Воспоминания советского военного летчика

Воспоминания советского военного лётчика.

                Рождение.

Родился я, Торопов Василий Порфирьевич, 19-го апреля 1946 года. Это был год восстановления после военной разрухи. Я, конечно, этого дня не помню, но мать говорила, что родила меня на печке. В те времена ещё роддомов повсеместно не было. Только в крупных городах были. А я родился в русской деревне, Нижегородской области, как её величают в настоящее время, в посёлке Линда. Это немецкое название, от того, что когда-то в этом посёлке жили пленные немцы. В переводе с немецкого языка Линда означает липа. Не со второй моровой, а ещё с первой. История названия мне, почему-то не известна.  Не было интереса. До революции эту область так и именовали, Нижегородская. А какой роддом в деревне в те времена?  С приходом в Россию большевиков этот город был переименован в честь русского писателя Максима Горького, где он родился: город Горький. Это название просуществовало до определённого момента, когда вместо социализма, в Россию вернулся капитализм. И снова этот город поимел своё историческое название Нижний Новгород! Говорят, все великие люди родились в апреле: Ленин, Гитлер и я, и присоединившиеся к нам Владимир Жириновский (25.04.46.) и Алла Пуга-чёва (15.04, 49.). Эти люди в своё время были очень популярны. Для непо-нятливых объясняю, что это была шутка.

Так вот,  когда я родился, дома никого не было. На столе лежала записка: «Молоко возьмешь в холодильнике, я в поле. Мама». Ну и это, конечно, шутка. Эту шутку рассказывал один односельчанин на концертах, посвящённых революционным праздникам: Лорик Семёнов, кстати, друг моего отца.  Они были посвящены революционным праздникам: первому Мая, Октябрьской революции 7-го ноября, день Конституции 5 декабря. Но в ней, в шутке,  есть доля правды. Так началась моя жизнь. День рождения, конечно, я не помню, но несколько мгновений рядышком с днём рождения отложилось.

                Глубокое детство.

Помню, мне было, где то года два. Отец пришёл поле работы, по сту-пенькам залез на печку, что-то положить посушить, потом начал спускаться и наступил мне, сидящем на полу, на ногу. Я, конечно, заплакал, хотя мне больно не было, но было обидно. Меня на руки взяла моя мать и стала успокаивать: нишкни, нишкни. Такое слово было принято в те времена и в том регионе при успокаивании малыша.  Ну, я, наверное, успокоился и перестал плакать. Я рос. Помню, как меня моя сестра на четыре года старше, а их было у меня две, и их звали Антонина, 1942 года рождения, и Евдокия, 1940 года,   учила произносить букву «Р». Это было в мои четыре года. Скажи «ворона» - «волона», скажи «кар» – «кал». Потом в определённый момент я произнёс какое-то слово с буквой «Р» правильно. С того момента я и стал произносить букву «Р». Ещё помню, когда вся семья: две мои старшие сестры и моя мать повезли меня ночью на санках к бабушке с дедушкой. Деревня была в четырёх с половиной километрах от нашего поселка. Дорога пролегала мимо деревни, находившейся в двух километрах. К этой деревне подходил овраг, по-росший деревьями и кустарником. Как мне рассказывали сёстры и мать, при проезде этого оврага, позади показались несколько огоньков. Это были глаза волков. Мать  с моими санками и мои сёстры припустились бежать. Санки на очередном ухабе перевернулись, и я выпал из санок. Через некоторое время мать поняла, что я выпал, и вернулась подобрать меня. Огоньки куда-то исчезли. Мы благополучно добрались до своих родственников. Ещё помню, как меня везли в санках в наш новый дом зимой. Из деревни Валки, где мы жили поначалу, мы съехали в купленный и достроенный отцом дом на станции Линда, как именовали в те времена этот  посёлок. Падал крупный снег. Мимо проплывала нефтебаза.


                Позднее детство.

Годы шли, я рос. В шесть лет мой сосед Валера Жбанов, живший в моём ряду через дом, пришёл ко мне в гости. Я ему показал палки для лыж, выструганные моим отцом. Он у меня был столяром. Ему они понравились, и он мне предложил на них по-сражаться, то есть по-фехтовать. Я согласился. Была зима. Снегу наворотило до верха заборов. Мы залезли на сугроб и сражение началось. Я очень старался не проиграть и стремился его слегка уколоть «шпагой» в живот. Но моя шпага мне не подчинилась и после моего выпада я услышал его плач. Как оказалось, мой укол пришёлся ему не в живот, а в глаз. Но глаз не пострадал, а слегка повредил кожу под глазом. Рана оказалась не очень сильной и мне ничего не было от родителей. Небольшая царапина, которая скоро зажила.

 Детство проходило на улице, где детей, моих ровесников, было полно. Играли в наши детские игры: прятки, штандр, войну, чижик, городки и другие детские игры. Зимой строили подснежные убежища. Был у нас на улице  товарищ, постарше нас года на четыре: Лёня Клинов. Он был нас на голову выше и с нами участвовал в играх. Обычно мы играли в войну. Зимой удар снежком был самым распространённым боевым снарядом. Разделившись  пополам, мы начинали «боевые» действия. Зимой же все огороды были в нашем распоряжении: бегай, где хочешь. Ни кто из хозяев огородов на это не обращал внимания. В одном из огородов, обнаружив врага, мы окопались в снегу. Лёша Клинов бросил в нашу сторону «снаряд». И он пришёлся мне в глаз. Это оказался не снежок, а льдина. Почувствовав боль, я приложил варежку к глазу. Появилась кровь. Глаз, оказалось, не пострадал, пострадала только кожа под глазом. Сразу же «бой» прекратился и мне была оказана скорая медицинская помощь. Благо у соседей нашлась аптечка. Мне забинтовали глаз, и я сразу же превратился во фронтового героя. С этой легендарной повязкой я проходил время, пока не зажило. Порой весь в снегу возвращался домой. Перед домом обметали себя от снега веником. Дома, обычно, не ругали, только замёрзшие руки в холодной воде отогревали. В тёплую воду нельзя было совать.

Летом же по весне все делали качели. У меня во дворе была тоже ка-чель. Я на ней качал двоих моих соседок. Иру Баткову и Валю Маркову. Они были моими одноклассницами. Наступало лето – пора ягод. С матерью ходили в близ лежащий лесок собирать землянику. Я - с кружкой, мать – с корзиной. В один погожий день я положил ягоду землянику на язык и раздавил её. Острая боль пронзила мне всю полость рта. Я закричал. Из-за кустов появляется моя испуганная мать:
- Что случилось?
Я с трудом  объяснил ей ситуацию.
Она сказала:
- Вместе с ягодой ты проглотил муравья, боль пройдёт.
И, действительно, боль скоро прошла, я успокоился.   Лето – нестоящая детская пора! Игры: городки, лапта, чижик, поп-гоняло и очень много других летних игр. И, конечно же, купанье. Весь день сидишь в пруду, пока губы не посинеют. Порой начинали купальный сезон весной, когда ещё плавали льдины. Но температура воздуха была довольно-таки высокая. Ну, по крайней мере, так нам казалось по молодости. Хотя костерок на берегу разводили, что б согреется после смелого купанья. В конце апреля при солнечной погоде начинался наш купальный сезон.
Я взрослел. Зима приходит и снова зимние игры. Где летом была канава, там зимой уже сугроб. И при прыжке вверх, якобы сальто, при приземлении, если не довернулся, то снег смягчает удар об землю. Я однажды тоже решил сделать прыжок на сальто. Но оказалось снега в этом месте слишком мало. Приземлившись на спину, я почувствовал боль в тазу. Он болел у меня недели три. Потом боль исчезла.
Летом же есть игра, называется футбол. А какой же пацан откажется от футбола? Вот и я любил его. Нападающий, защитник, вратарь – всё было моим! Однажды мы гурьбой гоняли ногами мяч босиком. При ударе ногой в мяч один мальчик подставил свою ногу. Удар пришёлся подъёмом в его пятку. Острая боль охватила мою ступню. Я, конечно, прекратил игру и пошёл домой. К вечеру моя нога опухла. Наутро идти в школу, а нога не лезет в ботинок. Так опухла. Мать позвала бабушку соседку. Она умела снимать опухоль. Взяла хозяйственное мыло  и час втирала. Боль пропала и опухоль тоже. Я надел ботинок и пошёл в школу. Ещё случай был. Путь в школу пролегал мимо сельского клуба. А рядом у забора стоял турник. Мы по поленнице, что располагалась вдоль забора, забирались не перекладину и переворотом через голову спускались на землю. Снова по поленнице забирались на перекладину и снова переворотом спускались на землю. В очередной раз я видно широко руками взялся за перекладину, не удержался руками и упал на мёрзлую землю прямо губами. Поломал челюсть. Кровь шла обильным потоком. Рядом был пруд, я водой замывал эту кровь. В клинику я не обращался. Челюсть через время сама срослась.

          Лето наступает – все летние игры приходят: футбол, волейбол, баскетбол, велосипед. Во все игры приходилось играть. Футбольный мяч в те времена стоил не по детскому карману. Приходилось шить его из старых керзовых сапог, чем я и занимался, скопировав все детали с другого футбольного мяча. А получалось вполне достойно. Правда, срок его эксплуатации был очень маленьким. Но нам хватало, тем более что я к этому времени готовил следующий мяч.   

Велосипед крутил по результату кандидата в мастера. В школе приходилось участвовать в спортивном обществе. Даже однажды пришлось поучаствовать во всероссийских соревнованиях общества «Урожай» в городе Калинин, как он тогда назывался. В настоящее время это город Тверь.
Остановлюсь на учёбе в школе. Первый день 1 сентября 1953 года я не помню. Учился я в начальных классах на твердую оценку четыре. В пятом классе у нас, как и у всех, по каждому предмету появились свои преподаватели. Учёба моя скатилась до тройки. И, естественно, ей мешала улица. Для пацана интересней же было на улице, а не дома за учебниками. При получении двойки, которая была проставлена учителем красными чернилами в дневнике, моя мама подкрадывалась сзади, и «бух» подзатыльник. Вся воспитательная работа со стороны её только в этом и заключалась. Отец в этом не принимал участия. При изучении арифметики были кое-какие трудности. Я твердо знал, сколько будет 2+2, а вот 20+20 никак до меня не доходило. Сижу плачу. Приходит сестра Тоня,
- Почему  ты плачешь?
Я ей:
- Не знаю, сколько будет 20+20.
- А 2+2 знаешь сколько?
- Знаю, 4.
- А 20+20 нет? Да это очень просто, первые цифры складываешь, как обычно, а 0 + 0= 0. Вот и ставь после четвёрки 0. Так сколько будет?
-40.
- Правильно. И это правило для всех чисел с нулём, понял?
- Понял!
Так я приноровился думать логически по правилам математики. В дальнейшей учёбе в математике я почувствовал силу. Однажды я помог своей средней сестре Тоне решить сложную для неё задачку. Её не мог решить даже отец. А я вот решил. Это мне ещё прибавило какой-то, можно сказать, самоуверенности в математике. Последние два класса 10-ый и 11-тый у меня были круглые пятёрки. На контрольной я свой вариант решал в последнюю очередь. Вначале решал другие варианты и отсылал их решения отстающим ученикам. Обычно, решивший своё задание по контрольной, выходил из класса. Я же, пока не получит решение последний, не выходил до самой перемены.

 Обычно ученики приходят 1 сентября пораньше пред занятиями  и занимают в классе места за партами мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. Перед 10 классом мы так и сделали. Со своим другом Вовой Витюговым заняли в среднем ряду последнюю парту. После линейки приходим, а там сидят уже две девочки. Я своё место, конечно, отвоевал, а вот соседнее место заняла тоже упертая девочка Тамара Лебедева. Она сказала: на другое место я не пойду, буду сидеть здесь и точка. И я тоже это сказал. Так мы и остались сидеть не по понятиям. Она оказалась тоже в математике сильна. У меня по математике были сплошные пятёрки, что не сказать за другие предметы. Например, по химии была сплошная двойка. В 11-ом классе учительница смотрит в журнал перед выставлением общей оценки за год для допуска к выпускному экзамену. А там сплошные двойки.
- Что делать будем, уважаемый Василий Торопов? Сплошные два…
 Я опустил голову.
- Не знаю.
- Таак. Я слышала, у тебя оценка по черчению 5? Напишешь мне лозунг М.В. Ломоносова, чтобы повесить его в классе перед экзаменом, я тебе поставлю общую оценку три и допущу до экзамена?
- Напишу.
- Ну,  хорошо. Вот тебе кусок обоины, на обратной стороне напишешь.
Я взял этот рулончик. Пришёл домой. На улице пацаны играют в футбол. Моя голова там, с ними. Быстренько написал плакатными перьями этот лозунг и побежал на улицу. На следующий день я над доской его повесил, прикрепив канцелярскими кнопками. Мне в этом помогали другие ученики. Заходит в класс учительница. Видит, лозунг на месте, читает его и говорит
- Кто тебя учил писать с ошибками? 
- …?
Она мне указала на мою ошибку. Я признался. Снял плакат и понёс домой для исправления. Перевернул обоину и написал по новой уже, как мне казалось, без ошибки. На следующий день принёс его и снова повесил над доской. Заходит учительница, читает этот плакат и, смеясь снова, указывает мне на новую ошибку. Вместо М.В. Ломоносов, я написал В.М. Ломоносов. Мне снова пришлось снимать плакат, нести домой и исправлять. А обоины чистой уже не было. Я вышел из положения. Квадратиком вырезал эти буквы В.М. и подклеил на это место чистый квадратик. Благо от того рулончика оставался приличный кусок. Принёс его в класс, повесил. Учительница ничего не сказала. Всё-таки к экзамену она меня допустила.

На уроке математики нам с моей соседкой по парте Тамаре учительница давала задачник для института и задавала задачки из него. Мы с Тамарой решали и докладывали учительнице. Она говорила:
- Хорошо, решайте следующую.
И никогда не проверяла. В те времена ещё доверяли. Однажды мы с соседкой по парте Тамарой Лебедевой на уроке геометрии весь урок проиграли ногами в догонялки. Дома я не удосужился заглянуть даже в учебник. На следующий день учительница спросила доказательство теоремы, что рассказывала на предыдущем уроке. Учительница медленно стала говорить: по этому вопросу… пойдёт… отвечать… Я судорожно начал в учебнике искать эту теорему, но не успел даже её найти. Она вызвала меня! Ооо! Я, конечно, вышел к доске и начал готовиться к ответу. По второму вопросу она вызвала другого ученика, и он тоже приступил к подготовке. Я напряг свой мозг и попытался сам доказать эту теорему. Что у меня получилось, я не знал. После ответа она сказала: хорошо, садись. Я сел за парту, дневник остался на учительском столе до конца урока. Когда прозвучал звонок на перемену, я подошёл к столу и взял дневник, открыл его. Там стояла пятёрка!
 
И вот наступила пора выпускных экзаменов. Математики я не боялся – круглая пятёрка. А вот других побаивался. По литературе и русскому языку перед экзаменом был тренировочный день по написанию сочинения. Времени отводилось 6 часов, как на экзамене. Я написал его и сдал учительнице. На следующий день был разбор этих сочинений. Мне были выставлены оценки: по литературе двойка, по русскому – 1! Учительница сказала, при разборе моего сочинения,
- Во-первых,  тема не раскрыта, поэтому двойка, ну а по-русскому 1 за то, что очень много грамматических ошибок. Чтобы тема считалась раскрытой необходимо заголовок употребить в тексте несколько раз, предварительно изменив его.
 Я запомнил эти слова. Наступил экзамен. Я для полной гарантии прихватил тетрадку своей сестры Тони, сунул за пазуху. Она всё-таки училась на 4 и 5. Тема досталась: Тургенев «Что делать?» и Некрасов «Кому на Руси жить хорошо?». Я достал из-за пазухи тетрадь, в ней я не нашёл ответа на эти вопросы. Ну, думаю, и влип же я! Я не читал это произведение «Что делать?» А у нас в классе на экзамене в углу выставили стол с произведениями всех писателей, которых приходилось по теме изучать. Ну, не перечитывать же мне это произведение? Уйдёт уйма времени на это. А ещё время нужно будет на написание сочинения. Нет, это не реально! Я полистал-полистал книгу и наткнулся в конце книги на заголовок «От автора». Я присмотрелся и понял, это то, что мне надо. Ну не стал я слово в слово всё это переписывать, а несколько предложений видоизменил для конспирации. Ну чтобы не нашли, откуда списывал. В конце привёл четверостишие из «Кому на Руси жить хорошо». На этом и закончил. Проходит день. Я волнуюсь по поводу оценки. Пошёл в школу узнать. Навстречу идет моя одноклассница. Увидев меня она, набрасывается с кулаками и со слезами. Я не понял. В чём причина такого? Она мне рассказывает. При проверке сочинений комиссия, прочитав моё сочинение, ставит оценку «отлично». Учительница возникла.
- Не может такого быть. Двоешник и троешник не может получить оценку отлично. Перед этим он написал на двойку. 
Короче, настояла на том, что бы поставили четвёрку. Долго искали, откуда я списал. Не нашли.  А следующее сочинение оказалось как раз её. Она была отличницей по этому предмету. Тем более она была племянницей этой учительнице. Чтобы не заподозрили родственность, ей тоже снизили оценку до четырёх. Вот в этом и заключались её слёзы. Я, конечно, не подал виду, что я рад такой оценке, но в школу я уже не пошёл. Я же узнал результат!
               

              Отрочество.

 Однажды мы, баскетбольная команда, летом на каникулах после 10 класса шли на очередную тренировку, на школьную площадку. На стене гостиницы прочитали объявление: «Принимаются чернорабочие в геодезическую разведку по строительству птицефабрики». Все ребята из команды согласились пойти на эту работу. Обязанности были не сложные. В них входило бурение скважин вручную на исследование почвы по слоям верхней породы до двадцати метров глубиной и копка шурфов на глубину пять метров и взятие на этой глубине монолита породы. Работа была хорошо оплачиваемая. Мы создали бригаду из шести человек. Была ещё Горьковская бригада. Из запланированных работ по бурению скважин наша бригада пробурила тридцать три скважины, а Горьковская только три. Из выкопанных шурфов наша бригада выполнила пять, Горьковская только один. По этой продуктивной работе мы понравились бригадиру, и он предложил нам ещё поработать в другом месте. Мы согласились. Проработав в общей сложности восемнадцать дней, заработали по 180 рублей. Это  в те времена было очень шикарно. Мой отец, например, работая преподавателем по труду в школе, зарабатывал в то время в месяц 65 рублей! А тут почти за полмесяца 180 рублей. Я купил на эту сумму аккордеон. Научился на нём играть и играл на школьных танцах. Учил меня игре на аккордеоне мой младший друг Женя Затравкин, моложе меня на два года.  Он в музыке был вундеркинд. С малых лет играл на отцовской гармошке. Повзрослевший, профессионально играл на баяне. Прослышав, что я купил себе аккордеон, он привязался ко мне намертво. Я этому не сопротивлялся. Услышав какую-нибудь песню по радио, он тут же её воспроизводил без ошибок по гармонии. У них с нашим профессиональным школьным баянистом Юрием Александровичем Бугровым иногда возникал спор. И всегда этот спор выигрывал  Женя. Хотя нот он не знал.  Ну, знал их, но никогда по ним не играл. И играл он любую музыку с любовью, аж хотелось танцевать. Хорошего музыканта не спрячешь.

В те времена была практика работы на пришкольных участках. Ученики сменами жили в палатках на этих участках: мальчики в одной, девочки в другой. По мере взросления я уже в восьмом классе начал приглядываться к красивым девочкам. Перебрав всех девочек обоих классов «а» и «б» я выбрал одну из них. Это была девочка по имени Таня Новикова. Она была дочерью офицера майора войсковой части, дислоцированной около нашего посёлка. После восьмого класса была практика на пришкольном участке. Она как раз была в мою смену. Я был настолько несмелым мальчиком, что очень стеснялся и не мог ей объясниться. По окончании нашей смены она была доставлена домой мной на моём велосипеде. А по осени я узнал, что её отец переводится в Москву. Я понял одно: с глаз долой – из сердца вон. Хотя и не был я в её сердце. Но всё-таки! Она уже в следующем 9-ом классе не появилась ввиду переезда отца к месту службы. Так прекратилась любовь, ещё не на-чавшись. Пришлось выбирать другую. Долго я выбирал. У нас в посёлке организовали интернат. Это здание для жизни деревенских учеников дальних деревень, где не было средних школ. Они учились в нашей школе и жили неделю в этом здании. Ну, что бы не ездить каждый день. На субботу и воскресенье они разъезжались по домам. В понедельник снова приезжали в так называемый интернат. Вот из одной деревни и появилась одна девушка, которая мне очень приглянулась. Звали её Мария Ромодина. Очень симпатичная девушка была. Короче я влюбился в неё по уши. Через полгода начали встречаться. Она мне очень нравилась. Я был от её красоты без ума. Это была вторая половина девятого класса. Приходит лето. Ученики из интерната разъехались по домам. Моя Мария естественно тоже. Деревня, из которой она приехала, была расположена в 32 километрах от нашего посёлка. Один паренёк с её деревни как то предложил мне поехать на велосипеде к ней. Я это принял и поехал. Благо для меня велосипед был моим транспортом. При тренировках к всероссийским соревнованиям я прокатывал 200 километров в день. А тут каких-то 32! Первый раз приехал, а зайти домой охватило стеснение. Езжу мимо её дома туда-сюда, не решаюсь зайти. Наконец всё-таки решился и зашёл.   Так я стал время от времени её посещать. Так длилось до окончания 11 классов.


                Юношество.

 Лётчиком я решил стать ещё за долго до этого. Наверное, где-то ещё до школы, точно не помню, но где-то так. А тут старший мой на год товарищ поступает в лётное училище и приезжает в отпуск в феврале. Он-то и рассказал, как можно поступить в лётное училище. Призывная комиссия подоспела. На ней меня спросили, в каких войсках я согласен служить. Ну, я тут и сознался, что хочу быть лётчиком. Медкомиссия предложила мне написать заявление о вступлении в одно из лётных училищ. Я выбрал Качинское истребительное под Волгоградом. Вышел покурить. Там меня встретили мои три товарища, тоже желающие стать лётчиками. Они спросили, в какое училище я написал заявление. Я сказал, в Качинское истребительное. Они мне сказали, что нужно в Оренбургское. Это тоже училище истребительное, потому что его заканчивал сам Юрий Гагарин. А в космонавты берут только истребителей. Они меня убедили. Я пошёл просится переписать заявление в другое училище. Но мне сказали, что в это училище уже разнарядки кончились. Я комиссию слёзно попросил ещё раз посмотреть, может одна разнарядка осталась. В конце концов, одну разнарядку они мне предоставили. Это была районная медкомиссия. Но была ещё областная через некоторое время. На обла-стной медкомиссии мои все товарищи срезались. Один не прошёл по размеру, очень вес был велик, второй с гландами не прошёл, третий – характеристика не подошла. Короче я остался один.  По окончании 11 классов был выпускной вечер 17 июня. А на 19-ое июня пришла повестка на прибытие в город Оренбург для сдачи экзаменов и для прохода приёмной медицинской комиссии. Я по детской наивности думал, что сдам экзамены и приеду снова домой. Но оказалось далеко не так. По приезду в Оренбург   меня приняли в кандидаты и моя свобода закончилась. Кстати, по приезду в Оренбург я узнаю, что училище это не истребительное, а бомбардировочное. Ребята тоже возмущались самообману. Но все успокаивались при мысли, что не пропадать же году и может можно будет после успешной сдачи экзаменов перевестись в другое истребительное училище. После первого курса два наших курсанта поехали во время отпуска в Москву к космонавту Гагарину попросить его перевести их в другое училище. Он их принял, но сказал, что такими делами не занимается. Посоветовал обратиться к другому человеку, который, по его мнению, это мог сделать. Это был испытатель Кокинаки. Дал им мос-ковский адрес. Они пришли по этому адресу, звонили-звонили, ни кто не вышел. Они вернулись с ни чем. Один только наш курсант всё-таки смог после первого курса перевестись в истребительное – курсант Маренков. У него оказался родственник в Москве генерал. Впоследствии этот курсант дослужился до высокой должности командира бригады в звании генерал-лейтенанта.


                Взрослая жизнь.

Итак, я был принят в Оренбургское Высшее Авиационное училище лётчиков. Первый курс был в основном общеобразовательным. Зимой после учёбы первого полугодия всем курсантам, имевшим оценки по сдаваемым дисциплинам не ниже «хорошо» предоставлялся отпуск на десять дней с выездом на родину. У меня лично с отпуском не получилось – по аэродинамике у меня была тройка, и  я отпуск проводил при училище. После принятия в училище до приёма присяги была «картошка» с выездом в колхоз. С этой государственной работой наш курс справился на «отлично». После приезда из колхоза было принятие военной Присяги. Так началась учёба в лётном училище. До нашего курса полёты курсанты выполняли после первого курса на поршневых самолётах ЯК-18. Наш же курс приступил к полётам после второго курс сразу же на реактивном чешского проекта Л-29 самолёте. Хочу сказать, очень удачная конструкция оказалась. Ошибки в технике пилотирования прощал, если они не были грубыми. Короче, на экзамене по технике пилотирования всем курсантам нашего курс была выставлена оценка «отлично». Я попал в звено майора Пикулева, который обучал самого Юрия Гагарина. Что говорили инструктора о курсанте Гагарине? Ни чего особенного он не представлял. Был рядовым курсантом. Единственное говорили, что вывоз-ную программу ему пришлось несколько продлить, так как контрольные полёты он выполнил неудачно. После продления вывозной программы он вылетел самостоятельно. Ну и окончил училище успешно. Что сказать про технику пилотирования? Если она у тебя нормальная, то вылетаешь самостоятельно без продления вывозной программы. Ели же появляются кое-какие сложности, то могут продлить вылетную программу только один раз. Если и на этот случай не получается, то расстаёшься с летной карьерой навсегда: «рождённый ползать летать не может!» Так было во все времена и во всех училищах.

Полёты начинались рано утром. После полётов ехали в столовую, обедали по реактивной норме: первое, второе,  третье на десерт, в паек входило два яйца, стакан молока, кружочек полукопчёной колбасы, ломтик сыра, фруктовый экстракт, шоколад. В общем, жаловаться на паёк не было причин. Кормили на славу. После обеда – сон два часа. В один прекрасный день приснился вещий сон. Девушка моя, Мария, имела темные волосы. Она ждала меня. Я ей писал письма, чуть ли не каждый день. А тут снится мне, что жена у меня имеет белый цвет волос.  Потом она куда-то исчезает. Появляется вторая женщина и тоже блондинка. И тут я проснулся. Начал соображать по этому делу. Как? Почему у меня жена имеет белый цвет волос. И кто такая вторая женщина, тоже блондинка? Не понятно. Я понял это при дальнейшей жизни.

Хочу описать наши полёты на втором курсе. Я попал в экипаж из трёх курсантов: Женя Объедков, Лёша Шмелёв и я. Инструктором у нас был капитан Савва. Первый ознакомительный полёт. При запуске двигателя самолёта Л-29 моего внимания следить за приборами не хватало. В полёте при выполнении разворота с креном при непривычке отклонялся в противоположную сторону. Но понравилось. В следующем полёте уже не боялся крена. Так с каждым полётом всё больше привыкал к лётной работе. Командиром звена у нас был майор Пикулев. Классный летчик, мастер самолётного спорта. Он всех своих курсантов в звене любил проверять на свою технику пилотирования. Курсант сидел в первой кабине, инструктор – во второй. Между кабинами была перегородка. В этой перегородке справа было отверстие, через которое инструктору было видно лицо курсанта через зеркало, установленное на приборной доске курсанта. В полёте лицо курсанта всегда было перед инструктором. Командир звена по очереди летал со всеми курсантами звена. По приходу в зону пилотирования он начинал высший пилотаж с показом всех фигур и наблюдал за лицом курсанта. По выражению лица он определял состояние курсантов. Так на четвёртый полёт он полетел со мной. И что он только не вытворял на этом самолете: бочки, восходящие бочки, перевороты, петли Нестерова, повороты на горке, свечи, и даже полет задом с переворотом через голову, максимальные перегрузки положительную и отрицательную. В общем, всё, на что был способен самолёт! У меня была от радости улыбка до ушей. Что, естественно, и понравилось ему. После окончания вывозной программы курсанту планировалось два контрольных полёта по кругу с вышестоящими командирами и два самостоятельных полёта при положительной оценке контрольных полётов.

Расскажу за свой первый самостоятельный полёт. Курсант сидит обычно в передней кабине, инструктор в задней. При самостоятельном полёте сзади привязываются ремни инструктора и вперёд! Ну, хорошо! С инструктором всё нормально. Самолёт летит, ты пилотируешь. А вот в самостоятельном полёте ни как не доходит до сознания, железяка, а в воздухе и ещё управляется! И такое сознание существует несколько полётов. Потом исчезает и бесследно.
 
 Если выполнялся самостоятельный полёт, то курсант выставлял пачку самых дорогих папирос. Эти папиросы получили легендарное название «Вылетные» и дарились инструктору, командиру звена, командиру эскадрильи и одна пачка выставлялась в «Квадрат». Квадратом называлось место, где пребывали курсанты и инструктора межу вылетами. Кстати об этих «Вылетных» курсантом Саней Цветковым нашего курса была сочинена песня «Вылетные».  Вот слова этой песни.

В "Квадрате» задымились вылетные. Всё стихло в ожидании команд.
Ещё одну затяжку и на вылет. Так дай нам накурится лейтенант!
Ты дай нам наглядеться в бездну неба. На шапки одиноких облаков.
Почувствовать, как пахнет жарким небом. Разбросанная радуга цветов. 
         А мы вернёмся в тёплые объятья. Почувствовать пожатье крепких рук,
         И выкурить ещё одну на счастье, за небо и, привыкших ждать, подруг.

Расскажу, как я выполнял второй самостоятельный полёт в зону. По приходу, я огляделся. Занял высоту на тысячу метров, выше положенной по инструкции. Запас высоты, это моя безопасность!  Ввёл в пикирование. Набрал скорость, чуть больше положенной. Взял ручку на себя, перегрузка 4,5. И я её сохранял постоянно, беря ручку ещё. Что и оказалось нарушением инструкции, что я понял это уже после полёта. На скорости 350 км/час произошел удар, и самолёт сорвался в штопор. И при этом меня ударило головой о фонарь. Я потерял сознание на некоторое время. С восстановлением сознания я поднял голову, что бы убедится в том, что фонарь выдержал этот удар. Мне на лицо посыпались стекла. Но это были не осколки фонаря, осколки стёкол очков, которые были раздавлены при ударе. Я огляделся, земля была где-то за головой. И самолёт слегка мотало из стороны в сторону. Я подумал- штопор! Вспомнил инструкцию вывода из штопора. Нужно было определить прежде всего направление вращения. Дать ногу по штопору. Потом дать противоположную ногу для прекращения вращения. После прекращения вращения поставить ноги нейтрально. Набрать необходимую скорость и начать выводить из пикирования. Я так и пытался делать. Но самолёт не подчинялся мне по неизвестной причине. Даю ногу по штопору, самолет начинает вращение в противоположную сторону. Так я гонялся за ним некоторое время. Потом устал этим заниматься. Автоматически всё поставил нейтрально. Из оцепенения меня вывел нарастающий гул самолёта. И земля уже не вращалась, но была где-то за головой. Я глянул на скорость и высоту. Ну высота была где-то полторы тысячи. Скорость увеличивалась. Я осторожно взял ручку на себя, чтобы снова не сорваться в штопор. Вывел самолёт из пикирования. Отрицательной перегрузкой собрал осколки стёкол очков. Решил возвращаться на аэродром. А для этого нужно было восстановить ориентировку. Нам инструктора показывали в этой зоне две деревни: в одной была церковь. Вот эта деревня была со стороны аэродрома. Определил направление на аэ-родром, переворотом вышел на эту деревню. Но мне показалось, что обе деревни имеют очень похожие церкви. А на автоматический радиокомпас глянуть и не догадался, который всё время показывает направление на аэродром. Ну да ладно. Доложил об окончании задания и полетел домой. При заходе на посадку ноги на педалях судорожно тряслись. Не от страха, а от того что узнают – выгонят из училища! Зашёл, сел. Боялся, что инструктор определит мой случай. Но он не вышел на мою встречу. Встретили меня техник самолёта и двое курсантов из моего экипажа. Я быстренько им рассказал о происшедшем. Они мне посоветовали положить шлемофон под плоскость, будь-то бы он свалился с плоскости и очки разбились. Что я и сделал. Но инструктор   так и не появился. После всего этого я заглянул в инстукцию. И понял. что это был перевёрнутый штопор. И вывод из него был именно таким, что я сделал. Поставил всё нейтрально!      

          После третьего курса я поехал в отпуск. Оказалось, моя невеста меня не дождалась и вышла замуж за парня, проходившего практику на Заволжском Моторном заводе, где она работала учётчицей. Я, конечно, очень расстроился. Написал ей прощальное письмо. В то время в отпуске я посещал сельский клуб. Я играл на гитаре. В то время был какой-то революционный праздник, и пришлось мне участвовать в художественной самодеятельности посёлка с выступлением на праздничном концерте. Пели в паре с товарищем песню под гитару: «Ох, не везёт», которая в то время была очень популярная. Интересно, куда не гляну, везде встречаю большие красивые женские глаза. Это были глаза культмассового работника клуба. В конечном счёте, мы подали заявление в ЗАГС. Я уехал в Оренбург заканчивать училище. На четвёртом курсе в феврале во время очередного краткосрочного отпуска мы с ней расписались, и она стала моей женой. Так вот откуда эта блондинка, при-снившаяся в вещем сне! Всё начало сбываться. И я снова уехал в училище.

   В 68-ом году осенью заканчивается училище. По окончанию мы, бывшие курсанты, настоящие лейтенанты, утроили выпускной вечер. Кто был в это время женат и по мере возможности приглашал своих жён, а кто нет, так в гордом одиночестве справили этот выпускной. Потом разъехались по своим разнарядкам по всему Советскому Союзу. Мне выпала доля ехать в город Быхов для продолжения службы. Мой же кореш Вовик Филатов попал на Северный флот. Мы думали с ним, перевод с Северного флота в г. Быхов будет на много тяжелее переделать, чем с Быхова на Северный флот. Мы же были «не разлей вода». Что мы и сделали, т.е. я сделал. Попросился на Северный флот, в чём меня и удовлетворили. По приезду на Северный флот меня направили в город Североморск-1. Я туда приехал, а моего кореша Вовы Филатова и духу нет. Оказалось, его направили тоже на Северный флот, но только не в Севереморск-1, а в так называемую Лахту. Это под Архангельском! И между нами 650 километров. Повстречались лишь через год при посадке на его запасной аэродром. На Кольском полуострове стоял грозовой фронт и, при возвращении из-за так называемого угла, сесть на аэродроме Североморск-1 не представлялось возможным по погодным условиям.   Это был 69-тый год.

 В 69-ом году родился у нас с женой Галиной сын. А у нас был договор, назвать сына именем первого астронавта, высадившегося на луну. В этом году осуществлялся американский космический эксперимент «Апполон» с высадкой астронавта на естественный спутник Луну. Моя жена уехала рожать на родину в г. Горький. Я тоже в этом месяце, в июле, получаю отпуск и лечу самолётом Мурманск-Москва. А в Москве у меня жил однокашник Толик Кольцов. В это время он тоже был в отпуске. А у нас существовала договорённость заехать к нему в гости. Посадка в Москве была в аэропорту Внуково. Получив свой не богатый саквояж, я огляделся вокруг в поиске водилы, который бы отвёз меня по адресу к моему товарищу. Вижу, один мужичок с горбатым носом вертит ключами и предлагает мне с ним поехать. Я, естественно, согласился. Он  меня доставил по предъявленному мной адресу с комфортом. Я ему заплатил по названной  им сумме и отпустил его. Зашёл к своему другу, приятно поприветствовали друг друга. А в это время шла по телевизору именно американская программа «Апполон». Из этой программы я узнал имя и фамилию первого астронавта, вышедшего на Луну. При произношении этих слов у меня завязался язык в узел и ни как не мог развязаться. По программе «Апполон» Земля-Луна-Земля был запуск космического ко-рабля с тремя членами экипажа. При спуске с лунной орбиты на саму Луну один член экипажа остается в основном корабле на орбите, а два спускаются на Луну. Когда произнесли имена оставшихся астронавтов, у меня мозги завязались теперь в узел. Я учился в школе немецкому языку и английский мне был в диковинку. Не приспособлен был мой язык произносить английскую речь.   По приезду в г. Горький мы с женой по этой причине назвали его простым русским именем – Анатолий. По телевизору играл какой-то горбоносый музыкант на рояли. Я спросил своей жены:
- Это кто играет, как фамилия этого музыканта? Что-то знакомое лицо.
Она отвечает:
- Это композитор Таривердиев.
- Да, ну! Он меня вез в Москве из аэропорта Внуково к моему другу Толику Кольцову.
В те времена даже популярные композиторы зарабатывали очень мало. Поэтому им приходилось подрабатывать на своих автомобилях таксованием.
       

                Служба в полках.

     Отпуск закончился, мы в составе семьи убыли в Североморск-1 для продолжения моей службы. Так продолжалось до января 70 года. Одна эскадрилья, в полку, которого мне пришлось проходить службу, в это время находилась в г. Каир Арабской Республики Египет. Замена личного состава осуществлялась с нашего полка. Шло партийное собрание полка в доме культуры Северомоска-1. Среди собрания посыльный исполняющего обязанности командира полка, командир полка был в это время в Каире, объявил, такие-то и такие должны немедленно покинуть собрание и явится к временно исполняющему обязанности командира полка. Мы встали и пошли в кабинет командира полка. По дороге обсуждали причину вызова. Некоторые выдвинули гипотезу направления нас в Египет. Эта гипотеза оказалась верной. Сформировали по новой два экипажа: капитан Шакиров и старший лейтенант Григорьев. Для слетанности запланировали несколько полётов. И уже выполнили их. Сидим, ждём вылета. Однажды вечером стук в дверь. Открываю. Бывший правый лётчик моего нового командира Мигдата Идиатуловича Шакирова. Спрашивает:
- Ты праваком у Мигдата летишь в Каир?
Я отвечаю:
- Да.
- Так вот запомни, кроме тебя из лётчиков в самолёте никого нет. По-нял? Лётчик он очень неважный. Это я тебе говорю, его правак.
Повернулся и ушёл. Я это запомнил. Но при выполнении на слётан-ность экипажа  я этого пока не заметил. Долго мы не могли вылететь, но наконец-то вылетели. Первая посадка в Будапеште, аэродром Кишкундлацхаза. Заходим на посадку, условия погоды нормальные. Он же дал правую ногу до отказа и штурвалом борется с естественным появлением крена! Вот тут-то и всплыло предупреждение того правака. Пришлось мне правому лётчику, т.е. его помощнику, перехватить управление и выполнить нормальную посадку. Всё обошлось. Но я понял слова того правака  по полной. Дальнейшие полёты в Каире с Мигдатом я вёл себя настороже. Он меня отозвал и состоялся межу нами очень серьёзный разговор. Он меня попросил выполнять посадки пополам, половину он, половину я. Я же ему не доверял ни одной посадки! Потом Мигдат улетел в Союз по замене. Военнослужащие без жён служили в Египте год, с женой – два года. Меня перебросили в другой экипаж к командиру отряда майору Бубнову Альберту Иосифовичу. Потом его сменил другой командир отряда подполковник Колясников В.А.  Так я с ним продолжал летать до своей замены из Союза. За время службы в Египте мне пришлось четыре раза летать в Союз на регламентные работы. И всегда с разными командирами. По прилёту в Союз, а мы прилетали в Крым, разлетались по своим домам по всему Союзу, пока выполнялись регламентные работы. Нам говорили, когда будет готов самолёт, к этому времени экипаж собирался. И мы снова улетали в Каир. Расскажу один перелёт Будапешт-Каир. Командиром был майор Васильев, я – правак. Заправились топливом в Будапеште и нам дали вылет в Каир. После взлёта мы набрали заданный эшелон 7800 метров. Было по всему небу мощно-кучевая облачность. Очень сильно трясло. Мы запросили Белград об изменении эшелона, просили повыше, что бы полёт происходил за облаками. Но нам не дали. При выходе в Ионическое море облака стали мощнее. Трясло, вот-вот крылья отвалятся. Нам не давали изменить эшелон ни Афины-контроль, ни Бриндизи-контроль. Это греческий и итальянский пункты управления воздушным движением. Спрашиваем штурмана, что там впереди, засветки есть? Он говорил, что нету. При подходе ближе начинает облачность светиться.  И отвернуть не куда было: с одной стороны Греция, с другой – Италия! И болтает, вот-вот  перевернёт. Я предложил командиру поступить по инструкции в нашем случае. Отворот от заданного курса вправо на 30 градусов, идём 5 минут, разворот на заданный курс с набором высоты. Что мы и сделали.  Только набрали высоту 11 километров, тут и облачность кончилась. Видимость миллион на миллион. Вокруг ни облачка и болтанка прекратилась. Идём курсом на Каир. При подходе к береговой черте штурман говорит: командир, отворот вправо, впереди засветка. Мы глянули, впереди была просто пелена. Мы говорим, глянь вперёд, там не засветка, а пелена.  Быстро проскочили эту пелену и перед нами встали очень мощные навороты облачности, а над нами вправо ухолила грозовая «наковальня». Мы, естественно, с правым креном с углом под 120 градусов нырнули под эту «наковальню». Потом еле вывели. Благо эта засветка не была продолжительной. Обойдя эту засветку, мы снова успокоились. И как го-ворят в авиации мозги на массу. Летим дальше. Вдруг нам в лоб что-то летит. Разобрались после пролёта какого-то большого лайнера. Слышно было, как он прогремел. Мы вытерли со лба пот! Через несколько минут пришло сообщение о руководителя полётов:
- Вам навстречу идёт большой. 
Мы ответили:
- Наблюдаем.
Зашли на посадку, сели благополучно.
Что сказать про нашу жизнь в Каире? Связь вели на английском языке, нам выдали разговорник. Разговорник так же был у нас и на арабском языке. Нужно же было как-то общаться с арабами на рынке, в магазине. За время службы в Египте мы немного научились говорить по-арабски. Что характерно, жили мы в Каире без каких-то колючих проволок, свободно перемещались  по Каиру. Жили  со своими семьями на улице Гиза. Совсем не далеко от нас находились легендарные пирамиды Хеопса, Хефрена и Микериноса. В районе этих пирамид находился так называемый Сфинкс. И там же большая площадь со столиками. Вечером начиналось световое представление. Эти пирамиды освещались таинственно прожекторами. Голос читал историю Египта на четырёх языках: арабском, английском, французском и русском по очереди каждый день недели. Мне приходилось бывать в пирамиде Хеопса. Только в одну эту из пирамид существует вход. Сначала вход проходит среди огромных глыб квадратных камней. Далее вход имеет расширенный коридор, уходящий вверх. По бокам коридора какие-то канавы. Гипотеза, что когда-то там существовал лифт-подъёмник. В настоящее время там деревянный настил со ступеньками. При подъёме вверх коридор упирается в стену. В этой стене внизу имеется узкая щель-вход в первую комнату. В противоположной стене такой же вход во вторую комнату. Во второй комнате стоит каменная гробница без саркофага. И был ли когда-нибудь там саркофаг, учёные не знают… И, где мы только не бывали. И в ночных клубах, и в бассейнах, во всех магазинах. Кстати там обувь была просто класс! Чёрный верх – белый низ, белый верх – чёрный низ. С ремешком – без ремешка. На любой вкус, за твои деньги. И самое главное, не такие уж и большие. Мы могли каждый месяц при появлении пыли старые выбрасывать, новые покупать. При заработной плате в 140 арабских фунтов обувь стоила каких-то 2,5-3,0 фунта. И какая обувь!!! При проходе обувного магазина молодые ребята зазывали в магазин. Если заходил, то всё внимание тебе. Во-первых, одевал туфли не сам, а продавец. Перемерял сто штук пар, и не взял ни чего, продавец извиняется перед тобой за то, что такого товара, как тебе надо, у него не оказалось. Ты можешь даже взять какую-нибудь пару, не заплатив деньги, он это позволит сделать при обещании, что ты ему со временем заплатишь. Это было обычным явлением. 

Скажу за золото. Этого металла было очень много. Существовал так называемый проулок с золотыми магазинами. В этих магазинах имелись мастерские по изготовлению на заказ рисунка или пробы золота. Хочешь, материалы  проб они сами предъявят, хочешь свои приноси. Во втором случае они даже зауважают тебя. При всём этом угощают тебя кока-колой бесплатно.  И это золото я научился различать от золота другого государства. Помню впоследствии я лежал в госпитале в Севастополе по переводу на Дальний Восток. Вышел на балкон перекурить. На балконе была девушка. Она попросила меня прикурить. Я подставил ей горящую зажигалку. Она, держа между пальцами сигарету, прикурила. На пальце руки у ней был золотой перстень с драгоценным камнем. Я ей говорю:
-Хочешь, отгадаю, откуда этот перстень?
Она мне:
- Ну, угадайте.
-Из Египта.
 Она:
-Точно! А как Вы догадались?
 Я говорю:
-Был в Египте и знаю, какое там золото!
  Ну, оно было настолько красивое, ни с каким не спутаешь!  На свою скромную месячную получку можно было без труда покупать 100 г золотых изделий. И хватало бы на пропитание. Самое интересное, при возврате этого золота не важно, здесь я его покупал или где-то в другом месте, цена различалась не много. За что я купил его, за то же и вернул. Получал я по арабским деньгам 140 арабских фунтов. Официальный курс был  1:2,5. По покупательской способности 1:8. Т.е. на русские рубли это будет 140х8=1120 рублей в месяц. Да в Союзе  зарплата правого лётчика откладывалась на счет. Так что не худо! На пропитание оставляли 20 фунтов. Остальные откладывали на сертификаты с жёлтой полосой. Получалось по 200 сертификат в месяц. За два года жизни в Каире я скопил 2150 сертификат. Автомобиль Газ-24 тогда начал выпускаться в 71 году. И стоил 1850 сертификат с жёлтой полосой. Т.е. хватало на Газ-24 с лихвой. Я в это время был ещё в Египте и новую Волгу я увидел в Каире на выставке, район Замалек, это как раз разлив Нила, между рукавами. Красавица!!! В 72 году закончилась моя заграничная командировка, и я в июне вернулся на Родину, но уже не на Север, а на Черноморский Флот в Крым. Командование страны передало отдельную разведывательную эскадрилью с Северного Флота Черноморскому.

Несколько расскажу международную политику того времени. Ещё в училище в 67-ом году Израиль напал на ОАР, так она в то время нарывалась. Произошла шестидневная война с истреблением всей авиации Арабской Республики. Захватила часть территории Египта: сектор Газа. И остановились перед Суэцским каналом. Это за 90 километров до Каира. По ночам слышно было канонаду. Египетское правительство обратилось в лице тогдашнего президента Египта Гамаль Абдель Насера  к Советскому Союзу за помощью. Наше правительство проявило благородство и оказало военную помощь. Были присланы военные советники. И была прислана авиация, взамен уничтоженной на аэродромах республики. Самолёты АН-12 с боевыми истребителями производили посадку на аэродромах Египта. Израильская авиация в это время висела в воздухе. Ждали конца выгрузки. После взлёта разгруженных АН-12,  вся эта авиация ещё в контейнерах была снова уничтожена. Нашему Правительству пришлось по новой направлять караваны самолётов с боевыми истребителями, но уже с посадкой не в Египте, а в соседней Ливии. До туда Израильские истребители не дотягивались. Там они собирались и своим ходом летели на Египетские аэродромы. Постоянно над аэродромом Каир-вест, где дислоцировалась наша разведывательная эскадрилья, пролетали самолёты Израиля. Мы, правые, лётчики, ходили на РСП для посадки наших самолётов ТУ-16. При появлении разведчиков начинали выть сирены. При первом появлении засветки от этих самолётов приходилось уходить в укрытия. При заводе на посадку наших самолётов мы оттачивали разговор на арабском языке с арабским персоналом электронной станции РСП. Однажды как обычно я заступил на РСП. Появилась засветка от израильского истребителя. Не успели мы укрыться, как он промчался над аэродромом. Мы выскочили из вагончика и увидели удаляющийся истребитель «Фантом». Отлетев несколько километров от аэродрома, он сбросил две бомбы, калибром ФАБ-250. Одна взорвалась сразу же, вздыбив песок пустыни Сахара, другая была замедленного действия. Арабские солдаты, сидевшие в укрытии, вывалили наружу с криками: «Бомб касура, бомб касура!» Это означает с арабского: бомба не исправна. Там была арабская позиция. И подошли к ней. А она возьми да и взорвись. Потом в сводках говорили, что погибло 12 человек. Но ведь арабы есть арабы. Через некоторое время с опозданием завыли сирены.  Так продолжалась арабо-израильская война. Порой при воздушном бое между израильскими и арабскими истребителями подбивали арабский самолёт. Лётчик катапультировался и приземлялся в поле, где работали арабские филлахи, так называли арабских крестьян, они нападали на лётчика и забивали его мотыгами со словами: «Бог дал – бог взял». Вот такие они арабы безграмотные.

Однажды наш экипаж сидел на аэродроме в ДС, т.е. дежурная служба. Играли в шахматы. Вдруг громкий звук от взрыва, через несколько секунд второй. Со стола даже шахматы слетели. Мы по русскому обычаю ринулись на балкон, посмотреть, что произошло. Видим, арабские солдаты бегут в укрытия с криками: «Фантом халас, фантом халас.» В переводе означает «Фантому конец». Мы посмотрели в небо. Там горел какой-то самолёт. Пригляделись. Это был не фантом, а наш родной ИЛ-28. Он горел и с правым креном поначалу, потом с левым, падал, рассыпая осколки на капониры наших  БЕ-12, находившихся на этом же аэродроме. Их задача была отслеживать вражеские подлодки в Средиземном море. Наша же задача самолетов ТУ-16 заключалась в разведке 6-го американского флота в Средиземном море. Разведданные мы отправляли в Москву. Оказалось следующее. Израильские истребители безнаказанно летали над территорией Египта. Существовавшая арабская система ПВО в виде старого ракетного комплекса С-75 не справлялась с истребительной авиацией противника. Поэтому Россия приняла решение поставить арабам более современный комплекс С-125. Но, не передавая арабам, поставили свои войска. Рядом через дорогу дислоцировались эти ракетчики. Только прибыли и установили ракеты и доложили в центр о готовности. Поступил приказ: все цели на высоте ниже 2000 м без опознавания сбивать, А тут появилась на локаторе цель без опознавания. Не включено было СРЗО. Это был арабский командир эскадрильи, выполнивший задание по отработке на полигоне с мишенью «конус», и сбросивший перед посадкой её не землю, выполнял полёт по кругу для посадки на нашем аэродроме. Забыл, наверное, включить СРЗО.  Ракетчики видя, что самолёт не отвечает на запрос СРЗО, запросили центр, чей самолёт. Центр молчал. Цель уже уходила из сектора. Но по военному положению за не сбитый не отвечающий на запрос самолёт ответственность была очень строгая. Поэтому были нажаты две кнопки «Пуск!» Через 5 секунд пришел из центра ответ: «Цель наша». Но было уже поздно. Одна ракета вошла в живот самолёта, другая в хвост. Потом ребята, сидевшие перед штабом в курилке и наблюдавшие эту картину, вспоминали. Над полосой летел на высоте круга самолёт ИЛ-28. Один товарищ вдруг произнёс:
- Вот бы сейчас ракета!
И откуда ни возьмись, появилась ракета, да ещё потом и вторая. Самолёт с левым креном вошёл в землю. Появился гриб чёрного дыма. Начали рваться снаряды. Из пустыни со всех сторон бежали, вдруг возникшие ни откуда, люди. Ехал по взлётной полосе «бобик»  с командованием аэродрома. Но из-за взрывов снарядов подъехать близко к горевшему самолёту не было возможности. Они постояли-постояли, «Бог дал, бог взял». И уехали, не разбирая обломки и не вытащив экипаж из самолёта. Так хвост этого самолёта и проторчал до конца моей командировки. С виновными не разбирались по законам военного времени. Ещё один случай. Прибывшие советские ракетчики расставили на территории Египта две лини обороны этих комплексов. Евреи, как обычно, направили 8 фантомов на территорию Египта, ни чего не подоз-ревая. Возник бой между Фантомами и ракетчиками. Победителями вышли наши ракетчики, сбив 7 Фантомом. Они уничтожили одну пусковую установку. При этом погибло четыре наши ракетчика. Оставшийся Фантом благополучно приземлился на своём аэродроме. После этого и произошло перемирие между арабами и израильтянами. Это уже было при другом Президенте Египта, при Анваре Саадате. А Гамаль Абдель Насера убили. Этот печальный случай я пережил в Каире. Мы все советские специалисты поначалу думали всё, нам конец. Но на счастье ошиблись. Население страны относилось к нам очень доброжелательно. Нас не тронули. После этого перемирия через год советская база прекратила своё существование. Правительство Саадата пошло по пути дружбы с американцами. Наши специалисты были возвращены в Советский Союз. Дружба с Египтом кончилась.

В 71 году к нам не аэродром Каир-Вест прибыли четыре самолёта МИГ-25р с лётчиками из Владимировки во главе с полковником Бежевец. Быстренько их собрали и повели разведывательные полёты прямо над Из-раилем. В этот день у нас ТУ-16-ых был день предварительной подготовки. Она обычно длилась до 12.30. После этого весь личный состав эскадрильи прекращал всяческую работу и убывал на обед. После обеда первый автобус по мере заполнения людьми самостоятельно отправлялся в Каир для отдыха. По-приезду домой радио Израиля, а оно говорило на русском языке для русских, передало: «Со стороны Египта на территорию Израиля пересекли две цели. По ним были открыты пуски ракет и подняты истребители. Но цели оказались не досягаемы». Великая гордость нас обуяла за нашу авиацию! Так мы из уст израильтян узнали о полётах наших сверхзвуковых истребителей МИГ-25. На следующий день лётчики истребители рассказывали.
- Летишь, по сторонам вертишь головой. Видишь пуск ракеты, даёшь РУД (рычаг управления двигателем) на максимум и уходишь от этой ракеты. С истребителями аналогичный случай. Высота 20 километров, фантомы туда не забирались.

Было полное наше превосходство в воздухе. В общем МИГ-25-ые над территорией Израиля летали безнаказанно и очень чёткие фотографии привозили.


                Служба в Каире.

 Был запланирован полёт на разведку какого-то американского авиа-носца с вылетом под вечер в район «сапога» Италии. Командиром был капитан Шакиров. Ведущим – майор Новохатский. Как обычно сначала взлетел самолёт ведущего. За ним через минуту мы взлетели. После взлёта собрались в пару и взяли курс на беговую черту Средиземного моря, на полуостров Рас-эль-Кенайс. Начало темнеть, мы включили бортовые огни АНО. У ведущего был отказ, бортовые огни не горели. Мы связались с ведущим, доложили, что бортовые его огни не горят. Ну не прекращать же из-за этого задание. Ведущий принимает решение нам выйти вперёд, а он пойдёт ведомым. Сказано сделано. Через некоторое время голос переводчика:
- Командир, слева самолёт. Ну, мы, весь экипаж смотрим налево, ищем самолёт и не находим. Я глянул вправо назад. Там на своём месте шёл Новохатский. Я переспросил: 
- Слева или справа? Это – говорю – наш ведущий перешёл в ведомые. 
Он долго думал, видно спросонья. Потом ответил:
- Ну да. Я не знал этого.
Видно, он приспал в то время. В общем разобрались. Пошли дальше. Только упокоились, голос радиста:
- Командир, горит левая плоскость!
Все в недоумении. Начали смотреть. Оказалось, переводчик кленом нечаянно включил выключатель фары подсветки ночной заправки топливом, расположенной  в удобном месте левого борта. Снова в экипаже встряска. Ладно, переводчик, сидевший на месте КОУ (командир огневых установок) выключил выключатель фары. Свет потух. Снова была неприятность, слегка всполошившая экипаж.

Выходим на береговую черту, появилась мощная облачность. Фонарь изредка освещался фиолетовыми змейками, это электричество в миллионы вольт бродили по остеклению кабины. Благо по закону физики это электричество не могло пробраться внутрь. Оно всегда бродит только по поверхности. Да ещё временами освещали вспышки молний. Но экипаж был привыкший к таким картинкам. Летим дальше. Подходим к Италии, штурман обнаружил засветки кораблей авианосной группировки американцев. Мы пошли на снижение до высоты 300 метров ночью. Днём мы снижались  до 50 метров. Так как мы шли в паре ночью с отказом у ведомого АНО, приходилось по внешней связи для информации ведомому сообщать высоту. Полёт происходил при малой видимости. Нам пересекали путь фантомы, поднявшиеся с палубы авианосца, с парой огней сверху фюзеляжа.  Покружив над ордером и сфотографировав электронную обстановку, стали возвращаться. Перевели РУД на режим набора высоты  и начали набирать эшелон возврата на свой аэродром. И тут голос командира:
- Экипаж, спокойно! Горит правый двигатель!
Я вскинул взгляд вверх, где находился топливный щиток. Действи-тельно горела красная лампочка, сигнализирующая о пожаре правого двигателя. Мы срочно уменьшили обороты правого. Я по инструкции выключил и включил АЗС пожарной системы. Загорелась зелёная лампочка, сигнализирующая о прекращении пожара и включении второй пары баллонов. Этому двигателю мы увеличили обороты немного, но не до оборотов набора. Мало ли что? Бережёного бог бережёт. Скорость подъёма снизилась. Самолет медленно набирал высоту. Очень не хотелось оказаться в воде. Центр Средиземного моря, ни одного нашего корабля. Только американские. Так мы добрались до своего аэродрома в Каире. Наутро был доклад от технического состава: «Прогар камеры сгорания». Да. Бог миловал.

Ещё один случай. Возвращались с задания ночью. Ведущим был полковник Мирошниченко, командир полка. Он сходу сел. Мы же отстали для увеличения дистанции для безопасности при посадке. Заходили на посадку с курсом, где отсутствовал дальний привод. Майор Галькин, штурман корабля, говорит второму штурману старшему лейтенанту Ляховенко:
- Давай заводи экипаж на посадку, тренируйся.
- Понял.
И начал выполнять просьбу штурмана. Прошли фонари на земле, которые были расположены в районе четвёртого разворота. Я знал ночную ориентировку. Штурман:
- Витёк, может пора довернуть на посадочный курс?
- Рано! - Ответил второй штурман.
Когда уже увидели пирамиды, расположенные в Каире, он дал команду разворота на посадочный курс. Но было поздно. Пришлось довернуть на курс под 90 градусов к посадочному курсу, чтобы выйти на аэродром. При проходе полосы вдруг появилась болтанка, да такая сильная! Глянул на небо, звёзды, а болтает, как в облаках. И с каждой минутой она всё сильней и сильней. Штурман даёт команду, разворот на противоположный посадочному курсу, что бы повторно выполнить заход. Мы вводим в разворот. Болтанка увеличивается. Да такая сильная, что штурвалом приходилось управлять от упора и до упора  в борьбе с болтанкой. Корма спрашивает:
- Что такое, командир?
А мы не можем даже нажать кнопку СПУ, боремся с болтанкой только по авиагоризонту. Руководитель полётов говорит:
- Вам пора выполнять третий разворот.
А мы не можем даже ответить руководителю. И с креном 5 градусов выполняем разворот. Получилось одним разворотом третий и четвёртый. Заняли посадочный курс. Пора снижаться. Начали. А болтанка всё сильней. Высота двести метров, а полосы ещё не видно. Я говорю:
- Командир, может набор?
Даём обороты. Пошли в набор. 300 метров. И тут открывается полоса. Мы двигатели сразу поставили на малый газ. Самолёт начал снижение. Будет с перелётом. Но нам это «до лампочки», лишь бы сесть. Сели плавно посередине полосы. Тормоза. И не выкатились. Зарулили на стоянку. Вылезли из самолёта, поехали в столовую на ужин. После ужина поехали домой. На следующий день переводчик  отсутствовал на службе. Отсутствовал и последующий день. В первый перелёт в Союз на регламентные работы он полетел в качестве переводчика. Когда самолёт вернулся с регламентных работ, переводчик был уже другой. Вот насколько перепугался, что в дальнейшем отказался летать. Но это его личное дело.      

Дальнейшая служба моя проходила в Крыму в п. Октябрьское. Там взлётно-посадочную полосу в 73-ем году построили более мощную. Я снова попал в экипаж командира отряда к майору Бубнову. Он начал меня возить с командирского кресла. Я выполнил программу переучивания на командира. А врио командира эскадрильи в это время был подполковник Колясников. В Египте он был моим командиром. Приноровился заходить в гости. Приходилось выставлять бутылку, потом и вторую. Короче любил он это дело. Приходилось провожать его на бровях домой. В дальнейшем я при его появлении на горизонте через балкон уходил на волейбольную площадку. И в гости уже принимал наш второй штурман капитан Каширин. Провожал уже командира домой он. Ну, все понял мой командир и затаил  злобу. Уже в Крыму он это мне вспомнил. Состоялся командирский совет, кого ставить командиром. Я, вроде бы, был готовый командир, но Колясников вспомнил Каир и предложил другую кандидатуру. Им оказался старший лейтенант Булгаков. А я так и остался праваком. Т. Булгаков стал командиром Ту-16. В дальнейшем он перевёлся на другой флот, в Кипелово Вологодской области на самолет ТУ-95 . Дослужился до подполковника.

Я хочу повествовать о том вещем сне, что приснился мне на втором курсе училища. Когда я встретил мою жену, и мы подали заявление, моя мать была этому против. Она знала не добрую весть про неё, как женщину лёгкого поведения. Я думал, что  встретив меня, она по-другому будет себя вести, то есть любить меня всю оставшуюся жизнь. Но я оказался далеко не прав. Ещё не прошло и месяца после моего приезда из училища, как между нами произошёл серьёзный разговор. Она предложила мне свободную жизнь. Я, конечно, отказался. Я был не так воспитан. Но этот разговор не произвёл на меня никакого впечатления. После убытия меня в Египет, она тоже готовилась прилететь в Каир. В мае месяце пришла телеграмма прибывающих жён военнослужащих. Она была в этом списке. Я прибыл, как все, к самолёту, привезших наших жён. Я внимательно смотрел на выходящих женщин. Моей жены не оказалось. Я обратился к командованию, в чем дело. Но в ответ не услышал ни чего вразумительного. Пообещали в другой раз. Ну ладно. Я им поверил. И действительно она прилетела с сыном следующим рейсом месяца через два-три. Потом по возвращению в Союз произошёл разговор с её отцом, т.е с тестем. Он мне говорил, что она, взяв грудного сына, вылетела в Москву для отправки в Египет в мае месяце… И тогда я понял, что в Москве она по неизвестной причине задержалась. А потом я догадался, по какой. В Египте я стал замечать за ней, что она мне не верна. Я на службе, она находила время немного изменять. И изменяла она одному истребителю МИГ-25-тых. В один прекрасный день, то есть вечер, все возвращались с кинофильма домой. А жили эти лётчики вместе с нами. Я перехватил этого лётчика и высказал ему, что он разрушает семью. В разговор вмешался его командир полка полковник Бежевец. Он был, конечно, не на моей стороне. На следующий день мне устроил проволочку наш замполит подполковник. Он сказал, что я поступаю не правильно. Если ещё раз будет замечено, то меня отправят в Союз со всеми последствиями: из армии и из партии выгонят. Отправка на родину считалось для нас очень громким наказанием. Я решил больше не встревать.

После возвращения из-за границы наша жизнь вообще разладилась. Жили мы поначалу в гостинице. Новый Год справляли напротив у соседей. Моя жена всё время куда-то пропадает на некоторое время, потом. Как ни в чём не бывало, снова появляется. После праздника мы легли поспать. Я обнаружил, на жене нет трусов. Я тогда догадался, куда она пропадала. Был на этом празднике один молодой лейтенант с метеослужбы. Некий Вячеслав Агапов. Она-то с ним и исчезала. Туалет у нас был общий. Вот туда-то они и исчезали. Ну, а что на ней не оказалось трусов, можно догадаться, для чего. Состоялся серьёзный разговор. Ни чего так и не решили.

Через месяц прихожу со службы, жены дома нет. Я на машину и поехал в садик, куда ходил наш сын Анатолий. Воспитательница сказала:
- Его забрала Ваша жена.
Я поехал к её начальнице. Она работала в доме пионеров. Начальница мне сказала:
- Она уехала с каким-то молодым офицером. Куда не сказала.
Я понял,  кого она имела в виду. Мне ни чего не оставалось, как по-ехать домой. Дома я присмотрелся: из вещей для сына ни чего не взято, хотя на дворе была ещё зима в разгаре, был февраль месяц. Даже документы не взяла. Взяла только все золотые украшения. А их было довольно-таки много. Из Каира она привезла этого добра огого сколько. Перстни на все пальцы, на уши вещей пять и все из золота, кулоны на шею штук пять. Да ещё полупорнографические карты. Да, ещё мою месячную зарплату. Всё. Вечером я поехал на вокзал, там обсмотрел всё, потом в аэропорт. Нигде её не нашёл. Немного расстроился и поехал домой уже вечером. У меня кончилось курево. А работал ещё ресторан. В советское время все рестораны работали до 23-ёх часов. А было как раз 23. Я зашёл в него. Официантки зашипели:
- Всё, мы закрыты.
- Мне только курить купить.
- Только «Казбек» можем предложить.
- Хорошо, давайте пачку. И что-нибудь выпить.
Они мне дали пачку папирос и бутылку 0,75 креплёного вина. Я вышел из ресторана и сел в машину. Отпил из горла глоток, закурил и поехал по направлению к дому. Ещё месяц назад я познакомился с двумя дамами. Они были молоды и при фигуре. Я, как раз, с женой куда-то ездил. Она вышла из машины и зашла к кому то. В это время проходили эти дамы. Я их подозвал и предложил им поехать куда-нибудь покататься. Я им сказал:
- Сейчас жену отвезу и подъеду.
- Они согласились.
Выходит жена, я её отвожу в гостиницу. А сам поехал этих женщин катать. У меня в багажнике завалялась бутылка сухого. Подъезжаю, они ждут. Сел и мы поехали.  Я им предложил выпить, они снова согласились. Мы подъехали к лесопосадке и в машине употребили эту бутылку с беседой ни о чем. После этого я развёз их каждую до дома. Так я с ними познакомился.

В этот раз путь мой до дома лежал по той улице, где жила одна из этих дам. Уже её дом позади и вдруг она в сопровождении какого-то хахаля. Я тормознул и зову их в машину:
- На улице холодно, а у меня в машине тепло. Залезайте.
Они сели ко мне в машину. Парнем оказался наш офицер, второй штурман старший лейтенант Сидельников. Он был высокого роста и вес килограмм сто, не меньше. Мы поехали. Я предложил поехать к её подружке, что мы познакомились до этого. В дороге я предложил парню выпить. Он не отказался. Я вынул из кармана двери бутылку и сунул ему в руки. Слышу сзади буль-буль-буль и бряк на пол. Я так понял, что он всю бутылку из горла оприходовал и мне ни глоточка не оставил. Ого, думаю, приличия в нём ни сколько не осталось. Мы подъехали к дому подружки, дама вышла из машины и пошла звать свою подружку. Её звали Татьяна, что сидела у меня в машине и пошла звать. Другую звали Наташа. Приходит Таня и говорит:
- Её нет дома.
Ну что сказать. Поехали домой. Пока ехали, парня развезло в хлам на заднем месте. Подъезжаем к её дому, я ей говорю:
- Меня подождешь, пока я его в гостиницу отвезу.
- Подожду.
Я захлопнул дверь машины и надавил газ. Моя двадцатьчетвёрка по-слушно рванула вперёд. Я подъехал к гостинице, взвалил эти сто килограммов на плечи и понёс его на четвертый этаж. Занёс в комнату. Спрашиваю:
- Ваш?
- Наш.
Я его сбрасываю с плеч на кровать. И помчался вниз в машину. Приехал, ждёт. Села ко мне в машину. С тех пор мы живем с ней уже с 73-его года. В октябре подали заявление в ЗАГС. Нажили двух дочерей. С той женой успели развестись. Она потом объявилась. Просила выслать её вещи. Я выслал вещи только сына. Написал ей лишь:
- За своими вещами приедешь сама, ни чего с тобой не случится.
 Приехала в мае. Подала заявление на развод. В это время ко мне приехала мать из Нижнего Новгорода. Мы с ней пришли на суд, а жена не пришла. Развели без неё. Она в марте вызвала меня и требовала деньги, которые оставались на книжке. Я их быстренько снял и купил на них кинокамеру, ту, которую я брал в полет на практический пуск ракеты. Да ещё аппаратуру, кинопроектор со звуком. Я ей напомнил в нашей беседе:
- Ты же забрала всё золото. Неужели у тебя совести ни грамма не осталось?
Попросила только дать ей на дорогу 30 рублей. Я дал ей 50 рублей:
- Купишь билет, если у твоего не хватает денег. На остатки купишь веник и привяжешь к последнему вагону, что бы следы твои не остались.
 
Сыну было на то время четыре года. Он с раннего детства дрожал при виде какой-нибудь машины. Любил он их. Ну и мне, как отцу, необходимо было как-то общаться. Я пришёл к дому, где они по приезду в то время жили. Она вышла. Я попросил её повидаться с сыном. Она развела истерику.
- Никогда больше не приходи! Не нужен ты нам!
С криком, с воплем. Соседи даже обратили на это внимание. Я ушёл. Не стал сопротивляться. На следующий день встретил её и попросил её ещё раз повидаться с сыном. На этот раз она разрешила, но сказала, чтобы я был без машины. Я согласился. На следующий день я пришёл, она его вывела и отпустила со мной. Мы пошли по пустынной улице. Там, в конце был продовольственный магазин. Мы зашли в него. Я ему чего-то всего накупил, и мы пошли в обратную сторону к его дому. Перед калиткой он мне говорит:
- Пойдем, я покажу тебе другого папу.
Очень приятно. Я сказал:
- Сынок, я уже на работу опаздываю. Давай в другой раз.
Я удалился. Сел в машину и отправился на службу. По приезду в полк, я зашёл в столовую, пообедал. Первый час у нас была физподготовка, пока плановую таблицу сочиняли.  Был у нас футбол. Тут подходит матрос с вопросом:
- Старший лейтенант Торопов? Вас вызывает в кабинет замполит полка.
Я оделся и пошёл к замполиту. Захожу, а там сидит вся в слезах моя жена. Наговорила она всякого замполиту. Я только и мог сказать ему:
- Вы верите этой незнакомой даме, а мне, вашему подчинённому нет? Как же вы собираетесь со мной служить?
Ещё она наговорила на моего друга, лейтенанта Соловьёва, метеоролога. Что он вроде бы пьянствует и дурно на меня влияет. В свою очередь я сказал замполиту, что когда мы вместе, мы и грамма не берём в рот! Он очень любил мою 24-ку. И очень часто её водил по моему разрешению. В конце концов, она со слезами говорила замполиту, что бы я не подходил к своему сыну. На что он ей:
- Как же это? Ведь он его отец?
Но она на это ни чего не ответила.


              Переучивание на новый тип самолётов. 
    
В начале 74 года наш полк получил команду на переучивание на новый самолёт ТУ-22М2 в г. Николаев. Меня определили правым лётчиком к командиру эскадрильи п/п-ку Задираке В.Е. 8-го марта вес личный состав полка был перевезён в г.Николаев для теоретического переучивания. Изучали матчасть нового сверхзвукового ракетоносца до мая месяца. В июне нас 5 экипажей оставили для обучения практическим полётам. Вывозили нас инструктора Николаевского центра переучивания.   После окончания полётов  мы все вернулись в Октябрьское. С нами поехали в Крым два Николаевских инструктора.  Началась боевая служба. В 75-ом году экипаж командира 1-ой эскадрильи п/п-ка Задирака, я - помощник командира корабля, майор Купцов - штурман, капитан Хисматов – оператор, выполнили первый практический пуск в авиации ВМФ Х-22 крылатой ракеты по морской цели в Каспийском море. Этот пуск отмечен в музее в доме офицеров. С задачей справились на отлично. Так нам сказали люди, контролировавшие наш пуск. Ни чего не остаётся, как поверить. В процессе подготовки к этому пуску бортовых средств объективного контроля, что бы была какая-то видеозапись, не было. При-шлось мне взять в полёт свою личную кинокамеру с разрешения, конечно, командования. Фотографировать и снимать на кинокамеру, было в виду общей секретности, запрещено. В этом вопросе было очень строго со стороны особого отдела. Но опытные авиационные специалисты не подсказали мне, какую выдержку и диафрагму необходимо выставить. По прилёту я отдал плёнку полковым специалистам проявлять. Плёнка вся оказалась засвеченной. Я не учёл высоту полёта. А на высоте 10 километров очень большая освещённость. Поэтому и произошла засветка плёнки. Увы!


                Продолжение службы.

В 75 году в Крыму было полное солнечное затмение, начавшееся часов в десять. Был солнечный день, и были дневные полёты. На время затмения были прекращены полёты: вдруг чего, вот тебе и пожалуйста! Это русская логика. Но было так необычно! Среди белого дня вдруг потемнело, и на небе появились звёзды. Длилось это природное явление сколько положено. Потом солнце выглянуло из-за луны и всё вокруг стало светло, звёзды исчезли. На это время летный состав полка вышел из самолётов и разместился на не убранных бетонных плитах строителями перед центральной заправочной стоянкой самолётов. Речь, конечно, шла о космосе. Незнания лётчиков о положении развития космических программ России и Америки меня поразило. Они говорили, что американцы запустили человека на Луну. А вот о тонкостях этой программы их познания были очень и очень скудными. Они полагали, что был один космический корабль с высадкой всего лишь одного астронавта на Луну с выходом на её поверхность. Но они глубоко ошибались. Когда я сказал, что на Луну было отправлено семь космических кораблей с выходом толи 14 человек, толи 12, они заржали и стали показывать на меня пальцем (и у виска тоже). Я знал, что в одном запуске произошла неисправность, а вот была или нет сама посадка, я был в этом не уверен. И даже мой самый лучший друг назвал число два. Как оказалось, Апполон-13 не производил высадку на Луну человека  из-за неисправности, а вернулся назад на Землю и удачно приземлился. В общем, на Луне побывало 12 человек. Я оказался, почти, прав. Мы даже сыграли пари с майором Лемешко. А разнимал нас капитан Кузнецов. Он потом стал командиром полка. Майор говорил, что на Луне был один человек, я же – что 12. Пари состоялось на следующих условиях. Если буду прав я, то он ставит бутылку коньяку, если он, то я ставлю ящик коньяку. Просто я был уверен в моей правоте на 120 %, просто я по советским газетам следил за американским экспериментом Апполон Земля-Луна-Земля. А он просто из-за своих крутых амбиций. По приезду домой я нашёл журнал, где был упомянут Апполон-17.  Я показал его аппоненту, но он не посчитал это доказательством. Ладно. При посещении квартиры моего друга я обнаружил у него энциклопедию, где было упомянуты все астронавты, посещавшие Луну. Друг мне не доверил энциклопедию, Пришлось от руки всех выписать. Аппонент снова не посчитал это доказательством. Я начал опрашивать население. Опрашивал с высшим образованием и без него,  мужчин и женщин, знакомых и не знакомых, с возрастом и без возраста. Опросил порядка ста человек и ни один больше одного человека, побывавшего на Луне, не дал. А некоторые даже говорили ни одного! Хотя в нашей прессе в газетах «Павда» и «Известия» регулярно это всё освещалось. Правда, на лицевой странице это освещалось при первой высадке. Все остальные освещались на последней странице. Хотя и по радио это всё освещалось. Ну, наварное, это всё так выглядело, что просто их это не интересовало. А меня очень интересовало. Я в то время выписывал технический журнал «Земля и вселенная». Я пишу в редакцию письмо с просьбой написать о программе Апполон Земля-Луна-Земля, описав ситуацию происшедшую со мной. Через время пришёл из редакции ответ: «Да, на Луне было 12 человек. Об этой программе было описано в таком-то номере нашего журнала». Поднять эту статью я не смог по причине отсутствия этого номера. В то время я ещё был в Египте и журнал этот я не выписывал. Но я этот ответ принёс в полк и показал его своему аппоненту. Он посмотрел, улыбнулся и ни чего не сказал. Спор наш так и повис в воздухе. И ни какой бутыли я не видел. Да не в бутылке совсем было дело, а в настоящей правде. А кому нужна была в то время, да ещё и в армии, правда? А я был экземпляром, фанатически любящим правду. Именно эта любовь и навредила мне в продвижении по службе. Кто обычно продвигается по службе? А в основном подонки, на чём свет стоит. Ни один порядочный человек не достиг определённых величин. А дальше подполковника или полковника редкий человек достигал.  Просто было негласное табу на это. Людей, кто умел красиво говорить, того и ждала головокружительная карьера.

Так пролетав командиром эскадрильи п/п-к Задирака года два, он пошёл с повышением. Стал заместителем командира полка по боевой подготовке. А командиром эскадрильи назначили командира отряда, майора Воробьёва Юрия Васильевича. Я остался правым лётчиком у него. Он начал меня готовить на командира корабля. Я выполнил программу переучивания. В один день он планирует мне два контрольных полёта по кругу и два самостоятельных. Что бы потом назначить меня командиром ТУ-22 М. Выполнили два контрольных без замечания. Он говорит:
- Давай завтра ещё два контрольных выполним, и ты вылетишь.
Я не понял причину задержки. Но спорить не стал.
- Есть, - только и хватило у меня сил ответить командиру.
А по приезду в полк, вышел приказ командира полка об отпуске эки-пажа подполковника Воробьёва. Когда собрались вместе командир полка, его два зама и комэска Воробьёв, я к командиру полка подошёл и говорю: 
- Командир, может мне в отпуск не идти? Я уже вот-вот командир ко-рабля. Осталось только вылететь самостоятельно. Сегодня был запланирован, но почему то подполковник Воробьёв не выпустил. Сказал на следующий раз.
- Отпуск дан всему экипажу, вот и иди. Когда ещё тебе выпадет летом идти в отпуск? И командир твой в отпуске. Кто тебя выпускать то будет?
- А что, трудно приказом определить другого инструктора?
- Ты иди в отпуск, а я, как командир полка, обещаю тебе, что ты бу-дешь командиром!
- Есть, товарищ полковник!
И мне ничего не оставалось, как исполнить его приказ.

И пошёл в отпуск со всем экипажем. Пока я гулял в отпуске, мимо меня командирами стали шесть человек. А ещё вышла директива командования, командирами в полках на ТУ-22м не назначать, только через учебный центр в городе Николаеве. По приходу из отпуска мне доложили эту новость. Я не стал посещать командира полка, знал, что это бесполезно. А потом, через некоторое время подходит комэска подполковник Воробьёв и шёпотом говорит мне:
- Тебя переводят в управление в экипаж к подполковнику Задираке.
А это считалось конец моей лётной карьере: летать мне вечно права-ком. Такое положение было только в нашем полку. Праваки командования полка так и назывались «карманные правые лётчики». Так я стал карманным лётчиком. А что. Здесь мне служба нравилась. Ни каких партсобраний, ни каких этих тупых политзанятий, и предварительная подготовка была только доведением плановой таблицы. Красота! Однажды прилетает к нам бывший наш командир полка генерал-майор Зверев Юрий Петрович. Садится на место моего командира Задираки, и выполняем зону ночью. А я знал не понаслышке, кто какой лётчик всего полка. На раннем освоении самолёта ТУ-22М2 группы средств объективного контроля не существовало вовсе. Существовал только контроль высоты, скорости и перегрузки. Лётный состав интересовала только перегрузка на посадке, расчёт и профиль посадки, которые контролировались помощником руководителя полётов, размещавшегося в точке выравнивания и съёмкой кинокамеры. Каждую предварительную подготовку лётный состав приглашался для просмотра своих посадок. Я моя задача была продешифрировать пленку К3-63. Для этого существовал специальный прибор дешифратор. Поэтому я и знал каждого лётчика на посадке. Нормально садились лётчики Задирака, Воробьёв, Тхоржевский, ну и основная масса лётчиков тоже садилась на оценку «хорошо». А расклад был следующий. 1-1,2 – отл.; 1,3 – 1,8 – хор; 1,9 – 2, 1 удов. Выше 2,1 считалось предпосылка к летному происшествию. При этом самолёт осматривался на предмет образовавшихся трещин. Если такие не обнаруживались, самолет допускался до дальнейших полетов. А вот назову наших «Камикадзе». Первым в этом списке стоял именно т. Зверев. Он редко укладывался в оценку удов., но в основном перегрузки на посадке были 2,1, а один раз даже 3,6.  Хоть он и был когда то командиром нашего полка. Но на посадке он был слабоват. Я об этом знал и стал на посадке очень внимательным. Смотрю, он пытается выровнять на высоте метров десять. А это нам всем каюк! Я перехватил управление и притер к полосе беззвучно. Он это понял.  После посадки необходимо выдерживать ногами направление побега. Этим должен заниматься командир экипажа. Он же повернул голову на меня, и весь пробег пришлось выдерживать направление мне. После заруливания на стоянку, он вылез из самолёта и, ни чего не сказав мне, уехал. Проходит месяц, может два, подходит матрос и спрашивает:
- Вы старший лейтенант Торопов?
- Да, я.
- Вас вызывает в домик командующего генерал-майор Зверев.
- Хорошо,  - говорю.
Я вспомнил, что ему я не написал полётный лист. Быстренько зашёл в управление полка, написал полетный лист и сунул его в планшет. Пошёл на доклад в домик командующего.  Зашёл, представился и достаю полётный лист. Он говорит:
- Полётный потом. Ты мне скажи, как здоровье?
- Прекрасное!
- Летать сколько собираешься?
- Пока руки штурвал держат!
- А командиром хочешь?
- Так точно, товарищ генерал!
- Только на ТУ-16.
- А по мне хоть на табуретке!
- Тогда собирайся в Николаев, там на командира переучишься.
- Есть, собираться в Николаев!
 Так я оказался в Николаеве во второй раз. Мне было тогда уже 33. Возраст Иисуса Христа! Мне давали 25, но я говорил:
- Не угадали – 26!

 Через полгода полностью закончил переучивание. Мне выдали корочки, подтверждающие должность командира корабля. И это через 10 лет после окончания училища. Приехал в полк, началась программа боевой подготовки по курсу. Дошли до программы полётов с ракетой. В Николаеве был полёт с ракетой, но только контрольный с инструктором. Врио командира эскадрильи п/п-к Колясников сразу мне планирует два самостоятельных полёта по маршруту с ракетой. Я подготовился основательно. Прошёл на предварительной подготовке контроль готовности. На следующий день полёты с утра. Мне под крыло подвесили ракету. Я запросил запуск. Вылудил на взлётную полосу, дал максимальные обороты, запросил взлёт. Мне его дали, я взлетел и пошёл по маршруту с двумя тактическими пусками крылатой ракеты. Выполнив задание, возвратился на аэродром. Посадка была выполнена на отлично, и перегрузка, и расчёт, и профиль посадки. Зарулил. Самолет техники заправили, и я выполнил второй полет. Дело было к обеду. В воздухе появилась ветровая лёгкая болтанка. На посадочном курсе самолёт слегка болтало.  Ну, для меня болтанка не была помехой. При пролёте дальнего привода помощник руководителя посадки болтанул в эфир:
- Что-то у него скорость мала.
 А это означало проверку этой скорости. Ну, прибыл я на ЗВС, где дешифрировали плёнку МСРП. Там было зафиксировано, что скорость на дальнем приводе была на пять километров меньше положенной с ракетой. Оформили предпосылку. Проходит месяц. Приезжает комдив генерал Житенёв. И к нам в третью эскадрилью Ту-16. Спрашивает.
- Кто последний совершил предпосылку к лётному происшествию?
Ну, я и поднялся. Он спрашивает:
- Какая перегрузка на посадке?
- 1,2.
- А расчёт?
-250!
- А профиль посадки?
Я говорю:
- Профиль нормальный! Можете посмотреть!
- Так, а в чём твоя предпосылка?
- А я не оформлял её, спросите у тех, кто оформлял.
- Так, идём в кабинет комэски и предъяви  летную книжку, там, где у тебя контрольные полёты с ракетой и допуск.
Я взял лётную книжку и предъявил её ему. Он не нашёл этого. А и не было ни каких контрольных полётов и допуска. Очевидно, все прошляпили это. И я, и комэска! Он назначает на следующие полёты два контрольных по кругу с ракетой с собой.

  Приезжает и мы с ним выполнили. Он пишет допуск, и на этом этот инцидент заканчивается. Только отругал меня, что ботики грязные. А как же? Если нас возили в скотовозке от остановки до аэродрома, набитую военными, как в бочке селёдку. Отсюда и пообступали обувь.

Следующий инцидент с ним же. Приезжает контролировать меня по минимуму погоды. Я ему доложил:
- Капитан Торопов готов к полёту!
Он смотрит на мои ботинки, а они снова пообступаны. Он, естественно вскипел. Сели в самолёт. Запустили. Вырулили на взлётную полосу. Даю обороты максимум. Запрашиваю на взлёт. Вдруг слышу, обороты падают. Это он убрал газ и говорит мне:
- Что ты ещё не выполнил?
Ну, я ему и отвечаю:
- Нужно при выключенном  управлении передней стойкой от штур-вальчика прорулить по полосе с помощью ног.
- Так прорули!
Я выполнил это. Но этим ни кто и никогда не занимался: хоть в Николаеве, хоть здесь, в полку. Но инструкция есть инструкция! Прорулил, зажал тормоза, дал обороты максимум, запросил взлёт. РП дал мне взлёт. Я отпустил тормоза, самолёт начал разбег. Оторвались, начали набирать высоту. На 30 метрах высоты он закрывает меня шторкой, что категорически при полётах при минимуме погоды запрещено. Но комдив же! Против не попрёшь! На 150 м вошли в облака. Минимум стоял жёсткий. Я не боялся минимума. Заходим на посадку. На посадочном курсе на 2-ом канале руководитель слепой посадки командовал:
- На курсе, на глиссаде!   
И так до выхода из облаков. Прошли ближний. Подходим к полосе. Он меня спрашивает:
- Что, полосу не видишь?
Хоть я и подглядывал из-за шторки, но всё-таки метров 10 влево уклонился.  Он поэтому и спросил. Я ему говорю:
- Не вижу!
- Почему?
- Шторку – говорю – откройте.
 Он с перепугу, что забыл меня открыть, как рванёт за ручку открытия шторки. Всё оборвал. Сели нормально. Проруливали мимо КДП, он выскочил. Я должен был ещё два круга с контролирующим сделать два контрольных. А рулить без правого запрещалось. На предварительном старте открывается люк, и в кабину залезает не знакомый лётчик. Ну, я думал правак комдива. Запросил через полосу, мне разрешили. Там за полосой была наша стоянка Ту-16. Пока он пристёгивался, я уже пересекал осевую бетонки. Подсоединился ларингами и как заорёт:
- Кудаааа!
- На заправку!
Он осёкся и замолчал. Нас встретил инженер аэ. Я вышел, спросил инженера:
- Кто там у меня справа сидит?
- Кто, кто! Инспектор авиации полковник Фёдоров!!!
Вах! А я ему чуть не нагрубил. Короче заправили. Сел, запустили. Вырулили на полосу. Взлетели. Минимум как стоял, так и стоит. Заходим на посадку. Руководитель РСП:
- Удаление 14. Слева 200.
Я взят упреждение на ветер. Он тянул влево. На посадочном курсе медленно стали приближаться к осевой. Но ему показалось, что очень мед-ленно. И, главное, штурвалом намекает, чтобы подправил энергичнее. И, главное, не вправо, а влево! Перед дальним орёт:
- Ты слышишь?
Я ему:
- Так куда надо доворачивать-то? Влево или вправо?
Он когда понял свою ошибку, осёкся и замолчал.  Вот такие залипухи мне начальники выдали за один день! Но я им простил.

Потом у меня с начальством пошло разногласие. Как-то по тревоге планировали меня на Ту-16, регистрация удара на Каспии Ту-22м2. Шел за ними на почтительном расстоянии по плану. На даче указаний все начальники дали летному составу Т1-22м2 указания, а Ту-16-ым не дали. Я поднимаю руку:
- А Ту-16 что? Штурман полка и говорит:
- А вы не летите!
Я перекрестился. Прибыли на стоянку. 22-ые запускают, я тоже запросил запуск. Мне его дали. Ну, думаю, просто запустим и выключим. Запустили, запрашиваю вырулить, мне разрешают. Ну думаю, по полной отработка. Прорулим по полосе, и зарулим на стоянку. Вырулили на взлётную. Запрашиваю. Дают взлёт. Думаю полеты по кругам, пока 22-ые вернутся с Каспия. Огого! Взлетаем, дают отход! И выполняем полет на Каспий по подготовленному маршруту. На маршруте засветки. Но не высоко. У нас 9000 м. А 22-ые на 7 800. Они обходят засветки. А мы напрямую! Да ещё. Планировали после удара пролет цели 200 км, потом разворот домой. Но пришли изменения. Разворот сразу после удара. Это изменение привезли 22-ым на стоянку, а про меня забыли. Корче над Каспием в развороте наблюдаю какие-то самолёты визуально. Штурману говорю об этом. Он меня успокаивает:
- Это Сакские Ту-22р! Они тоже участвуют в учениях, но у них совсем другие эшелоны.
Ну, я и успокоился. Но всё равно душа болела. После посадки оказа-лось, что мы обогнали два Ту-22м2, и раньше их сели. Хотели на меня оформить предпосылку. Я заартачился.
- А вы мне дали изменения в маршруте? Я же вас спрашивал на указаниях. Вы что мне ответили? Не верите, послушайте запись на магнитофоне!
Они поняли, что не на того нарвались и промолчали.
 
И дугой случай. План был, врио комэски идет по маршруту. Я за ним в 20 минутах по тому же маршруту. Взлетели. Скорость по плану 550. На ИПМ чего-то отстали. А связь с ним была отвратительнейшая. Штурман рассчитал, что нам нужно держать скорость 600, что бы нагнать время. Занимаем 600! В конце маршрута мне правый докладывает:
- Справа на нашей высоте наблюдаю самолет.
Я только доложил руководителю:
- Удаление до КПМ 40, 3 600.
И тут слышу доклад ведущего:
- Удаление 40, 3 600.
Я сразу догадался. Мне РП даёт команду занять эшелон 3 300. Занял. Это всё происходило ночью. Зашли, сели. Нас оба экипажа на проверку. Оказалось, штурман первого самолёта ошибся с расчётами. Вместо уменьшить скорость, увеличил. Потом сообразил и наоборот гасил время уменьшением скорости. Даже допускал скорость ниже допустимой. Ну, нам хотя бы сообщил. Но нет. Молча всё это делал. Оформили предпосылку на него!

Ещё случай. Я пришёл из отпуска, положено восстанавливать технику пилотирования. Запланировали мне два полета за шторкой. А в нашу эскадрилью перевели с Ту-22м2 зам комэски. Он то мне и давал контрольные заходы ночью за шторкой. Взлетаем. Как положено, уборка шасси, высота 150 м уборка закрылков, скорость увеличивается, на скорости 370 РУД с максимального на номинальный. Чувствую. Самолёт не набирает скорость. Я обычно говорил:
- Скорость 370, убрать обороты.
В это время бросал взгляд на указатель скорости, а она была 340! Я машинально дал РУД на максимум. Они стояли не на максимуме. Тут руководитель вступился:
- Такой то, набирайте высоту!
 Я этому заму говорю:
- Отвечайте!
Короче выполнили мы все заходы, сели. Руководитель дает команду:
- Вам на ЗВС, продешифрировать взлёт! Вышли, направляемся на ЗВС. Майор Грязев, мой контролирующий, и говорит мне:
- Скажешь, что я тебя закрыл шторкой.

Я думаю, а причём здесь шторка? Он по привычке, как на ту-22м2 после отрыва снимают РУД с форсажа, и убрал РУД плавно, что я не слышал. Проверяющий так ему и сказал:
- Т. Майор, зачем вы убрали газ после взлёта?
  А он заладил:
- Я его шторкой закрыл.
Короче, на него оформили предпосылку к лётному происшествию. Больше он не летал. За это его отстранили от полётов.

Потом пришла разнарядка на должность зам командира дивизиона экранопланов майорская должность. Её до этого исполнял мой однокашник Виктор Чуркин с Донузлава. Сначала предложили комэскам. Ни кто не согласился. Потом предложили замкомэскам. Та же ситуация. И даже командиры отрядов отказались. Накинулись на меня. Я на машину и ну в Донузлав к своему однокашнику и земляку. Он мне и говорит:
- Тебе оно надо? Во первых это в Каспийске, там все надсмены. Классные отсутствуют, зарплата низкая. Вечно в командировке. И ладно бы в порядочной гостинице. 
А то в подвальном помещении. Да и вообще. Дождись пенсии и алес! Короче уговорил меня.

Как то на парковом дне вызывает меня по телефону начальник кадров в Севастополе:
- Ты собираешься на эту должность ехать?
- Нет!
- По какой причине?
- Майор Чуркин мой однокашник и земляк. Он сбежал с этой должности по известной причине. Он меня и убедил. Потом, я заканчивал лётное, а не морское. Не справлюсь с этой должностью.
- Ты в какой должности?
- Командир корабля.
- Вот и летайте всю жизнь в этой должности!
- Спасибо, т. полковник!

А потом я вспомнил, что мой друг Владимир Золотов работает у главного конструктора в КБ экранопланов. Он ещё при разработках судов на подводных крыльях там работал. Все марки этих судов изготавливал в действующих моделях. А кб это находилось на моей родине, в Горьковской области. В очередной отпуск мы с женой и заехали к нему. На то время у меня с моим начальством пошёл разлад не на шутку. Я ему и предлагаю. Возьми меня к себе в КБ на любую должность, хоть водителем. Он согласился, но при этом сказал, что бы я по возвращению в полк согласился на предложенную должность в Каспийск. Так ему легче будет забрать меня к себе.
- Ладно – говорю – так и сделаю! 

По приезду в полк зашёл в строевой отдел и говорю:
- Я согласен!
Меня спрашивают:
- На что согласен?
- Ну вы же предлагали мне должность в Каспийск?
- Эээ, дружок! Надо было ехать сразу! На эту должность мы уже отправили человека. Опоздал. 

Ладно, думаю. Разберёмся. А тут ещё пришла разнарядка перевода на Дальний Восток. На то время комэской был мой однокашник. Вызывает меня в кабинет. Спрашивает:
- Ты как на Дальний Восток? Пришла разнарядка по замене.
Я ему:
- Какой Дальний Восток? Дай мне хоть чемоданы поставить!
- Ну, хорошо! Иди в класс.
Я повернулся и ушёл.

Через некоторое время заходит в класс и спрашивает:
- Кто согласен ехать на Дальний Восток по замене в Монгохто из ко-мандиров кораблей?
Поднимается  один командир:
- Я согласен!
 Это оказался капитан Бодров. Я ему:
- Ты чё, Вовик?
А он:
- Так лучше по согласию, чем принудительно! Всё равно же упекут.

А при переводе положено пройти медкомиссию в госпитале. Отправ-ляют его и меня, ну как запасного на всякий случай. Поехали в Севастополь в военный госпиталь оба. Прошли медкомиссию и вернулись в полк. Но всё-таки не его отправили на Восток, а меня. Я к командующему на прием. А на то время командующим авиации Черноморского Флота стал наш командир дивизии Житенёв. Приехал в Севастополь к нему на приём. И спрашиваю:
- Т. г-л/л-нт, почему меня на Дальний Восток?
Он мне:
- Ни чего не могу поделать, документы уже в Москве. Да Вы не рас-страивайтесь, отслужите там положенное время и снова вернётесь в полк, мы вам должность сохраним. Бронируй квартиру и езжайте.
          - А у меня однокомнатная без удобств. Её?
- Вы что не получили? Приедете в полк и командиру скажете, что бы выдал вам квартиру, и езжайте.
- Есть т. г-л/л-т!

 По приезду в полк, командир меня спрашивает:
- Т. капитан, почему к командующему обращаетесь через голову?
- По личному вопросу имею право!
Он с досадой повернулся и пошёл. Я его останавливаю:
- Т. полковник, я не всё сказал. Он приказал выдать мне квартиру, а уж потом и отправлять меня на Дальний Восток. Если это не будет выполнено, то снова обратиться к нему!
Он нехотя подозвал начальника квартирной комиссии:
- Разберитесь с ним насчёт квартиры!
А на то время к сдаче готовился строящийся дом, но ещё не был готов. Но освободилось две квартиры в уже построенных. Одну квартиру двухкомнатную освободила вдова погибшего штурмана при авиационной катастрофе. Ей предложили квартиру в Симферополе. Она туда и переехала. Начальник квартирной комиссии п/п-к Кузнецов и предложил мне эти две. Я одну посмотрел и согласился, вторую даже и смотреть не стал. Но  эту квартиру он мне выдал с условием, что я в неё поселю своего штурмана по договору. Ну, я и согласился. А что мне было делать?
Думаю, хоть таким способом получить квартиру, а то всю жизнь маятся в однокомнатной  без удобств. По опыту знаю, что так мне просто квартиру не видать. Ведь была же возможность не однократно получить квартиру. Но это надо было быть особенным человеком, или лизуном, или заплатить, или вообще и не знаю кем! Но честному человеку на это не расчитывать.  Вот такой у нас в Октябрьском полку порядок!

Как то раз еду на службу на своей 24-ке. А был такой порядок, на остановке забрать личный состав, едущих в полк. Подсел ко мне наш доктор. Я ему и говорю:
- Что-то у меня со зрением. Временами появляется какая-то спиралька, слегка темнеет в глазах, минут через 20 пропадает и зрение восстанавливается.
- Ну, подойдёшь!
- Хорошо!
 Направляет меня снова в госпиталь, для отыскания причины. Врачи крутили, вертели, меня. Причины не нашли. Говорят, что это у меня где-то в путях от газа к головному мозгу воспаление нерва. А такой аппаратуры, что бы определить конкретно где, не было. Отпустили меня.



 А своему штурману и говорю:
- Валерик, тебе будут предлагать мою квартиру. Не соглашайся. Тебе, как штурману корабля, обязаны выдать свою отдельную! 
Он согласился. Но тут подъезжает подружка моей жены.
- Я слышала, вам дали двухкомнатную квартиру и вы уезжаете на Дальний Восток. Так можно я вшу квартиру заселю временно, пока вы не вернётесь? Обещаю её освободить по первому вашу требованию после воз-вращения! Клянусь.
Ну, я и повёлся от этих обещаний. Подружка детства жены всё-таки! Оформили, как положено, все документы. И в путь.

 Мы с женой и дочерью, во втором классе, на самолёт и вперёд! Раньше выписывали проездные документы на билеты. Прилетаем в полк назначения  уже под вечер. Мы к командиру полка на доклад о прибытии. Но командира нет. Он на КДП, руководит тушением пожара в тайге, подходящего к стоянке самолётов. Доложили. Тут с ним сидел ПНШ (помощник начальника штаба) майор Кислица. Дошёл разговор до того, где нас разместить. Тут майор Кислица и предлагает: 
- Забираю их к себе. Всё-таки у меня четырёхкомнатная квартира.
А у него было четверо детей с двумя близняшками. Ну, мы и согласились. Поселились у него. И было прекрасно. Жили два месяца в дружбе. Они даже нам дали попробовать пельмени с красной рыбой, которой на Дальнем Востоке было предостаточно. Но нам не понравилось, хотя и не подали виду им. Гостеприимные всё-таки хозяева!
- А на службе меня спрашивают:
- Ты что, Ту-16 что ли? Мы ж просили 22-ые!
Я им и говорю:
- Я готов на Ту-22м2. Прошёл переподготовку на этом типе команди-ром и летал праваком на них четыре года.
- Предлагаем к командиру полка праваком.
Ну, я был не согласен. Всё-таки командир и в Африке командир! Хоть и на табуретке! Отказался. Они в ответ сказали, что должности командира Ту-16 у них нет, хотя и два полка. Обещали, что будут возвращать назад. Я, конечно, обрадовался. Но этого они не сделали. Проходит месяца два. Нашлась должность командира корабля Ту-16 в соседнем полку. Я сдаю зачёты. Меня допускают к полётам. Дают два контрольных полёта по кругу днём и ночью и допускают ко всем видам подготовки днём и ночью. И даже в лётную книгу не заглянули. Там мои полёты закончились 8 месяцев назад. А при перерыве 4 месяца и более положено по инструкции походить программу восстановления полностью. Тем более в книге была запись доктора об отстранении меня от полётов по состоянию здоровья. Это доктор записал ещё тогда, когда я пожаловался на зрение. И допуска по медицине вообще не было. Ладно, проехали, что называется. Приступил к полётам. А тут ещё пришли учения. И приходилось летать по два раза на день, хотя положено в день выполнять по одному полёту. Ну, хорошо. Выполнил два полёта и пошёл домой. Прихожу, жена:
- Пойдём на лыжах покатаемся с горки.
Я огласился и мы, надев лыжи, поехали на горку. Пару раз прокати-лись. Тут подходит матрос:
- Вас вызывают в полк.
Ну и мы стали возвращаться. Оказалось, необходимо слетать ещё раз на радиус. И я безропотно полетел. Короче, за два месяца налетал норму за год!
 
Контролировал меня п-к Багаев, начальник политотдела дивизии. А ещё расскажу. В гарнизоне Монгохто было три полка: два Ту-22м2 и один Ту-95 и Ту-142. Это абсолютно одинаковые самолёты, оборудование и назначение разные. В одном полку был замполитом п/п-к Бухтояров, мой однокашник. Встретились мы, конечно, по-дружески. В один день я смотрел за действиями спортсменов на стадионе. Подходит мой однокашник и говорит:
- С праздником тебя! А давай ко мне, справим праздник.
- С семьёй? У меня жена и дочь.
- Давай все вместе.
- А у тебя гости ещё есть?   
- Да никого!
- Ну, я сейчас! Заберу только жену и дочь.
Приходим. Он нас встречает и так это фамильярно:
- Не бздите, проходите!
Вах! Это при жене и при дочери! Я это запомнил. Заходим в зал. А там сидят зам начальника политотдела дивизии с женой! Вот тебе и никого! Ладно, думаю. И спрашиваю их:
- Знаю анекдот про замполитов. Рассказывать? Не упечёте меня в каталажку?
- Нееет! Давай рассказывай!
Я рассказываю.
- Сидят в ресторане три фронтовика и разговаривают о войне. Один и говорит. Сидим как-то в окопе, просвистел снаряд и бух, взрыв. Осколком отрывает солдату руку. Другой солдатик поднял руку, приложил её на место, нитками прихватил. И ничего, приросла. Сейчас на баяне играет. Не верите, можете проверить. Он живёт в соседнем колхозе. Дугой говорит. У нас был аналогичный случай. Тоже взорвался снаряд, но покрепче. Солдатику оторвало голову. Другой солдатик подхватил её и на место её нитками тоже прихватил. Голова приросла, как положено. Не верите? Вон в соседнем доме культуры начальником работает!  Третий говорит. У нас был случай, так случай! Началась с воздуха бомбёжка. Взрывается одна бомба. Прапорщика разнесло вдребезги. За бруствером полазили, полазили, нашли одну жопу и язык. Пришили и срослось. Не верите. Проверьте. В соседнем полку замполитом работает!

Потом мой однокашник уезжает с женой в отпуск. Просит нас пожить в его квартире до приезда из отпуска. Ну, мы и согласились. Всё-таки условия не то, что в гостинице. Они уезжают, оставляя нам своего сынка в седьмом классе, Евгения. Предупреждая нас о том, что он не ест первого. Ладно, учтём.  Как-то я решил приготовить фирменное блюдо. Картофельный суп по своей технологии. Купил кусок мяса. Помыл его. Положил в кастрюлю, залил водой. Поставил на газ. Газ сделал на полную, ну что бы быстрее закипело. Как только закипает, ставлю газ на минимум. Так чтобы вода не кипела, а бродила. Так быстрее сварится мясо.

 Это я понял из своего опыта. Ещё когда в Египте был. Сначала воен-нослужащие прибывают, а потом уже их жёны, Вот и приходилось нам за жён кухарить. По началу ставил варить курицу, газ на полную. Кипит, аж курица под потолком! И так часа полтора-два. Пощупаешь вилкой, а она твердая и ещё живая. Кто-то подсказал, чем меньше огонь, тем быстрее мясо сварится. Попробовал, и мне понравилось. Курица варилась за 40 минут! А каждая минута дорога. Все играют в волейбол, а ты тут на кухне воркуешь.

И постоянно собираю образовывающуюся пену ложкой и в раковину. Тогда и бульон будет прозрачнейшим. Минут через тридцать засыпаю мелко нарезанный картофель. Перед этим готовлю следующее. На терке шинкую морковь среднего размера дырочки. Морковь придаёт бульону приятный слегка розоватый цвет. Не поджариваю. Чтобы не горчил суп. Мелко шинкую лук. Его я на сковородку, что бы только позолотить. Всё это опускаю в кастрюлю. Вот теперь и солю. Кладу два листика лаврушки. И довожу ещё минут пятнадцать до готовности. Суп готов к употреблению! А получился прозрачным, слегка розовым. Налил в тарелки. Поставил на стол. В это время проходит Женя на балкон. Глянул на тарелки, и спрашивает:
- А что это?
Жена и отвечает:
Суп картофельный. Он на балкон прошёл и через время выходит.
- А можно попробовать?
Видно очень по внешнему виду понравился.
- Можно Женя. Налить тарелочку?
- Ага – говорит он.
Съел он суп до конца. Приезжают родители. Через некоторое время спрашивают.
- Вы что с нашим Женей сделали?
- А что такое?
- Он стал есть первое!!!
Мы с женой переглянулись и в душе улыбнулись.

Про последний полёт на радиус расскажу. Взлетели, набираем высоту. Где-то на 9 000 метров загорается лампочка красная лампочка «Пожар двигателя». Даю команду правому лётчику:
 - Перевключить пожарную систему!
 Он выключил и снова включил. Потухла красная лампочка и загоре-лась зелёная. Это означает, пожар потушен и подключилась вторая пара пожарных баллонов. Я доложил об этом руководителю полётов, запросил разрешения выполнять задание. Он разрешил. А по заданию была постановка помех в районе Владивостока. Выполнили и вернулись на свой аэродром без приключений. У меня же был такой случай в Средиземном море. Но там был прогар камеры сгорания. А здесь было ложное срабатывание пожарной системы.

Закончились ученья, и весь полк был отпущен в отпуск. 7-го марта вызывает меня начальник штаба дивизии к себе в кабинет. Сижу и думаю о причине вызова. А в то время я ещё переписывался со своим другом, рабо-тавшим в КБ Алексеева по экранопланам. А он мне прислал бумагу, заполнить анкету. Ну, думаю, завертелось! Он меня спрашивает, держа перед собой моё личное дело:
- Должность, значит, командир Ту-16? Как здоровье? Налетался?
Ну, короче, все вопросы стандартные. Я отвечаю с радостью:
- Да!
А он мне и предлагает должность старшего руководителя полётов на авианосец «Новороссийск». Ну, я его и спрашиваю:
- Дня три на обдумывание дадите?
- Конечно!
Я, в свою очередь, посетил личный состав одного полка. Расспрашивал про это предложение. Отвечали по-разному, кто говорил, не соглашайся, кто говорил наоборот. Во втором полку такая же картина. Я принял решение согласится. Не согласных в армии не любят. Прихожу к начальнику штаба:
- Я согласен!
- Пошли к командиру дивизии.
Пришли, он держит перед собой мои документы. Я заглядываю в них. А там уже всё расписано без моего согласия. Ну, короче, меня снова отправляют в Николаев для переучивания старшим руководителем полётов на ТАКР «Новороссийск». Через весь союз! А раньше при социализме деньги государственные не разворовывались нещадно. Прилетел в Николаев. За три месяца переучился и снова на Дальний Восток. 30 апреля приходит приказ, мне нужно появиться на «Новороссийске» 4-го мая. А проездные документы выписаны  на поезд! Это, каким образом я там появлюсь через такой короткий срок? Об этом я сказал тому же начальнику штаба. Он мне:
- Да, я чего-то не подумал об этом! Исправим.
Выписал мне проездные на самолёт.  Я своей жене горю:
- Пиши рапорт на отпуск, и полетели на родину. Мне выписали доку-менты на самолёт и должен прибыть на корабль 4-го мая.
Она у меня уже служила в том же полку, что и я. Так мы прилетели в Крым. Я по своим военным делам, она в отпуск. После трансперелёта денёк отдохнул, и поехал в Севастополь на корабль. Он там находился. А брат жены был инструктором в автошколе в Октябрьском. Бывший начальник автошколы п. Октябрьское был назначен начальником Севастопольской автошколы. Он туда и переехал. А тут нехватка инструкторов. Он и на помощь призвал несколько человек из октябрьской автошколы. Брат жены и оказался там.

 Короче, прибыл я на корабль. Зашёл в каюту моего непосредственного начальника зам. ком. корабля по авиации полковника Литвинова. Там стоит какой-то майор. А я капитан. Вот я ему и докладываю:
- Капитан Торопов для дальнейшего прохождения службы прибыл!
Он смеётся и говорит:
- Я твой подчинённый майор Кадук, руководитель завода на посадку, РЗП. Сейчас полковник Литвинов подойдёт, ему и доложишь. Будем знакомы, Михаил Александрович!
Через время пришёл начальник, я ему и доложил. Так мы с одним офицером из моей группы руководства и познакомились.

Итак, началась служба на корабле. Начались ходовые испытания «Новороссийска». Корабль стоял у Угольной стенки причала Севастополя. При выходе в море нужно было отдать концы. Но старпом почему-то забыл эту обязанность и дал ход машинам. Концы, которыми бы причален корабль к стенке сантиметров десять в диаметре не выдержали и лопнули, издав пушечный звук на весь Севастополь! Вечером при сходе с корабля я прибыл в автошколу к своим, начальнику автошколы и брату жены. А автошкола как раз находилась поблизости на берегу залива. Они с улыбкой на лице спросили, что за выстрелы были при отходе корабля. Я им сказал, что не отвязаны были швартовочные концы, вот и лопнули. Так мы выходили в море дней пять. Потом корабль должен был уйти в Североморск для замены экипажа на Владивостокский. Ну, а вечером, как и положено, мы с нашим начальником посидели в ресторане. Потом вернулись на корабль.

Продолжение следует