Семейный портрет на 1-13 площади. Том 1. 1. 16

Вся прелесть супружеской жизни не в долгих днях, проведённых друг с другом, а в мгновениях расставания. Всё тот же синдром потери и обретения. Мы встретились на берегу моря когда луна висела на сине-аспидном шёлке неба как вырванный из контекста китайский иероглиф написанный красной тушью. Вот там мы обрели друг друга. Не успели отзвучать гимны Гименея, как она уехала на целый месяц, что в тех условиях равнялось целому эону. Такие расставания происходили регулярно. Однажды на целое лето. Но в этом и есть вся прелесть.

 И за что она меня только любит?! Я – беспутный поэт никому неизвестный никем не признанный без прошлого и без будущего и без гроша в кармане, а ей, как и всякой женщине, хочется обычного семейного уюта, обычного житейского счастья. Но я не могу давать ничего обычного. Счастье моё горькое, как полынь; уют мой, как нашествие орд Батыя. Как всякий прОклятый поэт, как всякий декадент, как всякий сюрреалист, я не приспособлен к жизни обычного обывателя. Я в ней как в бурном море мечусь от волны к волне. И лишь в своём внутреннем космосе я на прочной тверди – на необозримой равнине.

 Иду и вдыхаю полной грудью свободно, спокойно и экстатично. А в этой жизни я бесприютен. Куда бы я ни пошёл, где бы не остановился – везде подо мною колышется зыбкая трясина. Любая работа не по мне. Я работал где попало, кем попало и как попало – и всё это что-то вроде тяжёлого похмелья. Здесь у меня нет места. Моё место – мой внутренний космос. И даже при всём этом мы уже вместе тринадцать лет. Дочери уже девять. Иногда мне не верится, что всё это происходит со мной. Но тем не менее оно происходит. Здесь, на этой 1/13 площади, под звёздным небом, с которого взирают на нас миллионы миров и не понимают всей прелести и боли происходящего.

Октябрь. Деревья о чём-то размышляют и не спеша освобождаются от своих нарядов. Земля по утрам голубовата от инея. У деревьев, как и у людей по разному протекает жизнь. Одни уже облетели, другие полуобнажены, иные стоят в роскошных золотых одеждах, а есть и такие, что и не думали ещё менять цвет листвы. Вот группа клёнов совершенно зелёных и лишь у одного пурпурная верхушка, словно устыдился он своей исключительности.

Иногда мне приходят крамольные мысли: надо было не жениться. Жил бы себе и в ус не дул. Ни забот, ни хлопот, ни лишних неудобств. Но всё это выползают наружу рационалистические рудименты. Всё делать правильно, никому не повредить, всё рассчитать, идти по прямой – нет, это не моё. Я бросаюсь в омут с головой. Для меня где начинается рационализм, кончаются любовь, восторг, возмущение, радость, горе и горечь, поэзия. если бы я был аналитиком и всё высчитывал и рассчитывал, я бы жениться не спешил, пока не достиг бы соответствующего материального положения, я бы не поступал на исторический, а поступил бы на экономический, я бы не писал стихи по ночам, а думал как бы заработать денег; потом я точно также бы вычислил, что первая жена мне надоела и женился бы на другой, я бы ухитрился платить поменьше алиментов, я бы ... ...
Впрочем мне надоело об этом говорить.

Я не знаю никаких резонов. Я неисправимый иррационалист. Я не задаю вопросов «почему?» «для чего?» «зачем?» Я люблю и всё перестаёт существовать. Я хотел быть со своей любимой и был, не заглядывая в будущее. И есть, как бы там ни было и что бы там ни было. Моя половина совсем другая (конечно не совсем, иначе мы не были бы половинами одного целого) и всё же мы вместе. Мы две параллели, а надо же – пересеклись! И я не жалею ни о чём и гоню крамольные мысли (не знаю как она, но думаю, что тоже гонит, ибо не прожили бы мы тринадцать лет). И чтобы там ни было, но до голых расчётов я не опущусь. Мгновение поцелуя дороже вечности вселенных.

«Ах, как возвышенно! Какой пафос!» - эти иронические замечания или прямые насмешки мой слух улавливает уже за  - дцать гигапарсек. Да, возвышенно и 333 раза возвышенно. Неужели я буду марать бумагу такими словами как «брачный контракт» «раздел имущества» «подбор партнёра по молекулам ДНК». Конечно, в наш компьютерно-мобильный  и клоно-кибернетический век, все мои иррациональные эскапады есть полный анахронизм. Всё это попахивает залежалыми вышедшими из моды вещами и антикварной дешёвой рухлядью. Но мне по большому и малому счёту наплевать на все иронии века. На все его веяния new windы и new waveы Весь этот правильный рационализм я видел в одном месте (нет, совсем не там, не будем трогать интимные и весьма эротичные места), я его видел в месте забвения – в водах Леты. Всей этой рациональной эпилепсии я противопоставляю закалённый неуязвимый иррационализм. Я остаюсь неисправимым сентименталистом и романтиком. Буду воспевать «унылый романтизм» и не перестану быть поэтом даже «волею небес».

Мы с тобой такие разные и такие похожие, как ни одна из монад среди миров м антиподов их. Мы мчимся навстречу друг другу не переставая и сталкиваемся нашими эзонулевыми зарядами гиперядер, в результате чего происходит термоэросный взрыв и неконтролируемая, неуправляемая, неизучаемая, но излучаемая реакция проникает во все уголки бесконечности.

 Мой S-образный (один из) универсум сталкивается с твоим икс-универсумом, в следствие чего образуется ещё три мира: мой новый эротико-онерический, твой новый икс и игрек-мир нашей дочери. Наши ядра, имеющие форму индивидуально-неповторимых эллипсоидов сливаются в чёрный квадрат, в глубине которого образуют новую нуклеидную пару, заряженную уже новообразованным зарядом экстратронной энергии. Мы образуем новую спираль нового эона (спираль неомолекулы ДНА – аббревиатура наших имён и префикс –анти). И в нашем бесконечном углублении и погружении (если хотите падении) мы не достигаем ДНА. И если мы не идеально подходим друг другу, то уж во всяком случае сврхъидеально это точно.