Колька Скворцов

                09. 03. 18г. Героя нашёл. Жив.

ПОЛЁТЫ

«Да ерунда это всё! И никогда не примерзал я своей синей болоневой курткой к железной бочке в тамбуре на ферме, где работала дояркой моя мать.  Ну не было этого, враки! И спал–то в сусеке для комбикорма всего, наверное, раза два. Нет, три. Меня тогда ещё дядька Енька, механизатор фермовский разбудил, скребками навозными забрякал. А спать на подмоченном комбикорме не так уж и плохо, тепло от него и запаха говняного, как на самой ферме, меньше. И пробовал жевать я только свежие ячменные отруби, и то, когда мамка совсем не могла дойти до дома и засыпала в слесарке. Я её ещё на замок-щелкунчик запирал, чтобы к ней дядька Енька не приставал, спать не мешал.
А так-то дома у нас с ней картошка жареная со шкварочками всегда была. Она её на плитке разогреет, я и уплетаю за обе щеки. Да ещё чаю с тремя ложечками сахарного песку, да со свежим нарезным батоном как натрескаешься, только пузо поглаживаешь!», - всё это проговаривал про себя Колька Скворцов, новенький воспитанник детдома.

      Но новость про примёрзшего к бочке парнишку всё-таки разнесли по всему Здвиженскому району. Её ещё и ещё раз повторяли со всякими подробностями на разных комиссиях и медосмотрах, когда мамку его лишали материнских прав. Сейчас, лёжа в тёплой кровати в райцентровском детдоме, он никак не мог заснуть. Вспоминал, как у судьи крашеная училка или воспитательница с высокой рыжей причёской нагло так врала, будто бы и питался тогда он только одним фермским комбикормом. Враньё, конечно враньё! И так стало Кольке обидно из-за этого вранья взрослых, из-за всех, наверное, правильных, но непонятных ему слов, сказанных больше самим себе чисто одетыми взрослыми в красивых кабинетах со шторами на больших окнах, что он горько и безутешно, и при этом всё-таки беззвучно, заплакал.
…Это было время, когда по телевизору часто показывали пляшущего Ельцина, пенсии старикам задерживали на два-три месяца, а зарплату местные учителя и врачи получали сахаром, рисом и даже велосипедами.
Колька Скворцов в свои тринадцать лет часто летал в счастливых, иногда грустных, но всегда таких желанных, снах. И в первую детдомовскую ночь, омыв свою душу в слёзной купели, он оттолкнулся от высокого берега и взмыл над осенним неуютным сереньким миром. Сердце бешено колотилось, дышалось через раз, но он был счастлив все секунды полёта.
Угор – высоченный обрыв над поймой реки Яруги. Родственными зарослями-курпажинами сплошь заселили его тальники, ольха, берёзки да клёны. Здесь деревцам и кустарникам совсем неуютно было тянуться к солнышку. Молодые побеги их изгибались, и два или три года, сопротивляясь рельефу, с трудом вытягивались в вертикальное положение. Зато уж потом, набравшись вёснами буйной зелёной силы, оплетали они непролазной даже для коз чащобой весь склон.   Метрах в двадцати от него, в одноэтажном, из силикатного кирпича здании бывшего детсада недавно и был открыт детдом на пятьдесят разновозрастных ребятишек.  Место расположения детдома называлось Ватрухиной горой, по фамилии местного старожила. За забором виднелись ровные липовые аллеи парка и двухэтажный деревянный дом, оставшийся после барина -  лесопромышленника Беляева. Этот терем давным-давно сработали местные плотники. Богатенький хозяин, при строгом пригляде которого строилось жилище, был, похоже, большим выдумщиком. Деревянная резьба наличников делала высокий терем похожим на обычную деревенскую избу, а балкончик и витые, с узорами коленца водосточных труб, да фигуристая, крытая старым листовым железом крыша придавали ему вид городской постройки.
При взлёте Колька ещё успел подумать о том, почему это нет ветра. Редкие и уже бурые листья оставались лишь на некоторых клёнах, но сверху они виделись похожими на металлические лепестки украшений на крыше беляевского дома. Сейчас, глубокой осенью, с высоты своего полёта новое местообитание не казалось Кольке серым и неуютным. Он путешествовал по иным мирам, но и ясно видел даже пожухлую, шалашиками слежавшуюся осоку у самого подножия склона, тонкий ледок на болотцах и в песчаных заливчиках Яруги.
В полёте он поднимался к свету и перелетал через груды тьмы, видел весь мир сверху. Никогда в жизни он не видел моря, но и над его бирюзовой гладью он пролетал, и не раз. При этих своих фантастически реальных путешествиях он никогда не врезался в крыши домов и не терялся в облаках.
В родных Кленовиках бывало так, что, после пробуждения он со всех ног бежал на улицу, в свой укромный уголок за сараем. Скорей-скорей! Он знал, точно знал, что и наяву всё получится. Надо было только плотно закрыть глаза и немного подвигать зрачками под веками. Он вслепую делал три-четыре быстрых шага вперёд и, растопырив пальцы, широко, как для объятий расставлял руки в стороны. И ведь получалось - взлетал! И видел с высоты птичьих эшелонов свою деревушку, двумя неровными порядками изб разметавшуюся по берегу Яруги, заброшенный колхозный гараж и ферму, и даже будку своего верного дружка – лохматого Рекса. Колька был уверен, что он не такой, как все – он может по - настоящему отрываться от земли. И тихо годился этим.
И пусть все подавятся своими «Киндер-сюрпризами», пусть хвалятся складными ножами с наборными ручками и блестящими «вЕликами». А он, зато, летал по-настоящему, и не боялся упасть!
               
АВАРИЯ
Под утро полётный сон окончательно завладел душой и телом Кольки Скворцова. А само утро оказалось очень даже приземлённым.
Сосед по койке Витька Антипов опустил его на грешную землю грубым толчком в кровать:
- Эй, Воробьёв, кончай яички катать, топчи тропу к умывалке, - прохрипел он.
- А это как?
- А как накакал, так и смякал.
Проснувшийся окончательно Колька подобрал под себя ноги:
-И не Воробьёв я, а Скворцов!
- А не одна малина то? – куражился Витька - «Скворец – на попе рубец», топай давай, тебе говорят!
Дверь комнаты, где спали четверо воспитанников, приоткрылась. Это была дежурная воспитательница:
- Мальчики, просыпаемся, умываемся. И без лишнего шума!
 Колькин сосед был старше его на два года. Зарывшись под одеяло и надвинув на голову подушку, он всё командовал:
-А ну, «Скворец», шагом марш из-под дивана! Кто не первый, не герой! Впереди – штаны с дырой!

Колька зябко выставил босые ступни на прохладный линолеум спальни, натянул на себя новое, выданное вчера, трико, надвинул тапочки и неуверенно, задевая за углы, направился в умывалку. Вчера же ему показали, где и что располагается и какой распорядок дня в детдоме.
Он зашёл в уборную, потом встал перед четырьмя блестящими кранами, похожими на широкие и длинные утиные носы. Подергал один из них вверх-вниз. Подставил ладонь под шипящую, как газировка струю. Всхлипнув, от обиды и злости за прерванный красивый сон, он с силой задрал вверх сверкающий клюв крана. В нём что-то хрустнуло, и водяной вихрь загулял по умывалке.
Скворцов, скользя на мокрых тапочках, прошлёпал в спальню.
Витька Антипов, которым пугали его вчера два пацана, пока мирно сопящие на кроватях, услышал шум. Оттолкнув в дверях Кольку, он рванул в умывалку, но тут же вернулся и отвесил затрещину по его стриженому затылку:
- Ну ты, Скворец, отмочил! Крана что ли никогда не видывал, колхозник? Ох, блин, скоро Валерьевна появится! Крандец тебе, скворец! Во! Стих классный получился: «Скворец – Крандец!»
- А вааще, молоток! В умывалке клёво так стало. Дверь открыл, морду выставил, и душ тебе тут же прямо в харю. Только вот поссать не пройдёшь, тут же холодненькой брызганет.
- Эй, мелкие! – Витька потряс кровати ещё двоих соседей по спальне, - как клювики чистить будете? А поссать и в окошко можно. Давай, я вас подсажу! -
Но те не торопились вставать , и даже просыпаться. Они, отворачивались от шума к стене, шевелили под одеялами руками и ногами, будто с трудом вплывая в свой очередной детдомовский день.
 
А мокрый с головы до ног, в ещё пахнущем магазином трико, Колька Скворцов и не очень-то боялся наказания за сломанный кран. «Старшая», так и звала между собой ребятня старшую вожатую Нину Валерьевну, невысокую, средних лет женщину, от которой всегда пахло хорошим мылом, и которая почти никогда не повышала голоса. Это она потом спросила Кольку, почему он ещё и не притронулся к своему завтраку.
Если, по-честному, то есть он очень хотел. А если, честно-пречестно, то три кусочка белого хлеба припрятал за пазухой, под майкой, и крошки щекотали его пупок. А на завтрак шумной компании бездомков в это ноябрьское утро причиталось по изрядному кусману жареной рыбы-горбуши и по полной тарелке тонкой вермишели с завитушками, не считая сладкого компота с капустным пирожком.
Старшая ласково приобняла его за плечи, но он крутнулся на месте, освободился от её руки и уставился в окно. Там, на улице, как на картине, нарисовалась вызревающая, обильно расплодившаяся в этом году, рябина-ягода. Тяжёлые, празднично-нарядные её грозди были совсем нетронуты птицами. Это, наверное, потому, подумалось Кольке, что рядом гремел цепью детдомовский сторож Атас.
- Коль, ну скажи, почему ты от завтрака отказался? – Нина Валерьевна тоже полюбовалась рябиной.
- Не хочу! – шепнул, как отрезал воспитанник, не отрывая глаз от рябинового куста.
- Эх, Сорокин, Сорокин, тебе ведь уже тринадцать лет, не малыш несмышлёный. Ведь сам знаешь, что неправду говоришь.
- Наверное, тебе здесь пока всё незнакомо, и ты стесняешься?
- Никого я не стесняюсь, и кран специально раскурочил. -
Колька немного расслабился. Он ждал от Старшей всё же какой-то подлянки, но пока она не орала на него, да и на жалость не сильно давила.
- Да знаю я, что ты нарочно кран сломал. Я догадываюсь, почему ты это сделал, но остальные-то не виноваты, ведь, правда, Коль? Ведь всем умываться надо. А ты, кстати, полы мыть умеешь?
-  А то – нет! Я всё умею! – едва не крикнул Колька. И добавил: - Ну и что с того!
-А то, что придётся тебя наказать и поставить дежурство вне очереди. А отдельно тебя здесь кормить не будут.
-Да и больно надо, я всё равно к мамке сбегу!
 - Эх, Коля-Николай, давай-ка в школу собирайся, после договорим. Сегодня тебя воспитатель проводит, а с завтрашнего дня будь добрый, со всеми вместе отправляйся. Договорились?
- Ничего не ответил Колька Старшей, но в школу всё же пошагал –

КАТЬКА
В Кленовиках никакой школы не было. С двумя деревенскими пацанами и девчонкой Катькой они ходили на уроки в большое село Галибиха, где была маленькая средняя школа. А вот новая огромная районная школа оглушила его сразу. В первую перемену Колька забился в дальний угол пристроя и переждал коридорный ор и кутерьму. Он ещё успел сжевать припасённый хлеб и запить его в туалете водой из-под крана. Оглушительный звонок заставлял его вздрагивать и затыкать уши. Место Кольке досталось на последней парте в третьем ряду. Соседку звали тоже Катькой, как и ту, деревенскую. В отличии от всех, в детдоме она жила в отдельной комнате с двумя своими младшими сестрёнками, и была у них, как мама. Только у неё с сестрёнками, да ещё у совсем маленького пацана-детсадовца не было ни папки, ни мамки. У остальных же были, в основном, матери и жили в Здвиженском же районе, по окрестным деревням.

Может быть от того, что за последние годы, вслед за развалом огромной страны распались местные колхозы и негде стало работать, а может по какой–то другой причине, но поразила всё прияружье эпидемия пьянства. И при колхозах изрядно попивали, но в эти лихие годы некоторые деревни из сорочин не выходили. Мужиков, нестарых ещё, частенько хоронили. Кто от водки палёной, кто в аварии какой по пьянке погибнет. Женщины, и те как с ума посходили - в два-три года спивались и детей своих на произвол судьбы бросали. Вот и пришлось властям открыть детдом для брошенной ребятни разного возраста.
Ох, и крепко потрепала-обезлюдила эта сивушная эпидемия пояружские сёла да деревни. Мало ли семей распалось! Мало ли мальчишек да девчонок, видя безнадёгу да нищету, в город подались! Немало и по тюрьмам и вот таким детским домам их порассеялось. Много соловьих, черныших да лучиновок оставили после себя проулки и околицы, заросшие кипреем, малинником да крапивой.

А Катька была самой обыкновенной худенькой девчонкой. Ростом, если честно, даже чуть повыше его самого, соседа по парте, Кольки Скворцова. Но вот если бы они вздумали носами померяться, то Колькин, доставшийся от сгинувшего где-то в просторах Советского Союза его родного папашки наверняка победил бы. От него, видимо, достались сыну, кроме фамилии и носа ещё и тёмно-русые, жёсткие, как осенняя трава мятлик, волосы.
А у Катьки волосы были рыжеватые, не очень длинные и не густые. Голубенькими синими ленточками они были завязаны в два хвостика, которые кончиками чуть касались плеч. Взгляд её небольших, но выразительных карих глаз всегда был настороженным и беспокойным. Время от времени, она, как птичка, вертела своей аккуратной головкой, будто хотела убедиться, что вокруг нет никакой опасности.
Если бы Колька был полицейским и ему надо было описать её особые приметы, то он обязательно бы отметил ровно три не очень яркие конопушки у неё на носу. Ему так и хотелось их «стереть» указательным пальцем.
Сбежать в родную деревеньку Кленовики и проведать мать он решил, основательно подготовившись.
В свободное время обходил известные уже ему места, где можно найти пустые бутылки. Рассуждал так: «Пешком топать далековато, на улице уже зима, да и по дороге словить могут. Без билета из автобуса верняком попрут, значит нужны деньги»
За три бутылочных ходки он насдавал посудин уже почти на взрослый билет. Прикинулся тихим и скромным. За поломанный в первый день кран два раза помыл полы, и даже с Витькой Антиповым старался не спорить. С помощью Катьки кое-как справлялся даже с домашними заданиями. Хотя какие они «домашние»? Детдомовские, конечно!
Побег был назначен на ближайшую пятницу. Выходные впереди, в школу не идти. Может не сразу и хватятся. Колька очень надеялся, даже исступлённо метал о том, что ещё всё у них с матерью будет хорошо. Будет он снова ходить в Галибихинскую школу, она подыщет работу и может хоть поменьше пить станет. А уж он-то всяко и разно помогать ей будет. А подрастёт, сам на работу устроится. Его на любую лесопилку возьмут. Он уже сейчас на турнике целых семь раз подтягивается. А Витька Антипов, хоть и старше, а всего только пять раз, да и то, как сосиска болтается. Рекса, своего верного дружка, тоже жалко. Как он там без Кольки, хозяина своего? Отстегнули ли его от цепи? И кто его кормит?
Все планы были порушены в пятницу же, на большой перемене. И всё из-за Катьки. Ну, если по-честному, то из- за Витьки Антипова.
Обычный переменный кавардак в коридоре вдруг разразился оглушительным хохотом и визгом. Колька Скворцов, как обычно, стоял у окна, в дальнем углу пристроя. Подбежал к беснующимся ученикам, узнать, что случилось, и увидел Катьку. И ещё Витьку Антипова.
Тот обхватил её сзади, прижал рыжей головой в угол и отклячив свою толстую задницу, двигал ей туда-сюда. Крики и визги одобрения и восторга долетали, наверное до самого слухового окна трёхэтажного здания школы.
Колька схватил со старого пожарного щита багорчик из толстого железного прута и влетел в круг развлекающихся. Вмиг установилась тишина. И за этот миг он успел опустить багорчик на Витькину бестолковку. Удар пришёлся вскользь, но с его уха часто-часто закапала кровь.
Почти все ребятки тут же разбежались по классам. К тому же заверещал звонок.
Раскрасневшаяся, измазанная извёсткой, Катька подошла к Кольке. Замахнулась на него, но не ударила. Только прошептала со злостью:
- А тебя тут совали, что ли? Я бы сама ему морду всю исцарапала. - Если честно, то это, на Колькин взгляд, было совсем не честно.
Он, тоже шёпотом, только и проговорил с укоризной:
- Расцарапала-расцарапала! А у самой и ногтей-то нет!
Витьку Антипина увели к медсестре, перевязали голову и раньше отпустили с уроков. А Кольку вызвали к директору школы, у которого была уже и Нина Валерьевна, и директор детдома Иван Николаевич.
За время всей разборки Колька не выговорил ни словечка, со всем соглашался. Он едва не ревел от того, что весь его план рухнул из-за этого гада, Витьки Антипина. А над ним теперь установили строжайший надзор. За него поручилась сама Нина Валерьевна. Если честно, то ему не хотелось её подводить. В этот же вечер он заболел - поднялась температура. Катька приносила ему градусник и таблетки от медсестры.

ГЕРОЙ

В воскресенье вдоль детдомовского забора рыскала стая бродячих собак. Многие здвиженские дружки и жульки были знакомы воспитанникам, но эти, похоже, были не местные. Стая состояла из полутора десятков разнокалиберных дворняг неизвестного рода и племени. Они деловито и безмолвно кружили по периметру ограды. Забегали и в Белявский парк. Иногда тявкали и взвывали, будто советовались, как лучше взять барьер. Если редкие прохожие не обращали на них внимание и проходили мимо, то даже замерший, было, в боевой стойке барбос, молча вставал в строй. А если человек испуганно сбивался с шага и беспомощно озирался, то вся стая усаживалась рядом и вожделенно ждала кровавой развязки. Командовал собачьим парадом крупный лохматый и лобастый кобель тех же «закрылечных» кровей и статей. В отличие от всех остальных, он был не просто брехливый кобелишка, а испытанный в пёсьих свадьбах и разборках лидер.
Собаки питались отбросами на огромной поселковой свалке, но частенько забегали и в улицы. Где-то здесь, рядом были калитки, от которых их щенками выбросили на ту же свалку. Они там выжили и превратились в полудиких бездомков. Лохматый вожак, шея которого была охвачена простеньким ошейником с обрывком цепи, видимо совсем недавно подчинил себе сородичей всех мастей.
Витька Антипов появился в поле зрения его, будто бы оловянных, глаз неожиданно. В расхристанной куртке, в съехавшей на ухо чёрной вязанной шапочке, он был явно не в себе. Или покурил чего-то, или клея нанюхался со своими поселковыми дружками.
-Витьк, не ходи, собаки тут чужие! – крикнул кто-то из пацанов с крыльца.
Да куда там! Витька, не был бы Витькой, если бы послушался. Он с треском выломал подгнившую штакетину рядом с калиткой. На глазах у всей детдомовской публики поправил закрывавшую глаз шапку, замахнулся своим деревянным мечом и пошёл в атаку на ждавших его собачек. Грязно матюгнулся, скорее всего, всё-таки от страха, но, с грозным видом, шагнул в их полукруг.
Лохматый вожак, только того и ждал. В прыжке он достал раззявленной слюнявой пастью Витькину руку где-то у локтя и бросил его в грязный снег. Стая, усвоив команду, плотной визжащей и рычащей копной сбилась над добычей. Лохматый, грозно рыкнув, упредил шавок.
Широко осклабившись и роняя слюни на Витькины обезумевшие от ужаса глаза, пёс передними лапами крепко вдавил того в снежное месиво.
Всё произошло в считанные секунды. Но зеваки потом вспоминали, как мимо ристалища проехал крутой джип, водитель которого весело проУИкал мелодичным сигналом.
Кто-то звонил в милицию, кто-то просто визжал от ужаса происходящего. А вот Колька Скворцов, знал, что делать.
Из окна спальни он, будучи весь в соплях и при высокой температуре, выскочил в разноцветных резиновиках, в трико и новой джинсовой куртке. Куртку он швырнул в живой собачий клубок. Потом, вопреки всем правилам, взглянул вожаку в глаза, взял его за ошейник и отвёл в сторону. Ещё секунду назад готовый демонстративно и играючи порвать горло Витьке Антипину, пёс послушно следовал за ним до самого Угора, а потом исчез в зарослях.
Кто-то бережно укрывал Кольку Скворцова байковым одеялом. А его била крупная дрожь. Он продирался к двери через возбуждённую толпу. У самого порога вдруг получил два хороших тычка в грудь от Катьки. И ещё успел расслышать её слова: -
-Ну и что мне с тобой делать! Что ты лезешь везде!? Так вот и сказала: «Мне с тобой».

Колька скоро поправился. А вот летать перестал. И во сне, и наяву.