Запоздавшая утрата привычки. Быль докомпового СССР

                www.proza.ru/2019/04/08/2018
                Запоздавшая утрата привычки.
                Быль из докомпьютерного СССР.
               
Давно  прозвенел  звонок на лекцию, а Иван Федорович Тихонов все не решался войти в аудиторию без  пропавшего конспекта.

Вот уже в который раз он ходил туда-сюда по холлу, заходил в курилку, где и пропал конспект, и тут же выходил из нее. «Хорошо, когда ты молод. У тебя все впереди, — можно любую неудачу пережить и начать все сначала...»
Конспект его лекции как в воду канул. В перерыве он никогда не оставлял его в аудитории, боялся: найдется какой-нибудь шутник — припрячет, и как быть потом? Тридцать лет по крупицам собирался фактурный материал, дописывался, подклеивался. Первоначальная основа давно пожелтела и не будь этого своеобразного штопанья, конспект давно бы потерял свою ценность. А так вот живет, кормит его. Правда, иной раз находятся остряки, подшучивают: «Иван Федорович, ваш конспект, видимо, старше вас. Он вам в наследство от деда остался?» Шутка не обижала Тихонова. Наоборот, она часто служила поводом, чтобы поговорить о трудном его пути в науку, рассказать о себе и таким образом разрядить студентов, да и самому отвлечься от утомительного чтения. Нет, он был предан своему делу, можно сказать, любил его. Но читать одно и то же по нескольку раз в день — малое удовольствие. У него даже закрадывалась мысль: не записать ли лекцию на магнитофон и крутить ее столько, сколько надо. Однако она тут же отпадала, потому что платили ему всё-таки за прочитанные им  лекции.
Иван Федорович предполагал, что студенты знают о нем больше, чем он сам о себе — так всегда было и будет, но это не мешало ему каждый раз рассказывать им о трудных годах послевоенного времени. Как голодные и озябшие студенты и аспиранты тех уже далеких лет восстанавливали разрушенный Минск. Как грызли азы науки, и почти все достигли высот: кто-то стал министром, кто-то крупным партийным, хозяйственным работником, кто-то  доктором наук.
И он, хотя звезд с неба не хватал и не гнался за большим, всё же стал ученым, стал учить уму-разуму все новые и новые поколения студентов. На первых порах он упорно работал над собой, следил за техническими новинками, включал их в лекции, старался, как говориться, держаться на гребне волн технического прогресса.
И вот однажды случилось непредвиденное. Один из шустрых студентов (один из тех, кто всегда все знает) своими вопросами принародно загнал Ивана Федоровича в угол, после которых он долго не мог оправиться. А когда пришел в себя, то понял: на гребне не удержаться, нужно тихо и мир¬но отрабатывать зарплату. Потом он стал замечать, что молодая ученая поросль обгоняет его, ему, конечно, хотелось не отстать, но для этого нужны были новые усилия, нужно было менять годами сложившийся уклад, а ему не хотелось этого делать. Поэтому пришлось смириться с тем, что есть, то есть где-то подспудно признать свое поражение. И с тех пор стал он жить в каком-то своем измерении: перестали его волновать успехи коллег, разочаровывать неприятности. Он, как примерный служащий, вовремя являлся на лекцию, вовремя заканчивал ее. В ней, как правило, все было разложено по полочкам: вступление, главная часть, заключение, выводы — классическая форма. А чтобы лекция не была в отрыве от современности, он пересыпал ее фразами типа: «Конечно, дороги сегодня улучшились, но не настолько, чтобы кардинально менять наши расчеты», или: «Наши автомобили значительно тяжелее зарубежных не от косности нашей мысли, а потому, что у нас огромная страна и привести дороги в надлежащий вид очень трудно...»
Да, входил в курилку Иван Федорович с конспектом. Это он помнил хорошо. Потом спорил с Корнауховым с кафедры прогнозирования о том, кто возьмет верх в мировом первенстве по шахматам — Каспаров или Карпов. Потом... Точно, конспект он оставил на подоконнике. Видимо, кто-то пошутил, решил сорвать лекцию или проверить его... Не-е-т, сорвать лекцию никак нельзя. Есть еще порох в пороховницах.
С этой мыслью Тихонов вошел в аудиторию и не направился к кафедре, как это было всегда, а прошел к окну, окинул взглядом утихающий улей города и был неожиданно поражен пестротой, многоцветьем панорамы.
Резко повернувшись к аудитории, сказал:
— Друзья» Мы рассмотрели часть темы «Влияние дорог на износ деталей машины». Остановились на... А теперь я хотел бы обратить ваше внимание, сослаться на статью «А дороги наши позабыть нельзя», опубликованную в журнале... номер... — Далее Иван Федорович страстно говорил о том, как наш специалист, будучи в загранкомандировке, краснел за наши отечественные грузовики, которые уступают японским, германским не только по грузоподъемности, но и по  эксплуатационным характеристикам, хотя вес  наших значительно выше.
Он сосредотачивал внимание то на одном, то на другом студенте, как бы беседовал с каждым из них. Рассуждения специалиста подтверждал сравнительными выкладками, давал характеристики отдельных узлов, деталей, особо останавливался на тех, которые нуждаются в доработке.
— Игорь, ты не знаешь, что с ним произошло? — толкнув соседа, процедил сквозь зубы парень с петушиной прической.
— Не знаю. Видать выспался хорошо.
— Да. Да-а-ёт он сегодня!
Лектор вдруг остановился, сказал:
— Я быстро говорю? Вы не успеваете записывать? Или неинтересно?
— Интересно!
— Говорите.
Иван Федорович читал, то есть говорил действительно быстро. Тем не менее, время шло к звонку, а он чувствовал, что не успеет сделать выводы. Но остановиться не мог. Эмоциональная речь наполнялась невесть откуда взявшимися данными, выливалась в стройную систему, в которой просматривались серьезные проблемы экономии металла, горючего, эргономических промашек...
И тут раздался звонок, а вместе с ним раскаты аплодисментов. Иван Федорович поклонился аудитории, развел руками, мол, не вложился в отведенное время, из-вините. Потом быстро подошел к кафедре, взял папку и только тогда вспомнил об аплодисментах. «Что произошло? Раньше никогда такого не было...» Из первых рядов несколько ребят подошли к нему, начали задавать вопросы, к ним спустилась «галерка» и тоже начала атаку:
— Вы сказали, производительность наших машин по сравнению с автомобилями передовых фирм Запада уступает в разы. Вы не оговорились?
— Нет.
— У них и легковушки уже работают на солярке?
— Да.
— Но это же большая загазованность.
— Как раз наоборот.
— Наши машины тяжелее, в этом виноваты дороги?
— Дороги здесь, пожалуй, ни при чём.
— Но раньше вы говорили, что причиной всему дороги.
— Наш предмет обязывает рассматривать вопросы через эту призму. Надо же как-то обосновывать просчеты инженерной мысли. У вас сейчас очередная лекция. Более подробно поговорим об этих проблемах на семинарах. Всего доброго.
В гудящем коридоре Иван Федорович столкнулся с профессором Ежовым, соседом по даче.
— На сегодня все? Радуешься? — разглядывая коллегу, спросил Ежов.
— Пожалуй, больше скорблю.
— О ком-нибудь из близких?
— О самом близком...
Лицо Ежова вытянулось, челюсть отвисла, брови по¬ползли вверх, а Иван Федорович продолжил:
— О конспекте. Кто-то увел, когда был в курилке.
— Ну и шуточки! И как же теперь?
— Там только две темы. Придется восстанавливать.
Прошло две недели со дня пропажи конспекта. Иван Федорович без сожаления вспоминал об этом случае. В душе он даже улыбался над этой шуткой. Она заставила его взглянуть, на себя совершенно с другой стороны, поверить в свои силы. Настроение у него было сродни тому, которое он ощущал много лет назад, когда в поединке с сильными мира науки вышел победителем — защитил кандидатскую диссертацию. У него, как и тогда, все ладилось, все было славно: лекции его стали популярными среди студентов, прежняя пассивная аудитория была разбужена, начала проявлять к нему интерес, была благодарна ему.
Давно замечено, что если у человека все идет превосходно и он счастлив, то часто какие-то неведомые силы сваливаются на его голову с неба, и он уже подавлен, угнетен.
В то время,  когда Иван Федорович чувствовал, что прочно стоит на земле, в его сознание все чаще и чаще закрадывалась мысль, а не пойти ли к ректору с челобитной, чтобы получить добро на переизбрание по конкурсу на очередной срок. Конечно, последнее слово скажет совет, но все-таки многое зависит и от него, от того, как он повернет дело. Ведь одни гадают, а другие решают.
Поэтому сообщение секретарши Зиночки, что его, Ивана Федоровича, просил ректор Савелий Николаевич зайти, он воспринял, вначале с оптимизмом и даже попытался предвосхитить тот разговор, который может произойти между ними. Мол, особых претензий к вам нет, вы полны сил и энергии, обладаете большим педагогическим опытом, ведете занятия на уровне требований высшей школы и т. д. и т. п. В конце же будет брошена ни к чему не обязывающая фраза обо всё усложняющихся проблемах. И что его долг идти впереди времени, нацеливать будущих специалистов на их решение. Ректор слыл дипломатом, интеллигентным человеком.Он редко говорил прямо даже бездельнику, что он бездельник, чаще подводил собеседника к этому и тут же расставался с ним.
Но чем ближе становился час встречи, тем больше на¬чал волноваться Иван Федорович: науку запустил, давно не публиковался в журналах, с лекциями на злобу дня не выступает... Мало ли недостатков можно найти, если рассматривать его персону с отрицательной стороны. Жалуют человека — его характеристика сплошь состоит из положи¬тельных определений, казнят — тут уж извольте, для того же человека найдутся совершенно иные слова, такие, после которых у его коллег пропадет желание не только здороваться, но даже ехать на дачу в одной электричке с ним.
Словом, в какие бы перипетии человек не попадал, а всегда надеется на лучшее. Так и Иван Федорович робко вошел в просторный кабинет, пожалуй, впервые за многие годы работы в институте, по приглашению Савелия Николаевича, сел
на стул у приставки к столу, готов был к любому разговору, к любому исходу. Савелий Николаевич молча, протянул гостю скрепленные пожелтевшие листы бумаги — это был утерянный конспект.
— Ваш? — донеслось до Ивана Федоровича короткое, но острое, пронзившее его слово.
— Да, это мой конспект... лекций.
— И вам не стыдно за него?
— За кого? А-а, понятно... Предмет устоявшийся... Собирался обновить текст, да все руки не доходят.
— Конспект поступил к нам из горкома партии. Надеюсь, Иван Федорович, вам понятна ситуация?
Да, ситуация была предельно ясна. Горком, в данном случае, это Минский городской комитет Коммунистической партии СССР, то есть высший орган власти в Минске до распада СССР.
 Кто-то из «доброжелателей» отправил конспект в горком с язвительной припиской: «Высылаю вам данный образчик для размышления и принятия мер».
— Развязка неожиданная, — выдохнул Иван Федорович.
—Как вы сказали?
— Я надеялся...
— Понимаю. У вас переизбрание. Отзывы о ваших последних занятиях хорошие.
Но войдите и Вы в мое положение, ведь если я вас оставлю лектором, то оставит ли меня горком ректором?. Тем более, что Вы уже три года, как пенсионного возраста. А мне ещё десять лет жить до пенсии.
Иван Федорович вышел из кабинета, удручённо размышляя :
«Да, поздновато он пропал этот устаревший привычный конспект».

ПОСЛЕСЛОВИЕ:

А был ли конспект в горкоме???

Василий Дрозд  www.proza.ru/avtor/drozd9999   
                08.04.2019 _..._с корр.12.04.2019