Семейный портрет на 1-13 площади. Том 1. 1. 23

Я зашёл на кухню. Ты что-то готовила. За окном медленно шёл снег. Крупные снежинки пролетали перед нами как белые летучие мыши. Из радиоприёмника зазвучал какой-то вальс. Ты оставила все дела, и мы медленно закружились в танце, почти на месте, сильнее и сильнее прижимаясь друг к другу. Я вспомнил те времена, когда мы вот так же стояли на крохотной кухоньке, когда ты жила ещё в Дарнице; стояли, забыв обо всём, и впереди расстилалась прекрасная неизвестность, как и сейчас. Мы танцевали под падающий снег – и это лучшее, что можно придумать в этом мире.

Я всегда говорю, что фамилия Захаров (а надо сказать это наша фамилия, а вовсе не чья-то) очень распространена как Иванов или Петров. Кстати такая среднестатистическая фамилия вовсе не мешает не любить всё среднестатистическое. Так вот я говорю, что Захаровых как собак нерезанных. На что Надя возражает: «Нет, сейчас их уже стало меньше» «Что, уже всех перерезали?»

Ребёнок решил подготовить новогодний концерт. Сама составила сценарий, распределила роли. Говорит мне: «Папа, твоя задача будет заключаться в том, что ты будешь включать и выключать магнитофон, зажигать и гасить свет…» «И сливать воду», - не удержался я.

В общем живём мы весело: о будущем не думаем, прошлое поэтизируем, романтизируем и мифологизируем, о настоящем забываем, всем остальным живём.
И о чём так много можно писать? – спрашивают некоторые. Дайте мне время и я испишу всю вселенную: на каждой звезде и планете я оставлю свои каллиграфические безумства, звёзды станут чёрными от моих текстов, а на коллапсах я буду писать белыми чернилами своих оргазмов.

Каждый творец является Абсолютным Творцом и нет Творца кроме него. И всё что Он излучает, исторгает, испражняет, чем он пахнет и чем он воняет – всё есть космосы=хаосы, есть творение. Это великолепно показал один итальянский авангардист, законсервировав в жестянку свои собственные экскременты.
Как великолепно ничего не искать. Я не строю стихи/ они строятся сами/ легионами и рядами/ и обозами кошачьих гетер. Когда ищешь себя, ты ничего не находишь, когда ты ищешь вне себя, то собственно ничего и не ищешь. И только когда ты не начинаешь поиски, тогда ты живёшь.

«Доказательством моего бытия является не моё имя, моё тело – они исчезнут в океане времени, а вымысел, создание видимости». Это сказал какой-то неизвестный мне художник. Жаль не знаю его имени. Готов подписаться под его высказыванием обеими руками.

В нашей семье ортодоксальная анархия: треугольник с суммой углов 1000 градусов. Если он распадается на три полушария, то образует белую розу с 33-мя лепестками или алую с 900-ми лепестками. Иногда он образует чёрную розу, подсчёт лепестков которой невозможен.

Хотя лицо моё почти всегда уныло, душа моя почти всегда радостна.
В философском словаре записано: сущность – это внутреннее содержание предмета, выражающееся в единстве всех многообразных и противоречивых форм его бытия. А если у предмета есть многообразные и противоречивые, но не формы; есть внутреннее, но не содержание; есть единство, но оно никак не выражается и бытие может вовсе и не бытие. Есть ли у него сущность?

Как хорошо что всё проходит. Что проходит, то и есть жизнь. Смерть тоже проходит. Даже статичные идеи проходят… и появляются новые статичные. Их статичность и незыблемость означает жизнь. И это и есть жизнь. Неподвижные идеи. Под вечным неподвижным солнцем тайны. Как хорошо что всё проходит.

Не знаю, к счастью ли, к горю ли, но я совершенно не могу устоять на чём-то одном, не могу сосредоточить себя на одной идее, я могу сосредоточить себя только на себе, а я абсолютная рассредоточенность и бесконечное царство неисчислимых идей. Чем глубже вглядываюсь в себя, тем головокружительнее становится бездна и раздвигается как телескоп в неизмеримую ночь. Я подпольный писатель по-настоящему, не просто говорящий о подполье и за подполье, а подпольный в самой жизни, подлинный анде-р-граундист, истинный подземный крот, монстр, чёрный туман, невидимый и незнаемый.

Если ум обыкновенного нормального человека движется от точки А к точке В и т.д. и может возвращаться назад, идти по кругу, создавать концентрические круги, спирали или идти по параллельным прямым, то мой ум движется вообще без точек какими-то зигзагоподобными образованиями, какими-то перепутанными клубками линий и их огрызков, кусками отрывками фрагментами несуразных и непонятных пятен
Самое совершенное что изобрело человечество за последние 100 тысяч лет – это поэзия. Это изобретение останется непревзойдённым никогда. Ещё одно из удивительных изобретений человечества – это эротика. Но о ней – в других текстах.
Подлинное творение – это творение из ничего. Тот, кто не может создать из ничего, тот по необходимости копирует. Копирует даже самого себя.

Эволюция поэта протекает следующим образом: идеализм;материализм;гиперидеализм;нигилизм;архиирреализм. Эта последняя ступень уже собственно выходит из эволюции. Это бездонное в бездонном.
Что мы знаем друг о друге? Ничего. Мы два белых пятна, соединённых чёрной бездной, бездной иррационального. Эта бездна и есть любовь. Человек хочет освободиться от иррационального. Но иррациональное не пускает его. Однако иррациональное это не инстинкт. Это не возврат к биологии и бессознательному. Иррациональное это и антирациональное и антифизическое. Иррациональное ни выше и ни ниже рационального. Оно вне того и другого и третьего.

Никаких теорий! Никаких концепций! Никаких идей! Лишь перманентные приливы иррационального. Иррациональность это прежде всего непредсказуемость. Моя философия это уже собственно не философия а филоииррия то есть любовь к иррациональному-ирреальному-иирреальному. Жарри изобрёл свою философию, которую назвал патофизика. Я создаю свою  философию, которую именую филоииррия или филоххимерия. И она не нуждается ни в каких комментариях, критике или славе. Моё творчество автаркично.

 Никакие разрушения и восстановления вселенных ему неизвестны; никакое вечное возвращение или вечное блаженство ему неведомы. Я не только уклоняюсь от генеральной линии эволюции Вселенной (если таковая вообще есть), но и от каких бы то ни было линий движения вообще. Я статичен как собственный хаос. Мой уголок небытия вернее Z-бытия настолько мал и тёмен, что ни одна бесконечность и вечность не сможет с ним поспорить по широте, глубине, неохватности и грандиозности. От моего творческого ядра исходят икс-лучи, производящие трепанацию любого пространства-времени. И что в них совершенство и несовершенство? Две неустойчивые распадающиеся частицы.

 Есть нечто большее и значительнее этих двух полюсных образований – это свобода. А в моём частном случае ещё и химера (или ххимера). Находиться вне дорог и бездорожий, вне любых линий и направлений. И смысл истории, если таковой вообще имеется, состоит в создании личного космоса=хаоса. Я его создаю непрерывно. Это свободная креация. Непринуждённое мистическое цветение. Почему мои произведения должны кому-то нравиться, почему они должны что-то нести, почему они вообще что-то должны? Нет никаких стилей – все стили заменены свободой и химерой (ххимерой).

 Перефразируя слова Дюбюффе о живописи, скажу, что я люблю литературу, когда она уже совсем не литература. Как сказал Фаулз, scribo ergo sum. Искусство ХХ века ещё как-то связано с классикой, ещё находится в соприкосновении с её излучением. Их космосы где-то рядом, хоть и удалены друг от друга. Но где-то далеко-далеко от них образуется нечто непонятное… Назвать это космосом, хаосом, искусством… не поворачивается язык. Может и названия ему не будет… Я как истинный поклонник и продолжатель ДАДА очень люблю классику, обожаю музеи, о библиотеках я вообще молчу – это моя мания. Филология, философия, весь комплекс гуманитарных и естественных наук, одним словом весь груз цивилизаций я тащу на себе, как улитка свою раковину. Но добавляю свою едкую и неповторимую эссенцию во всю эту груду выработанного человечеством вещества, и оно становится то ли гигантским пожаром, то ли колоссальным Пантеоном, где обителей не счесть и где происходят непонятные ни для меня, ни для кого события.