Буря в бутылке

Расцветала весна. Бескрайнее, густое, темно-синее небо, затянутое толстыми дождевыми облаками, висело над бескрайним океаном. Ветер не сдувал пыль с потолка, он лишь местами приподнимал вязкую синь, которая легко и быстро падала после того, как незримая и вечно несущаяся длань ослабевала и выпускала ее из рук. Он был несильный, однако его было достаточно, чтобы развевать огромные белоснежные паруса трехпалубного корабля. На корме «Нимба» – так назывался корабль – по красному дереву, из которого был сделан сам корпус, был вырезан замысловатый силуэт, напоминавший не то высокий черный костер, чьи кисти тянулись к верхней палубе от самой воды, не то щупальца какого-то чудовища, проживающего на дне. На носу искрилась мраморным блеском мастерски высеченная статуэтка женщины, облаченной в скатерть, обвивающую все ее тело, тянущей руку вперед с открытой ладонью. К штурвалу спешно подходил молодой мужчина, лет двадцати трех, одетый в темно-зеленый пиджак из роскошной ткани и белую рубашку, обутый в невысокие черные сапоги. Он поднимался по лестнице против ветра, стараясь не упасть с постепенно раскачивающегося судна, отчего дышал все тяжелее и глубже. Еще пара изнуряющих секунд, и неизвестный матрос уже был у рулевого колеса.
– Постой! – раздался по-морскому сухой от частого кашля голос где-то с лестницы. – Что ты делаешь?!
– Ветер усиливается, – ответил этому голосу мужчина. Его серо-голубой уверенный взгляд упал, словно груда камней, на лестницу, по которой, запыхаясь, старался быстро подниматься еще один мужчина среднего возраста, одетый в черный, местами порванный пиджачок, потускневшую клетчатую рубашку зелено-голубого цвета, носивший потрепанные от старости и сырости уже серые ботинки. – Похоже, будет буря, – переходя на крик, продолжил человек у штурвала, как только к нему наверх поднялся член экипажа. Он вновь поднял полные страха, но решительные глаза и устремился ими вдаль.
– Так… – человек в черном чуть не упал от резкого наклона корабля. Его глаза взлетели и превратились в две огромные потухшие звезды, как только увидели огромную дыру, закручивающуюся прямо перед ними. – Так куда мы плывем?! – с каждым словом он кричал все сильнее, разрезая бушующие ветра.
Матрос, все так же крепко стоявший на двух ногах, словно на на штыках, припаянных к металлу, перед штурвалом, разводя в воздухе водяные стрелы, гордо и медленно опустил незаметно поднятую правую руку и превратил ладонь во флюгер, который, не колеблясь, указывал вперед.
Где-то далеко раздался первый гром. Небо мгновенно заволокло самой темной ночью, что висела бременем над волнующимся морем.
– Да ты больной… – умываясь уже не различимым дождем, ошеломленно затихая, с выпученными глазами чуть ли не сипел попутчик, однако эти слова все равно произнес достаточно громко. – Чем те… нам раньше плохо плылось? Надо было взяться за это чертово колесо, тьфу!
– Ветер усиливается, – с прежним настроением отвечал ему собеседник, – нас бы унесло туда, рано или поздно, так или иначе.
– Так если так и есть, зачем было вставать за эту штуку? А ну-ка… – он попробовал подойти к «этой штуке», но поскользнулся и упал.
– Уже поздно пить шампанское, – корабль приближался к водовороту. Деревянный руль со страшным усилием полетел направо.
Упавший встал на ноги и, окинув взглядом водяную пропасть еще раз, вынул из пиджака флягу и глотнул из нее, утерев левой рукой губы.
– Судьба любит испытывать. Но что-то она как-то зачастила, – он протер лицо рукой еще раз.
– О чем это ты? – гремел уверенный голос.
– Сколько дождей позади? Сколько утонувших людей и жизней, сколько порванных парусов и разбитых корыт… Сколько всего осталось забытым на дне! И нате! Буря! – он подошел к бортику.
Ветер продолжал раздражать слух непрерывным и резким, пробирающим насквозь свистом. Казалось, что будто снова треснула морозами зима.
Бездна звала. Она была у экипажа перед носом.
– Судьба любит испытывать. И как бы она ни частила, мы встретим ее и, даже оказавшись на самом дне, увидим вновь солнечный свет, что был так далек.
С этими словами корабль начал кренится влево, постепенно утопая в пучине темных вод, в омуте бешеных дождей. И за секунду до того, как он исчез, на пике центральной мачты, над огромным белоснежным парусом, сверкнула звезда. Голодный океан наконец-то сожрал трехпалубный кусок высеченного дерева и вздохнул с облегчением. Этот вздох разогнал ветра, что унесли за собой ночь. Небо вновь цвело весной.

Чьи-то маленькие ручки аккуратно подняли увесистую бутылку с подставки из красного дерева и поднесли ее ближе к огромным голубым глазам. Их океан разжигался и вихрился по расширенным зрачкам.
– Мама! Мама! – крикнула семилетняя девочка. – Можно взять ее?
Мама спешно подошла к дочке, так же спешно и одобрительно взяла ее за руку и повела в другой конец магазина. На десятках ровных деревянных полок, вместе напоминавших библиотечный шкаф, стояли еще сотни бутылок на сотнях подставок. И в этой сотне разных бутылок была сотня кораблей, черных и белых, полуразбитых и целых, потухших и вычищенных, плывущий по водной глади в неведомые дали. И среди них, на теперь уже пустой подставке, мироточило судно со странным силуэтом на корме, с мраморной статуей на носу, тянущейся вперед.
Элегантным почерком и изысканной резьбой на дереве этой подставки было вычерчено слово, закрученное, словно буря. Буря в бутылке.