А. Глава двенадцатая. Главка 7

7

 
     Но в данном случае “сказано” ещё совсем не означало “сделано”, по крайней мере, немедленно. Я было направился в сторону вокзала, как вдруг сообразил, что время уже за полдень, а значит, утренние электрички в пригороды закончились, вечерние же начнут ходить только в шесть часов. Это соображение несколько охладило мой пыл; к тому же, разумеется, следовало собрать хотя бы какие-то вещи. Так что, развернувшись на полпути, я пошёл в сторону дома, стараясь выбирать наиболее безлюдные и тихие улочки. Близость других людей была мне сейчас физически неприятной. К тому же голова моя продолжала болеть, и от быстрой ходьбы боль усиливалась, поэтому волей-неволей приходилось замедлять шаг. Маршрут мой, извилистый и запутанный вследствие перечисленных обстоятельств, лежал в том числе через Площадь Ратуши, как мы её неофициально называем. 
     На самом деле Площадь Ратуши – не вполне площадь. Скорее это широкая улица с низенькими одноэтажными домиками по сторонам, которые почти совсем не закрывают вид с холма на разливающуюся внизу реку и дальние леса. Старая Ратуша (на самом деле – пожарная вышка, однако по какой-то давней традиции принято называть её именно так) – ветхое высокое здание, в любой момент грозящее обрушиться, стиснутое упомянутыми домиками с двух сторон и возвышающееся над ними наподобие головы дракона. Говорят, что она была первым строением на месте будущего города, однако мнения историков на этот счёт расходятся. Разумеется, что в качестве пожарной вышки её уже давным-давно не используют, и стоит она просто как достопримечательность, возле которой люди любят назначать встречи. Сам я бывал тут нечасто: не только потому, что сама Площадь лежала в стороне от обычных моих путей, но и потому, что вид Ратуши, угрюмый и сосредоточенный, будил во мне смутное, плохо объяснимое беспокойство.
     Однако сейчас, оказавшись здесь, я даже не посмотрел на Ратушу, хотя при любых других обстоятельствах она бы, конечно, обратила на себя моё внимание, в том числе и из-за легенд с ней связанных (о них будет упомянуто в своём месте). Нет, дело было не в старой пожарной вышке, нависшей над кварталом. Поразили меня две вещи, и трудно сказать, какая из них в большей степени: улица была совершенно безлюдна, а вдоль неё в несколько длинных рядов выстроились высокие пустые деревянные стенды, из числа тех, на которых торговцы сувенирами выставляют свой товар. То, что на Площади Ратуши в ясный майский пятничный день не оказалось ни единого человека, было событием из ряда вон выходящим. Обычно тут и шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на влюблённую парочку или скучающих в ожидании деловой встречи бизнесменов в костюмах. Но сейчас улица была скорее похожа на декорации к съёмкам какого-нибудь постапокалиптического фильма. Возможно, тут была связь с обилием стендов, которые оставляли не слишком-то много пространства для прохода. Ещё одна загадка: кому понадобилось установить тут эти неуклюжие деревянные сооружения, если они совершенно пусты? Полки стендов были затянуты обёрточной бумагой, которая в некоторых местах порвалась и беспомощно трепыхалась при порывах ветра. Откидные фанерные крышки тихо постукивали о корпус, и звук этот напоминал сдержанную барабанную дробь. Всё вместе составляло картину почти фантастическую.
     Медленно, с недоумением, прошёл я вдоль бесконечных рядов, зиявших пустотой. Все стенды были совершенно одинаковыми, словно только что сошедшими с конвейера. Кое-где на полках виднелись пластмассовые подставки различной ширины, предназначенные, очевидно, для каких-то хрупких предметов. То и дело попадались кучи мусора, сваленного в промежутках между стендами. Ощущение запустения нарастало с каждым шагом. Я подошёл уже к самой Ратуше, которая равнодушно и величественно взирала на царящий внизу беспорядок, словно король, осматривающий разорённые войной владения. У подножья вышки красовались два больших помойных бака ярко-зелёного цвета, явно привезённые сюда недавно. Их кричащая раскраска невольно остановила мой взгляд. Баки эти, кажется, вовсе не использовались по назначению: подойдя поближе, я убедился, что они почти совсем пусты. Характерная черта в довершение общей картины.
     В общем-то, делать мне на Площади было нечего, но в тот момент, когда я собирался продолжить свой путь, оставив загадку неразгаданной, позади баков раздалось какое-то шевеление, что-то зашуршало и заскрипело. Я отпрянул: неожиданный этот звук в тишине, окутавшей улицу, показался мне зловещим. Что бы это могло быть? Бродячая собака? Один из баков сильно закачался, подался вперёд, и взору моему предстал высокий человек с клочкастой белой бородой, большим выразительным носом, одетый в какую-то неясную смесь из грязной порванной во многих местах рубашки, засаленной потёртой жилетки и джинсовой куртки неопределённого возраста; нижняя же часть его костюма и вовсе не поддавалась какому-либо определению. Волосы бродяги, несколько более тёмные, лоснились от жира. В руке он держал огрызок большого яблока, весь окислившийся, рыжий. На вид ему можно было дать лет пятьдесят – пятьдесят пять, хотя в определении возраста я не большой специалист. 
     Секунд десять мы смотрели друг на друга; кажется, моё присутствие тут удивило старика не меньше, чем меня – его появление. Затем, оценив ситуацию, он весьма невежливо буркнул:
     – Ну, чего уставился? Иди, давай, иди своей дорогой.
     – Извините… если я вам помешал.
     – Помешал, помешал, давай, проходи уже.    
     Он сердито махнул рукой, при этом яблоко выскользнуло из его пальцев и покатилось по земле. Я следил за огрызком, пока он не нашёл себе приют в ближайшем водостоке. Как будто рыжая крыса стремительно пробежала по мостовой и юркнула в щель. Да, неплохой образ на будущее, следует запомнить. 
     Несмотря на требование бродяги и его не слишком дружелюбный настрой, я не двигался с места. Этот бездомный был единственной живой душой на всей Площади. Нельзя было просто уйти, не попытавшись разгадать тайну.
     – Я пойду, я сейчас пойду. Мне только нужно вас кое о чём спросить.
     Старик поднял голову и подозрительно посмотрел на меня прищуренным взглядом.
     – Спросить? О чём ещё спросить? Меня не о чем спрашивать, если ты не из милиции. 
     – Нет, не из милиции, – кажется, тут я даже улыбнулся. – А как вас зовут?
     Слезящиеся глаза бродяги сердито сверкнули.
     – Как зовут? – повторил он презрительно. – Ты что, не местный?
     – Нет, я… я прожил тут всю жизнь.
     – Всю жизнь, говоришь? Прожил всю жизнь и не знаешь меня?
     Такая постановка вопроса показалась мне несколько странной.
     – Н-нет, не знаю. Я редко бываю в этом районе.
     Он усмехнулся, обнажив иссиня-жёлтые зубы.
     – Старого Витька не знаешь, подумать только! Всю жизнь тут живёт и не слыхал обо мне, – обратился старик словно бы к самому себе.   
     – Извините, но я и правда редко тут бываю…
     – Ну ладно уже, давай, проходи!
     – Нет-нет, постойте, мне нужно вас спросить…
     – Что ещё спросить? – ворчливо сказал он.
     – Всё вот это, – я обвёл рукою улицу. – Никогда тут такого не видел. Вы не знаете, откуда здесь все эти стенды?
     Бездомный некоторое время молчал, пожёвывая верхнюю губу. Затем насупился ещё больше и спросил:
     – Слушай, красавчик, да ты точно ли местный? Нешто не знаешь, что тут было?
     – Да уверяю же вас, что местный! Но ничего такого не знаю. 
     – Брешешь, чую, ой брешешь! Ярмарка тут была, ну или как там её называют, выставка, во! Тарелки, чашки, чайники, кучу всего продавали.
     И тут меня осенило. Ну разумеется! Как только я сразу не догадался!
     – Выставка фарфора? 
     – Ну да, так, кажется, – подтвердил Витёк. – Фарфор, вот, то самое слово... Да ты чего?
     Кажется, я повёл себя довольно странно – круто развернулся на носке правой ноги почти на триста шестьдесят градусов и обхватил голову руками. Впрочем, точно сказать не могу, в тот момент в сознании моём всё как-то помутнело. Почему сейчас? Почему я попал на эту выставку именно сейчас, когда она уже закончилась, а всё то время, пока она была мне нужна, не мог до неё добраться? В этом было что-то странное, что-то в некоторой степени мистическое. Я ведь о ней и думать забыл (и неудивительно, конечно). А теперь она вдруг появляется, даже не она, а её послед, руины, оставшиеся от её размаха. И пустая Площадь как идеальная декорация для последнего акта…
     – Парень, с тобой всё в порядке? – услышал я голос Витька. Кажется, он действительно обеспокоился.
     – Да-да, в порядке… просто хотел попасть на эту выставку, – соврал (или всё-таки не вполне?) я. 
     – Не повезло, значит, – философски заметил бродяга. 
     – Не повезло…
     – Постой-ка, у меня кое-что есть, – поднял Витёк вверх указательный палец, а вслед за тем начал усиленно рыться в закромах своего одеяния. – Вот, – торжествующе воскликнул он и извлёк на свет божий какие-то сине-белые осколки.
     Старик протянул их мне на своей большой корявой ладони с чёрными неровными ногтями. 
     – Разбили тут одну миску, – сообщил он. – Ну я и подобрал.
     Осколки были крупные, с ровными краями. По всей видимости, от пиалы или чего-то в этом роде. На белом фоне тёмно-синей краской нанесён рисунок. Я присмотрелся, пытаясь понять, что он изображал. Жар-птицу? ветви дерева? цветы? Осколки были слишком разрознены, ничего не разобрать.
     – А что тут было нарисовано? – обратился я к Витьку. 
     – Хех, да нешто не видишь? А ещё образованный!
     – Нет, не могу понять.
     – Да Богоматерь это с сынком своим. 
     Я удивился. Но, приглядевшись ещё внимательнее, понял, что старик прав. Теперь, по данной наводке, было нетрудно различить элементы одеяния Девы, часть её руки, державшей Младенца, нимб над его головой… Мной овладело вдруг сильнейшее желание сохранить у себя эти осколки. 
     – Сколько вы возьмёте за них? – вопрос вырвался сам собой, меня было уже не удержать.
     – Што? – не понял Витёк.
     – Я хочу купить это у вас. За сколько вы продадите осколки?
     Бродяга, кажется, был ошарашен одной лишь мыслью, что кто-то может предлагать деньги за битую посуду. Но уже спустя пару секунд на лице его появилось лукаво-глубокомысленное выражение. 
     – За сколько продам? – повторил он медленно и как бы раздумывая. – Да ты сам, парниша, понимаешь, что вещь эта ценная… стоит немало…
     – Понимаю, потому и спрашиваю вас.
     – Ну… – решился наконец Витёк, – за пятьдесят рублей, так и быть, отдам, от души отрываешь.       
     Не колеблясь, я вынул кошелёк и протянул ему бумажку. Бездомный молниеносно схватил её, повертел перед глазами, словно проверяя, не поддельная ли, а потом поспешно спрятал в том же хаосе, из которого недавно извлёк фарфор. Я подставил ладонь, и горстка осколков просыпалась в неё. Витёк ухмылялся; видимо, ему казалось очень забавной мысль, что он в мгновение ока разбогател на каких-то стекляшках.
     Фарфор был тёплый и очень гладкий. Конечно, тут были не все фрагменты пиалы, но меня это мало беспокоило. Что-то кольнуло – тихая, задумчивая грусть, для которой вроде бы не было никакой причины. Всё возвращается на круги своя, даже если это просто осколки былого. 
     Меж тем Витёк, получив деньги, быстро растерял даже те небольшие крохи приветливости, которыми обладал. Он опёрся о бак с независимым видом хозяина, выпроваживающего незваного гостя и сердито проворчал:
     – Ну, давай уже, проходи, парниша. Нечего тут дорогу загораживать!
     Я и не думал спорить. Бережно сложил осколки в карман, повернулся, готовый продолжить путь. Но тут, видимо, Витёк испытал-таки укор совести за своё не слишком доброе отношение к человеку, только что наделившему его купюрой, и он остановил меня вопросом, в котором снисходительность и участие соединились весьма причудливым образом:
     – Эй, постой, умник, что у тебя с головой приключилось? Вдарил кто тебе по кумполу? 
     Я обернулся. Он смотрел в сторону, делая вид, что не очень-то интересуется ответом. Возможно, так оно и было. 
     – Да, вдарили. Подрался немного… знаете, такое случается.
     – Подрался? Ну, драка – это славно, это хорошо, – вывел заключение бродяга, после чего уже в явном нетерпении махнул на меня рукой. – Ну давай, двигай лапами, не задерживайся тут, топай!
     И с этими словами он скрылся за зелёной защитой баков, которые, как створки, с шумом захлопнулись за ним.