того, чтобы выйти из сложившейся ситуации с честью!