Семейный портрет на 1-13 площади. Том 1. 1. 12

Человечество живёт как на жерле вулкана, а мы как в Антарктиде, по крайней мере я. Везде белые пятна, нехоженые просторы, неосвоенные территории. Человечеству пора уже в люлю, в гробик, поистрепалось оно, поизносилось, всё познало, во всё влезло, во всё вступило, стало искушенно, пресыщено и смотрит уже назад во времена оголтелых орд и необтёсанных идолов. А тут ничего не знаешь – кто ты, что ты? Такие бездны вокруг, такие поля нехоженые под молодой луной, такие лабиринты с тёмно-фиолетовыми туманами, такие голубые пустыни... Нет, я не собираюсь исчерпываться и пресыщаться. И ничего не знаю, как в первый миг появления из лона.

Однажды курсируя по книжному рынку, я невольно подслушал такой разговор: продавец, молодой парень, говорил покупательнице, молодой девушке: «Он пишет, что добрые, если приглядеться да глубже копнуть, не такие уж и добрые, а злые не больно-то уж и злы, и не так страшен чёрт как его малюют...» «А мне вообще нравится, когда зло побеждает добро», - отвечала девушка. Она говорила это так, что можно подумать, что она знает что такое зло. Прямо прообраз нашего всезнающего человечества. Вот я, например, не знаю что это такое. Я подхожу к понятиям «вторжение» и «не-вторжение», «хаос» и «структура», «комплексы законов» и «аноминная автаркия». Только лишь подхожу, а тут видите ли не успела у неё первая менструация начаться, а она уже знает, что такое добро и зло. Человечество существует каких-нибудь шесть тысяч лет (я имею в виду существует как цивилизация), а уже оно остарилось и обрюзгло под гнётом своих знаний, я бы сказал псевдознаний. Пусть оно продержится хотя бы шесть миллиардов лет, тогда можно о чём-то говорить.

Наш семейный портрет хорошо смотрится на белом плато нетронутых снегов. Наши тела довольно симпатичны, если, конечно, не сравнивать их со всякими там топ-поп-модулями, в меру гармоничны, в меру асимметричны. Сексуальны тоже не в меру. Нет, это не описка – это приписка. Вполне арийские трансцендентальные формы тела. Волосы с медным отливом. Нрав вредный, упрямый, странный, одинокий. Конечно это самые общие указания. В остальном всё не так, как у людей.

Решил прошвырнуться по местным Елесейским Полям. Нет, не в выходной день. По выходным я предпочитаю более утончённые развлечения. Так, проходя мимо, проходил мимо и решил озреть обновлённый околоток отдельно взятой части окружённого эйфорией национального возрождения города, в осиянной патетикой обескураженной апофеозом овеличенной одурманенной опием своих идеологических оргазмов стране.

Первое, что бросается в глаза, так это огромное количество новых и новейших питейно-закусочно-полуночно-подкрепляющих заведений. Вот кафе «Ром-баба и крем-сода», французский ресторан «Тошнота де Блёв», японский «Писи суки», китайский «Сцань чай», корейско-украинский «В борщ на чхал», таверна кубинско-российской дружбы «У Феди Кастрата», чеченская шашлычная «Свежие гяуры», ретроградное кафе «А la ленинским курсом», українсько-хранцюзьке бістро-швидко «Сало-майонезо-льоз», комплекс ресторанов и других увеселительных заведений стран Карибского бассейна «Падаль Каннибаль». В Мак-Уткин’се можно отведать суверенного картофеля (a la fe art), кис-бургера, хам-бургера,  газетную утку с маком и дулю с маком.

 Чего только не увидишь на этом Хруще-в-Аттике. Да, что-то аттическое и даже немного коринфское с пряностями византизма есть в отстроенной окружности прямоугольной формы этой улицы. И наряду с этим классицизмом опять проплывают названия ресторанчиков: итальянский «Тухляттинно Макарони», греческий «Симпосиис некрофагос», немецкий «Швайн Abfalle фонь-унд-гниль» и даже (не верю глазам своим!) ресторан, открытый папской курией «Negros cloacus gurmanum». А вот ещё маргинальный изыск фека «Хламидомонада». зайти что ли посмотреть, просто так, ради музейного интереса. Довольно эксцентрическая обстановочка: манекены, изображающие полуразложившиеся да и вполне разложившиеся трупы, утопленников, летающие гнилые гробы. подвешенные к люстрам, столики в виде человеческих черепов со светящимися глазницами, стулья в виде сидящих скелетов: садишься и они обхватывают тебя своими костлявыми конечностями. Страшно, аж жуть!
;  ‡  ; ; ; ; ;    ;  ;;   ;;;;;;;;;               •

Посмотрим меню: мусс из гнид, суфле из личинок навозной мухи, тараканы, зажаренные в жабьей слизи etc. Скукота! Напрасно они так изголяются. Сейчас этим никого не удивишь. Да сейчас вообще никого ничем не удивишь. Человечество в климаксе, шавкает что-то беззубым ртом и размахивает  дряблыми ручонками. Мозги. как сушёная груша, выдают отдельные поносные порции маразмов. Апокалипсическое предъинфернальное состояние. Прабратья динозавры заждались в гости человеческий род.
Кто-то сзади тычется в плечо. Оборачиваюсь. Неопределённого вида, пола и возраста существо просит ему подать что-нибудь. У него хватает наглости просить, у меня хватает наглости отказать. Кто-то покупает фазенды на Луне, а кто-то с голоду подыхает. Вот она, демокакия, тьфу, то есть, я не оговорился, демократия.
Ускоряю шаг. «Какой же русский не любит быстрой езды», - говаривают славяне. «Какой же я да не люблю быстрой ходьбы», - повторяю я. Давали бы бесплатно этот уаттомобиль – не взял бы. Нафига мне этот гроб на колёсах. Здесь о своих двух передвигалках некогда позаботиться, а то я ещё о колёсах заботиться буду. А собственные конечности гораздо дороже, ценнее и эротичнее (не говоря уже обо всём остальном). Быстрое движение их укрепляет (как и всё остальное). А в машине сидишь как мочёный помидор раскисаешь.

Мой анархо-биззарризм не исповедим. Любые коллективные действа меня не вдохновляют, а наоборот отпугивают и отталкивают. Более трёх человек это уже толпа. Я чёрный атласношерстный кот, гуляющий сам по себе (иногда со своей кошкой. ибо она тоже любит гулять сама по себе). Вот и сейчас, в одиночестве пробродвеиваюсь по Невскому (Юго-Западное отделение). Лоток с прессой. Посмотрим о чём вещают весталки современной гаруспистики. Что за газетёнки? «Новая Дегенерация», «Позавчера», «Ночь», «Fuck-ты» (Ух, ты!), «Буль-вариации: (Буль-навар, бульон-вар, буль-варвар, буль-терьер, блевар)», «Антро-менты и фрукты», «Скучнейшая газета», «Брехня для тех, кому до 27 лет», «ЖЖ» и другие журнальчики: «Космопролетел», «Клейбой», «Лилит», «Нахали»... Со всех смотрят на тебя сплошные жоп-звёзды и трип-модели. Что нового мусирует прессушка родимая?

 В Нью-Йорке невиданный терракт! Вот она неприкрытая, голая, как бесстыдная девка, действительность! В американских фильмах всегда happy end, а в жизни, увы, terror end. надвигающаяся тень Армагеддона уже покалывает своими авангардными тёмно-синими иглами. Ну что ж, пережили изобилие, переживём и пиф-паф. По крайней мере, творчеству (по крайней мере графо-вербальному) апокалипсисы не грозят.

 Цицерон сказал: «Когда говорит оружие, музы молчат». Это неверно, если бы музы молчали во время войн, то от них бы уже давно ничего не осталось. Люди воюют постоянно без передышки. Ну нравится им это дело! Когда же говорить музам? Слава Всевышнему, они говорят всегда. «Не надо ждать смолкания пушек, чтобы думать», - писал Лотреамон. По телевизору я услышал, как одна дама, представитель искусства, кстати, а не какая-нибудь торговка залежалыми жвачками, сказала, что сейчас, когда мир стоит перед третьей мировой войной, не до искусства. А до чего же, разрешите поинтересоваться? Рыть бомбоубежища? молиться в церквях, чтобы пронёс Он сию чашу мимо наших уст? «Жизнь коротка, искусство вечно», - как сказал Гиппократ. Музам нужно служить постоянно, даже тогда, когда с тебя живьём сдирают кожу.
Сел на лавочку передохнуть в парке Великого и Национального, Многотитульного и Многопамятникового Кобзаря. Кстати, факты вещь упрямая, как известно, так вот они говорят, что сей Великий Муж был бабником и пьяницей. В общем-то я не против пьяниц и особенно бабников, но зачем же так возносить и зачем же делать ангела из человека. Впрочем, мне нет до этого дела. Я не сотворяю себе кумиров. Я просто сижу в парке (прекрасные тенистые каштаны) на лавочке и отдыхаю. Памятники не вызывают у меня никакой патриотической дрожи, будь они мраморные, гранитные, бронзовые или золотые; будь они поставлены выдающимся или не очень выдающимся. Знаменитые имена меня не шокируют. Исторические и эстрадные авторитеты и идолы не приводят в состояние экзальтации. Хаотические наброски новой книги, хаотические кульминации пишущейся – вот экстаз. Это сладостная лихорадка не отпускает ни на миг. Эта поэтическая малярия заменила мою кровь на свои божественные токсины; и клетки моей материальной плоти, отбросив всякие там рибосомы и нуклеиды, превратились в миллионы маленьких крыльев.

Напротив меня на лавочку прискамеивается парочка. Как два глухаря во время тока – ничего не видят и ничего не слышат – сосутся до характерного чавкания. Через энные пространственно-временные промежутки разлепляются и смотрят друг на друга, как коровы, объевшиеся хмелем. Опять стыковка. При очередной расстыковке, молодая особа говорит: «Может в музей сходим? На выставку этого... как его... Франциско Йога». «Я йогой не увлекаюсь», - парирует её alter-особь и идёт на стыковку.
Прекрасно сидеть в глубине тенистой аллеи. Воздух неподвижен. Деревья в оцепенении. Даже шум городского транспорта растворяется в этих застывших омутах тишины. Хорошая обстановка для размышлений. Мои размышления всегда отрывочны и подобны ледоходу весной. Или это просто фрагменты мыслей, озарений, вдохновений, внутренних вспышек. Они падают как осенние листья. Я открываю воронку своего подземного подмистериума, и туда всё это льётся и сыплется как из рога изобилия в сахарные уста божества.