На виниле

Часть 1
Глава 1
25 апреля 2004 года
Трудности перевода и рождения «Мира Винила»
Сегодня я опять ходил в муниципалитет, снова подавал документы для аренды того маленького помещения, в котором до недавнего времени хозяйничали советские военные, пока в 1994 году не прекратила свое существование Западная группа войск, и которое вот уже 10 лет стоит пустое и брошенное.
Погода сегодня просто прекрасная. Берлин в конце апреля —
замечательное место: достаточно тепло, но не жарко, повсюду цветы и их ароматы, витающие вокруг тебя — на это ушли тысячи тюльпанов и магнолий. Нежный цвет вишни и черемухи раскрашивают унылые серые постройки восточной части города, в которой я обитаю вот уже без малого пять лет.
Восточный Берлин — это такая «Европа не для всех», то есть не для всех туристов, я имею в виду, с их представлениями о старой Европе как о загадочной местности с замками, крепостями, узкими старинными улочками и прочей показной сказочностью. Мне же по душе именно Восточный Берлин — он не для открыток, по большей части, а для жизни. Для какой жизни — для серой и унылой, как бетон вокруг, или для яркой и насыщенной, как граффити на этом бетоне — каждый решает для себя сам.
Шагая по знакомым улицам мимо любимых недорогих турецких забегаловок с дюнером и картошкой фри, по дороге в муниципалитет, я в тысячный раз прохожу мимо приглянувшегося мне домика.
Маленькое одноэтажное здание, состоящее всего из трёх комнат, небольшого холла и уборной долгое время служило каким-то пунк­том, штабом, отделом или еще чем-то подобным. Интересоваться истинными задачами, которые выполняли служащие здесь офицеры, никто бы и не подумал — зачем привлекать к себе лишнее внимание. Да и что это будут за военные, если станут всем подряд рассказывать, для чего они тут сидят и что именно делают. А раз так, значит и начинать это никому не нужное расследование не стоит.
Для каких целей использовалось это помещение до войны — даже предположить не могу: на жилой дом не похоже, на магазин — тоже. Может быть, в нем располагалась почта? А может, какая-нибудь мелкая прачечная или дом быта — этого мне никто из соседей сказать не смог — все они помнили этот домик уже как «военный штаб». Да и никто бы и не стал запоминать назначение столь непримечательного объекта — стоит и стоит на отшибе, никому до него дела нет.
Главное тут в другом: здание теперь пустует, а очереди из желающих занять его крупных фирм нет. Да и откуда бы ей взяться — район не самый оживленный, станции S-Bahn и U-Bahn в стороне, ремонт надо делать, да и площадь для серьезного магазина маленькая, учитывая планировку и конструкцию дома, не позволяющую сносить внутренние перегородки.
После ухода военных здание это почему-то не перешло в частные руки, а осталось на балансе города. Видимо, уже на этапе торгов всем участникам было ясно, что вкладывать в него силы и средства не стоит. Практичные немцы предпочтут подождать несколько лет, пока власти сами не поймут, что содержать в нынешнем виде этот дом смысла нет и не снесут его, очистив участок для более востребованных сейчас высотных зданий: бизнес-центров, многоуровневых парковок или еще какой-нибудь требующей места вверх, а не вширь, диковинки.
Но, пока до сноса или капитальной перестройки здания дело не дошло и даже не начало двигаться в этом направлении, — город как будто просто забыл, что в одном из его тихих уголков притаился этот дом, домик, домишка.
А я не забыл. И вот уже в третий раз прихожу в отдел городского имущества моего района с просьбой сдать это всеми забытое здание мне в аренду по льготной цене. Точнее, конечно, не мне, а GmbH «Welt der Vinyl-Schallplatten» (компании «Мир Виниловых Пластинок»). И в третий раз мне говорят, что пока не утвержден генплан развития инфраструктуры района, они не могут сдавать это помещение в аренду — нужно подождать еще немного. А уж когда утвердят план и станет ясно, останется ли этот дом на карте города в том виде, как сейчас, или же переродится во что-то иное, тогда и о долгосрочной аренде можно будет поговорить.
С этими немцами всегда так: нет бумажки — нет разговора. Сплошные «трудности перевода», если так можно выразиться относительно разницы во взглядах и причинно-следственных связях, ведущих к тем или иным действиям, между нами, русскими, живущими в Германии, и коренными немцами. Ну, предположим, нет у тебя плана застройки района на 20 лет вперед — ну и не нужен он: помещение-то есть, значит и в аренду сдать его можно. А там посмотрим, что будет с ним дальше — классические «АВОСЬ» и «НЕБОСЬ», всегда готовые прийти на помощь мне в трудную минуту принятия важного решения, и которые никогда не будут понятны законопослушному и прижимистому жителю Берлина.
Но, с другой стороны, там, где не понимают «авось» и «небось», понимают значение и важность слов «орднунг унд арбайтен» (порядок и работа). В итоге, после написания трех заявлений, заполнения шести формуляров и деклараций, ситуация моя, как оказалось, перестала быть безнадежной. Если свести все бумажки в одну — выходило так, что город любезно соглашается предоставить мне во временное пользование означенное здание по льготной ставке. Но с условием, что при изменении генплана города, плана застройки района или плана озеленения улиц и любых других официальных документов, помещение будет освобождено за 30 дней с момента письменного уведомления без предъявления каких-либо материальных, имущественных или иных претензий к городу.
Понятно, что такой вариант меня бы устроил изначально, у нас как-то не принято судиться с властями, если арендуемое тобой здание снесут. Но тут, в центре Европы, властям понадобилась не одна неделя, чтобы в виде исключения пойти на такой шаг и разработать целый набор документов, снимающих с них всю ответственность в случае моего скорого прощания с полюбившимся зданием.
В любом случае, подписанные мной бумаги не означали немедленного «заселения» — решение должно было быть согласовано, обсуждено, проведено и прочее, прочее, прочее. Мне оставалось только ждать, чем я и занялся сразу после подачи бумаг.
Первым делом такое событие стоило отметить. Я дошел до ближайшего телефона-автомата, вставил карточку и набрал номер своего партнера Эда. Он поднял трубку почти мгновенно, видимо, ждал звонка.
—;Ну что, Эд, дело сдвинулось с мертвой точки, предлагаю отметить, — на одном дыхании выпалил я, чтобы словоохотливый Эд не начал задавать кучу вопросов, отвечать на которые по телефону мне совершенно не хотелось.
—;Ты их дожал? Разрешение уже подписали? А договор аренды? Когда можно заезжать? — он все равно не смог удержаться от потока вопросов, разрывающих его изнутри, и начал тараторить без умолку.
—;Приезжай, все расскажу не спеша. Через полчаса жду у Вилли, — опять скороговоркой выдал я и повесил трубку.
На трамвае я доехал до своего любимого, совершенно ностальгического бара «Willy Bresch», что расположился на пересечении Danziger Stra;e с Greifswalder Stra;e. Такого заведения вы больше не встретите нигде — не по интерьеру, конечно, внешне это вполне себе классически и милый паб с деревянными стульями и столами, накрытыми клетчатыми скатертями, стеклянными абажурами, свисающими с потолка, цветочными горшками на подоконниках и белыми кружевными занавесками на окнах. Но атмосфера… Барменша Марта, знающая почти всех посетителей уже много лет, периодически с удовольствием выпивающая с ними рюмочку шнапса, густой табачный дым, парочка игровых автоматов еще в деревянных корпусах, черно-белые фотографии старого Берлина, на которых по Danziger Stra;e вместо трамваев едут конки, а главное — никакой еды, только пиво и разговоры.
К этому бару отношение у меня особое — именно в нем я окончательно утвердился в мысли, что мне необходимо открыть «Мир Винила». Не точку на торговой улице, не лоток на блошином рынке, не интернет-магазин с его бездушной «корзиной» и совершенно дурацкими банерами-акциями, а именно «Мир Винила». Такое место, куда будут не забегать на минуту, чтобы кинуть в сумку диск очередного поп-идолища и умчаться дальше, а полноценный дом для тех, кто так же, как я, любит Музыку с большой буквы. Для тех, кто ценит каждую ноту в исполнении Миллера или Гетца, готов подпевать без остановки всему рождественскому альбому Бинга Кросби или Элвиса, кто не представляет лето без The Beach Boys и кто готов ради хорошей музыки, хотя бы на время, отказаться от бешеного ритма современного большого города.
На момент принятия этого во всех смыслах судьбоносного для меня решения, я уже во всю погряз в бизнесе по продаже «винила». Чем я занимался до этого, не представляет интереса уже ни для меня, ни тем более для вас — обычные серые занятия мелкими делами в мелких офисах мелких контор.
Когда я понял, что тратить почти всю свою зарплату на покупку пластинок, но не иметь даже крошечного кусочка свободного времени, чтобы их послушать — величайшая глупость моей жизни, я резко и без сожалений оборвал свой «общественно полезный» труд на чужого дядю. В тот же день я начал строить, причем достаточно долгое время только в своей голове, план создания Великой Виниловой Империи Имени Меня.
Начал я с того, что, стиснув зубы и забыв о чувствах, отобрал пластинки, которые уже сейчас можно выставлять на продажу. Получилось немало — около восьмисот пластинок 50-х и 60-х годов, почти все в состоянии Mint или EX+. Самое главное, тут не было проходной музыки, ни одну из этих пластинок нельзя было назвать мусором, бесполезно занимающим место на полке. Только качественный джаз, свинг, рок и рок-н-ролл, вокалисты-крунеры 50-х и все в таком духе. Если и попадались поп-исполнители до 70-х годов, то только такие, за которых не было стыдно. В те времена, представьте себе, такие попсовики еще встречались.
Понятное дело, что открывать магазин у себя на родине в то время для меня не имело никакого смысла: кризис 1998 года, бешеные арендные ставки, постоянные проверки, — сразу отбивали охоту становиться Предпринимателем. Да и в то время людям было нужно что угодно, только не «винил» — видики, компьютеры, турецкие шмотки, польские парфюмерные подделки — это да, но не старый «винил».
Тут-то я и вспомнил о предложении своего друга и однокурсника Эда — он уже несколько лет звал меня в гости, а то и «напожить»
в Германию, куда выехал с родителями в 1992-м тем самым популярным путем, которым постсоветскую Россию покинули сотни тысяч его сородичей. Конечно, Эдом он стал уже тут, а «там», в Москве, звался себе Эдуард Кантарер или просто Эдик.
Так или иначе, правдами и неправдами, но в апреле 1999-го года
я прибыл в Берлин, увидел ту самую весну, о которой говорил в начале, и не смог уехать.
Почему я решился уехать из России? «А я в школе немецкий учил, не пропадать же знаниям» — так я обычно отвечаю тем умникам, которые, не зная ни черта о моей ситуации, лезут с дурацкими вопросами и давят на чувство патриотизма, пытаясь убедить меня в том, что именно из-за моего отъезда в Великой и Могучей до сих пор все так не велико и не могуче. В общем, вопрос наболевший, поэтому не будем про это.
Уезжая из России в 99-м, я продал почти все пластинки — везти
с собой такой хрупких груз было дорого, да и выручить за старый «винил» у нас тогда можно было больше, чем в Европе, — тут же никогда не было дефицита «фирмЫ», а деньги на первое время мне были ой как нужны.
Понятное дело, что сразу к моему приезду Европа почему-то передумала падать к моим ногам и осыпать меня дарами. Пришлось  работать — и грузчиком немного успел побыть и экскурсоводом для соотечественников (приходилось врать, что живу тут полжизни, — иначе отказывались платить, хотя я и выучил все путеводители наизусть).
Но все это время меня не покидала мысль о «Мире Винила», который я должен построить. С появлением ebay.de и покупкой Ибэем PayPal я начал очень активно продавать немецкие копеечные пластинки клиентам из Восточной Европы и из России, сначала больше оптовикам, позже — продвинутым частникам.
С этого момента я смог забыть о временной работе, подработках, и прочих неприятных вещах — я целиком ушел в торговлю пластинками. Вышел на неплохих ребят из городка Хаддерсфилд
в графстве Уэст-Йоркшир в Англии, которые согласились откладывать и продавать мне напрямую два раза в месяц пластинки интересующего меня периода и качества. С началом работы с ними я все больше и больше увлекался покупкой именно семидюймовых пластинок — синглов и EP — в Англии их было выпущено просто невообразимое количество.
Вообще говоря, самым для меня приятным форматом является EP — сама пластинка маленькая, приятно держать в руке, но песен на ней четыре — уже можно неплохо послушать любимого музыканта, не то что на сингле с его скромными двумя композициями на обеих сторонах. Есть еще довольно редкие диски размером семь дюймов, но воспроизводимые на 33-х оборотах — на них помещаются шесть треков — оптимальный вариант, но, к сожалению, не очень популярный, да и выпускается не так давно.
Не чурался я и пробежек по местным блошиным рынкам, где всегда можно купить много разного по качеству и содержанию «винила», но это, скорее, уже для себя (или под конкретного постоянного клиента) — для массовой продажи таким путем наполнять ассортимент хорошими пластинками довольно сложно.
Когда я более или менее освоился и обжился в Берлине, заимел постоянных покупателей среди местных любителей «винила» и заграничных клиентов, встал вопрос о необходимости открыть самый обычный магазин — чтоб пластинки на витрине и в коробках, чтоб постоянно играла музыка и посетители под музыку неторопливо рылись в этих коробках.
Скажу честно: мне этим заниматься не хотелось, и я предложил Эду составить мне компанию в той части моего бизнеса, которая касалась розничной торговли в офлайне.
Если говорить об Эде, то в музыкальном плане мы совпадали еще с институтских времен, с этим проблем не должно было быть.  Представьте себе двух управляющих музыкальным магазином, один из которых хочет слушать и продавать только hard-rock, а второй не признает никого, кроме Боба Марли.
В денежных вопросах я также ему полностью доверял, причем так, что даже оформлением всех моих первых крупных сделок
занимался он, причем от своего имени, получая деньги на свой счет, а уже потом просто отдавая их мне. Исходя из этих нехитрых прикидок я и предложил ему создать совместное «предприятие торговли», так сказать. На немецком мы стали называться GmbH «Welt der Vinyl-Schallplatten» (GmbH — Gesellschaft mit beschr;nkter Haftung — общество с ограниченной ответственностью). На русском же это звучит примерно как ООО «Мир виниловых пластинок».
Первый магазин мы открывали долго и тяжело — искали место, сами сидели несколько часов около своей будущей двери и считали, сколько наших потенциальных клиентов проходит мимо нее в час, договаривались о вывеске (крутящаяся виниловая пластинка диаметром около метра) с хозяевами магазина, покупали мебель, оформляли кассу и прочие бюрократические моменты. В итоге, под самое католическое рождество 2002-го года мы открыли свой первый магазин пластинок в Берлине.
Всю рождественскую неделю в нем играли только супер-хиты, вроде «Silent Night», «White Christmas», «Blue Christmas» и «Jingle Bells» в исполнении Нэта Кинга Коула, Перри Комо, Фрэнка Синатры, Бинга Кросби, Макса Байгрейвса и, конечно же, Элвиса.
Мы провели всю неделю в магазине, общаясь с каждым покупателем, рассказывая и предлагая, и к началу 2003-го мы продали абсолютно все наши пластинки, на конвертах которых хоть как-то упоминался Новый год или Рождество.
За следующий год мы с Эдом открыли еще два магазина в разных концах города и решили, что пока этого хватит. Во-первых, стало непросто держать в них достойный ассортимент из классных пластинок, а закупить все подряд мы по-прежнему не собирались,
во-вторых, приходилось слишком часто бывать в самих магазинах или в офисе, чтобы утрясать мелкие проблемы с продавцами, клиентами, властями и прочими жизненными неприятностями.
И вот как-то раз, сидя за кружечкой темного «У Вилли», мы с Эдом разговорились о некоем гипотетическом доме, в котором можно было бы слушать пластинки, сколько душе угодно, разговаривать с интересными людьми, пить крепкий кофе, курить, не взирая на все эти антитабачные законы, ну и, если вдруг получится, немного денег заработать, чего уж там.
Думаю, эта идея еще много лет могла бы быть только идеей в наших головах, если бы Эд не вспомнил про этот заброшенный домик военных, пустующий недалеко от наших жилищ десятый год.
—;Он именно такой, как ты сейчас описывал, — говорил, распаляясь, Эд — Мы сможем там все устроить по высшему разряду, с вертушкой, большими колонками, кожаными креслами и до одурения удобным диваном.
Следующим же утром началась история «Дома Винила»… Так
я напишу в своих мемуарах. Обязательно напишу. На самом же деле следующим же утром я впервые пошел в муниципалитет, чтобы выяснить хоть что-то о возможности аренды «нашего» домика.
Глава 2
Заселение
Сидя за своим любимым столиком в баре, я ждал Эда и прокручивал в голове всё, что произошло с нами с момента моего приезда в Германию и до сегодня. Выходило, что за пять лет все очень неплохо сложилось — три магазина, отлаженная интернет-торговля, а вот теперь и «Дом Винила» вполне может обрести
реальные очертания.
Эд опоздал всего на 20 минут, к сожалению, его отношения с пунктуальностью всегда были сложными. Наверняка галстук гладил или бутербродов решил перехватить перед выходом, да дома не оказалось утюга/масла/хлеба/ножа или еще чего-нибудь в таком духе.
—;Что, галстук решил погладить? — спросил я с ухмылкой, видя, что никакого галстука на нем нет, а рубашка есть.
—;Ага, только утюг так долго грелся, что мне надоело ждать, решил, что и так сойдет — улыбаясь, ответил Эд и со всего ходу плюхнулся на стул напротив меня, да так резко, что я еле успел подхватить свой стакан, уже готовый перевернуться в следующее мгновение.
—;Что будем пить? Может быть, такое событие достойно быть отмечено чем-нибудь посолиднее пива?
—;Думаю, я сначала выпью пива, пока ты будешь рассказывать, чтобы перевести дух, а потом возьмем «что-нибудь посолиднее», — и он сделал еле уловимое движение в сторону барменши, которая понимала нас уже без слов, а потом кивнул мне — мол, давай, рассказывай.
И я начал свой долгий и скучный, по моему мнению, рассказ
о беседе в муниципалитете, обо всех ограничениях и предосторожностях, которые прописаны в проекте договора, о том, что если все пойдет по плану, что уже через неделю мы сможем заезжать и хозяйничать в здании на полных правах.
Рассказал, что из-за всё тех же ограничений стоимость аренды снижена от и без того небольшой льготной ставки чуть ли не на
30 процентов, чем по-настоящему обрадовал Эда — все таки вопросы экономии и денег в принципе его заботили гораздо сильнее, чем вопросы творческого характера. Да оно и к лучшему, должен же хоть кто-то из нас заботиться о доходности, а не о том, оригинальный ли постер 1955-го года с Дином Мартином и Джерри Льюисом мы повесили на стену в нашем втором магазине, или это просто качественная современная подделка.
Из моего рассказа Эд сделал один, но очень верный вывод: «Если все будет так, как ты говоришь, то мы сможем сделать лучший
в Берлине магазин пластинок, потратив на него денег меньше, чем
на любой из наших нынешних».
—;А еще мы сможем наконец-то съехать из конторы в этом ужасном офисном центре и переехать со всеми бумагами, столами, компьютерами прямо в наш «Дом Винила», все равно нам не понадобятся под торговый зал все комнаты — продавать мы там будем только ограниченный ассортимент, “best of the best”, так сказать.
Покончив с официально частью, мы с Эдом начали отмечать начало чего-то нового и интересного. Тогда я еще и подумать не мог, насколько нового и насколько интересного. Такое просто не могло прийти мне в голову. Но это было тогда…
Начали мы с виски, пили двенадцатилетний неразбавленный Чивас со льдом не спеша, рассуждая о том, кто какой диван хочет приобрести в новый магазин. Я хотел купить старый, желательно довоенный, кожаный диван с вставками из красного дерева, Эд же, как обычно, проявлял больше здравого смысла и предлагал завтра же съездить в любой из трех всем известных шведских мебельных магазинов.
Потом захотелось более легкопьющихся напитков, и мы перешли на виски с колой, уже не выдержанный, вкус которого было не жалко потерять в стакане газировки. К этому моменту мы дошли до обсуждения аппаратуры, которая должна стоять в зале и демонстрировать покупателям все прелести звучания старого «винила» и представленных у нас исполнителей.
В этом вопросе мы оказались по разные стороны баррикад — Эд был за новенький Hi-Fi набор техники из ближайшего магазина электроники, я же стоял на том, что нам просто необходим ламповый усилитель, ностальгическая вертушка Technics SL 1200 первого поколения и большие колонки JBL L300 — мы же не модерновый музыкальный магазин открываем, а «Дом Винила» с пластинками пятидесятилетней давности.
Беседуя в таком ключе, мы просидели до самого закрытия, так и не придя к согласию по всем вопросам, да такого и быть не может, чтобы два человека были согласны во всех мелочах — это была бы уже какая-то патология.
Приехав домой на такси, я четко осознал, что нахожусь в изрядном подпитии и мне срочно нужен отдых. Как был, не раздеваясь, я повалился на диван и отрубился, судя по всему, мгновенно, так как на утро не мог вспомнить, как же мне удалось уснуть в такой неудобной позе.
Самое приятное в необходимости отключаться ежедневно на 7–8 часов, во всяком случае для меня, — это сны. Сны дают нам то, что мы не можем получить в реальности: возможность летать, петь бархатным баритоном, любить киноактрис и вести непринужденные разговоры с президентами.
Вот и в этот раз сон мне сильно помог — мне приснился «Мир Винила» в полностью готовом к открытию виде. Я увидел все: неоновую вывеску в стиле заведений с 52-й улицы в Нью-Йорке 1940-х, мебель, цвет и оформление стен, светильники, прилавки и столы, аппаратуру и ее расположение, наш офис и небольшую кухню. В общем, теперь для меня всё было решено, оставалось только уговорить Эда сделать все именно так и найти в реальности максимально похожие предметы интерьера и прочие детали из моего сна.
Весь день после пробуждения я провел дома, планируя и прикидывая будущий интерьер, насколько можно было это сделать, имея на руках только план здания с размерами, но не видя «вживую» всех комнат. Я взял для наглядности 4 листа формата А3 и подписал каждый из них: торговый зал, кухня, офис, уборная.
Дальше я перенес на каждый лист в несколько раз увеличенный план соответствующей комнаты, сохраняя пропорции оригинального чертежа, и указал все важные размеры — длину стен, размеры окон, глубину и ширину выступов, если такие встречались на плане, и прочие мелочи. В итоге у меня получились четыре достаточно крупных плана, на которые уже можно было с приличной точностью наносить очертания мебели и аппаратуры.
После этого я позвонил в муниципалитет, представился и попросил соединить меня с отделом аренды муниципальной собственности. Милая девушка-секретарь (я уже трижды беседовал с ней во время предыдущих своих визитов) поздоровалась и практически мгновенно переключила на нужный мне номер.
—;Ja, Бауэр слушает, — услышал я в трубке знакомый деловой голос моего «куратора».
—;Здравствуйте, это Алекс, по поводу аренды помещения на… — я даже не успел назвать адрес и прочие подробности, как на том конце провода заговорили снова.
—;Здравствуйте, Алекс, а я как-раз собирался звонить вам
сегодня. Ваш вопрос решился положительно, можете приезжать
со всеми уставными документами и директором для заключения договора, — меня явно узнали сразу, видимо, в муниципалитете моего района было не так много зданий, которые кто-то хотел взять в аренду.
Должность «зицпредседателя Фунта» у нас занимал Эд, так как на меня пока оформить официальную фирму было просто нельзя. Я позвонил ему, как только повесил трубку после разговора с муниципалитетом, и попросил срочно приехать ко мне, чтобы вместе выдвинуться навстречу приключениям.
На этот раз Эд приехал не просто без опоздания, а даже раньше, чем я успел одеться и собрать все необходимые бумаги. Без каких-либо расспросов и суеты, что было для него крайне необычно, Эд дожидался меня на кухне, попивая свой любимый напиток — воду из-под крана: привычки босоногого детства иногда не покидают нас всю жизнь.
В итоге в кабинете гера Бауэра мы оказались уже через 40 минут после моего с ним разговора. Действительно, все необходимые разрешения уже были подписаны, договор составлен и Эду оставалось только поставить на каждой странице подпись и несколько раз шлепнуть печатью. Денег, конечно же, с нас никаких не взяли, все платежи должны будут проходить по безналу, и мы обязались в течение трех банковских дней внести первый платеж по договору.
Единственная неожиданность, которая подстерегала нас с Эдом: мы не могли пользоваться подвалом здания, — поскольку он был опечатан уже немецкими военными в 1994 году и у муниципалитета не было даже ключа от него, не говоря уже о праве сдавать в аренду. Нас эта новость никак не расстроила — до этого разговора мы даже не подозревали, что в доме есть подвал и что он может нам зачем-то понадобиться. Поэтому мы решили, что ничего не теряем, и так и сказали Бауэру, чем явно его обрадовали.
Выйдя на улицу с кипой бумаг, слегка придурковатыми улыбками на лицах и, что самое важное, с парой комплектов ключей от нашего нового магазина, мы первым делом решили пойти проведать наши новые владения, а после уже отметить окончание наших мытарств.
Придя на место, я был приятно удивлен: газон вокруг здания, до этого больше похожий на заросшую поляну в лесу, был подстрижен, мусора нигде не было, да и вообще создавалось впечатление, что за участком следили. Конечно, то была лишь иллюзия — просто муниципалитет, видимо, опираясь на какое-нибудь очередное правило или распоряжение направил сюда группу уборщиков с целью привести всё в приличный вид перед передачей новым арендаторам. Еще один незначительный, но очень красноречивый штрих к общей картине под названием «Организация работы чиновников в Федеративной Республике».
Я достал из кармана ключ совершенно антикварного вида
и вставил его в замочную скважину не менее антикварной двери, затем легко провернул его и замок с приятным щелчком открылся. Мы зашли в самую просторную из трех комнат, которой предстояло превратиться в торговый зал. Почему-то единственное, о чем я сейчас думал — так это о том, смогут ли современные мастера сделать такой ключ, если я свой потеряю. Откуда в моей голове берутся такие «глобальные» мысли, я никогда не мог понять, но они появлялись в ней регулярно, причем всегда в ответственные моменты, когда можно было бы подумать и о чем-то более серьезном.
А подумать было о чем — наши с Эдом взгляды буквально обшаривали все уголки достаточно большой комнаты и мы понимали, что ремонт, вероятно, не будет носить чисто косметический характер.
Чтобы подбодрить Эда и придать нашим дальнейшим действиям четкий вектор движения, я достал свои чертежи-наброски и разложил их прямо на пыльном деревянном полу. Как ни странно, мой напарник совершенно спокойно отнесся ко всему, что увидел, только сказал, что купит всю технику для офиса сам.
— Иначе ты притащишь сюда компьютер на перфокартах — купишь где-нибудь на рынке и притащишь, это же винтаж, — сказал он, и на этом наши обсуждения ремонта закончились.
Зато начались реальные дела и проблемы, связанные с ремонтом. Первые несколько дней мы с Эдом сами закупали все нужные стройматериалы в ближайшем Баумаксе и на его минивене перевозили в магазин. Мы нашли единственного толкового мастера по классическим неоновым вывескам и заказали у него яркую сине-красную рекламу с нашим названием размерами с небольшой пароход. Потом договорились со знакомой бригадой ремонтников, и они активно влились в работу. Мы не собирались делать новомодный ремонт в стиле модерн или хайтек, мы хотели все очень серьезно обновить, но сохранить атмосферу былых времен, подчеркнуть балки на потолке и в проемах дверей, деревянные подоконники и полы и прочие оставшиеся в приличном состоянии оригинальные элементы.
С торговым залом, точнее с той его частью, где будут продавать пластинки, проблем с обстановкой не возникло вообще — тут, как ни крути, а удобнее стеллажей для альбомов с винилом, прилавков и витрин ничего пока не придумали.
А вот с зоной для прослушивания и отдыха пришлось повозиться немного дольше. Но в итоге и тут все решилось — дорого, но решилось. Я все-таки нашел диван и кресла, которые мне привиделись, и смог разместить их в одном из дальних углов большой комнаты.
Аппаратуру мы купили у одного из постоянных клиентов — он зарабатывал на жизнь тем, что реставрировал, чинил, собирал по частям и возрождал из небытия усилители, колонки и проигрыватели пластинок. Его квартира была похожа на музей аудиоаппаратуры: везде стояли колонки разных размеров — от миниатюрных полочных систем до огромных концертных колонок высотой чуть ли не до потолка. В итоге мы потратили на весь «звук» заметно меньше денег, чем предполагали, а получили проверенные, обслуженные, где надо поднастроенные и доведенные до совершенства аппараты, за которые точно будет не стыдно перед искушенными клиентами.
В дела ремонта и интерьера кухни и офиса я вообще особенно не вникал, рассказал только Эду, что бы мне там хотелось видеть, когда показывал чертежи, а дальше он уже все сделал сам. В итоге у меня появилось полноценное рабочее место с компьютером, принтером, сканером, интернетом и еще кучей каких-то современных штуковин, пользоваться которыми я пока не научился. Но, что более важно для меня, конечно, — у нас появилась кухня. Что может быть круче, чем приготовленные прямо на работе карривурст или настоящие говяжьи бургеры, пожаренные только что и помещенные в свежайшие пшеничные булочки с листьями салата и тончайшими ломтиками помидоров.
Еще какое-то время ушло на то, чтобы сделать ассортимент магазина по-настоящему качественным и не «попсовым», и это
я сейчас не про отсутствие поп-исполнителей говорю. По такому случаю мы с Эдом даже предприняли вторую за свою жизнь поездку в Англию — к ребятам из “Vinyl Tap”, чтобы на месте подобрать что-нибудь интересное.
И вот, спустя почти месяц мы были готовы к открытию. Продавца мы пока не нанимали, я решил сам первое время проконтролировать ситуацию, на месте понять, чего клиентам будет не хватать в плане музыки и обстановки, да и самому намного легче превратить нового посетителя в постоянного клиента. Особой рекламы мы тоже решили не давать, у нас же не сезонная распродажа в сетевом магазине женской одежды, потенциальные клиенты нашего нового магазина это люди, половина из которых уже были в других наших точках,
а оставшаяся половина — их знакомые, коллеги или друзья. Поэтому новость о «Доме Винила» мы рассказывали в первую очередь своим покупателям трех других магазинов и клиентам из Сети.
Чтобы не начинать историю «Дома Винила» с плохо запоминающегося числа, было решено открыться первого июня. В этот день мы обещали всем покупателям одну пластинку в подарок, бесплатный кофе и возможность хоть целый день сидеть на нашем шикарном диване и слушать пластинки из доброй сотни дисков, специально отобранных для этой цели.
С акцией мы, конечно, погорячились: в первый же день мы продали 150 пластинок и около сотни ушли на подарки — такого наплыва посетителей мы с Эдом просто не могли себе представить. Почти весь день мы даже не присели — оба работали то в зале, то на кассе, консультируя и продавая, продавая и консультируя. К закрытию мы оба были выжаты, но довольны — проект точно не провалился с треском, значит, всё было не зря.
Пожалуй, впервые мы с Эдом не пошли отмечать такое важное событие, как успешное открытие магазина — оба просто валились с ног, а завтра ожидался примерно такой же ажиотаж: сегодня многие посетители только присматривались, приценивались, интересовались. И обещали зайти завтра или «на днях».
—;Давай отметим сразу неделю или месяц со дня открытия, заодно станет понятно, насколько это всё вообще стоило времени и денег, сюда вбуханных, — с некоторым раздражением сказал Эд, всегда злившийся на пустом месте, если действительно уставал.
—;Да без проблем, но ты тогда поезжай домой один, я хочу тут немного прибраться, пластинки на места поставить, да и послушать чего-нибудь в тишине хочется на новом диване, а то так и не опробовал пока, — я понимал, что Эд в таком состоянии уже мне не помощник, будет только под руку говорить да причитать постоянно.
—;Отлично, хоть одна приятная новость. Тогда я погнал, —
Эд махнул мне и уже через секунду оказался одетым в дверях магазина. Вот бы он так всегда собирался, а не только тогда, когда очень хочет домой.
Оставшись один, я посвятил первые десять минут небольшой уборке и восстановлению порядка на полках с пластинками. Потом  прошел на кухню, достал из шкафчика Баллантайнс, из морозилки — лед, соединил в стакане эти нехитрые элементы моего «коктейля», сразу сделал хороший глоток и пошел обратно в зал.
В зале я выключил почти весь свет, оставив гореть только маленькое бра в дальнем углу. Совершенно не думая о том, что же хочу послушать, протянул руку к полке с пластинками Гленна Миллера, достал из конверта «Звездную пыль», записанную в 1941-м, поставил на проигрыватель, опустил иглу на «винил» и, провалившись в подушки темно-коричневого кожаного дивана, закрыл глаза. Звуки медленно поплыли из динамиков, окутывая меня со всех сторон, я погружался в нечто мягкое и нежное, тягучее и прекрасное. Я слушал Музыку.
Глава 3
Союзники
Меня снова разбудил грохот разрыва авиабомб. Нацисты бомбят Лондон в последние недели особенно рьяно. Фау-1 на этот раз взорвалась слишком близко, прямо у нас на Слоун-стрит — теперь о сне можно забыть, нужно срочно одеваться и бежать на улицу, освещенную багряными языками пламени от горящего после авианалета здания. Там до войны размещался молодежный театр, а теперь были расквартированы различные вспомогательные службы военного ведомства. Людям в здании нужна помощь, может быть, там еще есть те, кого можно спасти из-под завалов.
Меня зовут Вильям Джонс, и я — военный врач в госпитале при штабе американских вооруженных сил в Европе. Сегодня у меня могла выдаться первая спокойная ночь за последние две недели — вчера вместе с оркестром Гленна Миллера к нам прибыл новый военврач, который, огромное ему за это спасибо, не стал даже распаковывать чемоданы и практически сразу вышел на ночное дежурство, сменив меня.
Но теперь это не имеет никакого значения — работы хватит на всех, причем не на одну ночь. Я быстро накинул китель и побежал вниз. Когда вчера вечером в полумертвом состоянии я падал на кровать, у меня хватило сил снять только его, и сейчас я был очень этому рад. На улице уже было не протолкнуться: отовсюду бежали солдаты с носилками, ломами, кирками, ведрами воды и песка, сновали туда-сюда медсестры, которых можно было легко узнать в красных сполохах по их белым повязкам на рукавах, гражданских тоже хватало, — все кто мог или просто хотел чем-то помочь устремились к горящим развалинам.
Бомба попала довольно «удачно», если такое выражение вообще уместно при разговоре о бомбардировке — основные разрушения получило крыло, вмещавшее склад и кухню-столовую, которая посреди ночи, хвала Небесам, еще не работала — повара должны были прийти в 4.30 утра. Центральный вход в здание почти не пострадал, и раненых можно было выносить через него, и это обстоятельство спасло жизнь как минимум трем караульным, охранявшим склад в эту ночь — их вовремя доставили в госпиталь, и серьезной кровопотери удалось избежать. К несчастью, без погибших не обошлось: начальник караула и кладовщик, которые должны были находиться на складе круглосуточно, погибли, попав в самый эпицентр взрыва.
—;Билл, ты уже здесь, отлично, — слышу я из-за спины удовлетворенный голос начальника госпиталя. — Я тоже не успел уснуть, — говорит он, глядя на то, как я одет.
—;Да, шеф, поспать нам пока, видимо, не судьба, — говорю я на ходу, так как мы с полковником уже бежим к нашему госпиталю, обгоняя колонну солдат с ранеными на носилках.
В приемном покое народу битком, но суеты и неразберихи нет — работа госпиталя в условиях военных действий и постоянных авиаударов давно подстроилась под такой сумасшедший ритм, и все службы четко выполняют свои функции.
Мы с полковником сразу расходимся по двум соседним операционным, там нас уже дожидаются два тяжелораненых бойца с осколочными в голову и живот. Я долго мою руки и тру глаза — нет ничего хуже, чем сложная операция после стольких ночей без нормального сна. Но я должен сохранять четкую работу рук и головы хотя бы еще на пару часов — раненые парни не виноваты, что врачи не спят, они не должны страдать из-за этого, они-то свой долг выполняли до самого конца, пока могли стоять на ногах, значит, и мы справимся.
Спустя два часа и две операции я сидел в холле и абсолютно онемевшей от усталости рукой пытался крутануть колесико бензиновой зажигалки, чтобы прикурить. Пока я мучился с этой непростой задачей, кто-то подошел ко мне сзади-сбоку и, чиркнув спичкой, помог  зажечь сигарету. Я прикурил и не глядя кивнул в знак благодарности невидимому помощнику.
—;Доброй ночи, доктор, — обратился ко мне довольно приятный мужской голос, — позвольте спросить, с ним все будет нормально?
Я обернулся, пока не понимая, о ком или о чем, вообще идет речь и хотел прямо спросить об этом, но мой собеседник опередил меня.
—;Я говорю о том парне, которого вы только что оперировали,
с ранением в ногу, — уточнил Гленн Миллер.
Да, это был именно он, я уже много раз видел его портрет на афишах еще дома, в Нью-Йорке. Наверное, мне следовало бы удивиться или хотя бы немного оторопеть, ведь я встретился лицом к лицу с одним из самых популярных музыкантов нашего времени, но я был настолько уставшим, что смог только немного приподнять левую бровь в знак удивления.
—;Доброй ночи, капитан. Да, у него легкое ранение по касательной: сухожилия, артерии и другие важные элементы не задеты, через несколько дней он уже сможет подняться, а еще через неделю полностью встанет на ноги.
—;Простите, я не представился. Капитан Гленн Миллер, руководитель прибывшего вчера военного оркестра, — начал представляться Миллер, но я немного неуклюже перебил его, сказав, что узнал, что очень рад знакомству и представился сам.
Молодой парень, которого я оперировал, оказался трубачом из оркестра, поэтому Миллер и пришел в госпиталь, как только узнал о случившемся, — оркестр квартировал совсем рядом, тут же, на Слоун-стрит. Он был очень рад, что его товарищ сильно не пострадал: во-первых, они просто были приятелями, а во-вторых, (и мне показалось, что это был наиболее важный момент) такому трубачу не найти быстро замену и в мирных Штатах, а уж тут, на войне, и думать нечего.
Мы поговорили еще буквально пару минут про ситуацию на фронте, про оркестр и его состав (сорок пять музыкантов, три отличных вокалиста). Я был приглашен на ближайший концерт и на том мы распрощались — мне было просто жизненно необходимо поспать хотя бы пару часов, причем, похоже, спать я буду тут же в госпитале, на диване в ординаторской, а Миллеру нужно было проверить, все ли нормально с остальными его подопечными.
На этот раз я поспал около пяти часов: то ли мне действительно решили дать отдохнуть, толи просто не смогли разбудить — не знаю, но выспался я отлично. Первым делом после пробуждения я спустился на первый этаж, где располагался кафетерий для персонала, выпил две чашки крепчайшего кофе и съел нечто среднее между пончиком и засохшим хлебом, но привередничать в такой ситуации не приходилось.
В коридорах уже не было столпотворения, никто не бегал, новых раненых не привозили. Поднявшись обратно в ординаторскую и не обнаружив никого, сразу пошел в кабинет начальника госпиталя, чтобы узнать, какие распоряжения будут на сегодня.
Полковник был на месте и, судя по еще дымящейся на столе чашке кофе, тоже совсем недавно проснулся. Правда, был он уже не один.
—;Здравия желаю, господин полковник, — военные приветствия были среди врачей нашего госпиталя не приняты, но когда рядом посторонние, лучше быть начеку.
—;Привет, Билл, — похоже, все было нормально, так что строить из себя прилежного вояку совсем необязательно. — Познакомься: Кэрол Валентайн, военный корреспондент «The Times», прибыла к нам для создания серии репортажей об американских вооруженных силах, нашем госпитале и о Миллере, конечно. Ты же уже слышал, что он прибыл вместе со своим оркестром?
—;Очень рад, разрешите представиться: майор Вильям Джонс, военврач и заместитель господина полковника, — я слегка улыбнулся, посмотрев в глаза этой милой и еще совсем молодой девушки, сидящей за столом полковника с ручкой и тетрадкой, как студентка-отличница. — Да, не только слышал, но и беседовал ночью с Миллером, а до этого оперировал его трубача, а вы, видимо, тогда еще были в операционной и разминулись с ним.
—;Кэрол, — просто ответила она и посмотрела куда-то сквозь меня, в сторону коридора. То ли ей был неинтересен именно я, то ли было очень интересно что-то другое, находящееся там, за дверью — этого я не понял.
Из дальнейшего разговора я узнал, что кроме своих прямых обязанностей врача и экстренных вызовов в госпиталь, которые случались почти каждый день, теперь мне еще предстояло помогать мисс Валентайн в ее нелегком деле.
Как оказалось, приступать мы должны были немедленно, и я мысленно обрадовался тому, что позавтракать решил до визита к начальству, а то так и остался бы голодным. Первым делом я провел Кэрол по всем трем этажам госпиталя, рассказывая, где проходят операции, где восстанавливаются раненные, где находится перевязочная и где отдыхают врачи и медсестры, как поступают и хранятся медикаменты и все прочее в таком духе.
Уже через десять минут напряженного молчания с её стороны,
я четко осознал: всё, что я говорю, мою собеседницу совершенно не интересует.
—;Мисс Валентайн, вам это не интересно? Вы хотели бы узнать что-то другое?
—;Простите, сэр, но я не хочу писать репортажи с войны, в которых бы описывался температурный режим хранения пенициллина, — она говорила не с вызовом, не с упреком, она просто констатировала факт, и никакого отношения ко мне это не имело.
—;Что же тогда вы хотите увидеть? — я немного растерялся, не зная, что же ещё может заинтересовать столь молодую особу с кудрявыми светлыми волосами и слегка вздернутым носиком.
—;Я бы хотела быть здесь, когда случится очередной авианалет, чтобы рассказать не только про устройство госпиталя, но и показать, как вы все здесь реально спасаете жизни наших солдат и гражданских. Я хочу провести читателя от места и момента трагедии, через операционную и палаты до выздоровления или смерти, — глаза девушки просто сияли праведным огнем, похоже, она очень ярко представляла себе всю картину происходящего и действительно знала, как обо всем этом написать, чтобы задеть читателей за живое.
—;Не думаю, что вам стоит видеть то, что здесь творится в такое время — тут очень много раненых, окровавленных людей, крики и стоны доносятся отовсюду. Чтобы к этому привыкнуть нужно время. Много времени. Иначе у вас просто может быть шок и вы свалитесь без чувств. Да и опекать вас никто из врачей в такой ситуации не сможет — все будут заняты настолько, что некогда будет лишний раз вздохнуть, не то что интервью давать.
—;Простите, майор, но вы меня, похоже, с кем-то путаете, — она стала серьезна настолько, что я сразу почувствовал, что она действительно сможет провести ночь в госпитале, да еще и поможет нам, если это понадобится.
—;ОК, пусть будет по-вашему. Я выпишу пропуск, с которым вас пустят в госпиталь в любое время. Только одна просьба: не мешать докторам и всему медперсоналу. После я дам вам любые комментарии, какие пожелаете.
Следующие две недели прошли просто отлично, в данной ситуации «отлично» означало просто «спокойно», чего всем нам было достаточно. Я приходил утром на работу, проводил совещания, делал обходы, консультировал коллег, сделал одну плановую операцию и, что самое важное, ночью уходил домой, отсыпаться.
Ни ночные авиаудары, ни мисс Валентайн меня не тревожили, я смог немного прийти в себя и начал подумывать, а не сходить ли на концерт оркестра Миллера. После своего первого концерта 14 июля 1944 года на базе Thurleigh USAAF, о фантастическом успехе которого писали все газеты, теперь уже майор Миллер провел более двадцати выступлений. Оркестр играл каждый день, иногда  по несколько концертов, выступая на авиабазах и в концертных залах, всеми силами помогая поддерживать бодрость духа в сердцах солдат и офицеров. Ближайший концерт должен был состояться у нас в госпитале, поэтому пропустить его я просто не мог, да и не хотел, конечно же.
Мы с полковником были приглашены на концерт лично руководителем оркестра, хотя по долгу службы, в любом случае, мы бы пришли на него, даже если бы больше всего на свете не хотели слушать музыку Миллера. Кроме того, подготовка концерта требовала решения множества организационных вопросов, которые нам же и предстояло решать. Под площадку для выступления была приспособлена веранда в парке на территории госпиталя, в котором обычно прогуливались выздоравливающие. В теплую летнюю погоду мы могли себе это позволить, не опасаясь ухудшения здоровья наших пациентов, большая часть которых на этот вечер превратилась в зрителей.
И вот день концерта настал. Музыканты приехали практически впритык к назначенному времени — оказалось, что утром они уже отыграли программу на авиабазе и сразу после этого поспешили к нам. В силу того, что выступление должно было проходить на открытом воздухе, зрителям выпала возможность наблюдать за всеми приготовлениями оркестра, подстройками инструментов, за небольшой предконцертной репетицией.
Когда концерт начался и оркестр заиграл “Moonlight Serenade” (“Серенаду лунного света”), зрители просто взорвались аплодисментами и восторженными приветственными криками. В этот момент я понял, что когда Миллер говорил, что хочет играть на войне, чтобы “вдохнуть немного энергии в ноги наших марширующих солдат и немного больше радости в их сердца”, он был прав на все сто. В воздухе царила атмосфера праздника, воодушевления, радости и надежды. О том, что мы находимся на территории госпиталя, вокруг идет война, большинство зрителей — раненные солдаты, в то мгновение все просто позабыли. Здесь и сейчас царила Музыка, а все остальное было неважно.
Оркестр играл фантастическую программу: «I Know Why»
(«Я знаю почему), «In the Mood» («В настроении), «Tuxedo Junction» («Перекрёсток смокинг»), «Chattanooga Choo Choo» («Поезд на Чаттанугу») и другие самые популярные вещи, которые в исполнении Миллера знал уже весь мир.
Звук в парке распространялся легко и приятно, было совсем необязательно тесниться в толпе зрителей, чтобы насладиться музыкой. И я, воспользовавшись тем, что все были заняты концертом, потихоньку отошел вглубь аллеи, сел на деревянную скамейку, закурил и закрыл глаза. Со сцены в это время плавно полилась моя любимая композиция «Stardust» («Звездная пыль»).
С закрытыми глазами слушать такую музыку — особенное удовольствие, ты ни на что не отвлекаешься, перед глазами не мельтешат люди, автомобили, не мешает свет окон и фонарей. Можно просто сидеть, вслушиваться в каждую из нот, в их переливы, улавливать игру оркестра целиком и безошибочно выделять в ней тромбон Миллера.
Так, сидя на удобной скамейке, я то ли задремал, то ли вошел в состояние близкое к трансу, по-видимому, вызванное музыкой, доносящейся со сцены. В этот момент я был самым счастливым человеком на Земле, несмотря ни на что.
Глава 4
Мысли вслух
Ощущение реальности все никак не хотело возвращаться ко мне. Я не совсем понимал, что со мной происходит: то ли проснулся, то ли вышел из комы или вернулся с того света. Вокруг было темно, тихо, я лежал на чем-то мягком и силился вспомнить, где же я мог оказаться и что вообще происходит.
Постепенно до моего сознания начало доходить, что я в своем новом магазине, что я остался здесь после закрытия и решил немного выпить и послушать музыку. Странно, но я не помнил, как оказался лежащим на диване, как уснул. Вроде и выпил-то только одну порцию виски. Может быть усталость, накопившаяся за день сделала свое дело, и я решил прилечь? Ничего не помню.
Зато я очень отчетливо помнил свой сон. Только вот ощущения, что это именно сон, не было. Скорее, мой мозг воспринимал все увиденное как воспоминания давно прошедших лет. Так бывает, когда перед сном начинаешь думать о далеком прошлом, в памяти всплывают лица знакомых, какие-то диалоги, прожитые волнительные моменты. Но то, о чем я думал сейчас, никак не могло быть моей памятью: я просто спал и видел очень яркий и детальный сон, одновременно страшный и прекрасный, в нем была война и музыка Миллера.
Такое со мной произошло впервые. Нет, конечно, сны, похожие на некий «фильм», я видел и раньше, но никогда прежде после пробуждения я не помнил столько деталей, имен, лиц. Что ж, все когда-то происходит в первый раз. Я решил, что не буду «зацикливаться» на такой мелочи, все-таки это был просто сон, и подумал, что неплохо бы отправиться домой, не ночевать же в магазине.
К моему удивлению, было еще совсем не поздно, что-то около одиннадцати часов — получается, я спал всего ничего. Как же за такой короткий промежуток я успел увидеть такой долгий сон? Видимо, в нашем подсознании время существует по другим законам.
Естественно, теперь мне спать совсем не хотелось. Я по­пытался придумать, чем же можно себя занять хотя бы на пару часов, пока снова не захочется спать, но ничего дельного в голову не приходило. Оставалось одно: пойти бродить по окрестным улочкам, выпить где-нибудь пару кружек пива с легкой закуской, посмотреть там же футбол, хоккей, или еще какой-нибудь спорт, который наверняка будут показывать в баре, а потом уже идти домой и пробовать заснуть.
Дойдя по центральной улице своего района до первого же открытого заведения, я, даже не глядя в меню, заказал два светлых фирменных пива и порцию фисташек. В этом баре я оказался впервые. Судя по всему, заведение открылось совсем недавно: мебель и барная стойка были чересчур свежи, и на их поверхности не было видно ни единой царапины — крайне странное зрелище для спорт-бара.
Я выбрал для себя самый дальний столик от входа, в глубине зала, но такой, чтобы хорошо было видно большой экран телевизора, висящего под потолком. Я не хотел сейчас общаться с людьми.
А вот посмотреть на людей на телеэкране я был очень даже не против. Конечно, в такое время о прямой трансляции футбола речи не шло — передавали повтор какого-то дневного матча бундеслиги, название команд с моего места разглядеть не удалось, а вставать и подходить к телевизору не хотелось.
Просидев так с полчаса, в матче как раз начался второй тайм, я расплатился с неприветливым барменом с потухшим взглядом
и «вышел в ночь». Да, теперь на улице уже стояла именно ночь —
не поздний вечер, не сгущающиеся сумерки, а обычная, какая и положено, ночь.
После пива с орешками жутко захотелось есть. Вот всегда со мной так: мог же заказать в баре какой-нибудь еды, наверняка салат, сосиски или еще что-нибудь такое у них было, но нет же, о том, что я хочу есть, всегда вспоминаю уже на улице. Ничего не поделаешь, придется тащиться в круглосуточный магазинчик, там точно можно будет купить что-нибудь, не требующее готовки.
Можно было бы, конечно, пойти домой и там поесть. Но это только в том случае, если в холодильнике есть еда. А ее там не было. С этим открытием магазина мне вообще не хотелось ходить за продуктами и что-то стряпать. И я решил, что какое-то время можно перебиться тем, что подают в кафе или предлагают «с собой» в забегаловках быстрого питания.
В итоге, чуть за полночь я был дома с пакетом всякой съедобной, но по большей части нездоровой пищи. Приняв душ, открыв банку колы и шелестя на всю квартиру пакетом чипсов, я устроился на диване, включил телевизор и целый час смотрел какой-то нудный детектив. Зачем это делал, я не понимал, видимо, хотел просто какое-то время быть чем-то занятым. Впрочем, польза от этого фильма была — я очень захотел спать. И пока это желание никуда не улетучилось, пулей полетел в кровать и уже через несколько минут крепко спал. На этот раз мне не снилось абсолютно ничего.
Даже несмотря на то что лег довольно поздно, проснулся я в семь часов, причем бодрый и отдохнувший. Иногда отсутствие снов — явный плюс, мозг успевает отдохнуть за меньшее время.
Проверив свои запасы, я понял, что даже с учетом вчерашней ночной закупки ничего для завтрака у меня нет. Можно было бы выпить кофе с тостом, почитать газету и отправиться на работу, как показывают в фильмах, но, к сожалению, я так не умел. Для того чтобы начать день мне нужна настоящая пища: омлет с беконом, пицца, на худой конец, многослойный и крайне сочный бутерброд.
Хорошо, что есть кафе, работающие с самого утра как раз для тех, кто есть спозаранку любит, но держит холодильник пустым. Умывшись, одевшись и быстро пролистав основные каналы в телевизоре с их вечным Morgenmagazin, я вышел из дома. Восемь утра в Берлине — разгар утра, все спешат на работу, многие уже приступили к своим обязанностям и усердно трудятся, чтобы в 17.00 с чистой совестью засесть в ближайшем ресторанчике за кружечкой любимого пива.
Я же никуда не спешил — до открытия магазина оставалась уйма времени. Наслаждаясь какой-то легкостью и чувством свободы,
я шел медленно, рассматривал знакомые дома и улицы, выискивал что-нибудь интересное в витринах, читал мельком заголовки свежих газет в лотках с прессой. Так славно поутру мне не было очень давно. Не знаю, с чем это связано, может быть с тем, что спало напряжение, постоянно давившее до открытия нового магазина, а может быть все дело во сне, который мне приснился. Очень уж интересно и правдоподобно все в нем было, да и живое выступление оркестра Гленна Миллера — это что-то. Хотя, если подумать, это ведь тоже только плод моей фантазии и оркестр в реальной жизни, может быть, вообще играл не так и не то.
Дойдя до кафе, где подавали завтраки в моем любимом формате, я заказал «Большой континентальный» и, пока ждал свой заказ, размышлял, стоит ли рассказывать Эду про мой сон. И пришел к выводу, что не стоит: он парень классный во всех отношениях, но вот рассказывать ему сны — это лишнее.
В кафе была занята всего пара столиков, и я уселся за один из трех свободных, прямо у окна. Наблюдать за людьми, спешащими на работу, пока сам сидишь и спокойно завтракаешь — отличное занятие. Только если сидеть так слишком долго или слишком часто, начинаешь задумываться, а все ли с тобой нормально. Может быть, тебе тоже надо куда-то поспешить, что-то поделать с серьезным видом и в 17.00 вернуться обратно? Вот и сейчас я не смог просидеть в кафе больше получаса: что-то внутри задергалось, заволновалось, и во мне проснулся трудоголик — я поспешил в магазин.
Придя и открыв дверь, я ощутил то приятное чувство, которое испытываешь, возвращаясь в свой любимый дом. Похоже, мы все сделали правильно — и с местом не прогадали и с его обстановкой. Но, к сожалению, для лирики уже не оставалось времени — нужно было подготовить все для второго дня открытых дверей в нашем магазине.
Первым делом я достал из закутка-склада пластинки для подарков, доставил немного «винила» в зал, заполнив пробелы на месте проданных вчера дисков. Потом зашел в офис, проверил почту и с полчаса формировал заказы, присланные через Интернет. Для продаж в Сети у меня была выделена отдельная ниша в глубине комнаты, в которой находились действительно редкие пластинки, покупателя на которых просто так на улице вряд ли встретишь.
Пока я возился в дальней комнате, зазвенел колокольчик, оповещавший, что кто-то открыл дверь. Я решил, что это Эд неожиданно решил не опаздывать сегодня и даже не стал выглядывать в зал. Однако, спустя некоторое время, я понял, что если бы сюда зашел Эд, уж он догадался бы, где я. Поняв это, я быстро зашагал в сторону входа, не хватало еще, чтобы пара коробок с пластинками исчезла в неизвестном направлении уже на второй день работы.
В торговом зале меня ждал не Эд и не грабитель, а довольно приятный сюрприз: молодая девушка, совсем невысокая и худенькая, прохаживалась между рядами пластинок и иногда пробегалась по обрезам конвертов пальчиками в легких кашемировых перчатках, перелистывая диски, видимо, что-то искала.
—;Добро утро, фройляйн — как можно дружелюбнее поздоровался я.
—;Доброе утро, — она отдернула руку от пластинок, видимо, задумалась и не заметила, как я зашел в зал.
—;Вам чем-нибудь помочь? Ищите конкретную пластинку? Или исполнителя? Вообще-то мы работаем с одиннадцати, но я с удовольствием помогу вам, — хочешь, не хочешь, а обязанности продавца на сегодня для меня никто не отменял.
—;Если честно, я пока не решила, чего хочу точно, но мне кажется, что это должно быть что-нибудь мелодичное и с приятным пением.
Я не знал, о каком стиле музыки она говорит, даже о каких примерно годах или странах, поэтому попытался немного сузить сектор поиска и спросил, каких исполнителей она предпочитает, но, оказалось, что она не очень разбирается в старых пластинках, а точнее, вообще не разбирается.
—;На Рождество ... мне подарили проигрыватель и пару пластинок ... с рождественскими песнями ... я их прослушала и ... больше проигрыватель не включала ... А сейчас шла на работу ... и увидела вашу вывеску... Вот и решила зайти, — она говорила как-то прерывисто, что ли, как будто на долю секунды задумывалась перед каждой фразой, а иногда и словом.
—;Тогда могу вас обрадовать: вы очень удачно зашли, мы только вчера открылись и у нас есть очень много классных пластинок. Может быть, посмотрим вот эти? — Я быстро пробежал взглядом по рядам дисков, вытащил и передал в руки моей утренней гостье пластинки в таком порядке: Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Перри Комо, Энди Уильямс, Бинг Кросби, Макс Байгрейвс.
Девушка не спеша рассматривала каждую сторону каждого конверта, читала название пластинки и описание на задней стороне, откладывала просмотренную пластинку в сторону и начинала изучать следующую. Закончив осмотр всех шести дисков, она отвернулась от меня и просто смотрела в окно добрые пару минут.
—;Не знаю почему, но обложки пластинок нравятся мне намного больше, чем вкладыши у CD. Особенно у старых пластинок. У меня есть одна вот этого исполнителя, — она показала на конверт с улыбающимся Максом Байгрейвсом на обложке. — На той пластинке конверт сделан как поздравительная рождественская открытка со стихами внутри — разве у CD такое встречается?
—;Думаю, это вы про сингл «Christmas Greetings» 65-го года — отличный диск. У меня когда-то был такой, действительно красивый конверт, да и «Silent Night» в исполнении Байгрейвса очень хороша, — я не совсем понимал, слушает она меня или нет, может быть, она сказала все, что хотела и мой ответ тут вовсе не подразумевался.
—;Да, там была именно эта песня. А вы хорошо разбираетесь в пластинках? В магазине научились?
—;Не совсем, скорее наоборот. Сначала узнал кое-что о пластинках, а потом уже попал в магазин. Кстати, меня зовут Алекс, мы на пару с приятелем держим несколько магазинов пластинок, в том числе и этот, — я решил, что продажи никуда не денутся, а вот такую интересную девушку, я может уже больше не встречу, по крайней мере, до сих пор же не встречал.
—;Криста, — она назвала только имя, не «очень приятно», не «а меня зовут…» или хотя бы «а, вот оно что». Только имя.
—;Очень приятно, Криста, — я просто не знал, что сейчас еще сказать.
—;Знаете, Алекс, давайте я возьму все эти пластинки, не хочется сейчас стоять, выбирать, решать, кто лучше. Вот послушаю и решу.
Я рассказал ей про нашу акцию, добавил к ее заказу еще пару пластинок в подарок; она же как-то рассеяно меня поблагодарила, сказала, что, может быть, еще зайдет и совершенно неожиданно для меня вышла из магазина. Я не успел не то что телефон у нее спросить, а даже попрощаться по-человечески. Что ни говори, а она была немного странная, эта Криста. Этим, видимо, она меня и зацепила.
Буквально сразу после ее ухода дверь снова открылась, колокольчик звякнул, и в магазин вошел Эд. По сравнению с тем Эдом, с которым я попрощался вчера вечером, этот парень выглядел и счастливее, и моложе — вот что значит здоровый сон.
—;Привет, Эдик, — я не всегда называю его так, только если его физиономия выглядит слишком довольной — это просто не дает мне покоя.
—;Я тысячу раз просил меня так не называть! Привет! — его тон явно говорил о том, что он и не думал обижаться.
—;Как дела? Выспался?
—;Ага, давно так крепко не спал. Как приехал домой, так сразу и лег — ни кино не смотрел, ни книжку не читал, даже не ел и компьютер не включал. А что это за неземное создание сейчас чуть не сбило меня с ног, выходя из магазина? — Эд ухмыльнулся, видимо, столкнулся с Кристой в дверях и теперь не оставит меня в покое, пока не пошутит на эту тему вдоволь.
—;Пока ты дрых, я шесть пластинок продал, — я решил, что теперь ни за что не стану ему ничего рассказывать.
—;Молодец, теперь заживем! — он расхохотался и сел в кресло.
—;Ее зовут Криста, она хотела что-нибудь послушать, я помог ей выбрать, — я все-таки подумал, что лучше скажу все, как есть, а то напридумывает еще чего-нибудь.
—;Красивая. Только вот глаза грустные, — как-то с тоской сказал уже совершенно серьезный Эд.
Мы молча посидели несколько минут, и на этом наша беседа на отвлеченные темы как-то сама собой закончилась. Оставшееся
до открытия магазина время мы курили в офисе, печатали ценники на новые пластинки, решали, как будем работать дальше: вместе, по очереди, или возьмем продавца, чтобы приходить в офис только тогда, когда нам нужно и не зависеть от графика работы магазина. Тем временем начали приходить люди и Эд вышел в зал. Я поставил пластинку Херби Манна, включил усилитель и колонки: для утра волшебная флейта и босанова — самое то.
День был не такой прибыльный, как вчера, хотя людей было заметно больше — многие вчерашние покупатели пришли со своими знакомыми, но сами уже ничего не покупали, просто слушали музыку, говорили о пластинках, пили кофе и создавали видимость наплыва покупателей.
Ближе к обеду первая волна спа;ла, теперь до окончания рабочего дня в конторах, скорее всего, будет затишье. Я даже успел приготовить пару стейков и простенький салат из куриного карпаччо, рукколы, сухариков и помидоров черри, приправив все это дело оливковым маслом.
Пообедали мы знатно, Эд сходил в ближайший магазин и принес бутылку красного, которое оказалось очень кстати к нашим мясным блюдам.
После пяти вечера, как мы и ожидали, пришла вторая «волна», но уже не такая сильная и утомительная. Через пару часов мы снова были свободны и решили, не дожидаясь закрытия, отпраздновать-таки окончательное открытие «Дома Винила».
На этот раз в магазин сходил я сам, чтобы на месте выбрать что-нибудь для сооружения простенькой закуски, да и наш магазинный бар был еще не заполнен — это надо было срочно исправлять. Я решил, что мы вполне обойдемся галетами, моцареллой, оливками, копчеными колбасками и начос с готовой острой сальсой. Из выпивки я взял два J&B для употребления в чистом виде, для коктейлей выбрал джин Гордонс и водку, взял пару упаковок баночного пива и еще местного белого вина.
Посидели мы с Эдом, как в лучшие годы — съели все подчистую, да и выпили половину из закупленных мной запасов. Пластинки крутили одну за другой: сначала отлично шел джаз — «Вуди» Герман, Гетц, Дорси, Каут Бейси, потом захотелось чего-нибудь рок-н-ролльного и в дело вступили Эдди Дуэйн, Чак Берри, “The Beatles”. После битловской “Мишель” Эд начал явственно клевать носом и засобирался домой. Выходило, что прибираться сегодня снова выпадало мне — на завтра оставлять такой разгром я не хотел.
Эда я посадил на такси, что-то его слишком шатало, сам же собрал и вынес в бак на заднем дворе весь мусор от наших посиделок, вытряхнул пепельницы, открыл окна в офисе и на кухне, чтобы запустить внутрь приятную ночную свежесть. После этих нехитрых, вроде бы действий, я почувствовал, что тоже нахожусь не в самом трезвом виде, голова немного кружилась, ноги не слушались.
Я понял, чего хочу сейчас больше всего на свете — я хочу увидеть продолжение того сна. Но за пластинкой Миллера идти не хотелось, а под рукой был диск The Beach Boys “All Summer Long”. Мы с Эдом хотели его послушать после “Битлов”, да так и не включили. Поставив пластинку, я взял банку пива и прилег на диван. The Beach Boys запели “I Get Around”…
Глава 5
Солнечные зайчики и пляжные мальчики
Стиви-и-и-и, Стиви-и-и-и! — я слышу чей-то настойчивый и, похоже, немного обиженный голос, и даже через закрытые веки чувствую, что мне в глаза светит что-то яркое. — Ты что, уснул? Стив, вставай!
Я приподнимаюсь на локти, приоткрываю правый глаз и тут же его закрываю. Около меня сидит Джинни и пускает мне прямо в лицо солнечных зайчиков своим карманным зеркальцем.
—;Эй, убери зеркало, слепит ужасно, — я прикрываю глаза рукой и снова пытаюсь их открыть. На этот раз вспышки от зеркальца не чувствую, но глаза открыть все равно не просто — вокруг и без солнечных зайчиков все прямо пылает от яркого света.
Я, так толком и не открыв глаза, делаю резкое движение, подаваясь вперед и садясь, обхватываю Джинн за талию, и мы тут же вместе валимся обратно на землю. Она явно уже не дуется, смеется во всю и даже не пытается вырываться. Так, обнявшись, мы лежим еще с минуту, пока мои глаза привыкают к свету.
—;Стив, пойдем купаться, мы же сюда не спать ехали, — Джинни так по-детски надула губки, что сопротивляться ее уговорам не было никаких сил.
Я поднимаюсь, протягиваю руку вниз и поднимаю ее. Мы не спеша идем по горячему песку пляжа Ньюпорт-Бич в сторону воды. Рядом с нами со всех сторон загорают, куда-то идут, слушают радио или просто дурачатся такие же молодые и загорелые парни и девушки — студенты из Беркли, серферы, просто местные бездельники и их приехавшие на каникулы друзья. Что может быть лучше лета на пляже, особенно лета на пляже в Калифорнии.
Окунувшись с головой, я понемногу начал приходить в себя. Голова прояснилась, окружающая действительность перестала казаться туманной. Видимо, я сильно перегрелся на солнце, да и дневной сон на жаре после пары банок пива тоже не добавлял бодрости. Джинни же чувствовала себя отлично и пыталась обрызгать меня, что есть мочи ударяя руками по поверхности воды. Я с удовольствием принял вызов и окатил ее самой мощной волной, которую смог вызвать силой своих рук.
Вдоволь наплававшись, мы вышли на берег, добрели до своих полотенец и уселись на них. Только я очутился на полотенце и устроился поудобнее, моя подруга объявила, что хочет пить. Я же, кроме жажды, почувствовал и вполне себе зверский аппетит. Поэтому, недолго думая, мы решили дойти до ближайшего пляжного кафе и там чего-нибудь перекусить.
В забегаловке для серферов, что расположилась в сотне метров от нас, выбор блюд был невелик — пара видов бургеров, хот-доги, пиво и кола. Как раз то, что нужно. Я подошел к кассе и заказал два чизбургера (себе с двойным луком, Джинн совсем без него) и две колы — пива больше не хотелось.
Пока собирали бутерброды и наливали колу, я стоял, облокотившись на стойку, и слушал самую свежую и популярную сейчас песню «Пляжных мальчиков» — «I Get Around». Песня была действительно классная, но мне с этого альбома больше нравилась «Little Honda» — о таком же, как у меня, малыше Хонда 50.
Мы и сюда, на пляж, приехали именно на нем — быстро, удобно, с ветерком. Я, пока во всяком случае, ни на какую, даже самую крутую тачку, не променяю свой Honda 50: галлон бензина почти на 200 миль, три передачи, да и скорость больше 40 миль в час мне для поездок по городу и на пляж не нужна.
Взяв заказанное, я сразу расплатился и пошел обратно к столику. Джинн смотрела в окно и даже не сразу поняла, что я уже вернулся.
Мы молча жевали чизбургеры и попивали ледяную колу. В стакане льда было явно больше, чем самого напитка, впрочем, в такую жару я был не в претензии к бармену — сейчас «на ура» пошел бы и просто стакан льда. Бургеры же напротив, были очень и очень ничего: котлета, похоже, сделана прямо в кафе, прожарена хорошо, сыра и лука не пожалели — все как я люблю.
Я хорошо понимал, почему Джинн притихла. Скоро закончится лето, и я должен буду уехать. Я вернулся сюда, в Ньюпорт-Бич, только на каникулы. Скоро начнется новый семестр и нашей беззаботной пляжной жизни придет конец.
Мои родители не жалели сил и времени, чтобы их единственный сын получил лучшее образование и стал «достойным членом общества». К тому же, им казалось, что надежнее отправить меня подальше от школьных приятелей, пляжных вечеринок с неизменным рок-н-роллом из открытых окон и распахнутых дверей машин, выпивкой и горячими местными девчонками.
Кончилось это противостояние тем, что я уехал учиться в Принстон, но, по взаимной договоренности с родителями, лето оставалось полностью в моем распоряжении.
Не стоит и говорить, что, как только заканчивалась учеба, я первым же рейсом улетал домой, где и начиналась моя «вторая жизнь» — пляжная и веселая.
Джинн же училась здесь, ее родители, напротив, очень не хотели отпускать куда-то в неизвестность «свою малютку», боясь всех этих студенческих загулов, вечеринок, гадких искусителей-старшекурсников и прочих ужасов, которые представляют себе родители девушки, уезжающей учиться в другой город.
Пока лето было в самом разгаре, ни я, ни она не хотели думать о будущем расставании — гуляли, ездили на пляж, смотрели
в Drive-In новые фильмы с Элвисом, которые в этом году выходили один за другим, что-то беспрестанно ели в придорожных забегаловках и, конечно, слушали музыку.
Первым делом, по приезду домой после долгой разлуки,
я брал Дженн, мы ехали в самый большой музыкальный магазин
и покупали с десяток новых пластинок. Этим летом это были синг­лы «Everybody Loves Somebody» Дина Мартина, «I Get Around» The Beach Boys, «A Hard Day’s Night» The Beatles, «Oh, Pretty Woman» Роя Орбисона, «Hello, Dolly!» Луи Армстронга и еще целая гора дисков. Каждая из этих песен крепко засела в моей голове, я, вероятно,  уже не смогу забыть их мелодии и слова.
Самое интересное, мы почти не виделись с друзьями, которых в городе было невообразимое количество — все-таки мы здесь выросли и отучились в школе. Но летом нам никто не был нужен. Это было только наше время. Может быть потому, что это время было строго ограничено, мы не хотели тратить его на других. Конечно, мы периодически встречали кого-то из знакомых, иногда они присоединялись к нашим обедам и ужинам или подходили на пляже. Но это была просто неизбежность, которую мы с Джинн стойко переносили и старались больше в том месте не появляться.
На моей Honda мы объездили все самые красивые, самые уединенные пляжи побережья. Джинн училась на художника-оформителя и увлекалась фотографией. В этом году на день рождения я подарил ей только что вышедший Canon FX с парой сменных объективов. Теперь она не выпускала камеру из рук, снимая меня и мою Honda, пляжи, на которых мы бывали, закаты и рассветы, которые мы встречали вместе, людей, которые нас окружали.
Пленки улетали с какой-то невероятной скоростью, вся моя комната была увешана ее работами: вот я с пачкой пластинок сажусь на мотоцикл, вот уличные музыканты-хиппи играют на гитаре, вот загорелая до черноты surfer girl седлает волну. Самое удивительное, что снимая так много, Джинн не делала лишних кадров. Почти все снимки были если и не выдающимися, то очень талантливыми и уж точно интересными. В них чувствовалась жизнь и ее вкус. Это была Калифорния в чистом виде, такая же легкая и светлая, как местное вино.
—;Эй, Джинни, не кисни. Осталось подождать всего один год, и я вернусь сюда насовсем. Или ты сможешь приехать ко мне. Или мы вместе уедем в Нью-Йорк, Чикаго или, если захотим — на Аляску. Нас уже никто не сможет удержать.
—;И что мы будем там делать? Ты сможешь жить без пляжей, волн и своего мотоцикла? Будешь ходить в офис и каждый день
составлять финансовые отчеты, или чем там занимаются после окончания экономического? А я устроюсь художником в школу и буду обучать детишек рисовать яблоко? — она выглядела немного странно, голос был не грустный, не веселый, какой-то бесцветный, совсем без эмоций.
—;Давай уж лучше, если мы выдержим еще один год, ты вернешься сюда, и мы решим, как быть дальше. Я бы не хотела уезжать. Переехать — да, в свою квартиру или маленький домик, жить там с тобой, но не уезжать. Мы слишком привыкли быть вместе именно здесь. И само наше «мы» без Калифорнии и ее пляжей может рассыпаться и исчезнуть.
Я был немного ошарашен и не знал, что сказать. У меня и в мыслях не было, что Джинн так серьезно воспринимает все происходящее, переживает, как сохранить наши отношения, боится неизвестности и перемен.
—;Ок, Джинни, даже не бери в голову — я приеду сюда, ты будешь фотографировать, я устроюсь в какую-нибудь фирму или банк, мы снимем лучшую квартиру с видом на океан, мы будем вечерами гулять вдоль воды и будем так же счастливы, как и теперь.
Она кивнула. Мне показалось, что это был кивок не столько в знак согласия с моим высказыванием, сколько подтверждение какой-то ее собственной, не высказанной вслух мысли или решения. Чтобы там ни было, но после этого моя подруга сильно повеселела, достала из своей пляжной сумки кофр с фотоаппаратом, откинулась назад и сделала несколько кадров того, как я вгрызаюсь в бок своего чизбургера. Я же при этом состроил неимоверно злодейскую физиономию и начал немного рычать, всячески показывая свою свирепость. Похоже, опасный кризисный момент мы преодолели без серьёзных последствий.
Выйдя из кафе и снова попав в дневное пекло, мы стали думать, как провести остаток времени до вечера так, чтобы не помереть от жары, и не смогли придумать ничего лучше, чем поход в кино. Во всяком случае в зале не должно быть так жарко и светло.
Оставленная в тени Honda, судя по всему, уже довольно давно стояла на солнце, поэтому, чтобы сесть на сидения, нам пришлось сначала положить на них наши полотенца. Не очень стильно, зато можно не беспокоиться о том, что едешь на раскаленной сковороде.
До ближайшего кинотеатра мы доехали минут за пять и сразу же отправились к бару за чем-нибудь холодным. Напившись,
мы подошли к расписанию сеансов и стали выбирать, какой из двух ближайших фильмов нас меньше разочарует: уже по названиям и описанию можно было понять, что обе ленты — полная чепуха и недоразумение. Но решение было принято — в кино, так в кино. Значит, оставалось только сделать выбор в пользу меньшего из зол. В итоге следующие полтора часа мы провели, созерцая что-то невообразимое — музыкальный вестрен-мелодраму — ну хоть Элвиса туда не зазвали, и то ладно.
Убивать время — самое неприятное и одновременно самое ценное занятие лета безработного студента. Когда еще у нас будет такой момент в жизни, когда можно делать все, что хочешь, или не делать вообще ничего, и это никак не повлияет на твои планы, дела, обязательства и прочие элементы нормальной взрослой жизни. С этой точки зрения все просто прекрасно: бездельничай, и ничего тебе за это не будет. Но когда этим приходится заниматься чуть ли не каждый день, начинаешь сильно напрягаться и думать о том, что, возможно, стоит найти себе какое-нибудь более осмысленное занятие.
Вот и сейчас я был немного расстроен потраченным впустую временем и хотел срочно заняться чем-нибудь полезным, о чем сразу и сообщил Джини. Она, похоже, очень обрадовалась тому факту, что мне надоело бездельничать, и сразу предложила на выбор несколько возможных дел на вечер. Во-первых, можно было заняться проявлением и печатью с недавно отснятых пленок в фотолаборатории при университетской библиотеке (у Джинн уже давно был свой ключ от нее). Во-вторых, оказывается, я сам говорил ей, что мне давно пора разобраться в гараже в домике на пляже и выкинуть все ненужное оттуда. Ну, а в-третьих, ее родители давно звали нас на ужин и сегодня как раз отличный момент для такого визита.
Конечно, второй и третий варианты были для меня сейчас одинаково неинтересны. Ну что я не видел в гараже пляжного домика? Свои старые доски? Поломанные велосипеды и колонки? Нет, это точно может подождать еще … лет пять.
А про ужин с ее высокоморальными родителями и говорить нечего — я даже не представляю, что нужно делать и какую роль играть, чтобы они остались довольны моим визитом. Думаю, что вечер накануне моего отъезда, точнее последние его несколько минут — вот отличное время для такой встречи: я привезу Джинн домой (после нормального прощального вечера с ней одной), заведу ее в дом, поговорю пару минут с ее родителями о своей специальности и завидных перспективах и уйду, возможно, даже не наговорив глупостей.
Поэтому вариант оставался только один. И он мне очень и очень нравился: можно было побыть с Джинн наедине в свете красного фонаря и посмотреть первым ее новые фото.
—;Я так и знала, что разбирать гараж тебе будет лень, а встречи с моими родителями ты опять испугаешься, — Джинн совершенно бессовестно смеялась, похоже, раскусив меня еще на этапе, когда только предлагала свои три варианта.
—;Ладно, Холмс, поехали уже, — мне не понравилось, что она была, как всегда, права и все знала про меня заранее. Вот главная проблема долгих и тесных отношений: про тебя всегда знают все заранее. И, что самое страшное, — не ошибаются. Во всяком случае, Джинн еще ни разу не ошиблась, если пыталась угадать мой выбор или решение.
От кинотеатра до университета ехать было порядком дальше, чем от пляжа до кинотеатра, поэтому по пути мы успели вдоволь налюбоваться морскими пейзажами, а когда углубились в город — суетной повседневностью горожан, лишенных нашего с Джинн состояния полной свободы.
Как всегда, кивнув охраннику на проходной, Джинн провела меня коридорами в уже знакомую маленькую комнатушку, находящуюся на задворках помещений, в которых создавалась студенческая газета, открыла дверь своим ключом, включила свет (пока обычный) и начала приготовления к таинству проявления фотопленки.
Все эти закрепители-проявители, фиксаторы и фотоувеличители, рамки, прищепки, лотки для промывки и прочие химико-технические объекты и явления всегда действовали на меня успокаивающе. Я мог, не двигаясь по много минут к ряду, смотреть на Джинн, погруженную в процесс. Иногда она просила что-то подать или что-нибудь подержать, тогда я вставал с совершенно шикарного дивана (зачем в фотолаборатории кому-то понадобилось ставить такой диван можно только догадываться — и я догадывался) и делал то, что она просила.
Еще одним приятным моментом во всем этом было то, что в прихожей, если можно так назвать маленький коридорчик, перед дверью в саму темную комнату, стоял простенький радиоприемник, который, впрочем, отлично принимал несколько радиостанций, играющих популярную музыку.
Пока Джинн готовилась, я вышел в прихожую, настроил радио на нужную волну, сделал погромче и зашел обратно, закрыв за собой дверь. Музыка доносилась немного приглушенно, но от этого звук был еще более приятным, появлялось чувство, что мелодия берется из ниоткуда — приемника видно не было, да и Джинни уже погасила свет и зажгла свой красный фонарь, прямо магия какая-то. Я устроился на диване, прикрыл глаза и стал слушать The Beach Boys — похоже, это было их лето. Наше с Джинн и «Пляжных мальчиков». Прекрасное, жаркое лето 1964-го в Калифорнии.
Глава 6
Нехорошие предчувствия
Я очнулся, когда понял, что музыки вокруг меня больше нет. Сторона «А» закончилась, и пластинка остановилась. Как ни странно, я лежал на диване, а мое пиво аккуратно стояло на столике рядом — как оно там очутилось, я не знал. Раз я проснулся от того, что перестала играть музыка, значит, проспал я всего ничего — минут пятнадцать, не больше. Это было очень странно. Я спал и видел сон, в котором максимально подробно вмещались события целого дня, как это может быть, оставалось загадкой.
Я поднялся с дивана и начал расхаживать по комнате взад-вперед. Пива не хотелось, я налил себе приличную порцию J&B, залпом осушил стакан, снова налил и на этот раз уже стал пить маленькими глотками, продолжая бесцельно отмерять шаги.
Хоть разум мой еще был сонный, но картина была предельно ясная: если я включаю пластинку и сажусь в темноте на диван — вижу сон, в котором не последняя роль отводится музыке с этой пластинки. Бред какой-то.
Самым логичным было бы объяснение в том ключе, что я постоянно думаю о магазине, пластинках, исполнителях — вот меня и клинит таким странным образом. Нужно просто на недельку передать все дела Эду, съездить отдохнуть куда-нибудь к морю, слушать там только какое-нибудь Радио-поп, по которому никогда не будут крутить музыку, которую я люблю, и все само собой пройдет.
Но какое-то нехорошее предчувствие затаилось внутри меня и четко давало понять, что дело совсем не в переутомлении. Странная и страшная, но одновременно захватывающая и интересная мысль посетила меня — а что, если это не совсем сны, а что-то вроде фильмов о чьей-то реальной жизни. То есть, возможно, эти люди действительно переживали все это — и бомбардировки Лондона, и прогулки по пляжам Калифорнии, — а я просто каким-то образом попадал на волну их памяти? Как радиоприемник или рация иногда выхватывают куски каких-то передач или разговоров.
Спустя еще два виски мне в голову пришла еще более интересная и менее правдоподобная версия происходящего в моей голове. Я просто вспоминаю свои прошлые жизни. Очень ясно я понял, что это вполне может быть. Мой реальный, для меня сегодняшнего, во всяком случае, год рождения — 1972-й, значит, если вообще есть смысл говорить о таких возможностях, я мог прожить жизнь американского доктора в 1940-х, а потом и Стива в 1960-х. Только при одном условии: и тот, и другой должны были умереть молодыми. Доктор Вильям Джонс должен был покинуть этот мир году так в 1944-м, а парень из Калифорнии — в 1972-м. Хотя, конечно, я не совсем точно понимаю, как там устроено перерождение душ — происходит ли оно моментально или может пройти какое-то время. Но чисто математически выходило, что такое возможно.
Что ни говори, но объяснения эти были очень далеки от современных естественно-научных представлений о человеческой памяти, снах, передаче информации и вообще от всего рационального. Хотя все, что существует в этом мире действительно интересное и волнующее, — чаще всего выходит за рамки представлений современных ученых.
Придя к такому выводу, я неожиданно для себя успокоился и расслабился. Усевшись на диван, я уже без всякого страха стал обдумывать эти варианты и возможности их проверки. Первое, что пришло мне в голову — надо попросить Эда проделать все мои манипуляции с диваном и музыкой в той последовательности, в какой это делал я. Конечно, он решит, что я окончательно сошел с ума, но это неважно — отказать в просьбе выпить виски и послушать музыку на диване он не должен. Значит, решено — завтра я все расскажу Эду
и постараюсь уговорить его на эксперимент.
Теперь, когда план действий был намечен, а виски в бутылке оставалось примерно половина, я решил, что можно и «по домам». Никуда не заходя, ни с кем не разговаривая, я на полном автопилоте дошел до дома, разделся, сходил в душ и рухнул в кровать. Уснуть удалось не сразу, но зато сны, видимо, не отличались особенно интересным содержанием и драматизмом, во всяком случае, утром я о них ничего не помнил.
Звонить Эду с утра пораньше и рассказывать что-то о своих странных снах я не стал — все равно через пару часов встретимся в магазине, там и поговорим. Выпив кофе и наскоро перекусив какими-то вчерашними булочками и сыром, я собрался и поспешил в магазин. Не знаю, зачем я так торопился, но что-то меня туда тянуло.
Подойдя к «Дому Винила» я поразился своей дремавшей до сих пор интуиции: у порога стояла Криста. Вот так сюрприз.
Я поздоровался и принялся открывать наш чудной старинный замок. Я и так-то не всегда с ним нормально справляюсь, а сейчас так и вообще не мог повернуть ключ добрую минуту. Криста все это время просто стояла и разглядывала витрину, не пыталась помочь, не давала советы, как будто такие мелочи ей просто неинтересны.
С трудом победив замок, я распахнул дверь и жестом пригласил девушку зайти внутрь. Когда мы очутились в зале, я не стал проходить в кабинет, а скинул куртку прямо тут, включил свет, выключил вывеску и уставился на Кристу.
—;Как вчерашние пластинки, понравились? — я не знал, как начать разговор, поэтому решил говорить о том, в чем что-то понимаю.
—;Да, спасибо. Они все именно такие, как я и хотела, — похоже, ей действительно понравилась музыка — говоря о пластинках, она немного просветлела и улыбнулась.
—;Сегодня тоже хотите что-нибудь приобрести? — как с ней говорить, я не знал — она так многозначительно замолкает сразу после фразы, как будто все сказала и больше говорить не о чем.
—;Пожалуй. Дома совсем ничего не хочется делать, кроме как слушать музыку. Все мои CD надоели, покупать новые почему-то не хочется, а вот пластики вчера меня очень порадовали. Давайте подберем сегодня что-нибудь, как вчера, и что-нибудь поживее, — такого длинного монолога я даже не ожидал от Кристы, которая до этого еле-еле находила силы на коротенькие предложения, поэтому был очень рад и стал показывать и рассказывать ей про диски, которые ей могут понравиться.
В итоге в ее пакете оказались “The Shadows”, “Crosby, Stills, Nash & Young”, очень уж ей понравившийся Дин Мартин, Клифф Ричард, Эдди Дуэйн, “The Beatles” и “The Beach Boys”. Как мне кажется: неплохой набор, чтобы разнообразно скоротать вечер.
Расплатившись, Криста, поблагодарила и уже собиралась повернуться, чтобы направиться к выходу. Я понял, что больше тянуть не имеет смысла и лучше рискнуть и получить отказ прямо сейчас.
—;Криста, простите, — она обернулась, — мне кажется, что мы могли бы встретиться и вне магазина и поговорить о музыке или сходить куда-нибудь и послушать ее.
По ощущениям, мое лицо должно было быть в этот момент не просто красное, а благородного цвета бордо, а выражение на лице никак не поддавалось контролю и, скорее всего, смотрелось крайне неинтеллектуально.
—;Хорошо. Я зайду завтра перед закрытием. Мне кажется, лучшего места для прослушивания музыки, чем магазин пластинок, все равно не найти, — она улыбнулась очень приятно и искренне, и я просто одурел от такого поворота.
—;Спасибо, — зачем-то сказал я и крайне странно помахал рукой, подняв ладонь на уровень головы — не удивлюсь, если теперь она передумает приходить сюда завтра вечером.
Следующие минут сорок, пока не пришел Эд, я чисто автоматически делал какие-то привычные манипуляции: передвигал пластинки на полках, включал компьютер и варил кофе, потом включил музыку, уселся на место продавца и стал пить кофе в ожидании Эда.
Эд опоздал всего на полчаса, зато пришел с пакетом крендельков и пончиков — пришлось снова пить кофе, на этот раз уже вдвоем
с Эдом. Пока мы пили кофе, я пытался начать разговор о моих снах, но очень не хотелось вываливать на голову собеседника сразу все подробности, поэтому я начал издалека.
—;Слушай, Эд, а ты тут никогда ничего странного не замечал? Может, показалось что-нибудь или почувствовал? — видимо, это было слишком издалека, потому что Эд только приподнял брови и явно не понял, о чем я.
—;Где тут? В Берлине? В Германии? — Эд растеряно улыбался.
—;Да нет. В этом магазине, — я никак не мог решиться сказать все сразу.
—;Нет, магазин как магазин. Места достаточно, музыка играет хорошо, светло. Ты к чему ведешь то? Место разочаровало? Думаешь, как бы съехать отсюда с минимальными потерями? — Эд, как обычно, сразу повернул на дорожку рациональности и вопросов прибыли.
—;Похоже, надо говорить сразу по существу, иначе так и будем думать каждый о своем. Эд, я тут два вечера оставался в магазине
и слушал музыку. И оба раза мне снились до одурения реалистичные сны. Прямо не сны как будто, а реальные события. Только не здесь и не сейчас, а в прошлом.
—;Ну, всякие сны бывают, мне тоже, случается, прямо как кино снится. Все такое натуральное, с сюжетом, — он явно не хотел меня обидеть и подбирал фразы аккуратно.
—;Это совсем не то, Эд. В этих снах события идут несколько дней, и я не наблюдатель, а именно главный герой, так сказать. Я принимаю решения, ем, работаю. Но, что самое странное: в них играет та музыка, которую я слушал перед началом сна.
—;Давай-ка закроемся на полчаса, все равно нет никого утром, сядем, и ты мне нормально все расскажешь, а то пока я не понимаю, в чем вообще проблема, — сказав это, Эд подошел к входной двери, перевернул табличку на сторону с «Закрыто». Потом прошел обратно мимо меня в сторону кухни, судя по звуку, что-то взял в холодильнике и позвал меня.
Зайдя на кухню, я увидел Эда, разливавшего по бокалам холодный Berliner Kindl, которым мы просто забили холодильник, и понял, что мой приятель решил подойти к вопросу серьезно, видимо, понял, что я не шучу и мне действительно нужна его помощь.
Следующие полчаса я максимально подробно рассказал Эду все от начала и до конца. Я решил не упускать вообще ничего — от названия виски или пива, которое перед «сном» пил, музыки, точнее даже конкретной пластинки, которую слушал, до содержания самих видений. Эд слушал, иногда искренне удивлялся, что-то переспрашивал, в общем, проникся. Когда я закончил, мой собеседник еще минуту молча сидел и размышлял.
—;Знаешь, может быть, я сейчас глупость скажу, но, мне кажется, это не сон, — я был очень сильно удивлен, услышав от Эда, который никогда не верил ни во что «странное», такой вывод.
—;Я тоже так думаю. Но вот что это тогда? — мне очень хотелось, чтобы Эд легко и просто выдал мне точнейшее объяснение, желательно вычитанное им в какой-нибудь книжке, и я бы сразу успокоился и забыл про все эти видения.
—;А вот это, похоже, нам предстоит выяснить. Такую историю
я слышу впервые. Не думаю, конечно, что ты видишь свои прошлые жизни, но что-то тут явно происходит, — Эд говорил спокойно, и, что самое главное, он сказал «нам», то есть бросать меня один на один с этой искаженной реальностью он не собирался.
—;Я тут подумал, может, ты попробуешь повторить мой путь — останешься в магазине вечером, сядешь на диван, включишь пластинку — вдруг получится? — я сейчас больше всего на свете надеялся, что он согласится. И Эд согласился. Без шуточек, без насмешек, просто сказал, что постарается сделать все в точности и посмотрит, что произойдет.
Остаток дня мы провели как обычно: поочередно сидели в зале, Эд на пару часов уезжал в наши магазины проверить, как там идут дела. Мы пообедали китайской лапшой, не закрывая магазин, хотя сегодня это было и необязательно — людей было не так много, как в первые два дня.
Вечера я ждал с нетерпением и опасением — кто знает, чем все это закончится. Может быть, Эда унесет в мои сны, может, он увидит что-то свое, а может быть, не увидит ничего. Но это ладно, лишь бы не произошло чего-нибудь совсем фантастического вроде перемещения во времени без возможности вернуться обратно.
И вот вечер безоговорочно овладел городом, зажглись фонари, вывески магазинов и кафе засветились всеми цветами RGB спектра. Я зажег нашу рекламу, закрыл магазин, прошел на кухню, где уже сидел Эд, и налил нам по джину с тоником, для успокоения нервов.
Пока мы тянули джин-тоник, я еще раз напомнил Эду всю последовательность действий и, убедившись, что он и без меня все прекрасно помнит, оставил его в одиночестве, а сам пошел прогуляться на улицу — для точности процесса, пусть он будет в магазине один.
У меня как раз кончились сигареты, и я прогулялся до ближайшего магазина, купил сразу две пачки. Выйдя на воздух, сразу открыл одну из пачек, выкинул обрывки упаковки в урну, прикурил от спичек из бара “Willy Bresch” и по-моряцки затянулся.
Не сходя с места, я выкурил две сигареты, но, похоже, успокоиться это мне не помогло. Стоять дальше у входа в магазин было странно, и я пошел вдоль улицы без конкретной цели и направления. Дойдя до какого-то маленького сквера, я, не задумываясь, свернул в него, сел на скамейку и выкурил еще две сигареты. Если так пойдет и дальше, то до завтра мне придется еще раз заходить за ними в магазин.
Сидя в парке на лавочке, я старался выкинуть всё необъяснимое из головы и подумать о чем-нибудь другом, земном и понятном. О Кристе, например. Тут было о чем поразмышлять. Если Эда не утянет сегодня в другие миры, что вряд ли произойдет, то завтра мне предстоит свидание с девушкой, которая вызывает во мне бурю разнообразных чувств. И, что самое интересное, пока главное из них — любопытство. Такой привлекательной, загадочной и необычной девушки я еще не встречал.
Я просидел в сквере полчаса, но ничего более оригинального, чем купить цветов и выбрать несколько «романтических» пластинок для звукового сопровождения вечера, не придумал. Пора было возвращаться в магазин — мы с Эдом договорились, что я погуляю час, а потом вернусь для обсуждения результатов эксперимента.
Когда я зашел в магазин, Эд сразу вышел мне на встречу, и по его лицу было понятно, что ничего не вышло.
—;Ну как? — меня распирало от нетерпения.
—;Да никак, к сожалению, — Эд действительно был расстроен, видимо, он все таки надеялся, что у него получится побывать «там», точнее, «в тогда».
—;Было бы странно, если бы с первого раза все повторилось. Наверное, на каждого действует разная музыка, а может быть и вообще все это действует так только на меня.
—;Но ты же не подшутил надо мной? После того, как я минут двадцать слушал Миллера, мне стало казаться, что ты мог просто устроить мне такой музыкальный вечер в отместку за то, что
я в первый день так быстро слинял домой после закрытия, —
Эд казался немного растерянным, и в его глазах начинала поигрывать огоньками злость.
—;Нет, конечно. До такого бреда я бы не додумался, даже если бы решил проучить тебя за все твои опоздания и ранние уходы, —
искры в глазах Эда потухли — он мне явно поверил и успокоился.
—;Давай тогда уж посидим сегодня здесь. Выпивки полный холодильник, пиццу закажем. А то я как-то по-дурацки себя чувствую. Как будто остался без чего-то важного и нужного, хотя у меня этого и не было никогда. Странное чувство, не хочу его домой нести.
И мы провели отличную и успешную операцию по уничтожению этого ощущения, даже тяжелая артиллерия не понадобилась — хватило дюжины пива и нескольких порций водки с тоником. Через каких-нибудь полтора часа Эд был весел, точнее, навеселе и абсолютно не загружен тяжкими мыслями и предчувствиями.
Я отправил его домой, чтобы не превращать небольшую дружескую попойку в пьянку с тяжкими последствиями, а сам решил задержаться на десять минут и проверить еще раз на себе действие музыки, дивана, алкоголя или еще чего-то мне неизвестного на мое подсознание. Проделав все по инструкции, которую сам же написал для Эда, я сразу лег на диван, чтобы во сне не упасть, и прикрыл глаза…
Глава 7
Свет жизни
Рассвет я встречал на ногах — очередной налет унес больше сотни жизней и наполнил наш госпиталь целой армией раненых. Удар снова пришелся на Слоун-стрит, причем прямо в тот дом, в котором квартировал оркестр Миллера. Правильнее будет сказать, раньше квартировал: буквально за день до этого авианалета Миллер перевез свой бэнд в Бедфорд — таких удачливых ребят нужно еще поискать. Конечно, хорошо, что благодаря интуиции Гленна Миллера или по какой-то невероятной случайности оркестр не пострадал, но, к сожалению, остальные жители этого квартала сегодня ночью никуда не уехали, пополнив списки погибших, без вести пропавших и раненых на этой ужасной войне.
Мы с полковником стояли и курили на крыльце госпиталя, отдыхая от ночи, полной операций и нервов, когда в приемный покой со скоростью света вбежали два солдата в разорванной форме и с самодельными носилками в руках. На носилках лежала женщина, лицо ее было закрыто прилипшими окровавленными волосами, поэтому возраст ее оставался пока для нас неизвестным. Солдаты растеряно оглядывались, не зная, к кому бежать.
—;Что с ней? — полковник решил сам все выяснить, нельзя было терять ни минуты — женщина на носилках дышала все тяжелее.
—;Осколочное в голову, сэр, возможно, переломы, ее только что вытащили из-под завалов, — сержант, похоже, старший из этих двоих, выпрямился по стойке смирно.
—;Срочно в операционную! Грейс, какая сейчас свободна? — полковник вопросительно смотрел на медсестру в окошке информации.
—;После вашей операции вторую пока не заняли, — Грейс не заставила нас ждать и секунды, она всегда была очень собранна
и аккуратна в особенно напряженные моменты нашей работы.
—;Сержант, бегом прямо по коридору до конца, только осторожно, не трясите вы ее так! — полковник махал руками на неопытных медбратьев, которым, видимо, не приходилось раньше играть эту роль.
—;Билл, пойдем со мной, пока больше никого нет, вдвоем мы
с большей вероятностью сможем ей помочь.
Я просто кивнул и пошел вслед за носилками в сторону операционной. Там уже суетились медсестры, готовившие инструменты и препараты. Когда я вошел внутрь, все замерли, как-то странно глядя на меня.
—;Пульс толком не прощупывается, она почти не дышит, похоже, тут мы уже бессильны, сэр, — старшая из сестер потупилась и говорила все это скорее своим туфлям, нежели мне.
Я прекрасно понимал, что она имеет в виду: когда всю ночь персонал не просто не сомкнул глаз, а даже не присел ни на секунду, когда все уже вымотаны и обессилены, нет никакого смысла ввязываться в заведомо провальную операцию в попытках спасти пациента, которому уже ничего не поможет.
Я кивнул, но решил посмотреть, кому же так не повезло. Я подошел к столу, на котором лежала наша пациентка, отодвинул с ее лица волосы и одернул руку. Передо мной лежала Кэрол. Бледная, с закатившимися глазами, еле дышащая, но еще живая Кэрол.
—;Работаем! Ее еще можно спасти, не расслабляться, сестра, готовьте ее к операции, быстро, быстро!
Полковник стоял в стороне и смотрел на меня непонимающим взглядом, в котором читался вопрос: «Ты чего это, парень?!». Я не стал ничего ему объяснять, сейчас было не до соблюдения субординации. Я просто поймал ее взгляд на себе, показал пальцем на операционный стол и сказал: «Это Кэрол». Полковник, хоть и был уставшим, но все быстро понял, уточняющих вопросов не задал и сразу подключился к работе.
Полтора часа все в операционной работали, как один слаженный и проверенный временем механизм с очень точными руками и глазами. Когда все закончилось, никто бы уже не смог сказать нам, что мы не сделали все, что было в наших силах, чтобы спасти Кэрол. Большего сделать было просто нельзя. Теперь оставалось только надеяться, что ее молодой организм справится с пережитым потрясением и сможет начать восстанавливаться. К сожалению, никаких гарантий на этот счет не могли дать ни я, ни полковник.
—;Следующие сутки будут решающими, — полковник впервые обратился ко мне после завершения операции, когда мы вышли перекурить на улицу.
—;Да, говорить о быстром выздоровлении не приходится, шансов на то, что она просто выкарабкается, и то немного.
На улице уже рассвело. Куда-то шли люди, ехали военные грузовики, повсюду были люди в форме, но никто не кричал, не шумел, все вели себя очень сдержанно и выглядели как-то понуро, видимо, прошлая ночь многим из этих прохожих принесла немало горя.
Вернувшись в приемный покой, мы узнали, что за время операции Кэрол к нам в госпиталь поступило еще трое пострадавших, но не таких тяжелых и врачей для помощи им хватило и без нас. Двое из ранее прооперированных тяжелораненых скончались, их тела уже увезли в морг. Сколько всего может произойти за какие-то полтора часа. В мирное время за такой ничтожный период медсестры и все назначенные порошки и таблетки не успевают раздать пациентам, а сейчас прошли три операции и двое человек умерли. Какая же странная субстанция время: может быть пустой, а может насыщаться событиями до такой плотности, что становится не по себе.
—;Раз больше ничего срочного нет, шел бы ты домой да поспал нормально. Если сил хватит, поешь чего-нибудь, а то на тебя смотреть страшно, — полковник действительно смотрел на меня каким-то скорбным взглядом.
—;А вы? Нам же по пути, я могу подождать.
—;Не стоит, Билл, я останусь тут, попробую поспать пару часов в кабинете, поем там же. Иди домой. Если Кэрол придет в себя, я пришлю за тобой сразу же, — похоже, мой начальник понял причину моей нерешительности и сразу предложил решение, которое меня могло устроить.
—;Спасибо, шеф, — я кивнул и сразу отправился к выходу.
Никаких вещей брать с собой не хотелось, а ключи от дома всегда были пристегнуты к моим брюкам прочным карабином с длинной цепочкой. Дойдя до своей квартиры, я какое-то время не мог сообразить, что же я должен сделать, потом кое-как собрался с мыслями и отправился в душ. После ледяной воды думать стало легче, но очень захотелось согреться, что я и сделал, добравшись до своей кровати и замотавшись в одеяло. Уснул я, как мне кажется, еще в момент укрывания, причем как-то внезапно.
В то утро мне приснилась Кэрол. Она была в легком, ярком платье канареечного оттенка, вокруг было много цветов и травы — то ли парк, то ли опушка леса. Она ничего мне не говорила, только улыбалась и смотрела мне прямо в глаза. Взгляд был добрый и нежный, а не такой жесткий, как в момент нашей предпоследней встречи. Потом мы гуляли по окрестным полянкам и тропинкам, она так ничего и не сказала, зато взяла меня за руку.
Проснулся я от того, что кто-то сначала деликатно, потом все более и более бесцеремонно стучал костяшками пальцев в мою дверь. Покидать такой прекрасный сон не хотелось, но его уже было не вернуть — передо мной была комната с темной мебелью, занавешенным окном и ни-как-ких цветов и травы. Тоска.
—;Открыто! — я решил, что пришли по служебным делам, а значит, стучит солдат-посыльный, соответственно, неловкости не будет, если он и увидит меня лежащим под одеялом.
Как я и думал, в комнату строевым шагом вошел рядовой и вытянулся в шаге от двери по стойке смирно. Он хотел было начать представляться и приветствовать меня по уставу, на что я просто махнул рукой и поздоровался.
—;Что-то случилось в госпитале?
—;Господин полковник приказал передать вам лично в руки. Сказал, что срочно, — он протянул мне обычный тетрадный лист, сложенный пополам.
Я быстро сел на кровати, развернул бумагу и прочитал всего два слова: «Очнулась. Приходи». Понятное дело, что полковник говорит о Кэрол. Она жива. Она уже очнулась! Учитывая ее ранения, просто удивительно, что она уже пришла в себя. Хотя, конечно, это могло и ничего особенного не значить: ну пришла в себя, а пока мы тут говорим, могла уже и обратно впасть в забытье. Надо скорее бежать в госпиталь, может быть, застану ее в сознании.
—;Передайте полковнику, что буду через 15 минут.
Посыльный козырнул, развернулся на каблуках и убежал обратно в госпиталь. Я же решил, что должен обязательно хорошо побриться и причесаться, хотя, конечно, Кэрол сейчас едва ли обратит на это внимание. Так быстро я не приводил себя в порядок еще никогда. Обычно, если нужно было срочно бежать в госпиталь, я просто пропускал этап бритья и причесывания — пациентам до моей щетины нет никакого дела, а прическу можно кое-как соорудить на ходу и руками. Начальству же всегда были важны мои умения хирурга, а не гладкость подбородка. Я радовался тому, что наш начальник госпиталя в первую очередь врач, а военный только в силу обстоятельств. Иначе пришлось бы мне чаще драить сапоги и утюжить форму, чем проводить операции и наблюдать больных.
До госпиталя я добежал за пару минут, сразу направился в палату к Кэрол. Немного отдышавшись перед дверью, я постучал и сразу открыл дверь. По большому счету, от Кэрол я увидел только глаза — большая часть ее головы была покрыта повязками. Эта «маска» еще больше подчеркивала ее глаза, они испускали яркий и фантастически чистый свет — свет жизни. Глаза Кэрол так блестели, как я понял чуть позже, из-за слез. Похоже, она меня узнала, во всяком случае на мое приветствие немного попыталась кивнуть, а потом, когда я приблизился к ней вплотную, взяла мою ладонь. Сил по-настоящему сжать мою руку у нее не было, и она просто положила свою ладонь сверху. И заплакала. Точнее, плакали только глаза, слезинки медленно спускались по ее лицу и капали со щеки на подушку.
Я понимал, что сейчас нет смысла пробовать заговорить с Кэрол — она просто не сможет ответить, пока ее сил хватало только на то, чтобы не спать и смотреть на меня. Я сказал ей что-то успокаивающее, что все будет хорошо, что она скоро поправится, что ей нужно отдыхать, потом постоял рядом с ней еще пару минут, пока Кэрол не уснула — судя по всему, теперь можно было еще часов на двенадцать забыть о возможности поговорить с ней.
Поднявшись на второй этаж, я решил зайти к полковнику: во-первых, было интересно, что он скажет о состоянии Кэрол ночью, результатах анализов и прочих медицинских показателях; во-вторых, мой рабочий день уже начался, и я должен был определиться с планом работы на сегодня. Шеф встретил меня в дверях своего кабинета.
—;Доброе утро, Билл, — полковник выглядел заметно лучше, чем утром, когда мы расстались, видимо, тоже успел немного поспать.
—;Действительно доброе, сэр, я был у Кэрол, кажется, кризис миновал, она меня узнала.
—;Похоже на то. Я был у нее до тебя, как только она очнулась.
Результаты исследований в норме, конечно, она потеряла много крови, но, похоже, мы с тобой неплохо потрудились ночью, и теперь появилась реальная надежда.
—;Спасибо, что послали за мной, — я на секунду запнулся, чтобы добавить что-нибудь еще, но полковник ответил сразу же.
—;Я еще вчера понял, что тебе это важно. Как тебя зацепило-то.
С одной встречи. Хотя, молодость на то и молодость, чтобы увлекаться и любить. А в этой девчонке есть чем увлечься. Одни глаза чего стоят… Ладно-ладно, не мечи молнии, это я так, рассуждаю просто. Я тебя вызвал не только из-за Кэрол, работать тоже кто-то должен — полный госпиталь раненых. Возьми у меня на столе список твоих пациентов и бегом к ним — обход в нормальной больнице уже давно кончился.
Полковник часто употреблял такое сравнение «в нормальной больнице», чаще всего он говорил так тогда, когда надо было дать кому-то понять, что пора поработать, и что у нас тут и так курорт, практически. В моем случае он имел в виду, что я выспался чуть ли не до обеда, поэтому пора немного посуетиться. Тот факт, что домой я ушел уже утром в расчет не брался, разумеется. Хотя, конечно, он был прав. Когда надо было работать, мы все могли не спать по несколько дней, но если была возможность отдохнуть после такого аврала шеф, несмотря ни на какие графики дежурств и штатные расписания, мог отпустить домой любого из нас. Причем заменял этого «прогульщика» обычно он сам. Что тут говорить: полковник был мужик мировой.
Взяв со стола начальника список пациентов, большинство из которых я же и оперировал вчера или несколькими днями ранее, я отправился на обход. Погрузиться с головой в работу — лучший способ забыть о своих переживаниях и опасениях. Глядя на всех этих раненых солдат и офицеров, я на какое-то время перестал думать обо всем, кроме того, как им помочь поскорее встать на ноги.
Плановых операций у меня на сегодня назначено не было, поэтому, закончив обход, я смог спокойно, без пешки и суеты, отправиться в столовую и нормально поесть. Что ни говори, но без полноценного питания и мозг, и руки становятся не такими надежными помощниками, как при нормальном режиме. Конечно, никаких изысков нам не подавали, но уже один тот факт, что я съел горячий суп, жаркое и выпил крепкого чая, давал ощущение спокойствия и почти домашнего тепла.
После обеда я пошел к полковнику, и мы очень долго обсуждали текущие хозяйственно-бытовые проблемы госпиталя, планы лечения пациентов, даты выписки выздоравливающих. Потом мы молча курили, глядя в окно кабинета, которое выходило прямо в больничный парк. Ни один другой тип красоты не сравнится
с красотой природы. Она до предела настоящая, ее нельзя приукрасить — ты видишь именно то, что есть. И то, что ты видишь — прекрасно. Эти огромные и прямые липы, уходящие верхушками в небо, кусты роз с разноцветными цветками замысловатой формы, какие-то неизвестные мне цветы и кустарники — все это успокаивало и настраивало на мирный лад. Говорят, что зеленый цвет успокаивает. Хотя, конечно, зелень может символизировать деньги, военных, но может означать красоту и покой, заложенные в природу, окружающую нас.
Закончив дела, я отправился в палату к Кэрол. Она спала. Мирно, спокойно, тихо-тихо. Подошедшая медсестра сказала мне, что Кэрол не просыпалась и, судя по всему, спит очень крепко и вряд ли проснется до следующего утра. Попросив срочно дать мне знать, если она проснется или, о чем и думать не хотелось, ей станет хуже, я отправился домой. На сегодня полковник меня отпустил и сам впервые за три последних дня тоже решил наведаться к себе на квартиру.
До дома я шел очень медленно, разглядывая прохожих, автомобили, по большей части военные, витрины магазинов, которые не закрылись в это непростое время. Как ни старался я идти максимально медленно, до дома все равно дошел очень скоро и понял, что спать мне по-прежнему хочется. Накопившуюся усталость не победить одним сеансом сна продолжительностью пять часов. А раз так — нечего и думать, надо ложиться спать и надеяться, что эта ночь не принесет неприятных сюрпризов и новых потрясений для нас, этого города, этой страны и всего мира, втянутого в страшную и кровавую борьбу за право владеть им.
Глава 8
Прозрение
На этот раз я открыл глаза в совершенно спокойном и даже приятном расположении духа. Я знал, что увижу этот «сон», и он не обманул моих ожиданий, придя в мое сознание. Конечно, я не был уверен, что все будет настолько точно в плане хронологии, но, видимо, эти видения обладают способностью «становиться на паузу», как фильм в проигрывателе, а потом снова продолжаться с того места, до которого я «досмотрел» в прошлый раз. Чудеса, да и только.
На этот раз времени в реальном мире прошло гораздо больше, чем я думал — часы показывали почти три часа ночи. Меня это не сильно расстроило, ведь я проспал не несколько дней или лет. Вот тогда бы все это действительно стало для меня проблемой, а в нынешнем виде это, скорее, крайне увлекательная и интересная «кинолента», которую я могу смотреть без всяких телеэкранов и плееров. Во всяком случае, я решил относиться ко всему происходящему именно так.
Прибрав на скорую руку в кабинете и на кухне, я вышел на улицу, запер магазин и пошел домой. Спать не хотелось, но оставаться в магазине было бы еще более странно. Дома я хотя бы попробую поспать: включу какую-нибудь тихую и спокойную киношку вроде «Пуаро Агаты Кристи» с приятной музыкой и негромкими джентельменскими разговорами, авось и усну.
В итоге все так и вышло. Я включил на DVD первый сезон
«Пуаро…», забрался под одеяло и уже к середине первой серии уснул. Я специально включил серию, которую уже видел, да и книгу эту тоже читал, чтобы сюжет меня не смог сильно затянуть, иначе о сне пришлось бы точно забыть: я бы стал мысленно помогать Дэвиду Суше, пытаться разгадать очередную тайну хитрых убийц и все в таком духе.
Утром я проснулся бодрым и в отличном настроении. Теперь я примерно понимал, как работают мои «сны», поэтому стал переживать о них гораздо меньше. Единственное, что я точно решил: надо найти человека, который хоть что-то понимает в таких странных материях; который сможет мне объяснить, что же я вижу: случайное «кино», чью-то жизнь, или же свои похождения в других телах в прошлом.
Придя в магазин ровно к открытию, я с удивлением обнаружил, что Эд уже на месте. Причем он был на кассе и принимал деньги от пожилого мужчины, купившего довольно-таки внушительную стопку пластинок. Я не стал его отвлекать, а сделал вид, что тоже просто пришел за пластинками и изучаю полки. Когда покупатель удалился, Эд вышел из-за прилавка и подошел ко мне.
—;Старый клиент, специально приехал с другого конца города, чтобы посмотреть наш новый магазин, хотя ему от дома пятьдесят метров до нашей самой первой точки. И купил он немало, хотя в том магазине уже ничего не мог себе подобрать с месяц. Похоже, ты собрал тут очень неплохую подборку пластинок, — по глазам Эда было видно, что он очень рад такому повороту событий.
—;Отлично. Я примерно на это и рассчитывал — чтобы сюда ехали те люди, кого абы чем не удивить. А уж я постараюсь, чтобы здесь они нашли то, что искали.
—;Как вчера посидел после моего ухода? Увидел что-нибудь? Про что? — Эду было невтерпеж узнать все подробности, он снова начал говорить скороговоркой.
—;Увидел. Про войну. Логичное и хронологически верное продолжение той истории, — и я рассказал ему все, что мне приснилось этой ночью.
Эд слушал очень внимательно, ни разу не перебил, ничего не уточнял, просто молчал и слушал. А когда я закончил — разразился такой долгой и эмоциональной тирадой по поводу того, что это «грандиозно», «невероятно» и даже «нереально круто». Я, в свою очередь, сказал ему о своих планах найти кого-нибудь, кто поможет понять, в чем же дело.
—;Я вчера позвонил отцу и спросил, нет ли среди его знакомых профессоров-академиков кого-нибудь, кто что-то понимает в подобных вещах. Про тебя, понятное дело, ничего не рассказывал, просто сказал, что видел передачу по телеку и стало уж очень интересно, насколько такое реально, — Эд одновременно смущался, что сделал то, о чем его не просили, и вместе с тем был явно доволен собой, что сделал шаг в нужном направлении раньше меня.
—;Ну и как? Твой отец сказал тебе, что безделье окончательно размягчило твой мозг? — зная отца Эда, я был уверен, что это единственный вариант его ответа.
—;Не-а, — Эд заговорчески замолчал и состроил странную гримасу.
—;Да говори ты уже, не беси, — я очень хотел знать, что же такое узнал Эд.
—;Оказалось, что у отца в университете есть специалист по всяким полям, информационным потокам и прочим непонятным мне словам. Я позвонил ему сегодня утром и слезно попросил спасти тебя от неминуемого переселения из нашего мира в мир твоих снов, — Эд откровенно смеялся надо мной, чем очень меня злил.
—;Не смешно, — я решил, что не буду реагировать на его выходки, и тогда он быстрее заткнется.
—;Ты чего? Я реально что-то такое ему сказал — меня отец предупредил, что этот чудак очень любит всё, что не укладывается
в рамки официальной науки. Ладно, не важно, главное, что сегодня в два он будет здесь и ты сможешь всё сам ему рассказать и всё выспросить.
—;Как в тебе уживается вечно опаздывающий «тормоз» и такой прыткий «решала», я никогда не понимал. Спасибо, Эд. Это просто супер, — я не знал, как еще можно передать другу то, что я чувствовал, пожалуй, только через объятия, и я обнял Эда и немного приподнял его, отчего тот потерял дар речи, а потом с минуту смеялся, как ненормальный.
Время до двух часов тянулось просто невообразимо долго. Клиенты казались нудными и вредными, обед невкусным, музыка слишком громкой. Но, как бы время ни тянулось, главное — оно двигалось вперед, и 14 часов наступили, несмотря ни на что.
Примерно в десять минут третьего к нам в магазин зашел весьма странно одетый человек: легкий плащ почти до земли, шляпа
с полями, ну прямо вылитый частный детектив из фильмов 50-х годов. Вошедший полминуты не говорил ни слова, прохаживался по рядам с пластинками, и я уже стал подумывать, что это просто очередной покупатель со странностями — среди любителей старого «винила» таких предостаточно. Но нет — мужчина повернулся к нам и тихо сказал: «Ты — Эд, а ты — Алекс, которому снятся странные сны?». При этом он показал пальцем сначала на Эда, потом на меня.
—;Все верно, здравствуйте. Вы, должно быть, Дитрих? — Эд первым пришел в себя после такого странного приветствия.
—;Здравствуйте, — я тоже решил поучаствовать в беседе.
—;Ну-с, молодые люди, рассказывайте подробно, что тут у вас происходит. Я ведь правильно понял, что речь идет именно об этом здании? — профессор уже говорил совершенно нормально, как и подобает преподавателю вуза.
Я опять, как вчера Эду, подробно и точно рассказал обо всех своих «приключениях», в том числе и о самом свежем сне-продолжении. Дитрих (он попросил говорить ему «ты», так как «мы не в университете» и вообще он «еще очень молод сердцем») выслушал все молча, уточнив только, пробовал ли Эд повторить мой путь. Когда он узнал, что у моего товарища ничего не получилось, то заметно оживился, но ничего не сказал.
—;Вы можете хотя бы примерно сказать нам, в чем может быть дело? — мне не терпелось услышать диагноз.
—;Конечно, мой нетерпеливый друг. Все очень просто: ты считываешь информацию из ноосферы, — профессор замолчал, похоже, он считал, что все нужное сказано и пояснений не требуется.
—;Простите, то есть прости, но я ничего не понял, — я решил говорить честно, а то, чего доброго, так и не узнаю, что же со мной происходит.
—;Вы не слышали об информационном поле Земли? Странно.
Ну да ладно. Слушайте. В начале XX века ваш соотечественник Вернадский выдвинул гипотезу о существовании общего информационного поля Земли, в котором хранится всё знание человечества за все времена. Это если очень примитивно. Думаю, пока вам не надо вдаваться в научные тонкости. Попробуйте просто поверить в то, что кроме атмосферы есть еще и ноосфера, в которой находится, как говорил Вернадский, «…сумма коллективных достижений человечества в духовной области, мысли и искусства…».
Мы с Эдом стояли и не понимали, шутит ли этот странный господин или говорит серьезно, но спрашивать напрямую было как-то неловко. Все-таки он не был похож на шутника, который приехал к нам в магазин, чтобы устроить такой странный розыгрыш.
—;А эта теория имеет какое-то обоснование или практическое подтверждение? — я не удержался и решил прояснить сразу все моменты.
—;Конечно. Вспомните всех этих экстрасенсов, телепатов и прочих хитрецов, которые научились пользоваться ноосферой для своих целей.
—;То есть вы считаете, что есть реальные экстрасенсы, а не шарлатаны-мошенники? — я, который никогда не верил в таких людей, был крайне озадачен таким поворотом нашего разговора.
—;Есть, но их очень мало и они крайне редко афишируют свои умения и уж точно не пытаются на этом заработать такими примитивными методами, как спиритические сеансы и гадание для доверчивых дамочек. Но есть одно «но» — ты явно не один из них. А в ноосферу проник. Да еще и видения твои не отрывисты, а цельны и полностью понятны и четки. Что-то извне дает тебе возможность подключиться к инфополю. А вот что именно, мы и должны выяснить, — Дитрих не спеша проговорил это и затих.
Я молча смотрел на нашего собеседника и все никак не мог понять: он просто немного не в себе или полностью съехал с катушек. Понятно, что есть некая теория, понятно, что есть некоторые люди, называющие себя экстрасенсами, но я-то тут причем. Ко мне это не может иметь никакого отношения. Мне хотелось высказать все это Дитриху, но меня останавливал тот факт, что как бы я ни отнекивался от происходящего, оно со мной происходит. Причем регулярно и на самом деле.
—;А как мы можем это выяснить? — Эду, видимо, стало некомфортно в повисшей тишине.
—;Думаю, для начала надо просто внимательно осмотреться, — после этих слов профессор бесцеремонно начал бродить по всем комнатам, что-то бормоча себе под нос и щупая всю нашу аппаратуру в магазине, офисе, на кухне.
Мы с Эдом хвостиками ходили за Дитрихом в надежде, что он сейчас вскрикнет «Эврика!» и покажет на какой-нибудь тостер, который способен перемещать мое сознание в пространстве и времени. Но, к сожалению, подержав в руке последний из техногенных предметов в нашем магазине — электрический чайник — наш гость грустно покачал головой.
—;Нет, тут нет ничего такого, что было бы способно создать поле такой мощности, которое позволило бы преодолеть защиту ноосферы. Из ваших приборов, в принципе, только у микроволновки есть излучатель, но она точно не подходит: мощность очень мала, да и не включал же ты ее каждый раз, когда видел свои сны. Это очень странно.
—;Знаешь, Дитрих, я, может быть, забыл тебе вчера рассказать, но вдруг это имеет какое-нибудь значение: после войны и до 1994 года это здание принадлежало военным, причем советским, — Эд, казалось, немного смутился, что забыл рассказать о таком интересном факте.
—;Это имело бы большое значение, если бы тут стояли какие-нибудь приборы от старых хозяев, но тут ничего нет, кроме ваших пластинок, компьютеров, да холодильника с микроволновкой. Не в стены же они, право, вмонтировали такие мощные излучатели.
—;А из подвала сигнал может пробиться в комнату? — я разволновался, как на экзамене по предмету, который знал, прямо скажем, не очень, и отвечал наугад, пытаясь наводящими вопросами хоть как-то выведать часть ответа у преподавателя.
—;Сигнал такой мощности не остановить обычной стеной. Конечно, если бы тут был подвал и в нем находилось оборудование, мы могли бы уловить испускаемые им импульсы и здесь, но я не видел у вас входа в нижний этаж, — разочарованно резюмировал профессор.
Тут я понял, что не все еще потеряно и теория Дитриха, может быть, имеет под собой реальные основания. Я рассказал ему о том, что, как  нам поведали в муниципалитете, что никто не открывал этот подвал уже много лет и что нам тоже запрещено туда соваться, и показал, где мы с Эдом спрятали, прикрыв шкафом, массивную металлическую дверь, утопленную в стене. Профессор заметно оживился, постучал по двери, подергал ручку, которая и не думала сдвигаться даже на миллиметр.
—;Так, ребята, вскрыть эту дверь просто так, без разрушения как минимум одной стены, похоже, у нас не получится — делалось на века и с десятерным запасом прочности. Видимо там, за дверью, есть что-то такое, что хотели надежно спрятать от посторонних. Конечно, странно, что военные уехали, не забрав оборудование, хотя тогда была такая неразбериха, что такая мелочь, как опечатанный подвал, могла просто остаться никем не замеченной.
—;И что же нам делать? — я был немного разочарован тем, что до разгадки, как я думал, оставалось совсем чуть-чуть, а нам мешает банальная дверь.
Дитрих озорно прищурился, подмигнул нам и сказал, что у него есть знакомые в различных ведомствах и учреждениях, в том числе в мэрии и в бундесвере, поэтому он попробует раскопать в ближайшее время максимум информации о том, что же может храниться в нашем подвале.
—;Только пока никому не говорите, что вы заинтересовались этой темой: узнают в муниципалитете, сообщат куда следует и вас отсюда моментально попросят, даже вещи собрать не успеете. Как-никак, военные тайны, пусть даже и давно минувших дней.
Следующие полчаса мы пили кофе, курили, Дитрих почти все время молчал, зато мы с Эдом трещали без умолку — не каждый день узнаешь, что люди умеют проникать в инфосферу и что в твоем магазине, возможно, установлено какое-то сверхмощное и секретное военное оборудование.
Напоследок профессор посоветовал мне не пропускать «новые серии» (так он выразился) ночных видений, мотивируя это тем, что никто не знает, сколько это все еще продлится, да и информация, которая открывается мне во сне, может оказаться крайне важной или, на худой конец, просто интересной с точки зрения истории.
Посидев «под впечатлением» еще какое-то время, мы решили, что Эд может заняться нашими текущими делами в других магазинах,
а потом ехать сразу домой. Я же останусь тут: во-первых, пластинки худо-бедно, но продавались, а во-вторых, вечером я смогу спокойно посмотреть «новую серию». О том, что на сегодня у меня назначена встреча с Кристой, я пока не говорил, а теперь, раз Эд и так уедет и не вернется сюда до завтра, говорить уже и не стоило.
До прихода Кристы я успел продать штук пять не особенно редких и дорогих пластинок, выпить еще пару кофе, выкурить 11 сигарет, купить еще две пачки «про запас», приготовить пластинки и проигрыватель, достать бокалы, охладить вино, сделать простенький цезарь с креветками и канапе с сыром и оливками.
Она пришла ровно перед закрытием, просто зашла в магазин и остановилась около прилавка. Я был на кухне, поэтому некоторое время, пока я шел к ней, Криста была в торговом зале одна, разглядывая пластинки и, как и в первый раз, перебирая кончиками пальцев конверты. Я не сразу вышел к ней, секунд двадцать украдкой разглядывал Кристу из темного коридора, ведущего к кухне и офису.
Что-то в движениях и манере держаться этой девушки заставляло меня непрерывно смотреть только на нее, если она была в поле моего зрения. Это чувство можно сравнить, пожалуй, с эффектом, который мы видим при фокусировке объектива с максимально открытой диафрагмой на каком-то конкретном объекте — его мы видим четко, а все окружающее представляется размытым и нечетким. Сегодня она была в легкой блузке кораллового цвета и светлых, еле-еле голубых джинсах.
Когда же я вышел к ней, Криста обернулась, улыбнулась совсем неявно, только чуть-чуть поднялись уголки рта, зато глаза сверкнули красноречивее любых улыбок в 32 зуба.
—;Привет, я не опоздала? — похоже, что понятие времени для этой девушки не является чем-то необходимым, во всяком случае, мне показалось, что она действительно пришла именно сейчас, просто повинуясь своему внутреннему чувству времени, а не показаниям различных часов-приборов. Кстати, на запястье у нее часов не наблюдалось.
—;Добрый вечер. Нет, все в порядке, точность феноменальная, — не то, чтобы я пытался шутить, но мне хотелось увидеть ее улыбку еще раз.
—;Ну что, послушаем музыку? — Криста сказала это очень просто и совершенно без задних мыслей, скрытых подтекстов и прочей ерунды, принятой в обществе взрослых дядей и тетей, которые придумывают совершенно нелепые предлоги, чтобы остаться наедине с понравившимся человеком.
Такого странного свидания в моей жизни не было еще никогда. Мы реально только слушали музыку. Я менял пластинки раз десять, не меньше. Я почти не притрагивался к алкоголю, чтобы максимально четко понимать, что происходит и что я говорю. Криста же пила не много, не мало, видимо это был ее обычный темп, который позволял насладиться музыкой и беседой. Во всяком случае, я очень надеялся, что смог очаровать гостью своими байками из прошлой, российской и советской действительности, рассказами о пластинках, исполнителях, историями создания конкретных композиций и альбомов и всем прочим бредом, который парни тоннами вываливают на уши девушкам, когда хотят произвести впечатление.
Спустя пару часов Криста так же просто и спокойно встала, сказала, что отлично провела время, что ей все понравилось — и вино, и музыка, и мои рассказы. На мои настойчивые попытки проводить ее, мягко, но четко ответила отказом и сообщила, что обязательно зайдет на днях. Когда за ней закрылась дверь, я налил себе виски сразу пальца на три, и минут десять тупо смотрел на дверь, не понимая, «ДА» или «НЕТ».
Ничего так и не поняв, я вспомнил совет Дитриха и решил попробовать продолжить знакомство с миром пляжей и рок-н-ролла. Я нашел пластинку The Beach Boys, поставил ее на проигрыватель, уселся на диван — такими темпами я скоро буду проделывать эти действия чисто на автомате, как телевизор включать — и закрыл глаза…
Глава 9
Предел давления
Фотографии из последнего сета, которые мы с Джинн проявили вчера вечером, были лучшими из того, что я видел среди ее работ. Всего за несколько дней, с одной плёнкой в фотоаппарате, она смогла снять множество выразительных, глубоких и ярких фото. Люди и пляжи, животные и автомобили, — в этих фотографиях была жизнь. Местами грустная, с тягостными мыслями, местами — беспечная, веселая, зачастую — хмельная или похмельная.
Глядя на эти снимки, большинство из которых были сняты в моем присутствии, я совершенно отчетливо мог понять, что, например, в момент создания этой фотографии Джинн была веселая и счастливая, а вот тут в очередной раз ушла в свои размышления. И, что самое интересное, фотографии выходили такие же. Я взял в руки фотоснимок, на котором был запечатлен побитый жизнью пикап Ford F100 с веселыми парнями и девчонками в кузове, и сразу вспомнил, что это было снято в тот момент, когда мы с Джинни только-только проснулись, приехали на пляж и дурачились, бросая друг другу тарелку. А вот хмурая и даже какая-то депрессивная фотография курящего темнокожего бармена, явно очень уставшего и мечтающего только о крепком сне, была сделана Джинн после ее монолога по поводу нашего будущего.
Хорошо, когда умеешь выражать свои чувства в художественной форме — писать картины, сочинять романы или стихи, создавать музыку, делать отличные фотографии. Мне это не дано. Максимум, на что я способен в выражении своих переживаний — радоваться или злиться. В первом случае я люблю весь мир и весь мир очень этому рад, во втором — я ненавижу весь мир и ему лучше не попадаться мне под горячую руку.
—;Стив, ты так и будешь пересматривать все фотографии по кругу? — похоже, моей подруге надоело, что я уже минут десять смотрел одни и те же фото.
—;Очень круто получилось, реально круто, — я не знал, как еще можно описать то, насколько мне понравились фотографии.
—;Пара снимков и мне нравятся. Теперь я точно знаю, что отдать на конкурс в университет. Уже две недели ломала голову, какую же фотографии им принести, да все не могла решить. А теперь надо выбрать только из этих, — она подошла ко мне, забрала стопку отпечатков, быстро их пересмотрела и выбрала два снимка: на одном был изображен улыбающийся я верхом на своей Хонде и с сигаретой в зубах, на другом — тот самый грустный бармен.
—;Ну, за меня-то тебе точно ничего не светит. А вот бармен и меня заставил на секунду задуматься. Только уж как-то от этой фотографии прямо веет безысходностью.
—;Ага, мне она этим и нравится. Тут не надо гадать: что же хотел сказать автор этой работой? Все сразу ясно: человек устал, уже очень скоро наступит его предел давления, ему нужно что-то менять, иначе пути назад уже не будет, — Джинн говорила твердо, уверенно, как будто толкала речь перед студентами-искусствоведами в своем университете.
—;И ты сейчас совсем не о нем ведь, да? — я понял, что она говорит о своих эмоциях, которые переживала в момент, когда нажимала на спуск затвора, создавая этот снимок.
—;Прости… просто я никак не могу отделаться от мысли, что что-то не так. Так и мерещится постоянно, что вот-вот что-то случится и все, что у нас есть, рухнет, пропадет, превратится
в прах, — Джинн выглядела крайне озабоченно, хотя еще минуту назад я бы и не подумал, что она пребывает в расстроенных чувствах.
—;Знаешь что, а давай мы сегодня поужинаем у твоих? Думаю,
я готов, — я не знал, как еще можно обрадовать подругу, поэтому
решил пойти сразу на крайние меры.
—;Здорово! Я сейчас же позвоню им и скажу, что ты сам вызвался приехать к нам на ужин. Думаю, они будут очень рады. Да и для меня это очень важно, — похоже, я угадал с предложением.
Конечно, я поступил не совсем честно. Ужинать у родителей Джинни я не хотел, но ради того, чтобы ее порадовать, пришлось немного схитрить и сделать вид, что я «созрел» и сам хочу познакомиться с ними лично, в ходе официального визита — другого термина для описания ожидающего меня ужаса я подобрать не мог. С другой стороны, если никогда не идти навстречу женщине, говорить ей все, как есть и избегать знакомства с ее родителями — она будет дергаться, напрягаться, расстраиваться. Поэтому эта, в сущности, безобидная ложь не должна что-то испортить, скорее, наоборот.
Джинн вышла в прихожую, недолго поговорила по телефону и вернулась довольная и счастливая. Как же преображается женщина, когда она обретает душевное равновесие, чувствует и видит, что ее любят, что ради нее что-то делают. Глаза Джинни уже не были тусклыми, они горели, да и она сама вся светилась.
—;Давай проедемся по магазинам, надо что-нибудь купить родителям, ну и к столу что-нибудь сладкого, — голос Джинн звенел, она явно предвкушала праздник, который уже сама себе выдумала и нарисовала у себя в голове.
—;Поехали, только я не представляю, что им подарить, — я немного растерялся, действительно не понимая, что дарят родителям девушки при визите к ним на ужин.
—;Да тут нет ничего сложного, мама любит копаться в саду — значит, что-нибудь для сада, отец любит жарить мясо и виски — значит, или что-нибудь для барбекю, или необычную бутылку виски.
Мы вышли из дома и поехали в самый большой и популярный, открывшийся всего полгода назад, магазин. Эти новомодные магазины, в которых можно купить все, начиная от газонокосилки и пленки для фотоаппарата, заканчивая модной одеждой и велосипедами, каждый раз вызывают у меня странное чувство. Вроде бы очень удобно: приехал, походил по отделам, выбрал все, что нужно и уехал. Но, с другой стороны, мне всегда больше нравились маленькие лавчонки, которые были раньше на каждой улице, в которых можно купить только что-то одно: в этой — овощи и фрукты, в той — все для кемпинга, в третьей — запчасти для газонокосилок.
Через полчаса бессмысленных шатаний по магазину мне начало надоедать это занятие. Зато Джинн была полна энергии и все восклицала с периодичностью минут в пять: «Ой, смотри, какая классная штучка». Я молча кивал, и мы шли дальше, к следующей «классной штучке». Складывалось впечатление, что ей просто нравился сам процесс подготовки к сегодняшнему вечернему мероприятию, поиск подарков, хождение со мной в этом магазине. Видимо, это такая разновидность женского счастья. Если это так — я не против. Главное, что Джинн довольна, улыбается и идет рядом со мной.
В итоге мы, конечно же, купили не только какую-то замысловатую вазу-горшок-кашпо и японский виски Suntory (куда уж оригинальнее, надеюсь, отцу Джинни понравится), но и целую кучу каких-то крайне нужных, по мнению моей подруги, вещей. Здесь были крем для обуви, кухонные полотенца, набор бокалов для коктейлей, соломинки для них же, солнцезащитные очки, масло для загара и целая корзина фруктов.
Самым большим вопросом для меня было, как теперь все это везти домой — на мотоцикле места под такой объемный багаж
не предусмотрено. Пришлось поступить просто: Джинн поехала
с покупками на такси, а я всю дорогу ехал около открытого окна задней двери и беседовал с ней. По прибытию я немного поработал грузчиком — перенес все покупки на второй этаж, отчего мне еще меньше стали нравится большие магазины с «первоклассным сервисом и широчайшим ассортиментом».
Пока Джинн разбирала наши, точнее ее, приобретения, откладывая, что нужно будет взять к родителям, а что останется у меня, я сидел на диване и думал. Мне очень хотелось понять, что будет, когда я вернусь сюда насовсем. Неужели мы каждые выходные будем ходить в этот магазин, забивать машину (мне придется купить машину, чтобы постепенно вывозить весь «широчайший ассортимент» к себе домой), потом радоваться какому-нибудь самополивающемуся горшку для цветов и прочей ерунде? Хотя, может быть, Джинн радуется не самим этим вещам, а тому, что они символизируют, то есть моему решению провести вечер в компании ее предков. Будем надеяться, что все именно так, иначе я не уверен, что захочу вернуться сюда через год.
Просидев еще несколько часов дома, мы отправились на «прием». Одет я был по такому случаю в свои самые «ботанские» вещи, пришлось надеть даже галстук, чего со мной не случалось с последних экзаменов по финансовому менеджменту. В брюках, пиджаке и туфлях ехать на мотоцикле было крайне непривычно, казалось, что меня втиснули в деревянный ящик, а уже потом посадили «в седло» и отправили в путь. Что ни говори, а работу мне придется искать в конторе, в которой на дресс-код смотрят сквозь пальцы.
Встречали нас еще на подъезде к дому, и отец и мать Джинн вышли к калитке и, как только мы появились в конце улицы, начали махать нам — думаю, это было сделано для того, чтобы выказать свою радость, вызванную нашим визитом. Но мне от такой картины стало почему-то не по себе — радости на их лицах я не заметил. То есть они, конечно, улыбались, но уж точно не радовались: дежурная улыбка и искренняя радость — две большие разницы. Мне даже подумалось, что с такими лицами люди должны не встречать дочь и ее парня, а стоять где-то на берегу в лучах заката и провожать единственного сына-моряка на войну.
Как бы там ни было на самом деле, встретили нас улыбками и какими-то приятными словами, Джинни, церемонно поклонившись, представила нас друг другу, и мы прошли в дом вслед за миссис Андерсон. Дома все было как…как должно быть дома: уютно, тепло, пахло чем-то вкусным, скорее всего, запеченным в духовке.
—;Пока утка доходит, предлагаю посидеть и поболтать в гостиной, — моя вероятная теща жестом пригласила всех нас в огромную комнату с камином на первом этаже.
—;Джинн говорила, что ты любишь музыку, я тоже лет 10–15 назад собирал пластинки. Сейчас что-нибудь поставлю, — отец Джинни, крепкий и высокий, в отличии от своей миниатюрной супруги, прошел к полке с проигрывателем, выбрал пластинку и опустил иглу на диск.
Нэт Кинг Коул запел «Unforgettable», потом заиграла «Portrait Of Jenny» — судя по всему, мы слушали альбом «Unforgettable» 1952-го года. Когда я только пошел в первый или второй класс, мои родители купили такую пластинку, и я слушал ее много-много раз. Эта музыка сразу сняла всякое напряжение, я окончательно почувствовал себя «дома» и расслабился.
Мы не спеша говорили о моей учебе, будущей профессии, планах на «после выпуска» и прочих обычных вещах. Мистер Андерсон периодически менял пластинки, судя по его выбору, он больше всего любил Нэта Кинга, Синатру, Дина Мартина. Тихие, лирические, тягучие и нежные песни начала 50-х. Песни моего детства, пластинки, которые я мог часами разглядывать, сидя на полу около рождественской елки и держа стопку конвертов на коленях. Странно, но я не помню, чтобы сидел так в обычные дни — эти воспоминания исключительно рождественские, праздничные.
Минут через двадцать нас пригласили к столу, где, по большому счету, все продолжилось в том же ключе — какие-то необязательные вопросы, разговоры, шутки. Постепенно у меня начало появляться впечатление, что нам что-то недоговаривают или о чем-то умалчивают и не знают, как подойти к этому самому главному.
Мои подозрения нашли подтверждение довольно скоро — сразу после того, как мы доели мороженое с клубникой, которое миссис Андерсон подала нам на десерт в невообразимо тонких, невесомых и, наверняка, таких же невообразимо дорогих креманках.
—;Знаешь, Джинни, мы с мамой очень за тебя переживаем и хотим, чтобы ты нашла свое место в жизни, — уже одного такого вступления было достаточно, чтобы понять, что сейчас последует какая-то крайне неприятная новость для Джинни или меня.
—;Так вот, мы тут подумали, что тебе нужно двигаться вперед и решили показать несколько твоих последних фотографий моему знакомому из редакции Los Angeles Times. Он посмотрел снимки и переслал их фоторедактору из The Washington Post, — Джинни сидела, раскрыв рот от удивления и негодования, но не могла вымолвить ни слова, единственное, на что ее хватило, это: «И?».
—;И он сказал, что готов взять тебя стажером со следующего понедельника! — глаза мистера Андерсона горели недобрым огнем, похоже, он понимал, что произвел нужный эффект на дочь.
—;Вы серьезно? Меня хотят взять в “Вашингтон Пост”? Вот так просто? И прямо сейчас? — Джинн, похоже, пока не до конца смогла «переварить» услышанное и чаще обычного хлопала глазами.
—;Ну, пока это только должность стажера, о полноценной работе в редакции так сразу речь идти не может, мистер Донован говорил мне, что если хотя бы некоторые твои фотографии будут так же интересны, как те, что он видел то через месяц-два он возьмет тебя в штат. Ему нужен человек для съемки репортажей и фотографий для интервью, и ему как раз понравились твои портреты.
—;Но подожди, как я могу уехать в Вашингтон? Мне же еще учиться целый год здесь, в университете, — Джинни уже не выглядела рассеяно и стала просчитывать все последствия такой «удачи», хотя про меня пока она и не вспомнила.
—;Ты можешь завершить обучение и там. В Вашингтоне есть несколько университетов, в которых готовят по твоей специальности, например, Университет Джорджа Вашингтона или Говардский университет — выберешь, который больше понравится. Мы с мамой поможем тебе всем, чем надо.
—;Я просто в шоке, это так неожиданно и нереально звучит. Я свои работы даже на конкурс факультета пока не выставляла, а тут сразу работа в газете. Да еще и в Вашингтоне, — мне показалось, что она сейчас заплачет: что ни говори, а решение принять предстояло непростое.
—;Все очень реально и вполне ожидаемо, надо только верить в себя, а ты стесняешься показывать свои работы и прожигаешь жизнь, валяясь на пляже и катаясь на мотоцикле. Пора подумать о будущем. И это отличный шанс сделать его для себя действительно светлым и интересным, — голос отца Джинни стал гораздо тверже, он верил в то, что говорил и готов был отстаивать свою точку зрения до конца.
—;Джинн, ты должна ехать. Твой отец прав. Такой шанс выпадает раз в жизни, что уж тут говорить. Учебу ты как-нибудь и там закончишь, а дальше видно будет. Если все получится, я смогу переехать к тебе в Вашингтон и найти работу там.
—;Похоже на сон… Но, раз нужно принимать решение так быстро, то, конечно, я поеду. Завтра же пойду в университет, попрошу подготовить документы для перевода. Только надо же еще найти квартиру, выбрать, где продолжить обучение, собрать вещи…
—;Квартиру тебе пообещал подыскать мистер Донован, чтобы поближе к редакции, а с учебой определиться успеешь — до начала учебного года еще есть время. Вещей тебе с собой, кроме одежды и камеры, брать не нужно. Квартира будет с мебелью, техникой, посудой и всем необходимым. Так что тебе не придется тащить из дома огромные мешки с приданным, — теперь мистер Андерсон говорил спокойно и медленно, он был точно уверен, что победил и его дочь пойдет по единственно правильному пути — подальше от меня и моего мотоцикла.
После этого я решил, что лучше мне поехать домой, о чем и сказал Джинни и ее родителям. Удерживать меня они не стали, только Джинн просила остаться еще на часок, чтобы обсудить все подробности, но я подумал, что буду мешать их семейным делам, сказал, что заеду завтра, попрощался и поехал к себе.
Придя домой, я включил на всю громкость проигрыватель — сборник “The Best” Нэт Кинг Коула, включил воду в ванной, забрался в нее, прихватив из холодильника четыре банки Bud, и стал думать обо всем произошедшем, закрыв глаза и попивая пиво. Нэт Кинг Коул пел “When I Fall In Love”…
Глава 10
Суровая реальность
Проснулся я на этот раз с чувством облегчения, что сон закончился — очень уж печальным и одиноким «я» был в этом видении. Как всегда, по уже устоявшейся привычке, посмотрел на часы: с момента «погружения» прошло чуть больше часа. Ничего делать не хотелось, я встал, умылся и вышел на улицу. Решил даже не убирать посуду и остатки еды после нашего ужина с Кристой, завтра приду пораньше и все сделаю. Сейчас же я хотел поскорее избавиться от навалившегося чувства ненужности и отчаяния.
Выйдя на улицу, я решил, что дома от одиночества точно не избавиться, поэтому надо поехать туда, где всегда есть люди — в бар, кино или большой магазин. Прислушавшись к своему организму, я понял, что хмель еще не прошел, а задачи напиться сегодня у меня не было, значит, бар отпадает, остается магазин и кинотеатр. Ехать в круглосуточный гипермаркет без конкретной цели и списка покупок — все равно, что ходить кругами в музее, тематика которого тебе непонятна и неинтересна: вымотаешь все нервы, устанешь, а вдобавок ко всему, в отличие от музея, еще и денег потратишь уйму на ненужную дребедень. Получается, что мне одна дорога: в кино, на вечерний (или уже ночной) сеанс. Идея усесться в удобное кресло в самом центре зала, взять огромное ведро попкорна и такую же огромную колу показалась мне до ужаса привлекательной. К тому же можно будет минимум полтора часа смотреть на известных во всем мире актеров в очередной раз спасающих мир или убегающих от кровожадного маньяка, а не гадать: сошел я с ума, попал в инфосферу или просто вижу яркие сны.
В большом городе что хорошо: захотел на ночь глядя в кино —да пожалуйста. С десяток кинотеатров точно найдется, так что даже можно выбрать, какую именно картину посмотреть. Я поймал такси и попросил отвезти меня в ближайший работающий кинотеатр. Через пять минут мы уже были на месте. Так быстро, что таксист даже не успел начать какой-нибудь разговор со мной. Расплатившись, я вышел из машины и стал разглядывать афиши у входа. Судя по рекламе, на этой неделе вышло несколько новых фильмов, но мое внимание привлек постер картины Van Helsing про охотника за нечистью в шляпе, плаще и с арбалетом. Лучшего фильма для меня сейчас и представить было нельзя.
Мне повезло: в такое время как раз показывали именно этот фильм, сеанс начинался через двадцать минут. Я купил билет ровно в самую середину зала, похоже, мест было продано крайне мало, занятыми были только первые и последние ряды. Это
и понятно. Люди на ночных сеансах делятся всего на два типа. Первые — веселые компании, которым обязательно надо сидеть
на первом ряду, чтобы все остальные зрители могли «насладиться» их шутками по ходу фильма, послушать заразительный смех сразу чуть ли не десятка ртов и получить прочие «удовольствия» от общения с их тусовкой. Вторые же — романтически настроенные парочки, которым больше некуда податься в силу возраста или отсутствия лишних денег. Эти, конечно же, выбирают последний ряд. Типов же вроде меня, которым просто так захотелось в одиночку сходить ночью в кино, встречается крайне мало, поэтому место в зале они себе могут выбрать практически любое.
Сеанс релаксации, он же — киносеанс, прошел просто отлично. Компания на первом ряду оказалась на удивление спокойной. Может быть, просто история в сюжете киноленты показалась им крайне интересной. Так или иначе, но шума от них почти не было. Влюбленные же, как им и положено, шума не производили вовсе, тихонько шурша одеждой и также негромко целуясь. Сам фильм завладел мною полностью. Самое лучшее тому доказательство — ведро попкорна, опустевшее еще до середины фильма. Причем я не мог понять, как такое могло произойти, ведь ел я, как сам думал, не спеша и совсем немного. Не скажу, что я большой поклонник фильмов про вампиров и про крутых парней, этих вампиров убивающих, но иногда, в такие странные вечера, как сегодня, — очень и очень.
Обратно я решил дойти пешком, благо я прекрасно знал, в каком районе нахожусь и куда мне нужно идти, чтобы попасть в окрестности своего дома. Через полчаса я вышел на уже окончательно знакомые улочки, которые не просто знал или когда-то проезжал мимоходом, а изучил за последние годы до каждой щербинки на мостовой и каждого деревца вдоль дороги. Домой я пришел в прекрасном расположении духа, думая не про свои проблемы и переживания, а про мощь современного искусства кинематографии, для которого уже практически нет ничего невозможного в плане эффектов, компьютерных моделей и прочих красивостей — были бы деньги, а талантливые компьютерщики найдутся.
Единственной ложкой дегтя в бочке меда моей похвалы в адрес современного кино была мысль о том, можно ли заменить компьютерной графикой убогий сюжет, концовку которого разгадываешь через десять минут после начала, кучу рекламы, «ненавязчиво» вставленной в каждый кадр, и бездарную игру очередной поп-дивы, которую зачем-то позвали играть главную роль. Думая об этом, я тихонько уснул, так и не выключив свет в комнате.
Проснулся я по будильнику раньше обычного на целый час. Какое-то время ушло на то, чтобы вспомнить и осознать, что из вчерашних воспоминаний — реальность, а что — мои сны-видения-фантазии. С горем пополам мне удалось связать свои мысли и чувства в некоторое подобие достоверных воспоминаний, и я отправился в магазин.
По пути я купил йогурт в бутылке и парочку пончиков в ближайшем магазине, приобрел новую зажигалку и двинулся навстречу новому дню во всеоружии. Придя в «Дом Винила», я первые полчаса посвятил уборке и подготовке магазина к новому дню. Я еще не решил для себя, рассказывать Эду про вчерашний вечер с Кристой или нет. Поэтому стоило заранее все качественно прибрать, чтобы Эд не начал задавать дурацкие вопросы по поводу того, зачем мне понадобилось самому сидеть вечером в магазине и пить вино, да еще и закусывать не пиццой или бургерами, а салатом и канапе с оливками.
Теперь, когда с уборкой было покончено, можно было и позавтракать. Только я сел за стол и отпил своего любимого клубничного йогурта, как в кабинете зазвонил телефон. Держа в одной руке бутылку, я подошел к аппарату и снял трубку. К моему удивлению, звонил Дитрих.
—;Привет. Это я, Дитрих.
—;Доброе утро, профессор.
—;Есть новости. Я зайду сегодня ближе к обеду? Будете на месте? — голос Дитриха был если не заговорческий, то уж точно какой-то таинственный.
—;Я точно буду тут, Эд — не знаю. Да не обязательно ехать
к нам, чего тебе мотаться по городу, можно и по телефону сказать, — я был уверен, что за прошедшие полдня и ночь узнать что-то по-настоящему важное он бы все равно не смог.
—;Э-э-э-нет. О таких вещах по телефону не болтают, приеду в два, тогда и поговорим, — он просто взял и повесил трубку. Точнее, это я так подумал. На самом же деле, возможно, его выследили агенты вражеской разведки и продырявили ему голову из пистолета с глушителем как раз в тот момент, когда мы говорили, чтобы он не смог выболтать мне страшную тайну, которую узнал.
Как бы то ни было, мне все равно сегодня надо быть в магазине. Поэтому пусть приходит. И он, и Эд, и Криста, и еще кто-нибудь. Это же магазин. Человек захотел — человек пришел. Я тут его жду. И музыку поставлю, и кофе сделаю, если человек хороший или принес интересные новости.
Доев свой завтрак и проверив емэйл, я понял, что до открытия магазина еще час, а делать мне нечего. Поэтому я включил погромче пластинку Эдди Дуэйна, чей гитарный «твэнг» никогда не спутаешь ни с чьим другим исполнением, и пошел открывать магазин. Попробую проверить поговорку «кто рано встает, тому бог подает» — мало ли, вдруг работает.
Возможно, в масштабах всего человечества схема «встал рано — много успел — ты молодец» и работает, но в моем конкретном случае она в очередной раз дала сбой. Сколько бы я ни пробовал начинать что-то активно делать с самого утра — ничего путного не выходило. То получалось, что я дел переделал гору, но те, кто должен также участвовать в этом процессе, только проснулись или дошли до офиса, и работа сдвинется с места только к обеду; то люди просто не думали, что утром может быть что-то готово, оказывались не подготовлены и опять приходилось их ждать.
Так и сегодня: я открыл магазин рано, все в нем прибрал и подготовил, а первый посетитель появился только к двенадцати. Причем этим посетителем был Эд. Зайдя в магазин, он первым делом отправился на кухню и поставил чайник.
—;Кофе будешь? Я еще не проснулся, надо кофе выпить, — Эд действительно выглядел немного помятым и сонным.
—;Эй, друг, уже двенадцать, нормальные люди уже скоро будут обедать.
—;Обедать и я буду. Но спать все равно хочу, — Эд весело улыбнулся, было видно, что настроение у него хорошее.
—;Я смотрю, ты выспался? Вон какой довольный.
—;Точно. После всех этих вчерашних разговоров с Дитрихом, твоих путешествий в ноосферу и прочих чудес, я пришел домой и уснул без задних ног. Проснулся только час назад. Сам не пойму, как я так проспал больше двенадцати часов.
—;Ну, поспал и поспал. Поздравляю. Ты мне лучше скажи, ты знаешь что-нибудь про то, о чем сегодня срочно хочет поговорить профессор, причем обязательно здесь, а не по телефону.
—;Нет. Он мне не звонил. Наверное, раскопал, что-нибудь интересное, или нафантазировал. Второй вариант мне кажется более правдоподобным, — Эд снова улыбался во все тридцать два зуба, чем начинал меня раздражать.
—;Он приедет сюда часа в два. Раз ты такой бодрый и жизнерадостный, займись, что ли, обновлением выкладки. В кладовке еще стоят три ящика непринятых пластинок. Надо вбить их в компьютер, напечатать ценники и выставить в зале. Там я примерные цены написал уже на каждой коробке. А я тогда, пожалуй, пойду куплю чего-нибудь на обед.
—;Валяй. Я бы съел китайской лапши со свининой: так люблю эти их коробочки, ел бы по три раза в день. Тем более, у них всегда можно добавлять начинку, поэтому вариантов получается много — быстро не надоест, — Эд чуть ли не облизывал губы, так ему хотелось лапши.
—;Ладно, будет тебе лапша. И мне тоже. И даже Дитриху. Вдруг он тоже ее обожает.
Стоит ли говорить, что одной лапшой дело не ограничилось. Еще раз я убедился в том, что ходить по магазинам голодным нельзя. В итоге я вернулся почти через час, купив три порции лапши (самых больших), три биг-мака (на всякий случай, вдруг лапши будет мало), большую пиццу с сардинами (чтобы потом не ждать доставки, если захочется пиццы), упаковку пива и 0,5 рома (на него была соблазнительно большая скидка — не удержался).
Эд посмотрел на меня с еще более довольным выражением на лице и заявил, что пиццу надо съесть сразу, а том потом она будет невкусная, да и кто гостя угощает остывшей пиццей с сардинами.
Я не стал оспаривать его, прямо скажем, сомнительные аргументы, так как сам был ужасно голоден, и мы за десять минут съели всю пиццу, которую дольше готовили, и выпили по пиву. Жизнь заиграла новыми красками и стала казаться крайне неплохой штукой.
Продолжалось это странное ощущение ровно до того момента, пока не пришел Дитрих и не рассказал, что ему удалось узнать. В этот раз он был крайне возбужден, когда зашел, то даже не поздоровался, а сразу с порога начал свой рассказ.
—;Очень повезло, что вы выбрали здание именно в этом районе: в муниципалитете много лет подряд работал мой сокурсник и очень хороший приятель. Сейчас он уже уволился, но нас ведь как раз интересуют дела минувшие. Я позвонил ему, напросился в гости с бутылочкой бренди и уже за столом, напрямую, спросил о вашем чудном домике.
—;И что он? — Эд подался вперед и готов был внимать каждому слову.
—;А ничего… хорошего. Говорит, что если вы «что-то такое» почувствуете, то лучше съехать сразу, а если вас это «что-то такое» не напрягает, то ни в коем случае ни у кого из муниципалитета или военных ничего не выспрашивайте, а то вас очень быстренько отсюда попросят.
—;Но почему? Уже было «что-то такое»? — меня очень напрягла мысль о том, что нам, возможно, придется закрывать магазин не по своей воле.
—;Ну прямо как у тебя с твоими пластинками! Нет, конечно. Но какие-то странные вещи тут точно происходили. Поэтому здание-то и пустовало — пара арендаторов заключала уже договор аренды, как и вы, сразу в 1994-м и лет семь назад. Но никто из них не стал тут ничего открывать. Причин они не объяснили, просто пришли в муниципалитет с расспросами об истории здания. По их словам (мой товарищ тогда еще работал в муниципалитете и сам все это видел и слышал), работать в этом доме совершенно невозможно, в нем происходит «что-то такое», что их то ли пугает, то ли мешает — никто ничего конкретного описать не смог или не захотел. Но хуже всего то, что оба этих случая закончились одинаково: с ними моментально разорвали договор и вернули предоплату, сославшись на какие-то форс-мажорные обстоятельства. В договоре всё это было заранее прописано, поэтому проблем не возникло.
—;Что ж, они тут приведение, что ли, увидели? — я был очень удивлен рассказом Дитриха, прямо какая-то магия и вот-вот появится Волан-де-Морт.
—;Насколько мой друг понял тогда — примерно так оно и было, — без тени улыбки и какого-либо намека на шутку ответил Дитрих.
—;Мне кажется, что они, как и ты, тоже столкнулись с проникновением в ноосферу, только им Информация открылась не так красиво и ненавязчиво, как тебе с твоими снами, а как-то более жестко и явно. Может быть, и в виде каких-то видений. Подробнее пока узнать не удалось — арендаторы те были обычными мелкими бизнесменами, никакой точной информации о них у моего приятеля не сохранилось: он работал в другом отделе и документы к нему в руки не попадали. Конечно, можно все это выяснить в самом муниципалитете, но тогда, я более чем уверен, вам придется отсюда съезжать. А это пока, как я понял, в ваши планы не входит. Замкнутый круг.
—;Не то слово, очень бы не хотелось закрываться сейчас. Так что, думаю, лучше не расширять круг посвященных в эту историю. А то тот скажет тому, этот другому, и нас отсюда вышвырнут, как нашкодившего котенка, — я не на шутку испугался такого исхода нашей затеи и решил всеми силами постараться не потерять свой «Дом Винила».
—;Может быть, стоит на пару недель вообще «залечь на дно»? Дитрих пока тоже не будет ничего выяснять, так что даже если его друг и решит что-то рассказать кому-то из бывших коллег, можно будет списать исключительно на академический интерес профессора А мы как бы и ни при чем — у нас все нормально, никаких приведений, торгуем и радуемся, — Эд проявил завидную дальновидность и предусмотрительность, предложив единственно правильное решение, во всяком случае, на данный момент.
—;Ты тоже так думаешь? — Дитрих обратился ко мне.
—;Да, похоже, это единственный способ сохранить магазин. Если утечки информации от вашего приятеля не последует — а за две недели мы это точно узнаем — то можно будет попробовать поспрашивать кого-то еще. Но обязательно никак не связанного с ним и с нынешним муниципалитетом, иначе это будет слишком опасно.
—;Хорошо. Так, наверное, и правда будет спокойнее. Но только и ты пока не лез бы в свои сны, ладно? А то мало ли что. Решили взять паузу и не привлекать внимания — надо соблюдать полную тишину, во всех сферах, — профессор выглядел озабоченным, но не обеспокоенным, похоже, он считал, что все будет нормально.
На том и порешили. На две недели мы возвращаемся к привычному образу жизни, в котором нет места чудесам и научной фантастике. Зато в нем есть музыка, пиво с друзьями в любимом баре, не надоедающая и, по большей части, не очень утомительная работа, вкусная еда и, что самое главное, спокойствие.
Правда, теперь я понимал, что спокойствие в нашем мире может обрести только тот, кто просто ничего не знает обо всей его сложности, о фантастических глубинах Космоса, которые пока с большим трудом помещаются в моей голове, не знает о ноосфере, не сталкивался с ее реальными проявлениями и не попадал в такие странные перипетии, в которых я погряз по самые уши.
Глава 11
Попытка — не пытка
Первые пару дней после нашей последней встречи с Дитрихом я никак не мог забыть все то, о чем мы говорили, не мог перестать думать про свои «сны», не знал, чем занять себя вечерами и откровенно скучал по тем историям, которые являлись мне из инфосферы или из самого Космоса — не важно.
Вечером третьего дня я решил, что раз мне нельзя попадать именно в те мои сны, о которых мы говорили, то почему бы не попробовать кое-что новенькое. Об этом-то речи не было. Да и не стану я ничего рассказывать Эду и Дитриху. Так, исключительно для себя, «слетаю» куда-нибудь и больше туда возвращаться не буду. Разовая акция. Антистресс, и ничего более.
Оставшись вечером в запертом магазине один, я начал думать, какой же диск лучше подойдет для этого мероприятия. Было непонятно, по каким критериям выбирать пластинку — до этого все получилось само собой, и я был немного сбит с толку, не зная, на чем же остановиться. В итоге, я выбрал три семидюймовых EP: “The Shadows – Wonderful Land” 1962-го года, “Watanabe Sadao — No Problem / All About Love” 1980-го года (скажу честно: я очень наделся, что окажусь именно в Японии 80-х, во времена создания «Трилогии Крысы» Мураками), “Count Basie — Basie’s Back In Town” 1957-го года.
Все три варианта меня устраивали: Англия 60-х — что может быть интереснее для любителя музыки; Япония 80-х — мечта для почитателя творчества Харуки Мураками; Америка второй половины 50-х — спокойное и очень музыкальное время и место, куда, без сомнения, очень хочется попасть. Взяв пластинки, я пошел на кухню, налил себе в три разных бокала виски, вино и джин с тоником, чтобы эксперимент был действительно всесторонним, потом поставил на проигрыватель первый диск и сел на диван с закрытыми глазами.
Заиграла любимая мной инструментальная пьеса «Прекрасная земля» группы “The Shadows”, через пару минут она доиграла до конца, но ничего необычного так и не произошло. Ладно, первый блин, как говорится… Я поставил пластинку Каунта Бейси. Элла Фицджеральд запела «Апрель в Париже» — восхитительная композиция и вокал. Потом заиграла “Basie’s Back In Town” — единственная чисто инструментальная вещь на пластинке, тоже хорошо сыгранная и любимая мной запись, но, к моему разочарованию, я так и оставался сидеть на диване.
Напоследок я оставил самое желанное из возможных видений. Прекрасный саксофон начал выводить свою мелодию — играла «No Problem», написанная Садао Ватанабэ — легкая, жизнерадостная мелодия. Я сидел с закрытыми глазами — и вот я понимаю, что уже не сижу на диване, а как будто нахожусь где-то над землей и смотрю на происходящее немного сверху. Видения были крайне отрывочны и абсолютно не связаны друг с другом: вот мимо проносится синкансэн, вот цветет сакура в парке Уэно, вот толпы людей входят и выходят со станции Сибуя, сразу же эти картинки исчезают и передо мной появляются храмы Нары.
Я пытался как-то сосредоточиться на одном из сюжетов, остановить эту безумную «перемотку» фильма о Японии, но у меня ничего не выходило, и буквально через несколько секунд я очнулся на диване. Из колонок доносилось окончание “No Problem” — я пропутешествовал совсем недолго.
Допив залпом виски, стакан с которым я сжимал все это время, я откинулся на спинку дивана и попытался осмыслить произошедшее. Очевидно, что я смог снова попасть туда, откуда ко мне приходят мои «сны», будь то инфосфера, энергия вселенной или что-то еще. Но полноценного «фильма» мне увидеть не удалось. Только крайне спутанный набор картинок, меняющихся в хаотичном порядке.
Чтобы как-то сосредоточиться и понять, что происходит, я решил попробовать сформулировать свои мысли на бумаге. Я взял обычный листок офисной бумаги для принтера, ручку и стал думать и стараться сделать какие-то выводы. Выводы у меня получились такие:
—;мои «сны» не случайность, а вполне нормальная вещь для этого места;
—;«снов» может быть гораздо больше, нужно только поискать;
—;этот дом действительно обладает какими-то сверхвозможностями;
—;не все видения одинаково последовательны и имеют сюжет;
—;видимо, я чисто случайно попал в оба своих «качественных» видения, просто удачно выбрав пластинки.
Отложив листок и ручку, я на минуту закрыл глаза и стал думать о Кристе. Исключительно для того, чтобы отвлечь мозг от темы пластинок и видений. Через минуту я снова взял в руки лист со своими заметками, внимательно перечитал их и понял, что у меня остается только один путь, чтобы не сойти с ума от любопытства. И он предельно прост: переслушать все наши пластинки, сидя на этом диване, и узнать наверняка, получится ли у меня увидеть еще такие четкие и осмысленные «фильмы» о прошлом или те два — единственные в своем роде.
Эта идея так сильно овладела мной, что следующие два часа я практически без остановки менял пластинки, садился на диван с выпивкой, потягивал виски или джин-тоник, слушал музыку с закрытыми глазами и ждал. Я смог увидеть хоть что-то, а конкретнее — какое-то здание, освещенное яркими вывесками, когда слушал пластинку “The Woody Herman Band!”. Похоже, то, что я видел было казино “The Glen Island Casino” в Нью-Йорке, в котором в разное время играли лучшие джаз-бэнды, в том числе и “The Woody Herman Band” — в 1939 году, когда оркестр «Вуди» пришел на смену бэнду Миллера.
Ничего более внятного мне увидеть так и не удалось. Зато удалось одолеть полбутылки виски и треть джина. Я еле стоял на ногах то ли от выпитого, то ли от постоянного ожидания чего-то —
а это изрядно выматывает все силы. Так или иначе, я понял, что до дома я точно не доберусь. Даже такси вызывать, и то сил не было. Последняя пластинка доиграла, диск остановился, и магазин погрузился в полную тишину. На нашей улочке, и так немноголюдной, в такое время даже машины ездили не чаще, чем раз в несколько минут — все местные уже спят, а транзитом тут никто не проезжает. Послушав тишину минут десять, я тихо и спокойно уснул.
Сны были ничем не хуже реальности, но на этот раз это были именно сны, а не что-то большее. Мне снились небольшие сюжеты из студенческой жизни: какие-то обсуждения будущих экзаменов, защиты диплома и прочие «радости». Во сне оказалось, что Криста учится со мной и Эдом в одной группе, мы сидим на лекции в потоковой аудитории, но, похоже, она меня не замечает — мы с Эдом расположились на пару рядов выше, она же выбрала место как можно ближе к преподавателю и усердно конспектирует. После пары я сразу вскочил со своего места и через две ступеньки перепрыгнул прямо к Кристе. Она собирала свои ручки-тетрадки в сумку, услышав грохот, исходящий от моего прыжка, обернулась, и я увидел прямо перед собой ее красивые глаза, милое личико и, что самое главное — улыбку. Она улыбалась очень ласково, приветливо и уже собиралась что-то сказать, как я проснулся.
Открыв глаза, я понял, что Кристы рядом нет, голова ощутимо гудит, у меня затекла шея, и вообще, мне явно не двадцать лет. Верить в это не хотелось, но реальность оказалась сильнее моих желаний: я лежал в кабинете на диване и жутко хотел пить. Пришлось вставать и вместо замечательного разговора с Кристой, который мог бы произойти во сне, тащиться на кухню и пить воду прямо из-под крана — стакан искать желания не было.
После водопоя мне в глаза бросился тот беспорядок, который остался от моей вчерашней «вечеринки». Очередное утро мне предстояло провести в роли уборщицы. Я уселся на диван и стал думать, так ли мне нужно наводить порядок прямо сейчас, возможно, это может потерпеть до обеда. Но, к сожалению, я так не привык. Если дома или на рабочем месте недостаточно чисто и в моих силах это исправить — я буду исправлять, как бы меня ни одолевала лень.
Через каких-то полчаса с уборкой было покончено, на столе остались только пластинки, которые вчера показали положительный результат в моих экспериментах, и бутылка ледяного пива. Не в моих правилах опохмеляться — эту привычку мы с Эдом оставили где-то там, в нашем общем студенческом прошлом, но сейчас я чувствовал, что это именно то, что нужно — иначе никак.
Но пить пиво рано утром в одиночку я точно был не готов — выручил TV-тюнер, установленный в компьютер. Я включил утреннее шоу на одном из каналов и под вымученные улыбки сонных ведущих выпил пару пива — одним ограничиться не вышло. Утро начиналось в лучших традициях юности, когда после неожиданной встречи с друзьями где-нибудь в среду утром возвращаешься в реальность ближе к обеду пятницы.
После такого славного начала дня сидеть в магазине никакой охоты не было. К тому же день, который начинается с пива, нельзя проводить за кассой. Во всяком случае, я такого продавца в своем магазине видеть бы не хотел. Поэтому пришлось звонить Эду и честно признаваться, что вчера перебрал и выходить на работу не хочется. Про то, что я и ночевал в магазине и звоню ему отсюда же, я говорить не стал, иначе уговорить моего друга было бы куда сложнее. Уж я-то знал: если Эд проведает, что я и так тут, придумает миллион советов, которые помогут мне отработать смену, а ему не приезжать в магазин.
Теперь я был абсолютно свободен и мог заниматься, чем душе угодно. Самый страшный парадокс жизни в современном обществе: чем больше свободного времени, тем бездарнее его проводишь. Когда график расписан чуть ли до минуты с утра и до вечера, то свободному часу радуешься, как ребенок, которого привезли на завод мороженого и пообещали в конце экскурсии целый ящик любимого лакомства. Сразу возникает масса вариантов: от «наконец-то могу сходить в парикмахерскую» или «теперь-то я точно уберусь на кухне», до «пора приучать себя к опере» и «надо подтянуть французские глаголы».
Когда же свободного времени целый день, то делать что-то конкретное уже не хочется. Отдых превращается в бесполезное и крайне непростое дело: то ли на диване весь день проваляться, переключая все каналы круг за кругом, то ли с обеда начать пиво пить, а к вечеру перейти на виски, то ли вообще ничего не делать и выполнять самое утомительное упражнение — «лёж лёжа».
Пока я шел в неизвестном даже для меня направлении (прочь от магазина, но точно не в сторону дома), пытался продумать план действий на день. Варианты с откровенным бездельем я отмел сразу — после такого дня мне еще неделю будет стыдно за упущенное время — и стал прикидывать, что же можно сделать нужного, но не сложного. Вариант на первое время выпал один: пополнить запасы провизии дома и купить что-нибудь из одежды на почти наступившее лето и записаться.
Брать такси или ехать на общественном транспорте я не стал.
С полчаса просто шагал туда, где, как мне помнилось, должен был быть большой универмаг. Минут через двадцать я попал в более или менее знакомый район и теперь уже точно был уверен, что иду в верном направлении. Покупка продуктов и вещей, к сожалению, заняла всего час — на одного покупать особенно много провизии смысла нет, чтобы не испортилась. С одеждой оказалось еще проще: утром буднего дня в магазинах не было ни души и продавец-консультант, скорее всего просто от желания поговорить с кем-нибудь, кроме напарника, быстро подобрал мне шорты, поло, пару футболок и даже кроссовки. Зачем я купил кроссовки, потом долго не мог понять.Нехватки обуви я не испытывал, такую модель никогда не носил и навряд ли буду, но, похоже, продавец знал свою работу неплохо, и я просто попался на его профессиональные уловки.
Обратно тащиться с сумками через весь город не хотелось, я вызвал такси и через десять минут уже был дома. Разобрав продукты, я еще раз померил одежду, остался доволен всем, кроме кроссовок, и убрал их подальше в шкаф.
От нечего делать, я решил проверить то, что, как мне сейчас подумалось, проверить надо было в первую очередь. Что будет, если я включу Миллера или “Бич Бойс” дома, так же сяду на диван и закрою глаза. Принимать допинг я не стал, подумав, что сейчас в крови его и так хватает. Просто взял пластинку с полки, смахнул с нее пыль щеточкой, поставил на проигрыватель и включил усилитель. Музыка полилась из динамиков, оркестр Миллера был, как всегда, молод и свеж, но вот никакого «магического» эффекта не было. С “Бич Бойс” вышло абсолютно то же самое. Песни были классные, видений не было никаких. Получалось, что все дело в самом здании или в том, что в нем находится. По крайней мере, я теперь был уверен, что проблема не в моей голове.
Ближе к вечеру позвонил Эд, спросил, как дела, рассказал, что в магазине все нормально, приходили несколько постоянных клиентов и пара новых. От Дитриха никаких новостей не было, ничего необычного не произошло. Спросил, выйду ли я завтра, на что получил утвердительный ответ и довольный повесил трубку.
Я же приготовил себе венгерский суп-гуляш, который очень любил и часто готовил — рецепт всегда был у меня перед глазами, он был напечатан прямо на белом кухонном фартуке, подаренном мне приятелем лет десять назад после его поездки в Будапешт. За это время рецепт этот я выучил наизусть: взять пару луковиц, порезать и пассировать в растительном масле, добавить тмин, молотую паприку, закинуть туда же нарезанную мелкими кубиками говядину, соль, тушить минут десять под крышкой. После этого уже делаем собственно суп — добавляем два литра воды, картошку, морковку, корень петрушки и варим до готовности. Просто, но безумно вкусно.
Поев, я кое-как смог-таки скоротать время до двенадцати, снова выручил Пуаро, причем на этот раз серии были новые и я не мог оторваться от происходящего три часа кряду. Сегодня я решил не предпринимать никаких попыток попасть в другие миры и просто лег спать, чтобы утром бодрячком отправиться в магазин и провести там день в одиночестве — Эд ни за что не упустит возможность взять себе выходной в счет моего прогула, так сказать.
Следующие двенадцать дней прошли до ужаса быстро и также однообразно: пробуждение — магазин — пластинки — кабинет — дом — сон. Самое тоскливое было в том, что Криста пропала, судя по всему, навсегда. Мои рассказы и шутки, похоже, произвели ровно противоположный эффект и отпугнули ее. Оставалось только ждать: вдруг она просто очень занята и скоро появится. Ни телефона, ни адреса, ни места ее работы я не знал, не говоря уже о домашнем адресе или полном имени.
По истечении двухнедельного срока, который мы отводили  себе для некой паузы, позвонил Дитрих и сказал, что сегодня заедет в магазин. С новостями. Я сразу же вызвал Эда из дома, сказал, что хотел бы, чтобы и он был там. По его спешному «Еду!», стало понятно, что он бы и без приглашения примчался — очень уж интересные дела творились вокруг нас и магазина.
Дитрих приехал как всегда вовремя. В руках у него была черная папка для документов, на плече висел тубус, одет же он был, в моем понимании, конечно же, как преподаватель английского университета из 40–50-х годов: пиджак с накладками на рукава, кардиган, плотные брюки, на голове элегантная шляпа. Поздоровавшись, он кончиком указательного пальца левой руки постучал по тубусу, висевшему на правом плече, потом многозначительно поднял этот же палец вверх и прошел в наш офис.
В тубусе оказалось несколько листов формата А1 и А2. На всех было изображено примерно одно и тоже — что-то вроде карты района или квартала или же это был произвольный кусок карты города, вырезанный из общего большого плана.
—;Первую неделю я действительно не предпринимал никаких действий, чтобы не привлекать внимание. Но ничего не происходило, и я решил, что потихоньку можно начинать снова прощупывать почву. Первым делом я смог раздобыть у одного знакомого моего знакомого карты вашего района 1941-го, 1944-го и 1980-го годов. Конечно, ему я сказал, что мой интерес чисто архитектурно-исторический: какие здания на улице уцелели, что было на месте новых домов и тому подобное. Первая и последняя карты — обычные, гражданские. На них, как я и думал, нет ничего интересного. Зато вторая, 1944-го года, военная, внешне она особенно ничем не отличается, разве что масштаб покрупнее, вот мой знакомый и не придал этому никакого значения и отдал ее мне. Смотрите внимательно, — профессор подозвал нас
к разложенным на столе картам и указал на нашу улицу.
Дальше началось самое интересное: на двух картах наш дом был просто обозначен своим номером и ничего более. А вот на военной карте он был помечен как “Dr. Brown Labor” — «Лаборатория доктора Брауна». Мы с Эдом уставились на Дитриха, ожидая пояснения.
—;Молодцы. Все верно поняли. Я выяснил, что это за доктор Браун. Оказалось, один из ведущих специалистов в области изучения человеческого сознания в Ahnenerbe. Слышали про такое?
Мы оба кивнули. Уж про что, а про Аненербе слышали все, эту тему муссировали и в прессе, и на ТВ, рассказывая странные
и страшные истории про летающие тарелки, тайные знания тибетских монахов, которые те передали нацистам, опыты с исчезновением целых зданий, кораблей и прочей мистикой.
—;Теперь, когда я это узнал, все встало на свои места. Советы тоже знали, что это за домик, поэтому его не разбомбили, не сровняли с землей, а бережно сохранили, открыли на первом этаже какую-то внешне вполне неприметную военную комендатуру, и пятьдесят лет что-то тут изучали в подвалах. Судя по тому, что подвалы опечатаны, какая-то техника стоит там и сейчас. Но раз ее не стали вывозить, значит, военные были уверены, что она или полностью бесполезна, или вообще неработоспособна. Но ты, парень, убедился на своем опыте, что она не просто работоспособна, но и эффективна до сих пор.
Дальше говорить, по большому счету, было не о чем — все стало ясно. Дитрих только пообещал разузнать, как бы нам незаметно попасть в подвал, не сломав хитрую дверь, и сказал, что теперь, если мне еще не надоело, я могу и дальше смотреть свои «сны».
После этих его слов я неожиданно осознал, что безумно скучаю по своим «параллельным жизням» и очень хочу узнать, что же там произошло дальше. Я не стал скрывать от Эда свои намерения и прямо сказал ему, что сегодня после закрытия хотел бы для этих целей остаться в магазине один. Эд совершенно не был против и с радостью освободил мне пространство, правда, не после закрытия, а почти сразу, примерно через час после ухода Дитриха.
Подумав, я решил, что сейчас с моим настроением больше совпадает «Военная история», как я про себя ее называл, поэтому первой на проигрыватель легла пластинка оркестра Гленна Миллера и я медленно стал погружаться в темноту неизведанного…
Глава 12
Здоровая любовь
Впервые за последние месяцы я проснулся не от чего-то а для чего-то. Пробуждение было приятным и безболезненным — не звенел даже будильник, не говоря уже о каком-нибудь настойчивом стуке в дверь или, что намного хуже, звоне вылетающих от ударной волны оконных стекол. Моим сегодняшним «будильником» было чувство радости и желание поскорее оказаться в госпитале.
Но радовался я не очередному рабочему дню, который, без сомнений, будет непростым и утомительным, а тому, что сегодня я должен был впервые после той страшной ночи, когда жизнь Кэрол висела на волоске, сопроводить ее на прогулку в больничный парк. Вчера, посмотрев сводку погоды и убедившись, что день будет теплый и ясный, я сказал своей пациентке, что считаю не просто возможным, но и крайне необходимым начинать выходить на воздух. На что она, улыбнувшись, ответила, что согласна на такой подвиг только в моей компании. На том и порешили. Оставалось только надеяться, что ночь пройдет без происшествий, не будет новых налетов и раненых, иначе я буду занят совсем другими делами, и мне будет не до прогулок в парке. Небеса, похоже, решили нам помочь, ночь была тиха
и прекрасна, и новый день обещал стать таким же.
Когда находишься в столь приподнятом настроении, все вокруг начинает казаться совсем другим. Например, дома — не старыми и обшарпанными, а старинными и величественными. Люди — не замученными и уставшими, а задумчивыми и оттого очень интересными и загадочными. Клумбы и деревья — не мешающими пройти и обыденными, а яркими и сочными, делающими окружающий пейзаж праздничным и нарядным.
В таких розовых очках я и добрался до госпиталя как раз к началу своей смены. В самом госпитале все тоже было явно лучше, светлее и спокойнее, чем обычно. Никто не бегал, как ошпаренный, врачи не кричали на медсестер, ругая их за медлительность, и складывалось впечатление, что попал не в военный госпиталь во время боевых действий, а в тихую больницу на окраине какого-нибудь сонного городка, где никогда ничего не происходит.
Пока у пациентов день начинался с приема утренней порции лекарств и завтрака, я отправился к полковнику, где в дружеской
и почти домашней атмосфере выпил чая с яблочным пирогом, испеченным кем-то из медсестер специально для нас — прямо какой-то день-репетиция мирной жизни. Побольше бы таких.
После чая все-таки пришлось вспомнить и о своих профессиональных обязанностях. Полковник рассказал мне о двух поступивших ночью раненых, попросил свежим взглядом оценить правильность назначенного лечения и проверить их общее состояние. Мы еще поговорили немного, и я отправился на обход: что бы там ни намечалось у меня на личном фронте, в первую очередь я — врач, не забывать об этом меня научили еще в университете.
Проверять диагноз и назначенное полковником лечение было бессмысленно — такие люди, как он, ошибаются крайне редко. Но надо так надо. Проведя осмотр и ознакомившись с результатами анализов, я убедился, что все в порядке и продолжил обход своих пациентов. Последней, разумеется, была Кэрол.
За те две недели, что она провела в нашем госпитале, мы с ней очень сблизились. Она, очевидно, тоже испытывала ко мне какие-то теплые чувства, но я пока не был уверен в природе их происхождения. Одно дело, если это чувства благодарности и признательности доктору, помогающему пациенту выздороветь, и совсем другое —  симпатия и интерес романтического типа. Как бы там ни было, мы очень много разговаривали, когда я приходил к ней в палату. Визиты эти крайне редко имели что-то общее с обходом, были более длительными и частыми, и, как мне кажется, Кэрол это прекрасно понимала, но недовольства не выказывала, скорее наоборот. Позже, когда ее состояние заметно улучшилось, я сам, не доверяя никому это ответственное мероприятие, начал прохаживаться с Кэрол сначала по палате, а потом и по коридорам госпиталя. Встречая нас в ходе такой «прогулки», полковник всегда довольно улыбался, здоровался с Кэрол и со мной, спрашивал о самочувствии и с хитрым прищуром удалялся по своим делам.
Дойдя до двери палаты, я остановился, чтобы немного перевести дух и успокоиться. Волнение унять до конца, конечно же, не удавалось, но состояние мое стало более или менее походить на «нормальное». Постучав, я дождался ее «Входите!» и приоткрыл дверь.
Боже, как же она была красива. Конечно, когда я говорил Кэрол нечто подобное, она возражала, что, скорее, похожа на смерть, чем на красавицу — ранения, операция, две недели в больнице без прогулок никому не идут на пользу. Но я ее красоту чувствовал, ощущал сердцем, а не просто пытался разглядеть на бледном лице. Ее черты, волосы, ниспадающие на плечи, ее глаза… Да, глаза — это именно то, что заставляет меня каждый раз подолгу всматриваться в лицо Кэрол, таких глубоких и живых глаз я не встречал еще никогда. Еще какой-то месяц назад они меня обжигали, две недели назад были полны боли и печали, пять дней назад стали светиться теплом и надеждой, сейчас же ее глаза прямо-таки искрились на свету.
—;Доброе утро, Кэрол, — я изо всех сил старался удержать голос, чтобы тот не сорвался на хрип или писк.
—;Привет, Вильям. Как дела? — она смотрела открыто и нежно, от ее взгляда становилось легко и спокойно, я сразу перестал переживать по поводу голоса: больше он не дрогнет.
—;Увидел твою улыбку, и стали просто «отлично». До этого были «нормально». Ночь прошла спокойно, а одно это сейчас уже означает, что все в порядке. Как ты себя чувствуешь?
—;Сегодня намного лучше. Плечо почти перестало ныть, да и голова не болела со вчерашнего вечера, — Кэрол действительно выглядела отдохнувшей, и на щеках уже появилось некое подобие румянца. До этого ее часто ночами мучали головные боли, из-за которых выспаться не удавалось.
—;Готова к выходу в свет? — я практически не преувеличивал, Кэрол готовилась к этой прогулке основательно, мне даже пришлось посылать водителя на ее квартиру, чтобы тот привез какие-то ее вещи. Кэрол написала целый список для своей соседки, та всё собрала и передала сержанту, который и привез целый чемодан сюда, в госпиталь.
—;Пожалуй, только не знаю, надолго ли меня хватит.
—;Ерунда, я буду тебя поддерживать, а если совсем устанешь — присядем на скамейку и ты сможешь отдохнуть.
Кэрол кивнула, сбросила одеяло, которое до этого закрывало ее до самого подбородка, и я обомлел. На ней было умопомрачительное синее платье, туфли на очень внушительном каблуке и даже была приготовлена шляпка. Женщина, собирающаяся на свидание — а нашу сегодняшнюю прогулку, похоже, нужно расценивать именно так — способна на всё.
Я похвалил ее наряд, как умел, конечно, думаю не очень красноречиво, но суть была понятна: ты выглядишь великолепно. И мы медленно направились к выходу. Кэрол держала меня под руку, немного опираясь на меня, поэтому со стороны мы казались парочкой, которая просто не представляет, как можно идти рядом, не прижимаясь к своей второй половинке.
Парк принял нас в свои объятия, обдал ароматом множества разных цветов, укрыл от прямых солнечных лучей под ветвями деревьев, и мы медленно стали бродить по тропинкам и аллеям, то разговаривали о всякой чепухе и шутли, то подолгу молчали. Молчать было особенно приятно. Все, что нужно, можно было понять из прикосновений ее пальцев, сжимавших мою ладонь, спокойного дыхания и взгляда, проникавшего прямо в душу. Так продолжалось около получаса, пока я не увидел, что на ее лице периодически стали пробегать какие-то странные импульсы, похоже, Кэрол шла теперь, превозмогая боль — пора было отдохнуть.
Мы расположились в тени старого клена с огромными листьями-ладонями. Я, совмещая переживания влюбленного с беспокойством врача, выяснил, что же случилось с Кэрол, немного поругал ее за то, что молчала раньше, и мы остались в тени клена почти на целый час. За это время она успела рассказать мне немного о своем детстве, прошедшем в тихом и скучном, по ее словам, местечке в центральной Англии, из которого крайне активная и амбициозная девушка удрала, как только ей исполнилось восемнадцать, о первых пробах пера, которые не всегда были удачными, и о том, как стала военкором “The Times”. По ее словам, она получила работу по чистой случайности и еще потому, что девчонке легче общаться с военными: они охотнее ей все рассказывают, поэтому репортажи получаются более точными и достоверными.
Как бы ни было нам здорово в парке, меня ждали другие пациенты, да и у Кэрол был режим: прием лекарств, процедуры. Когда я сказал ей о том, что, к сожалению, нам пора возвращаться, она не стала ничего говорить в ответ, а просто нежно поцеловала меня в щеку и прошептала: «Спасибо».
Доведя Кэрол до палаты, я поспешил в ординаторскую узнать, не произошло ли что-нибудь важное за время моего отсутствия. Оказалось, что все спокойно и, кроме того, мои коллеги уже сделали за меня всю оставшуюся работу. По их словам, полковник заглянул и сказал, чтобы они помогли мне сегодня, так как я очень занят одним важным делом по его приказу. Ну, дает начальник. Поражаюсь его проницательности и пониманию.
Раз делать мне было пока нечего, я решил заняться благороднейшим из дел — предаться размышлениям. Сев в столовой за самый дальний от входа столик, я взял сразу два кофе и приступил. Тема для внутренних обсуждений была одна — Кэрол. Насколько я мог теперь судить, ее взгляд выражает все-таки симпатию и заинтересованность, а не благодарность или еще что-то. Очень интересно, что же может выйти из наших отношений.
Дойдя до этого вопроса, я решил остановиться — зачем сейчас вгонять себя в депрессию, предполагая различные варианты развития событий, среди которых, разумеется, будут и драматические. Сейчас главное — здоровье Кэрол. Вот когда она поправится и сможет полноценно и независимо от меня действовать и принимать решения, тогда и посмотрим. А пока самое время почитать газеты и порадоваться новым победам и продвижению вперед войск союзников.
Перед концом своей смены я еще раз заглянул в палату Кэрол. Она лежала в кровати и читала “The Moving Finger” Агаты Кристи.
—;Отличная книга, я прочел ее с полгода назад. Хорошо написана. Помогла скрасить мне несколько особенно скучных ночных дежурств.
—;Только не говори мне ничего о сюжете, я еще не прочитала
и половины.
—;Нет-нет, как можно. Рассказывать сюжет книги тому, кто ее еще не дочитал — самое страшное преступление, — я улыбнулся, Кэрол улыбнулась мне в ответ.
—;Я зашел попрощаться, завтра я обязательно загляну утром. Доброй ночи, поправляйся.
—;До завтра, Билл. Буду стараться, — она сделала какой-то неопределенный жест, похожий на воинское приветствие, и вытянулась по стойке смирно, насколько это можно было сделать сидя на кровати.
Я засмеялся, помахал ей рукой и вышел из палаты. Дорога домой сегодня была так же легка и приятна, как и дорога на службу. Таких светлых дней за последние несколько лет со мной не случалось. Конечно, когда-то давно, лет пятнадцать назад, я испытывал похожие чувства, когда нравившаяся мне девочка впервые дала понять, что чувства взаимны. Я тогда не шел, а летел домой, окрыленный надеждой, мечтой, верой в любовь. Сейчас же внутри меня все бурлило примерно также, только вот окружающий мир был в более напряженном состоянии, чем пятнадцать лет назад. Школа сменилась госпиталем, мирные годы юности — войной.
Пока я шел в сторону дома, понимание того, что я не хочу «домой», становилось все отчетливее. Да и какой это дом, так, место для сна, если повезет и сон вообще будет. Мой дом далеко отсюда, нас с ним разделяет океан и всё то время, что я уже провел здесь. Безумно захотелось в джаз-бар. Выпить виски, послушать, если получится, конечно, хороший бэнд, насладиться любимыми композициями или познакомиться с чем-то совершенно новым.
Полковник рассказывал мне об одном таком местечке, которое находилось в подвале старого здания в относительно спокойном (в плане бомбардировок) районе города. Подумав, я решил, что это лучший из двух имеющихся у меня вариантов — идти в свою комнату или в джаз-бар. Пользоваться транспортом не хотелось, погода стояла отличная, я был один и налегке, поэтому даже почти часовая прогулка меня никак не пугала, я только немного прибавил шаг, чтобы уж очень сильно не растягивать свою экскурсию по городу.
Подходя к нужному дому, я гадал, какой состав будет у музыкантов, будет ли это трио, квартет, а может быть, большой бэнд? Спустившись по обычной каменной лестнице, которые ведут в подвалы большинства домов, я оказался перед деревянной дверью с небольшой табличкой “Real Jazz Bar”, при этом никакой светящейся вывески я не заметил — светомаскировка давала о себе знать.
Из-за двери негромко доносились звуки джаза. Похоже, играла небольшая группа, трио или квартет. Я прислушался, но так и не смог понять, что именно они играли. Потянув дверь на себя, я легко открыл ее и сразу оказался в зале — ни гардероба, ни какой-то прихожей тут не было, видимо, места и так было в обрез.
Взглянув на сцену, я убедился в своей правоте — музыкантов было только трое: фортепиано, контрабас и барабаны. Когда я зашел, они как раз закончили играть одну мелодию и собирались начинать следующую. Пока я шел к столику, со сцены заиграл “Caravan” Дюка Эллингтона. В исполнении трио эта мелодия звучала для меня немного непривычно, но ребята явно были не новичками — слушать их было приятно.
Я сел в удобное кресло за свободным столом напротив сцены. Людей в баре было немного, видимо, я пришел слишком рано для завсегдатаев, тем лучше — не люблю битком набитые заведения, где при всем желании музыку уже внимательно не послушаешь. Подошла официантка, я поинтересовался, если ли шотландский виски, он, разумеется, был (пожалуй, это единственное, за что я полюбил этот город), попросил принести мне пять дрэмов в графине, один сразу в бокале и ведерко со льдом. Есть пока не хотелось.
Трио на сцене подряд сыграло четыре стандарта 20-х и 30-х годов и одну композицию мне не знакомую, видимо, их собственного сочинения. Она почему-то тронула меня сильнее прочих. Думаю, тут дело в том, что когда музыкант переделывает или просто разучивает чью-то мелодию, особенно популярную, он волей-неволей держит себя в каких-то рамках, ограничивает полет своей фантазии. Когда  ребята играли свою вещь, они ни на кого не ориентировались, не думали, будет ли их вариант лучше или хуже, не боялись сравнений, не оглядывались на корифеев, а просто играли всем сердцем, душой и именно в той манере, в которой лучше всего умеют.
Лед в моем бокале медленно таял, льдинки трескались и позвякивали о стеклянные стенки, виски становился прозрачнее и холоднее. Пил я не спеша. Пил не для того, чтобы захмелеть, а скорее для того, чтобы вернуть себе утраченное ощущение чего-то теплого, привычного, дорогого, которое возникало у меня в подобных заведениях дома, когда я приходил с друзьями послушать джаз, и которое тут, в Лондоне, никак не хотело появляться.
Музыканты ушли на перерыв, в баре становилось все многолюднее, посетители начинали все активнее орудовать ножами и вилками, и я решил, что и мне пора бы перекусить. Полноценного меню в заведении не было, повар готовил пару закусок, пару мясных блюд с гарниром и пару десертов. В итоге я остановился на стейке с жареной картошкой и каком-то фирменном салате, название которого я даже не прочитал — официантка сама предложила его, я согласился. Из-за ограниченности меню скорость приготовления заказа была феноменальной — уже через десять минут я ужинал достаточно качественным стейком с отличной картошкой фри и очень неплохим фирменным салатом, в который, как я понял, входила куриная грудка, грибы, зелень и что-то еще, а вот что, я точно определить не смог.
Пока я ужинал, музыканты, видимо, тоже успели перекусить и снова вышли на сцену. На этот раз их выступление состояло полностью из композиций к фильму «Серенада солнечной долины» с Миллером и его оркестром. Я слушал любимые мелодии и невольно сравнивал их с оригиналом, который мне довелось услышать «живьем» совсем недавно. И, самое интересное, исполнение этого трио вызвало во мне эмоции и чувства, схожие с теми, что накатывали на меня на концерте Гленна Миллера. Я отпил виски, закрыл глаза и на несколько минут отключил все органы чувств, кроме слуха. В голове сидела только одна мысль: я обязательно должен оказаться здесь с Кэрол,
ей обязательно понравится.
Глава 13
Самый лучший день
Тяжелая тоска была первым чувством, которое пришло ко мне после пробуждения. Тоска по несбывшемуся, тоска по упущенным возможностям и потерянным людям, которые мне были дороги. Но в этом чувстве было что-то еще. Я пытался понять, что же именно могло так расстроить меня в увиденном сне. Понимание пришло минуты через две, которые прошли в полной темноте и тишине: это зависть. Да, я завидовал этим двум влюбленным, которые обрели себя, пусть и в такой страшной ситуации и, фактически, на грани жизни и смерти. Но им это удалось.
Мне же приходилось довольствоваться единственной встречей
с Кристой, которая прошла, как мне казалось, просто замечательно. А вот Кристе, похоже, так не казалось, иначе как объяснить, что она исчезла из моей жизни также внезапно, как появилась. Я сидел и злился на себя за то, что не настоял на том, чтобы записать телефон девушки, на бестолковые приборы в подвале, которые могут перенести меня в прошлое и показать «кино» про чужую любовь, но не могут хотя бы намекнуть на то, где искать Кристу, на весь наш мир, который продолжает жить своей жизнью и ничего не знает о том, как мне одиноко.
«Минутка самокопания» прошла успешно, я достаточно пожалел себя, любимого, и пришел к выводу, что пора это дело заканчивать и начинать что-то предпринимать. Первое, что я решил сделать —  пойти домой спать, а уже утром, на свежую голову, придумывать план спасения своего разбитого сердца.
Проснувшись, я выпил гигантскую кружку кофе, приготовил и съел омлет с обжаренными колбасками и стал обдумывать план действий. Я никогда еще не искал кого-то в таком огромном городе, поэтому сначала даже не представлял, с какой стороны подступиться к этому делу. Не в полицию же идти со словами: «Помогите, мне понравилась девушка, у нас было свидание, после чего она больше не приходит. Срочно разыщите ее и заставьте явиться в мой магазин».
Но не зря же я так люблю книги Агаты Кристи. Надо немного «пошевелить серыми клеточками». Процесс шевеления давался с трудом, но, как мне показалось, принес некоторые плоды. Я понял, что раз Криста заходила в наш магазин с самого утра, значит, живет она где-то недалеко — не стала бы она ехать через весь город в новый, только что открывшийся магазин пластинок, в которых она особенно-то и не разбирается: зашла бы в тот, что ближе к дому.
К сожалению, район такого города, как Берлин — это совсем не то же самое, что район города Дружковка в Донецкой области, в котором (во всем городе) проживало в 2001 году 75006 человек. Там бы найти Кристу было немного проще. Но и в моем городе, поразмыслив, я придумал парочку «тихих» вариантов, чтоб без расклеивания объявлений о розыске и прочих привлекающих внимание общественности действий.
Первым делом я прошелся по своим любимым забегаловкам и маленьким магазинчикам нашего квартала, в которых сотрудники знали большинство постоянных покупателей не только в лицо, но и по имени, как минимум. В одном из магазинов продавец сказал, что знает Кристу, что она частенько покупает у него фрукты и орехи. Но кроме имени он о ней ничего не знает. На его вопрос, о том, зачем мне она, пришлось придумать историю о том, что она заказывала и просила придержать для нее редкие записи, а потом куда-то пропала, а телефон ее потерялся. Выслушав мою историю, парень решил помочь своему коллеге-торгашу и показал пальцем на видеопрокат, расположившийся почти точно напротив его магазина, на другой стороне улицы.
—;Загляни к ним, она часто туда захаживает. Чуть ли не через день берет кассеты. Правда, последнее время Криста ни к нам ни к ним не заходила, во всяком случае к нам — точно.
Я поблагодарил продавца, купил у него винограда, персиков и слив и пошел в видеопрокат. Девушку за стойкой я тоже неплохо знал, как ни крути, а наши отрасли тесно связаны: кино и саундреки, концерты на видео и их версии на виниле и т. д. Поздоровавшись, я рассказал ей свою историю и спросил, не знает ли она, как найти Кристу.
—;Ври больше. Стал бы ты из-за пластинки так бегать по всей улице — у тебя их там тысяч десять, небось. Парой больше, парой меньше, все равно купят. Скажи честно: понравилась девчонка, а телефон не дает, — и она широко, добродушно улыбнулась.
—;Ты меня раскусила. Ладно, чего теперь в разведчика играть.
У нас было свидание, вроде бы все прошло нормально, она обещала зайти на днях, но так и пропала.
—;Когда свидание-то было?
—;Недели две назад, может, на пару дней больше.
—;Тогда можешь расслабиться. Вполне возможно, что она тебя не обманула, — моя собеседница, как мне показалось, даже немного расстроилась.
—;С чего ты так решила-то? — я пока ничего не понимал, но очень хотел поскорее узнать, в чем дело.
—;Так она как раз недели две назад в срочном порядке уехала в командировку. Прибежала уже перед самым закрытием, я даже компьютер выключила, принесла кассеты, которые брала за пару дней до этого. Говорит: «Даже посмотреть ни одну не успела, а завтра рано утром срочно улетать дней на десять минимум в командировку — вот решила вернуть, а то срок-то выйдет».
—;Что за командировка? Кем она работает? — вместо одного вопроса «Почему ко мне не заходит Криста?» теперь у меня была масса вопросов, которые требовали немедленного ответа.
—;А я почем знаю? Таких подробностей она мне не рассказывала, я ж не парикмахер. Вот им такие вещи всегда рассказывают. Не смотри на меня так, я не знаю, где она стрижется, — и девчонка просто расхохоталась, такое, видно, у меня было дурацкое выражение лица.
—;Да, действительно, прости. Может, дашь мне ее телефончик, чтобы я мог сам все спросить? И я сразу уйду, — я улыбнулся максимально дружелюбно.
—;Прости, но нет. Хозяин узнает — выгонит сразу: разглашение персональных данных и все такое, у нас с этим строго. Люди же разные кассеты берут, про некоторых так и не подумаешь на первый взгляд.
А в карточку учета зайдешь — и ахнешь…Но это только мне разрешается, и только по работе, — она опять залилась звонким смехом.
—;Как же мне быть? — я немного расстроился, хоть и понимал, что просить телефон совсем неправильно, да и Криста сама зайдет, если захочет, конечно, когда вернется.
—;Вот тебя припекло-то. Как только она появится у нас, я передам, что ты ее тут с фонарями разыскиваешь уже две недели. Захочет — придет.
—;Спасибо тебе огромное. Во всяком случае, я узнал, что если Криста и прячется, то не только от меня, а от всех продавцов нашего района разом. Что у тебя новенького посмотреть появилось?
В итоге на работу я пришел успокоенный, довольный результатами своего расследования, да еще с пакетом фруктов и охапкой видеокассет.
Выложив свои покупки прямо на середину стола, я сел в кресло напротив и какое-то время просто смотрел на этот натюрморт, думая о том, что «все не так уж плохо на сегодняшний день», как пел во времена моей юности Виктор Цой.
Закурив, я стал напевать у себя в голове песни группы «Кино», и неожиданно понял, что неплохо бы сделать в наших магазинах уголок для выходцев из СССР, вроде нас с Эдом. Конечно, качество звучания многих записей будет оставлять желать лучшего, но тут, как мне представлялось, дело не в саунде, а в самом желании обладать «здесь» чем-то из «того» мира.
Размышляя о конкретных задачах, которые нужно будет решить для осуществления этого плана, я уперся в непростую дилемму: продавать только классику, оперу, рок и некоторых бардов, вроде Окуджавы и Высоцкого, или стоит немного подвинуть в сторону свои вкусы и порадовать людей пластинками Аллы Борисовны, Софии Михайловны и различных ВИА с усатыми парнями и гитарами? С коммерческой точки зрения второй вариант совершенно точно будет правильнее. Но мысль о том, что советская поп-музыка будет если и не звучать в моем магазине, то стоять рядом с пластинками классиков джаза и моими любимыми крунерами… Ладно, спрошу у Эда, что он обо всем этом думает.
Я выбрался из кресла, подошел к телефону и набрал домашний номер Эда.
—;Есть идея на миллион. Ты сегодня собирался сюда?
—;И тебе «Доброе утро». Ты не поверишь, но я уже стою одетый и собираюсь ехать именно в «Дом Винила». В других магазинах вроде все тихо, я там сегодня не нужен.
—;Про «стою одетый», конечно не верю. А вот в то, что ты не собирался ехать в другие магазины — охотно верю. Ладно, приезжай, реально есть тема для разговора.
—;Куда там тебя опять занесло? Во времена изобретения первого патефона?
—;Хорош уже искрометать юмором своим безудержным. Это тут не при чем. Реально по работе дела, — я начинал беситься от его шуточек.
—;Еду-еду. Не агрессируй.
Через полчаса Эд был на месте. Похоже, и правда стоял одетый или, по крайней мере, уже проснулся, поел и собрался — редкостное везение. Я рассказал ему про свой план создания «ностальгического уголка», показал примерные цены на «наши» пластинки здесь и в СНГ, мы слёту определили несколько возможных поставщиков — тут даже не надо было искать профессионалов, любой наш институтский товарищ сможет покупать пластики дома и отправлять нам, получая за это неплохие комиссионные.
Саму идею Эд оценил положительно, сказав, что давно уже хотел немного разбавить мой «специфический», по его выражению, ассортимент. Оставалось не совсем очевидным, как мы найдем покупателей на этот товар, ведь большинство наших клиентов — местные, желающие послушать качественную музыку первой половины прошлого века. Хотя это — дело времени, ведь сарафанное радио в русскоговорящих общинах по всему миру работает не хуже, а может быть и лучше обычной рекламы. По вопросу же выбора групп и исполнителей для закупки решено было так: попсе быть.
Чтобы не скучать, мы решили сразу найти исполнителя «по ту сторону», чем и занимались ближайшие пару часов — написали несколько писем, пару раз позвонили, и этого хватило: среди старых знакомых всегда найдется человек, которому сейчас особенно нечем заниматься, а деньги как раз очень нужны. Так что выходило, что мы с Эдом сможем начать продавать отечественный «винил» уже через пару недель — быстрее посылка дойдет едва ли.
Дальнейшее течение дня особого интереса не представляло: рабочая рутина и скучные повседневные дела. Немного позитива в это всё добавил, разве что, обед, купленный Эдом в китайском ресторанчике: огромные роллы, какие я видел только в одном корейском фильме, где отец-полицейский и его дочь уплетали их на пикнике, лапша и очень ароматный чай, точные ингредиенты которого нам так и не удалось выяснить.
Через час после обеда Эд уехал выдавать зарплату нашим продавцам в других магазинах, я же продолжил скучать за прилавком один, слушая ранние вещи “The Shadows”. Мое одиночество нарушили всего пару раз — молодая пара хотела приобрести что-нибудь романтическое, им я предложил Джонни Мэтиса, а чуть позже заходил пожилой господин, интересовавшийся джазом времен биг-бэндов, он ушел с несколькими редкими записями Гудмана и Эллингтона. Больше посетителей, а значит и собеседников, не было.
Событие, сделавшее этот тихий спокойный день особенным, случилось прямо перед закрытием магазина. Она зашла очень тихо и, как мне показалось, едва касалась своими легкими туфельками пола. Она плыла по магазину бесшумно и завораживающе плавно, пока не поравнялась со мной.
—;Добрый вечер, — она просто поздоровалась, а я уже понял, что не могу ничего сказать в ответ, меня как будто сковало какое-то магическое оцепенение. В итоге я смог только слегка открыть рот и кивнуть. Прямо дрессированный тюлень в зоопарке.
—;С тобой все в порядке?
Я снова кивнул. Это становилось уже не смешно.
—;Прости, что резко пропала, я и сама не ожидала, что так может произойти. Вызвали срочно, даже не успела вещи толком собрать, времени хватило только чтобы за квартиру заплатить, да
в прокат забежать — он же прямо у моего дома, вот по пути на станцию и зашла. А сегодня вернулась, подхожу к дому, а там, у входа в видеопрокат, стоит Хельга. Вот она мне и рассказала, что ты меня искал утром.
—;Ага, — кивнул я в третий раз, но теперь смог произнести хоть что-то — явный прогресс.
—;Я не вовремя?
—;Нет-нет. Просто я так долго тебя ждал, что уже не верил в твое возвращение и немного оторопел. Да и выглядишь ты просто великолепно, я прямо дар речи потерял.
—;Спасибо. Правда, я же прямо с дороги к тебе пришла, только сумку домой закинула — и сразу сюда, представляю, какова красавица! Хельга сказала, что ты ей показался уж чересчур взволнованным, вот я и решила не тянуть с визитом.
—;Да уж, сам не знаю, чего я так завелся и запаниковал. Я просто подумал, что больше тебя не увижу, и это меня очень сильно испугало.
—;Теперь-то все в порядке, я пришла, ты меня увидел. Успокойся и больше в панику не впадай. Дай мне денек-другой, чтобы разгрести дела, и мы сможем снова увидеться. Ты же этого хотел, когда меня искал? — Криста поражала меня все больше, она и раньше казалась мне немного странной, а теперь, после таких несвойственных девушкам слов, я понял, что она действительно замечательно необычна.
—;Оставь мне свой номер, а то в прокате меня с этой просьбой отшили, — я улыбнулся, как мне казалось, очень милой улыбкой.
Криста протянула мне маленький листок бумаги, на котором был написан не только телефон, но и адрес.
—;Это мой домашний адрес и телефон. Только не думаю, что смогу поболтать с тобой сегодня-завтра, дел уйма, правда. Давай я тебе позвоню, и мы встретимся. А телефон и адрес — тебе для успокоения, — она улыбнулась, помахала рукой, развернулась и поплыла в сторону двери. Через несколько секунд Криста пропала из виду, и единственными доказательствами ее визита были только еле уловимый запах фруктовых духов и маленькая бумажка с телефоном и адресом.
Такого поворота, буду откровенным, не ожидал совершенно. Конечно, когда я решил искать Кристу, то надеялся, что смогу хоть что-то о ней узнать, но то, что она сама пришла ко мне, да еще и заранее, а не из-за моей мольбы или слез, приготовила листок с адресом и телефоном — было просто вершиной моей карьеры Дон Жуана. По всему получалось, что все хорошо. Я не отпугнул ее, она не прячется, и можно на что-то надеяться и думать о каком-то продолжении нашего знакомства, что уже немаловажно.
День, начавшийся со странных попыток разыскать Кристу, продолжившийся внесением изменений в структуру продаж наших с Эдом магазинов и огромными роллами, заканчивался полной и безоговорочной победой светлых сил над силами тьмы. Это если говорить фигурально, конечно.
Немного пошатавшись по магазину от стены к стене, переставив несколько коробок с пластинками, я ощутил нестерпимое желание разделить свою радость с кем-нибудь еще. Хотя, какой-там «с кем-нибудь». Я почувствовал желание рассказать все Эду, а то как-то так получилась, что вся моя внутренняя драма прошла мимо него, что было у нас не принято. Судя по стрелкам часов, Эд сейчас уже должен быть дома, поэтому я набрал его номер и не ошибся — Эд сразу взял трубку.
—;Уже поужинал?
—;Нет, только недавно зашел, не успел еще.
—;И не начинай тогда. Приезжай сюда, накормлю и напою тебя за мой счет.
—;Ты чего, уже успел добить остатки наших запасов в магазине, и захотелось продолжения банкета? — Эд был явно удивлен таким внезапным предложениям.
—;А ты приезжай и сам проверь, что я тут добил, и чего мне захотелось, — фыркнул я в ответ.
—;Блин, лень, конечно, ну да ты ж все равно не отстанешь.
Сейчас приду.
Пока Эд шел, я сходил в магазин, купил текилы, пару лаймов, потом зашел в неплохое кафе по соседству и заказал доставку пары салатов, их фирменной запеченной утки, попросив не разделять ее на половинки-порции, и картофельные кнедлики. Готовить не хотелось совсем, а вот есть хотелось очень. Да еще и Эд голодный придет — тут чипсами не отделаешься.
Когда пришел все еще немного удивленный Эд, я встретил его
нарезанным лаймом и уже налитой текилой. Баловством с солью мы не занимаемся никогда, а вот кислый сок лайма очень хорошо сочетается с этим напитком.
—;За отличный день! — тост был вместо приветствия.
—;Как скажешь, — Эд принял рюмку, мы чокнулись и опрокинули по первой.
—;Сейчас доставка приедет, а пока из еды есть только лайм.
—;Чего случилось-то? Что празднуем? — Эд повеселел и заметно оживился.
И я рассказал ему все недолгую, но волнующую, во всяком случае меня, историю о Кристе. Конечно, особенно много тут не расскажешь, поэтому мне хватило пяти минут, за которые мы успели выпить еще два раза, отмечая сначала мое первое свидание с Кристой, а потом ее сегодняшний визит. Судя по тому, что наливал и предлагал тосты Эд сам, он был действительно за меня рад.
—;Ну что, здо;рово, если у тебя с ней всё будет нормально. Красивая девчонка. Только ты ж говоришь, что странная немного?
—;Ну а кто не странный? Просто кто-то шифруется, а кто-то живет как чувствует и не парится по поводу того, что про него подумают.
—;Тоже верно. Может, так и надо.
В это время принесли заказ, и мы, как одержимые, накинулись на ароматную, румяную и еще горячайшую утку, причем оказалось, что приборы нам не очень-то нужны. Как в лучшие студенческие годы мы рвали руками ресторанную немецкую утку, словно сомнительную курицу гриль из палатки около метро Теплый стан. Так она была еще вкуснее — и это не преувеличение, ведь мы с Эдом пробовали такую утку уже много раз в самом ресторанчике, орудуя ножом и вилкой.
Настроение у нас обоих было отличное, я поставил на проигрыватель Клиффа Ричарда, и мы проговорили еще с полчаса под текилу и пение настоящего Сэра, исполняющего рок-н-ролл. Когда бутылка опустела, мы решили, что продолжать не будем, чтобы не портить завтрашний день, и Эд засобирался домой. Я же решил остаться и попробовать «улететь» на теплое побережье.
Закрыв за Эдом, я прошел в кабинет и проделал процедуру, уже ставшую неким ритуалом: музыка—бокал—диван. «Бич Бойс» пели про девушек Калифорнии, а я проваливался куда-то в темноту…
Глава 14
Пустыня
После моего возвращения из Вашингтона прошла уже неделя. Уезжая в Вашингтон, я очень рассчитывал, что три дня, проведенные с Джинни, как-то выправят то, что изменилось в наших отношениях после такого резкого ее переезда. Я отправился к Джинни в гости буквально через пару дней после ее переезда в новую квартиру, подобранную ей издательством.
Сам переезд почти не занял времени — просто был собран один чемодан с одеждой, второй — с техникой, книгами и прочими вещами. Смысла перевозить мебель или какие-то бытовые вещи не было: квартиру для Джинни нашли с полной обстановкой, пригодной для заселения в любой момент. По приезде туда я сам в этом убедился — в кухонном шкафу нашлись даже штопор и бокалы для вина, а в ванной новые зубные щетки и полотенца.
Моему приезду Джинни, как мне показалось, искренне обрадовалась, но я совершенно ясно чувствовал, что что-то идет не так. Может быть, это и не имело никакого отношения к самой Джинни и нашим чувствам, а просто сказывалось давление изменившихся обстоятельств: чужой город, новая квартира, постоянная занятость моей подруги в каких-то съемках репортажей по всему городу. За первые сутки я видел Джинни не более двух часов — даже ночью она уехала снимать какой-то страшный пожар на фабрике по производству красок или чего-то такого.
Утром нам снова не удалось нормально побыть вместе — ей пришлось мчаться в редакцию, чтобы отбирать снимки, согласовывать обложку и заниматься еще кучей каких-то «действительно срочных дел», как она сама выразилась. Мне не оставалось ничего, кроме как устроить себе пешеходную экскурсию по городу, в котором я не был со времен школьной экскурсии выходного дня, когда мы всем классом провели здесь один из зимних уик-эндов.
За прошедшие годы Вашингтон, как мне показалось, сильно изменился — город стал более подвижным, что ли, всюду суетились люди, было полно машин, вывески стали больше и ярче. По сравнению с нашим пляжным расслабленным городком, в котором я за лето успел отвыкнуть от каменных джунглей, тут жизнь просто кипела. Не знаю как Джинни, но я чувствовал себя не в своей тарелке, всюду ощущалась какая-то напряженность, хотелось, чтобы все вокруг немного расслабились, а на заднем плане зазвучал звук морского прибоя.
Пока я бродил по центральным улицам, дважды чуть не угодил под колеса машин. Первый раз я не заметил такси, выскочившее из какого-то узкого переулка, тут меня спасла реакции водителя — он успел с пренеприятным визгом шин затормозить. А буквально через полчаса уже меня не заметил грузовичок, развозивший напитки по магазинам, и чуть не припечатал меня своим кузовом к стене — повезло, что я после первого происшествия был внимателен, не считал ворон и успел отпрыгнуть.
Что меня действительно радовало в Вашингтоне, так это полное отсутствие друзей, знакомых, родительских приятелей, сокурсников, преподавателей, бывших подружек и вообще кого-нибудь, кто мог меня знать. Можно было чувствовать себя по-настоящему свободным. Нет, я не собирался напиваться или накуриваться в хлам и голым бегать по лужайке около здания Конгресса или Белого Дома. Но зная, что тут меня никто не окликнет, не узнает и вообще не проявит к моей персоне никакого интереса, становилось как-то приятно и вольготно, даже дышалось как-то по-другому, свободнее и легче.
Чтобы было о чем вечером поговорить с Джинни, я купил последние два выпуска “The Washington Post” и перечитал их от корки до корки, запоминая имена сотрудников редакции, корреспондентов, авторов колонок и фотоснимков. Изучая сегодняшний выпуск, я несколько раз подряд перечитывал надпись мелким шрифтом, расположенную под снимком ночного пожара: «Photo: Ginevra Anderson». Прошло какое-то время, прежде чем я понял, что речь идет о Джинни! Ничего себе, ее фото уже успели поставить в утренний выпуск. Не на обложку, конечно, но в статье-то она была. Подумать только: моя Джинни, которая еще неделю назад проявляла фотографии вместе со мной в маленькой кладовке колледжа, теперь печатается в «Вашингтон Пост».
Это, конечно же, меня очень и очень радовало. Но одновременно с этим — пугало. Никогда не думал, что меня могут начать одолевать страхи и неуверенность в том, что я буду нужен Джинни при любых зигзагах наших судеб. Конечно, переезд и новая работа сами по себе не могут ничего изменить. Но изменившийся образ жизни, постоянные контакты с новыми людьми, коих в большом городе явно больше, чем в местном колледже, уже не казались мне незначительными факторами, не способными повлиять на наши с Джинн отношения.
Чтобы немного обмозговать происходящее, я зашел в первое попавшееся кафе, заказал кофе и какой-то стандартный «обед №2». Кофе я попросил принести сразу, и, пока не допил половину кофейника, ни о чем, кроме сложившейся ситуации, не думал. Вывод же я смог сделать только один: не хочешь потерять Джинни — не теряй с ней контакт. Сегодняшняя ночь и утро показали, что это не так-то просто, но, как это обычно бывает, тяжело только сначала. Потом все устаканится и мы сможем проводить вместе немного больше времени. Осталось только придумать, как проводить в Вашингтоне больше времени, не потеряв возможность закончить университет.
Решение напрашивалось только одно: перебираться в Вашингтон. В принципе, это вполне реально — последний год обучения студенты моего факультета проводят практически целиком на практике в какой-либо компании и за написанием дипломной работы. Теоретически можно как-то убедить или уговорить своего научного руководителя в том, что мне просто жизненно необходимо проходить практику в Вашингтоне при условии, что я буду приезжать к нему на консультации по диплому раз в пару недель, например.
Довольный тем, что общий план действий стал понятен и оставалась самая малость — воплотить его в жизнь, я спокойно доел свой совершенно не вызывающий никаких особых эмоций обед, с удовольствием закурил и начал планировать, как провести вечер с Джинни. Покупать билеты в театр или кино было бы глупо, учитывая, что я представления не имел когда моя подруга вернется с работы, поэтому оставался только один вариант — романтический вечер дома. С этим проблем у меня никогда не было — магазины, хвала растущей экономике, ломятся от фруктов, вина, сыров и прочих атрибутов качественного ужина. Свечи и ароматические масла для приятной атмосферы тоже можно купить на каждом углу. Останется только все это принести домой, красиво расставить, нарезать, зажечь и дело в шляпе — обстановка для объявления важного решения, способного сохранить наши отношения, будет идеальная.
Выйдя на улицу, я взглянул на город другими глазам. Теперь он казался мне не суетным, а деловым, открывающим огромные возможности молодому специалисту вроде меня. Пока я шел по шумным улицам, возвращаясь в тот район, где располагалась квартира Джинни, мысленно представлял себя то спешащим по делам в этом людском потоке, то сидящим в здании, принадлежащем одной из транснациональных корпораций. Эти картины уже не казались мне столь нереальными и отталкивающими, как неделю назад. Теперь это было моим вероятным будущим и стоило к этому попробовать привыкнуть.
Магазин, где я мог купить все, что задумал, оказался буквально в ста метрах от дома Джинни, поэтому уже через сорок минут
я был полностью готов к встрече любимой после трудового дня. Вино охлаждалось, спички лежали около свечей, установленных в небольшие, но приятные подсвечники, виноград, груши и персики заняли свое место на блюде в центре стола, сыр и ветчина были нарезаны, посыпаны орехами и убраны в холодильник. Даже малюсенький керамический чайничек, под которым располагалась свеча, был заправлен эфирным маслом и водой, чтобы при его нагревании по комнате распространился нежный и ненавязчивый аромат.
Вопреки моим наихудшим ожиданиям, Джинни пришла домой в начале восьмого, но, как мне показалось, была не в лучшем расположении духа. Она поздоровалась, спросила как я провел день, сказала, что очень устала и хочет скорее принять душ и скрылась за дверью ванной комнаты. Это играло мне на руку — сюрприз выйдет эффектнее. Я прошел на кухню, зажег свечу под чайничком с аромамаслом, достал то, что ждало своего часа в холодильнике, и как только услышал, что Джинни собирается выходить, зажег остальные свечи и позвал подругу на кухню.
Наблюдать за тем, как меняется выражение лица твоей любимой, как пропадает на нем тень усталости и появляется свет в ее глазах — лучшая благодарность за проделанную работу по подготовке ужина. Джинни выглядела теперь счастливой, но немного растерянной, стоя посреди достаточно просторной кухни, она медленно вдыхала аромат свечи, пытаясь понять, откуда он исходит.
—;Спасибо, Стиви! Ты не представляешь, какой дурацкий был сегодня день. Все так достало, думала, меня сегодня уже ничего не обрадует.… А тут это, — она провела рукой по воздуху, указывая в сторону стола, потом подошла ко мне, обняла меня и прижалась своей головой к моей груди.
—;А я решил переехать в Вашингтон, — просто и негромко сказал я, посчитав, что нет смысла тянуть с этим сообщением.
Джинни ничего не сказала. Она просто расплакалась. Слезы пропитывали мою рубашку, я гладил Джинни по волосам, что-то говорил, как мог, пытался ее успокоить. Поплакав несколько минут, Джинни отошла от меня, и стало окончательно ясно, что это были слезы умиления, радости, может быть чего-то еще, но точно чего-то со знаком «плюс». Мы сели за стол, выпили вина, немного перекусили, и Джинни рассказала, что у нее был очень насыщенный день, три съемки в разных концах города, одна далеко за городом, всё срочно и немедленно, а на выходе, к сожалению — ничего. Ни один из материалов, для которых снимала Джинни, пока не пошел в печать, их оставили про запас, что, скорее всего, означало, что они просто оказались никому не нужны. Я пытался подбодрить Джинн, говоря, что она-то тут ни при чем, к ее фото никаких претензий ни у кого нет, просто материалы оказались не востребованы, что она — большой молодец и талантище, и прочее, прочее, прочее.
После первой бутылки вина Джинни полностью оправилась от стресса, сказала, что и сама все это головой понимает, но если так придется вкалывать каждый день, а получившиеся фотографии будут просто валяться в ящике стола, то она все бросит и вернется обратно. Мне бы обрадоваться да повернуть всё в сторону отъезда домой — сейчас бы я смог ее уговорить, я это чувствовал. Но я также понимал, что должен поддержать Джинни. Поэтому пришлось даже уговаривать ее не принимать такие важные решения так резко и попробовать поработать хотя бы пару месяцев, чтобы общая картина происходящего была видна на более длительной дистанции. Выслушав меня, Джинн кивнула и полностью затихла, погрузившись в какие-то свои, одной ей известные глубины.
Пластинка Синатры, которую я поставил сразу по приходу Джинни, уже доиграла, мы сидели в полной тишине, только иногда через плотно закрытые окна все же проникал звук рычащих моторов большегрузов и редкие гудки автомобильных клаксонов. В таком зыбком и вздрагивающем от малейшего движения воздуха свете свечей Джинни казалась мне еще красивее, чем обычно. Ее глаза отражали пламя, и от этого сами излучали какую-то магнетическую, неземную энергию. Просидев так, глядя друг на друга, несколько минут, мы оба молча встали, взялись за руки и отправились в спальню.
Утром нас разбудили яркие лучи солнца, проникшие в комнату через неплотно закрытые шторы и ударившие всей своей утренней, еще не растраченной силой прямо нам в глаза. Как это ни удивительно, такое пробуждение нас не только не огорчило, а даже придало сил и энергии для дел, запланированных на сегодня. Первым и самым важным делом сегодняшнего дня, разумеется, был завтрак.
Почему-то этим утром мне очень хотелось сока. Апельсинового сока, только что взятого в холодильнике, чтобы прямо до ломоты в зубах. Глядя на меня, Джинни сказала, что тоже в такое яркое и солнечное утро ничего, кроме апельсинового сока, пить не намерена. Налив себе и Джинни по полному стакану, я подошел к окну.
Город уже вовсю погряз в своих заботах и проблемах, люди спешили в офисы, магазины, догоняли уходящие вдаль автобусы. Какая-то женщина в строгом офисном костюме и с целой пачкой газет в руках (я решил, что она работает секретарем и несет газеты шефу), явно опаздывала, и поэтому бежала по улице не хуже мальчишки-хулигана, разбившего окно и улепетывающего от полицейского.
Сегодня до обеда Джинни была свободна, и мы могли побыть несколько часов вместе. Всего несколько дней назад мы проводили так практически все свое время: гуляли, ездили на пляжи, поедали горы бургеров и выпивали реки кока-колы. Теперь четыре часа вдвоем казались просто фантастической удачей. К тому же вечером я должен был отправиться обратно домой, чтобы собрать чемоданы и лететь в Принстон, где мне предстояло каким-то чудесным образом договариваться о практике в Вашингтоне.
Мы недолго думали, чем бы заняться сегодня вместе — в родном городе нам хватало солнца, песка и воды, а вот в парке мы не были очень давно, поэтому решили отправиться в Rock Creek Park, так как он находится прямо в центре города. Утром буднего дня в парке было до крайности мало людей. Мы долго бродили по тропинкам и дорожкам, переходя небольшую речку по красивому и совсем не городскому каменному мосту, любовались старинными дубами и просто дышали свежим воздухом полной грудью.
Прогулки на воздухе, по моему мнению, всегда должны заканчиваться плотным обедом. Похоже, когда мы неспешно прогуливаемся по лесу, парку, скверу или просто едем на пикник у озера, наш организм начинает считать, что он навсегда разлучен с комфортом, трехразовым питанием, холодильником, и поэтому должен срочно и очень качественно пополнить запас энергии путем того самого плотно обеда.
Времени устраивать празднично-прощальный обед у нас с Джинни уже не было, поэтому мы выбрали первое попавшееся заведение, где подавали пасту и пиццу, и немедленно заказали и того, и другого, причем Джинн, так же, как и я, остановилась на мясных вариантах обоих блюд. Немолодой официант, явно проживший немалую часть жизни в Италии, очень быстро принял заказ, прокричал его на итальянском в окошко кухни и уже через десять минут возвратился с дымящимися тарелками пасты «Болоньезе». Пока мы молча и сосредоточенно поглощали вкуснейшую пасту, в печи созрела пицца, и тот же официант аккуратно установил ее в самом центре большого стола. Пицца была «уничтожена» так же быстро и молча. Так быстро, но так вкусно, мы не ели очень давно.
Домой мы вернулись на такси — так было значительно быстрее, к тому же мы не очень точно понимали, в каком районе вообще оказались, выйдя из парка в город. По всему выходило, что, скорее всего, сегодня с Джинни мы больше не увидимся. У нее были запланированы несколько съемок до самого вечера, и до моего отъезда она вряд ли сможет освободиться. Теперь, после моего решения перебраться в Вашингтон, особой трагедии в сегодняшнем расставании мы оба не видели — по моим расчетам через пару недель я уже вернусь, и мы станем жить вместе. Поэтому прощались мы без слез и переживаний, Джинни просто поцеловала меня и сказала, чтобы я позвонил ей, когда доберусь. Она уехала на работу, я собрал вещи и через пару часов безделья тоже вышел из дома и отправился в аэропорт.
И вот, прошла уже неделя после моего возвращения. Эту неделю я посвятил подготовке своего переезда: собирал вещи, книги и пластинки, несколько раз звонил в Принстон своему куратору. Дважды я пытался как-то развеяться, садился на свою Хонду, ехал туда, где обычно проводили время мои старые приятели — на пляж, но каждый раз я ощущал себя на этих пляжах как будто в пустыне. Мне казалось, что я абсолютно один стою среди бескрайних песчаных дюн, и только одинокая звезда на самом краю небосвода манит меня своим неярким сиянием.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
24 декабря 2004 года
Рождественские песни, звучащие из каждого магазинчика, гирлянды, светящиеся снежинки, предпраздничная суета, перетянутые яркими ленточками подарочные коробки в витринах, ярмарки с пряниками, жареными сосисками и глинтвейном — таким предстал перед нашими глазами город сегодня.
Вот уже четыре месяца мы с Кристой живем вместе. Получилось это как-то само собой — естественно, плавно, без клятв в вечной любви и тем более без печатей в паспортах. Просто однажды вечером, когда мы снова оказались у меня и слушали дуэт Джонни Мэтиса и Дэнис Уильямс со сборника “The Love Hits”, я предложил Кристе больше не уезжать. Она, как обычно, посмотрела на меня немного странно-отрешенным взглядом и просто кивнула. После этого вечера мы больше не расставались.
Эти отношения, пожалуй, самые странные и самые серьезные, которые у меня были до сих пор — они начались так неожиданно и спокойно, а связали нас так крепко, что это просто не укладывалось у меня в голове. После того как Криста зашла ко мне в магазин полгода назад и оставила свой телефон, мы стали встречаться почти каждый день.
На первой же нашей встрече после ее возвращения я узнал, что она работает кем-то вроде дизайнера-оформителя — создает будущий облик торговых центров, кинотеатров, выставок, реже — домов, квартир или гостиниц. В тот раз она уезжала на один из объектов, который строила ее компания. У заказчика перед самым открытием модного торгового центра возникли какие-то новые мысли и планы, и Кристе пришлось в срочном порядке ехать на место строительства.
Режим работы у Кристы был крайне для меня необычный. Она могла несколько дней подряд рисовать и чертить что-то у себя, или на целую неделю уезжать в другой город для контроля воплощения ее задумок на месте, или ничего не делать и просто ходить по городу «в поисках новых идей», рассеяно глядя на здания и людей вокруг. Мне хотелось почаще видеть ее, поэтому я сказал Эду, что пора подыскать продавца в «Дом Винила», чтобы немного развязать себе руки. Как ни крути, а сидеть целый день в магазине — достаточно утомительное занятие, к тому же день этот начисто выпадет из твоей жизни.
Спустя два дня собеседований мы выбрали отличную девчонку, которая, как нам показалось, сможет и с клиентом нормально поговорить, и в магазине чистоту и порядок поддерживать. Опыта работы в торговле у Хелен, так звали нашу новую сотрудницу, не было, зато были очень и очень неплохие познания в музыке 50–70-х. Для нас это было намного важнее, все-таки «Дом Винила» — не супермаркет с толпами посетителей и не дорогущий бутик, где нужно во что бы то ни стало продать любому зашедшему хоть что-нибудь. А вот умение дать грамотный совет или правильно подобрать пластинку определенного жанра или эпохи — очень важны.
Кроме желания как можно чаще быть с Кристой, мое решение найти продавца было обусловлено еще кое-чем: я чувствовал, что «сны» стали занимать в моей жизни слишком много места и у меня стало появляться некоторое очень неприятное, скажу я вам, чувство раздвоения, или, вернее, растроения личности. Просто так отказаться от привычки оставаться в магазине и погружаться в это странное нечто я бы не смог — я себя знаю, мои слабости и привычки всегда поглощают меня полностью, без остатка. А вот если в магазине будет продавец, при этом мои вечера будут заняты походами в кино, ужинами в милых кафе, прогулками по городу с Кристой, то, как я думал, мне удастся гораздо реже бывать в «Доме Винила» после закрытия.
И вот, теперь я мог вернуться к своей прежней жизни, за исключением, конечно, появления в ней Кристы. Работа снова стала занимать в моей жизни не так много времени: немного интернет-торговли утром и вечером, пара-тройка визитов в магазины в неделю, редкие поездки к поставщикам и встречи с Эдом.
Кстати, про Эда. Он был по-настоящему удивлен тому, что я так оперативно смог, как он выразился, «обмануть и заманить милую девушку в ловушку». Конечно, все это было шуткой, и на самом деле Эд был очень рад тому, что я наконец-то занят чем-то, вернее кем-то, кроме пластинок и магазинов, и поэтому не буду так часто и много влезать со своими идеями и советами в жизнь нашей фирмы. Первая наша совместная встреча в баре у Вилли с Эдом и Кристой прошла просто отлично — мы смеялись, выпивали, говорили о чем-то. Сидя в клубах табачного дыма, мы абсолютно не чувствовали неудобства от того, что Эд и Криста только что познакомились, и атмосфера, скорее, напоминала посиделки старых приятелей.
Хоть мы и стали жить вместе, но Криста не спешила рассказывать все о себе, не предлагала познакомить с семьей или друзьями. По правде сказать, я временами начинал думать о двух совершенно противоположных объяснениях такого поведения. Первое — Криста существует одновременно в двух мирах, в одном из которых есть я, а в другом — ее друзья, коллеги, семья, да что там, другой мужчина или мужчины. Второе объяснение — у Кристы никого кроме меня нет на свете. Ни семьи, ни друзей, ни-ко-го. Только я и ее работа, которую она, как мне казалось, любит совершенно искренне и готова ради нее многим пожертвовать.
Я же, в свою очередь, никак не мог собраться с силами, чтобы рассказать Кристе о моих странных путешествиях в пространстве и времени. Как можно рассказать такое человеку, который знает тебя всего ничего? Подумает еще, что я решил ее разыграть или немного сдвинулся на почве любви к музыке. Но, безусловно, я должен был все ей рассказать. Скажу больше: я очень хотел, чтобы Криста сама попробовала погрузиться в инфосферу, если, конечно, версия Дитриха о том, что мы проникаем именно в инфосферу, вообще верна. Романтическая и волшебная атмосфера предпраздничного города, в принципе, располагала к такому немного сказочному разговору. Оставалось только собраться с духом и начать его.
Поняв окончательно, что больше тянуть нет смысла, а канун Рождества — это лучшее время для чудесных событий, я пригласил Кристу на ужин в ресторан, находящийся в двух шагах от «Дома Винила». Из-за праздников работы у Кристы практически не было — все заказчики заморозили проекты до конца года, поэтому мы могли проводить вместе сколько угодно времени. Я нарочно не стал сразу звать ее в магазин — странное было бы приглашение на рождественский ужин. Хотя, если бы кто-то спрашивал мое мнение, так в магазине было бы ничем не хуже, скорее наоборот: тихо, спокойно, по-домашнему. Да и музыка там бы играла более качественная, чем та, которую обычно включают в кафе и ресторанах.
Оставив Кристу дома готовиться к ужину, я решил проехаться с Эдом по нашим магазинам и проверить, как проходит ежегодная распродажа пластинок с рождественскими композициями. Как ни странно, в наших более старых точках клиентов было заметно меньше, чем в «Доме Винила». То ли постоянные покупатели специально приехали сюда в надежде отыскать что-нибудь редкое, то ли просто в нашем районе еще не все жители обзавелись «праздничным» винилом, в отличие от обитателей тех районов, где мы продаем пластинки не первый год. Узнать это мы сможем уже вечером — постоянные клиенты обычно предъявляют скидочную карту, кассир ее сканирует, и данные покупателя сохраняются в компьютере. Так мы сможем узнать, сколько было новых покупателей, а сколько выбрали этот магазин из всей нашей сети осознанно.
Машина Эда неспешно плыла по слегка запорошенным только что выпавшим невесомым снежком улицам, глядя в окно можно было наслаждаться картинкой, словно выдернутой из какой-нибудь рождественской американской киноленты вроде первой части «Один дома». Снежинки плавно спускаются с небес, искря в лучах праздничного освещения и городских фонарей, люди с подарками спешат домой, Санта Клаусы у крыльца магазина раздают листовки с поздравлениями и скидками на совершенно никому не нужный в обычное время товар. Если бы я был художником или, на худой конец, фотографом, то посвятил бы сегодняшний день попыткам запечатлеть эту красоту для потомков. Но, увы, я просто еду в машине проверять свои магазины и могу «сфотографировать» окружающую меня обстановку только объективом своих глаз и «записать» полученные данные на флешку в своей голове.
У каждого человека есть любимое время года. Пока я жил в России, я любил лето — там только в это время года я ощущал хоть какую-то радость от окружающего меня пейзажа и от погоды. Зима в то время воспринималась мной скорее серой, чем белоснежной и горящей новогодними огнями. Сейчас говорят, что, во всяком случае в Москве, перед Новым Годом тоже очень красиво все украшено и город преобразился — врать не буду, сам я этого еще не видел. Переехав в Берлин, я полюбил и весну, и зиму — весну за настоящее тепло и цветы, зиму — за сказочную атмосферу.
Мы ехали на другой конец города, Эд молчал, похоже он просто наслаждался любимым CD, музыка с которого захватила каждый уголок в автомобиле, я же все думал о чем-то. То вспомнил, как мы, тогда еще шестнадцатилетние мальчишки, встречали свой первый Новый Год совсем без родителей, как это празднество стоило родителям Эда вырванного с корнем окна, нам всем — жуткого похмелья и уборки квартиры, превращенной за одну ночь в развалины римских терм. То вспоминал про доктора из моих видений и про Гленна Миллера, то, неожиданно даже для себя, начинал прикидывать, сколько мы заработаем на продаже пластинок в этом месяце и сколько надо отложить на аренды, зарплаты и прочие расходы на январь, понимая, что в январе особых продаж ждать не приходится.
Резкий гудок отвлек меня от беспорядочных мыслей, которые увели меня уже в какие-то совсем запутанные дебри воспоминаний и мечтаний — какой-то торопыга на красном Мерседесе SL не желал ждать, пока старенький транспортер, попыхивая своим уже умирающим дизелем, тронется со светофора. Мы подъезжали к магазину, и нужно было возвращаться в реальность, считать кассу, поздравлять продавца и вообще быть ответственным и все помнящим директором, а не мечтателем с головой, полной черт знает чего.
Все наши дела не заняли и двух часов — продавцы работали не первый месяц и знали, что и как нужно делать, поэтому в самих магазинах мы проводили не более пятнадцати минут. Остальное время ушло на дорогу, загруженную больше обычного в связи с всеобщей, я бы даже сказал, с мировой традицией откладывать покупку подарков на последний день перед праздником. В итоге мы благополучно добрались до дома. Я вышел из машины, помахал Эду вслед, закурил и так и простоял на одном месте все то время, что дымилась сигарета в руках.
Дома меня ждала до одурения красивая Криста. Я еще ни разу не видел ее в таком шикарном образе, она выглядела, будто только что вышла со съемок для модного журнала или продолжения «Касабланки», если бы его решили снимать в наше время. Я сказал ей это, и, как мне кажется, она правильно поняла, что я имею в виду. До ресторана было не больше двадцати минут медленным шагом, но я решил, что заставлять такую красоту так долго находиться под влиянием не самых благоприятных метеоусловий — не дело, поэтому вызвал такси.
Уютный и согревающий своим теплым желтым светом настольных ламп даже просто проходящих мимо людей, ресторан встретил нас улыбкой молодой хостес, которая приняла нас как родных и провела к нашему столику. Меню, которое нам подали, больше походило на роман девятнадцатого века, как минимум по толщине. Содержание также отличалось оригинальностью и разнообразием — я совершенно не представлял, что же я хочу заказать. Нет ничего хуже, чем огромное меню, которое заставляет тебя делать выбор самостоятельно, причем выбор зачастую совершенно ничем не обоснованный — многие блюда тебе не знакомы или называются так хитро, что и не выговорить. То ли дело пиццерия, китайская или турецкая забегаловки — все меню прекрасно умещается на одном листе, причем большую часть его занимают фотографии популярных блюд.
Пока я совершенно бессмысленно вглядывался в названия немецких деликатесов, Криста, видимо, уже все выбрала и закрыла книгу-меню. Я решил, что не буду больше ломать голову и закажу то же, что и моя спутница, и отложил меню в сторону. Через пять секунд над нами уже навис улыбающийся официант, готовый принять заказ. Я кивнул Кристе, и она начала перечислять блюда, которые выбрала: запеченный лосось, салат с морепродуктами, «традиционный Штоллен» (она так и сказала, видимо, в меню были и «нетрадиционные» пироги — до этой страницы я даже не дошел) и кофе. Когда же официант повернулся ко мне, я просто попросил то же самое, плюс бутылку игристого вина.
Давно я не сиживал так торжественно и даже как-то романтически в подобных заведениях. Нам с Эдом хватало и перекуса в магазине или набегу, а выбираться на свидания именно в рестораны с девушками, так или иначе встречающимися на моем пути, последнее время не приходилось. Криста, напротив, часто бывала в ресторанах, но всегда в большой компании партнеров, заказчиков, подрядчиков и тому подобных граждан, что тоже никак нельзя назвать «романтическим ужином». Видимо, именно поэтому мы отлично провели время, вкусно поели, выпили, поговорили не спеша и негромко, в общем, вечер прошел «как полагается».
Выйдя на улицу, я решил, что сейчас самое время рассказать Кристе о моих приключениях за гранью реальности. И я выложил ей залпом все, что так давно хотел сказать.
—;Я так и думала, что в твоем магазине что-то есть. Не просто же так меня потянуло зайти в него за пластинками. А потом еще раз вернуться и даже захотеть провести время с тобой не где-нибудь,
а именно там.
—;А я думал первое — просто случайность, а второе — результат действия моего знаменитого обаяния, — я сказал это, и тут же на лице Кристы появилось выражение лица из серии «и чего я с ним связалась», которое сразу сменилось милой улыбкой.
—;Это, конечно, тоже. Но я периодически чувствую какую-то силу конкретного места или человека. В «положительных» местах мне хочется побыть подольше, а с такими людьми — расставаться пореже, с «отрицательными» же местами и людьми все наоборот — хочется поскорее от них отстраниться.
Пока мы говорили, наши ноги как-то сами правильно выбрали направление, и вот мы уже подходим к закрытому «Дому Винила». Ключи от магазинов я всегда ношу с собой, на всякий случай. Добавьте сюда ключи от дома и получите огромную связку, которая помещается не в каждый карман, а тот, в который помещается, оттягивает вниз, пока не порвет или не растянет окончательно.
Мы вошли внутрь магазина. Я не стал даже зажигать свет в зале и вешать табличку открыто — не хотел, чтобы нас беспокоили. Пройдя в кабинет, Криста сразу уселась на диван, а я включил маленькую лавовую лампу (такие лампы — моя слабость, я их покупаю сам, и мне их постоянно дарят) с желтоватым светом и сел в кресло напротив дивана.
—;Сама хочешь попробовать?
—;Да, я чувствую, что-то должно произойти, — Криста была заметно тише и сосредоточеннее, чем в ресторане или на улице, как будто настраивалась и не хотела отвлекаться.
—;Что ж, давай попробуем. Для первой попытки возьмем Гленна Миллера? — Криста кивнула, а я поставил на проигрыватель пластинку. Оставалось только налить выпить и опустить иглу на диск.
Я открыл шкафчик с выпивкой, достал джин, потом сходил на кухню, вытащил из морозилки лед и бросил по три кусочка в каждый бокал. Налил туда джина, чистого тоника не было, поэтому добавил Bitter Lemon и вернулся обратно в кабинет. Криста взяла свой стакан, отпила треть и закрыла глаза. Я же начал потягивать джин-тоник маленькими глоточками, другой рукой опуская звукосниматель на первую дорожку пластинки…
Глава 2
Конец Эпохи
Музыка Миллера заполнила собой маленькую комнату, и я совершенно автоматически закрыл глаза. Ничего не происходило. Было темно, пахло джин-тоником, играла музыка. Но я никуда не проваливался, не улетал, не погружался. А вот Криста, как мне показалось, уже «улетела» отсюда. Она не шевелилась, дышала спокойно, но было видно, что она спит. Не думаю, что она настолько устала, что смогла просто так, без влияния музыки и прочих витающих тут в воздухе волн, уснуть.
Я впервые наблюдал за процессом перехода в инфосферу, если допустить, что Криста не просто уснула, и мне было очень интересно взглянуть на это со стороны. Но, вопреки моим ожиданиям, ничего необычного не происходило. Точнее, для стороннего наблюдателя ничего не происходило. Что же видела Криста, я и представить себе не мог. Оставалось только надеяться, что ничего страшного, печального или ужасного ее не ждет по ту сторону пространства-времени.
Сидеть на одном месте не хотелось, но и вставать и бродить по магазину было бы не очень правильно — вдруг я как-то могу повлиять на процесс и испортить все в самом начале. Оставалось только сидеть и слушать музыку. Даже лед в стакане я старался не тормошить, пил очень аккуратно, чтобы стакан особенно не трясло. Песни сменяли одна другую и, если я правильно все помнил, то играющая “Boulder Buff” должна была быть последней на стороне «А». Я не ошибся, и последние ноты композиции перешли в странно тяжелую тишину.
Больше всего в хорошей музыке я не люблю эту тишину, которая наступает после окончания одной стороны диска. Если музыка завладевает вниманием слушателя полностью, без остатка, если она уносит вас куда-то в бескрайнее море звуков и голосов, то пришедшая тишина вызывает гнетущее и очень неприятное ощущение. Кажется, что-то нарушено в ходе времени, тишина выглядит инородной, неестественной и лишней, приходится тут же вставать и переворачивать пластинку, чтобы вновь погрузиться в мир труб, ударных и струнных инструментов.
Пока я размышлял о тишине и о том, как странно устроено звуковосприятие в организме человека, Криста открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Только теперь я увидел, что она плачет. Беззвучно и как-то не печально, что ли. То есть, она плакала, но не от отчаяния, боли, или обиды. Но это и не были слезы радости — улыбки на прямо-таки просветленном лице Кристы я тоже не заметил. Оставалось только спросить у нее самой, что же произошло. И я спросил.
—;Не знаю, как тебе объяснить, да ты и сам, наверное, понимаешь, что это не объяснить словами, но я видела… точнее, я была девушкой по имени Кэрол, стояла зима или начало весны, вокруг было сыро и серо.
—;Почему ты плачешь? Тебя что-то расстроило во сне?
—;Нет, скорее наоборот. Там, в разрушенном бомбами Лондоне 1945-го года, я была в каком-то очень приятном джазовом баре. Оркестр играл ту же музыку, что и ты сегодня ставил — композиции оркестра Миллера. Как они говорили, играли в память о майоре Миллере, который пропал без вести тридцать дней назад. Там, в баре, рядом с Кэрол был ее молодой человек, он чуть не плакал, когда играла “Moon Light Serenade”. Они сидели, взявшись за руки, слушали музыку, почти ни о чем не говорили. Оркестр оставил инструменты и ушел на перерыв. В зале стало совсем тихо, посетителей было не так много, да и все они были явно не настроенные балагурить и шуметь. И в этой самой тишине Билл, так звали того парня, сделал Кэрол предложение. И я, то есть она, согласилась.
Криста снова заплакала, я сел рядом и обнял ее за плечи. Она плакала от избытка чувств, снова переживая эмоции Кэрол, принявшей предложение доктора Вильяма Джонса. Я прекрасно ее понимал — после путешествия «туда», или, вернее, «в тогда», очень тяжело вернуться к реальной жизни. Ты еще какое-то время существуешь одновременно и там, и тут. После первых своих видений я очень подолгу не мог прийти в себя.
Следующие несколько минут говорил только я — рассказывал о всех предшествующих событиях, ранении Кэрол, концерте Миллера, внезапном романе военного врача и военного же корреспондента. Я был очень рад за этих ребят — за все это время я очень к ним привык и воспринимал все их проблемы, как собственные. Одно для меня оставалось непонятным: как же Кристе удалось с первого раза очутиться там? Причем она видела все глазами не доктора, а Кэрол. Похоже, я что-то не знаю о своей подруге. Иначе этого не объяснить. Хотя, если подумать, мне же тоже все это удалось, а я себя считаю абсолютно обычным.
—;С тобой что-нибудь похожее раньше случалось? — внести ясность очень хотелось, вдруг я живу с экстрасенсом, а то и с настоящей ведьмой.
—;Прямо чтобы так что-то видеть, нет. Обычно я просто чувствую. Чувствую хорошее место или плохое, положительный человек или отъявленная сволочь, получится какое-то дело или нет. Но видений не было никогда. Я бы запомнила.
—;Вот и у меня так — впервые. Только я, в отличие от тебя, не могу ничего чувствовать про места и людей. Ну, то есть, я испытываю к людям разные чувства от отвращения до влюбленности, и места мне какие-то приятны, какие-то — нет, но чтобы осознанно понимать, что эти чувства не просто мои фантазии — такого никогда не было.
—;Да все у тебя также. Просто ты не хочешь об этом всерьез задуматься и поверить. Иначе как бы ты в мир этих видений попал? Вот Эд — обычный нормальный парень, я так чувствую. Он пробовал?
У него получилось?
—;Пробовал. Не получилось.
—;Что и требовалось доказать, — Криста была довольна и вид имела победительный и счастливый.
—;Два сапога — пара, — выдал я по-русски, а когда понял, что Криста смотрит на меня в недоумении, то перевел: “gleiche Br;der — gleiche Kappen”.
Криста засмеялась и, ухахатываясь, сказала, что не думала, что я так забавно говорю на родном языке. Я же, как всякий, над чьим родным языком потешаются, принялся обижаться и отстаивать права «Великого и Могучего», хотя и понимал, что смеется Криста не над языком, а над моей резкой сменой лексикона. Думаю, довольно забавно, когда человек, до этого ни разу не произнесший ничего на русском, вдруг выдает какую-то тарабарщину (для немца, конечно же), которая оказывается пословицей на его родном языке.
Теперь мне пришлось вспоминать все пословицы и поговорки, какие засели в голове еще со времен начальной школы, а потом еще и искать их приблизительные аналоги в немецком фольклоре: «кто рано встаёт, тому бог даёт» (fr;h nieder und fr;h auf, verl;ngert den Lebenslauf); «всяк кулик своё болото хвалит» (jedem Vogel gef;llt sein Nest); «я не я, лошадь не моя» (mein Name ist Hase, ich wei; von nichts); «с кем поведёшься, от того и наберёшься» (Umgang verbessert schlechte Sitten). Криста смеялась, как малое дитя, такой радостной я ее до этого никогда не видел. Это меня очень радовало, поэтому я старался, как мог.
Вечер был замечательный, мы просидели в магазине до глубокой ночи совершенно не заметив, как наступило то самое время, когда всем приличным людям уже давно пора спать. Мы никогда еще так долго не разговаривали о прошлом, правда, почти все время о моем. Криста без остановки что-то спрашивала про музыку, Миллера, героев наших видений. Ее интересовало, что я еще о них знаю, реальные ли это события или просто странные видения, отчего это возможно только здесь и прочее, прочее, прочее.
Музыка играла не переставая. Мы переслушали в эту ночь чуть ли не половину всего джаза 30–40-х годов, имеющегося у меня в запасе, Криста узнала несколько новых имен, а я с удовольствием вспомнил любимых исполнителей. Уже за полночь я неожиданно для себя вспомнил, что совсем забыл о подарке, который так и не вручил Кристе. Попросив ее подождать одну минутку, я вышел из комнаты, откопал в своей сумке подарочный конвертик и вернулся обратно, держа его перед собой и чеканя шаг, будто вносил корону в зал для коронаций.
—;Раз у тебя сейчас нет никаких дел, да и я не особо тут сейчас нужен, я подумал, что мы могли бы немного побыть одни, вдали от работы, звонков. А заодно и от холода и сырости, — я дошагал до Кристы, и она, с некоторой опаской во взгляде, взяла конверт из моих рук.
—;Что это? О, Боже, ты сошел с ума? И когда вылет? Завтра в шесть!? — похоже, Криста хоть и была рада недельному туру на двоих на Кубу, но то, что ей придется собираться за несколько часов, рождало в ее душе панику и смятение.
—;Успеем мы собраться, не переживай. Не ко мне же домой летим, теплых вещей брать не нужно. А если что-то и забудешь или не успеешь купить тут — купим уже в отеле.
После такого неожиданного поворота Криста сразу сказала мне, что пора закрывать наше музыкальное кафе и идти домой, чтобы если и не начать собирать вещи, то, во всяком случае, успеть немного поспать. Мы подняли бокалы за будущий отдых, быстренько убрали все, что требовалось убрать и уже через пятнадцать минут быстрым шагом топали к дому, поливаемые гадостной смесью дождя и снега, которая пришла на смену прекрасному, пушистому и невесомому снежку из-за повышения температуры.
Сборы прошли в совершенно дикой обстановке. Никогда бы не подумал, что такая спокойная и даже немного неспешная в обычных ситуация Криста способна так суетиться, бегать, куда-то звонить, что-то отыскивать в самых неожиданных местах и отправлять это что-то сразу в чемодан. Я же собирался минут десять — положил несколько футболок, белье, шорты, тапки, плавки, солнцезащитный крем, зарядку для телефона и пару книг.
Прилетев на Кубу, Криста снова вернулась в свое обычное состояние, стала спокойна и воздушна, двигалась плавно и не спеша. Эти семь дней мы провели, как выражается Эд, «романтически», забыв обо всем, и вернулись в Берлин только 31-го декабря…
Как ни странно, но 31-го декабря мы всегда работаем. Конечно, особенно фантастических продаж в этот день нет, мы же не салютами занимаемся, однако мы с Эдом считаем, что если человек хочет подарить себе или близким на Новый Год пластинку, но дотянул до последнего, то все равно он должен иметь возможность осуществить свой план, а заодно немного поднять наше благосостояние. Магазины в канун праздника работают до шести-семи часов, в зависимости от планов и настроения продавцов — мы же не монстры, чтобы  заставлять людей сидеть за кассой до девяти вечера.
Но, бывает, конечно, что все идет не совсем по плану и продавец вообще не может выйти 31-го на работу. В этом году такое произошло в «Доме Винила» — наша Хелен должна была уехать к родителям на другой конец страны и срывать ей праздники в кругу близких мы не собирались. Подумав, мы решили, что можем очень неплохо проводить старый год втроем прямо в магазине, не зря же мы его создавали эдаким магазином-офисом-домом для себя. А если все пойдет хорошо, то и встретить Новый Год можно здесь же, а потом прогуляться до ближайшей площади, где соберутся все жители нашего района и влиться во всеобщее веселье.
Криста отреагировала более чем положительно, сказала, что ей еще не приходилось так проводить новогоднюю ночь и что она согласна сидеть с нами в магазине и слушать музыку хоть с самого утра. Но нам-то с Эдом было абсолютно четко ясно, что если мы все сразу явимся в магазин утром, то до «боя курантов» мы просто не досидим — это мы уже проходили, и не раз. Последний раз — ровно год назад, когда также решили вместе поработать 31-го декабря и оба пришли в магазин к десяти часам утра. Чем тогда кончилось дело, мы представляли крайне смутно. Поэтому было решено, что сначала я открою магазин, потом, часам к двенадцати, приедет Эд, а уже потом, после обеда, Криста приедет на такси вместе с едой к столу и заранее отобранной и приобретенной выпивкой. Так шансов не пропустить наступление нового, 2005-го года у нас будет явно больше.
Утро последнего дня 2004-го года я начал с чашки горячего и по-настоящему ароматного кофе, который для меня приготовила моя любимая… кофемашина. Да, будить для этих целей Кристу я не стал. На часах была уже половина десятого, и я решил, что высиживать за столом, глядя в одну точку перед собой, больше смысла нет, и пора выдвигаться. На улице снега уже не было — сказывалась плюсовая температура и дождь, моросивший с самого утра. Уж лучше бы шел небольшой снежок, как на Рождество, а то дождь 31-го декабря не способствует, во всяком случае у меня, созданию праздничного настроения. С другой стороны, конечно, я обрадовался, что на улице +6 градусов, а не минус девятнадцать, например.
И без того не слишком-то яркий наш район в такую погоду просто сливался с пасмурным свинцовым небом, и мне казалось, что я не просто иду по городу, а пробиваюсь сквозь это серое нечто туда, где меня ждет Цвет. Странные мысли странным предпраздничным утром. Вечно со мной так. Вот так, думая непонятно о чем, я добрел до магазина. Яркая неоновая вывеска резко выделялась на сером фоне, разрезая небо, как световой меч Дарта Вейдера.
Только подойдя к самым дверям, я понял, что что-то не так. Точно, дверь открыта, слышны голоса, точнее, какие-то команды поставленным голосом, какая-то возня. Я не успел ни подумать о том, что делать, ни испугаться, поэтому просто зашел внутрь и спросил у пустоты, что же тут происходит. Пустота решила не отвечать на мои вопросы и продолжила шуметь командами и возней. Пройдя через торговый зал, я увидел — вот уж неожиданность — что дверь в подвал открыта и в ее проеме стоит военный и отдает приказы тем, кто, по всей видимости, находится в подвале.
Чтобы не вспугнуть командира, я откашлялся и подождал, пока офицер повернулся.
—;Доброе утро, офицер. Позвольте спросить, что тут происходит.
—;Доброе утро. Herr Александр? — военный был совершенно не удивлен моему появлению и, похоже, был в курсе, кто я такой.
—;Да, все верно. А вы?
—;Майор Крюгер. Полагаю, вы сейчас спросите, что мы тут делаем. Отвечу. После отбытия Российской армии Бундесвер принял на себя обслуживание, э-м-м-м, того, что находится в подвале этого здания. Срок аренды самого помещения, которое теперь принадлежало муниципалитету, составлял десять лет, то есть он истекает сегодня. Продлевать его, судя по всему, не стали. Сейчас мы освободим подвал, и вы сможете дальше заниматься своими делами.
—;А что там было? — я решил попробовать притвориться совершенно ничего не знающим и не подозревающим гражданином — вдруг расскажет. Но Крюгер оказался не так прост и ответил немного
невпопад.
—;У вас отличные пластинки, уж простите, не устоял — изучил ассортимент. Но пока, к сожалению, я вынужден попросить вас
покинуть внутренние помещения — у меня распоряжение не допускать посторонних. Можете побыть в торговом зале. Сейчас внизу солдаты все упакуют в коробки и начнут относить их в машину — на это уже смотреть можно будет без проблем.
—;Хорошо, в конце концов, это исключительно дела военного ведомства.
Я вышел в зал, прошел на место кассира и сел. Во мне боролись две противоположные мысли. С одной стороны, я был безумно счастлив, что теперь, скорее всего, нас никто неожиданно не попросит освободить помещение — ничего секретного в нем больше не будет. С другой же стороны, я со стопроцентной уверенностью мог сказать, что больше не смогу ничего «увидеть», сидя на своем диване и слушая музыку. И это угнетало меня с каждой секундой все больше и больше.
Глава 3
Идея фикс
Новый Год мы встретили, в принципе, неплохо. Радость от того, что теперь магазин находится под нашим единоличным управлением, на время отодвинула на задний план мысли о потерянных мирах. Мы веселились, слушали музыку, ели, выпивали, жгли бенгальские свечи и небольшие, но очень яркие фонтанчики холодного огня для украшения тортов.
После застолья мы довольно долго гуляли, укутавшись в непромокаемые дождевики, смотрели новогодний фейерверк, поздравляли соседей и просто незнакомых нам прохожих. Ближе к трем часам люди стали расходиться, погода окончательно испортилась, и мы решили, что на сегодня хватит и пора в теплую постельку и баиньки. Эду было с нами по пути, поэтому он сначала проводил нас, а потом отправился к себе. Завтра мы решили магазины не открывать, дать отоспаться и продавцам, и себе.
Не знаю, как с другими, но со мной всегда так: если веселился допоздна, а на следующий день никаких планов нет, я обязательно проснусь в семь утра и буду сходить с ума от того, что все вокруг еще спят, делать абсолютно нечего, а снова заснуть не получается. Первое января 2005 года не стало исключением. Я проснулся в 7.20 и начал сходить с ума от безделья уже к 7.45. Кончилось это тем, что я написал записку для Кристы, положил ее на свою половину кровати и отправился в «Дом Винила».
Как ни странно, но город не был полностью «вымершим» утром первого января. Все таки здесь, в Берлине, Новый Год не самый ожидаемый и не самый беспощадно отмечающийся праздник. Да и масштабы новогодних каникул тут не сравнимы с нашими. Если к этому прибавить еще и неспособность среднестатистического европейца употреблять лошадиные дозы алкоголя без смертельного исхода, то становится ясно, почему первого января город живет практически своей обычной жизнью выходного дня.
Я брел по мокрому и холодному городу к своему магазину, из которого вчера вырвали его электронное сердце, дававшее мне возможность раздвигать границы пространства-времени. Зачем я шел туда, было совершенно непонятно. Вероятно, мне хотелось побыть наедине со своими мыслями и воспоминаниями о странных, невозможных, но все же происходивших со мной событиях.
Оказавшись на кухне, где все еще висело облако табачного дыма и явственно чувствовался аромат виски и джина, я открыл окно, закурил и налил себе пива, которое невообразимым образом уцелело и пряталось на нижней полке холодильника. Холодное пиво было самым отвратительным, что можно было себе представить после прогулки по холодному и сырому городу. Отставив банку в сторону, я взял бокал для виски, вылил в него то немногое, что оставалось в бутылке, отпил немного и сразу почувствовал себя значительно спокойнее.
Но появилась другая проблема: о чем бы я ни задумался, чтобы не захотел сделать, в голове каждый раз на первый план выскакивала мысль о том, как же мне узнать продолжение историй, показанных мне ноосферой. Я чувствовал, что эта мысль меня не покинет до тех пор, пока мой сонный мозг не найдет выход. Идея фикс. Кажется, в психиатрии это называется именно так. Поняв, что сам я в ближайшее время ничего придумать не смогу, я подошел к телефону и поступил совершенно по-свински. Сначала позвонил домой и попросил Кристу прийти сюда, потом долго и упорно дозванивался до Эда, дозвонился, скороговоркой выдал ему ту же просьбу, был вежливо послан, дозвонился еще раз, долго его убеждал и, наконец, победил.
Совещание проходило в немного сонной, но вполне работоспособной атмосфере. Первым делом было решено заказать пиццу и сварить кофе. После завтрака мыслительный процесс пошел немного быстрее, и коллективный разум пришел к некоторым решениям. Выходило, что вариантов узнать продолжение историй из прошлого только два: найти, куда увезли приборы, подключить их снова и продолжить «погружение» или же по имеющимся данным о главных героях видений попробовать найти их самих или их родственников и спросить у них, что же было дальше.
Первый вариант представлялся мне очень соблазнительным. Ведь раз никто особо не следил за этими приборами, то, возможно, их просто выкинут или продадут на металлолом, или, в худшем случае, отправят на какой-нибудь склад. Тогда мы могли бы их найти, купить или, э-м-м-м… взять попользоваться на несколько дней, в крайнем случае, разумеется. Но тут все упиралось в один простой факт: нам никто и не подумает рассказывать о том, что стало с вывезенной из подвала аппаратурой. Нам — нет. А вот Дитрих может узнать что угодно — у него масса знакомых в самых разных госструктурах этой страны. Значит первое, что нужно сделать — попросить Дитриха немного поиграть в сыщика.
Второй путь был интересен с чисто эмоциональной точки зрения: представьте себе встречу с ожившим любимым литературным или киногероем. Такое даже представить себе непросто, а тут есть шанс воплотить такую мечту в жизнь. Если рассуждать логически, то искать героев истории с Гленном Миллером — очень сомнительное, в плане шансов на успех, занятие. Как это ни грустно, но и Кэрол, и Билл, с очень большой вероятностью уже покинули этот мир. А вот Джинни и Стив, которые родились в сороковых годах прошлого века, вполне еще могут вести активную жизнь, и выйти на их след должно быть проще.
Я так загорелся своей идеей, что готов был уже прямо сейчас начать рассылать письма и телеграммы по всему свету, чтобы как можно быстрее найти тех, кто стал моим вторым и даже третьим «я». Но, к сожалению, Эд и Криста не разделили моего энтузиазма.
—;Эй, сегодня первое января, какие розыски, ты чего. Люди спят, отдыхают, праздники же. Как говорил мой дед-киномеханик: «Не гони картину». Давай немножечко подождем, незачем на следующий же день после визита военных начинать поиски и расспросы, Дитрих же тебя предупреждал, — Эд говорил это не потому, что ему было лениво что-либо делать, он действительно хотел, чтобы все прошло гладко.
—;Он прав, я тоже чувствую, что сейчас не нужно ничего предпринимать. Нужна тишина. Тайны любят тишину. Не надо шуметь. По-другому пока объяснить не могу — чувствую, и все. Поверь мне, — Криста была убедительна, и я не стал спорить.
Поняв, что сегодня уж точно ничего не изменится, я предложил своим собеседникам по старой доброй традиции продолжить отмечать наступление Нового года. Конечно, без остатков оливье
и «шубы» в холодильнике колорит празднования несколько побледнел, но в целом мы очень неплохо провели время. Я даже попробовал объяснить Кристе всю прелесть кинофильма «Чародеи», который смотрю на DVD первого января каждый год, но, к сожалению, моя задумка потерпела полный крах — мне не удалось убедить не только Кристу, но даже Эда.
После обеда оказалось, что я остаюсь один. Криста договорилась еще неделю назад о встрече с какими-то подругами, а Эд собирался к родителям. Дома дел не было. К тому же и обычная, и интернет-торговля сегодня явно не собирались приносить не только беспокойство, но и прибыль, поэтому оставалось только сидеть и слушать музыку или созерцать сонную первоянварскую программу телепередач.
Я поставил на проигрыватель гораздо более современную, чем случалось обычно, пластинку, которая всегда помогает мне в непростые моменты. Диск этот — сингл 1991 года “Losing My Religion” группы R.E.M. Голос Майкла Стайпа в этой песне вводит меня во вполне реальный транс, а под гитару Питера Бака можно замечательно «уйти в себя» и все обдумать.
Прослушав сторону «А» четыре раза подряд, я понял очень неприятную вещь. А что, если мои поиски превратятся в нечто похожее на бесконечную погоню отца Фёдора Ивановича Вострикова за стульями из гарнитура генеральши Поповой, «в котором, надо признаться, ни черта нет». Очень бы не хотелось, погнавшись за химерой, лишиться рассудка и окончательно потерять себя. С другой стороны, а что если мои поиски будут больше схожи с приключениями «Дункана», ищущего пропавшего капитана Гранта? Тогда все будет не зря и я, во всяком случае, хочется в это верить, смогу жить дальше совершенно счастливым.
Чтобы как-то отделаться от таких мыслей, я решил, что пора бы провести инвентаризацию в магазине. Это занятие всегда позволяет потратить пару часов с пользой не только для дела, но и для мозга, забитого всяким-разным. Конечно, одному этим заниматься не очень удобно, но я уже делал это не раз, поэтому знал, как и что делать. Распечатав список пластинок, которые, в теории, должны быть на прилавках, я начал методично прохаживаться среди рядов и отмечать в списке те диски, которые действительно были на месте. Через два с половиной часа оказалось, что не хватает десятка пластинок, которые еще через двадцать минут были найдены в различных закутках и на полочках в кухне, офисе, и в шкафу с одеждой.
После такой монотонной и однообразной работы, как сверка списков пластинок, я почувствовал себя не уставшим, а скорее утомленным. Захотелось развеяться, и я отправился гулять. Маршрут моей прогулки был до удивления примитивен — в магазин за сигаретами, в китайскую лапшевню за коробочкой на вынос и обратно к себе. Вернувшись в «Дом Винила», я осознал, что совершенно не заметил, какая была на улице погода, сколько было вокруг людей, и были ли они вообще. Даже момент покупки сигарет и лапши я не помнил. Но передо мной лежала и еще запечатанная пачка Camel, и удон дымился в коробочке. Похоже, если бы за сегодняшнее утро Землю захватили рептилойды или же не менее кровожадные представители звёздной системы Альфа-Центавра, я бы этого и не заметил.
Перекусив и выпив пива, я решил сосредоточиться на дальнейших вариантах развития событий, но в этот раз на их чисто практической стороне. То есть мне захотелось привести в порядок все разрозненные факты и зацепки, которые могли бы мне помочь в будущем. Я решил действовать по старинке, поэтому взял два обычных листа бумаги для принтера, ручку и разделил листы на две части. Слева я написал «Данные», справа — «Сведения». Первый лист был назван мной «1944», второй — «1964».
Начать я решил с более перспективного листа о 1964-м годе.
Получилось примерно вот что:
имя — Стив;
год рождения ~ 1944-й;
образование — учился в Принстоне;
родной город — Ньюпорт-Бич;
работа — возможно, жил и работал в Вашингтоне.
Не густо, что ни говори. И я начал вспоминать все о его подруге Джинни:
имя — Джиневра Андерсон (Ginevra Anderson);
год рождения ~ 1944-й;
образование — училась в Калифорнийском Университете (кампус Беркли), возможно, Университет Джорджа Вашингтона или Говардский университет;
родной город — Ньюпорт-Бич;
работа — фотограф в Вашингтоне, в газете “The Washington Post”, во всяком случае, в конце лета 1964-го.
Получалось, что про Джинни я знал значительно больше, чем про Стива. Если предположить, что в университете или в газете должны быть какие-то архивы, или, на крайний случай, найдутся сослуживцы/одногруппники, то дело уже можно считать не совсем безнадежным. Это умозаключение привело меня в состояние крайнего возбуждения, пришлось выйти на ветерок, выкурить пару сигарет и подышать глубоко, чтобы хоть как-то успокоиться.
По воспоминаниям из 1944-го года удалось собрать несколько более скоромный список данных:
имя — Вильям Джонс;
год рождения ~ 1915-й;
образование — медицинское;
родной город — Нью-Йорк;
работа — в 1944-м служил военным врачом в Лондоне, майор.
Тут надежда была только на обстоятельность военных. Но,
с другой стороны, гарантии того, что они решат поделиться со мной какой-либо информацией, не было никакой.
Про Кэрол я знал и того меньше:
имя — Кэрол Валентайн;
год рождения ~ 1920-й;
образование — медицинское;
родной город — маленький городок в центральной Англии;
работа — в 1944-м военный корреспондент “The Times” в Лондоне.
В любом случае, получилось вспомнить гораздо больше информации, чем мне представлялось вначале. Как говаривал главный герой уже упомянутого мной романа Ильфа и Пертрова: «На такие шансы ловить можно». И сейчас я был полностью согласен с Великим Комбинатором.
Систематизация всегда позволяет не только трезво оценить масштабы задачи и способы ее решения, но и дает представление о том, сколько и каких ресурсов может потребоваться для получения положительного результата. Первое, что я понял: понадобится масса времени. Очень маловероятно, что я смогу позвонить по какому-нибудь волшебному телефону справочного отдела армии США, например, и там мне с превеликим удовольствием помогут получить все нужные сведения. То же самое можно отнести и к университетам. Газета, скорее всего, также ничего сразу не ответит.
Можно, конечно, во все эти конторы отослать официальные запросы, чтобы им присвоили входящий номер, рассмотрели возможность их обработки и также письмом прислали мне ответ. Этот путь не потребует много времени и затрат, но, с огромной вероятностью, приведет в тупик: отвечать на запросы частных лиц, да еще проживающих за океаном — делать им там всем больше нечего.
Самым надежным вариантом мне представлялось личное обращение, что называется «вживую». При таком способе общения у меня гораздо больше шансов сыграть на чувствах, воспользоваться личным обаянием, которым, как мне кажется, природа меня не обделила, дать денег, в конце концов, какому-нибудь клерку в архиве. Но есть у такого метода и один, но очень уж большой минус: нужно лететь в США, провести там какое-то время, что обойдется ой как не дешево, а на выходе может оказаться, что там работают бесчувственные истуканы, обаяние мое не работает, а клерки взяток не берут.
В принципе, второй вариант может быть вполне применим, если говорить о Лондоне. Узнать, что за госпиталь находился в районе Слоун-стрит, можно и самому, поискав информацию в Сети или порывшись в какой-нибудь специфичной библиотеке/архиве. К тому же в Англии у меня есть неплохие товарищи, которые, как мне кажется, не должны мне отказать в такой несложной просьбе. Да, стоит пойти по этому пути. Может быть, это и тупик, зато я могу начать действовать прямо сейчас, а не ждать манны небесной. А в моем теперешнем состоянии крайнего нетерпения и жажды действия это — самое главное.
Снова выкурив на улице две сигареты подряд, я отправился в кабинет, включил компьютер, и стал писать письмо своим партнерам в Англии, которые поставляли мне пластинки для наших магазинов. Конечно, писать про то, как я узнал мистера Вильяма Джонса, я не стал, упомянув только, что это родственник моей девушки, следы которого потерялись в конце войны. Я указал его звание, примерный адрес госпиталя, даты, когда он точно там служил и его родной город. Письмо, превратившись в бесконечную череду единиц и нулей, упорхнуло по проводам куда-то в невидимые для меня сети, серверы, хранилища данных. Оставалось только ждать ответа. Чем я и занялся, включив музыку и забравшись на диван с бокалом виски и пепельницей. Вокруг меня теперь был только табачный дым и музыка Эдди Кондона. Он и «Его все звезды» играли “At The Jazz Band Ball” — отличный диксиленд для поднятия настроения.
Достаточно давно я понял одну простую вещь про музыку, и это перевернуло мое восприятие окружающего мира, как бы пафосно это ни звучало. А понял я вот что: музыка — волна. Она накрывает тебя с головой, не давая опомниться. Погрузившись в волны хорошей музыки, не хочется возвращаться на поверхность. С музыкой второсортной, скучной, предсказуемой или создающейся исключительно для получения материальной выгоды ситуация противоположная — хочется поскорее выйти из под ее воздействия и смыть с себя эту субстанцию. После того как я пришел к такому определению музыки, почти перестал слушать радио и музыкальные телеканалы. К сожалению, в их сетках вещания крайне мало места для качественных композиций, которым не нужно срочно покорять чарты и приносить баснословные доходы своим создателям — для них все это уже было, зачастую более полувека назад.
Кто знает, может быть через пятьдесят лет и группа «Блестящие» с песней «А я всё летала», например, будет восприниматься, как сейчас воспринимаются “The Chordettes” с их “Mr. Sandman”. Правда, на этот счет у меня есть некоторые сомнения. В конечном счете, время все расставит на свои места, его не обманешь. Все ненастоящее будет смыто быстрым, бурлящим событиями потоком времени, а вот что-то стоящее осядет в памяти поколений — процесс очень похож на то, что происходит при добыче золота или алмазов.
Вообще говоря, я не люблю бездельничать долго. Это выматывает еще сильнее, чем постоянная занятость. Но вот провести первое января в полнейшей неге и покое — одна из моих странных привычек, выработанных годами. Я бы с радостью провел этот день и с Кристой, но раз уж она уехала, я с готовностью готов принять от судьбы подарок в виде дня одиночества и тишины. Когда спасатели ищут людей под завалами после землетрясений, например, раз в час замолкает вся техника, не стучат кирки и отбойные молотки — наступает «минута тишины». В это время все слушают, не раздастся ли из-под обломков голос невидимых узников каменных гор. Вот и у меня раз в год должен быть такой «день тишины», когда телефон молчит, электронная почта не беспокоит, людей вокруг нет. Только тогда я могу прислушаться к себе, постараться услышать себя самого и понять, все ли у меня в порядке и не нужно ли нто-нибудь изменить.
Глава 4
В ожидании чуда
Уже со второго января жизнь моя стала протекать примерно так же, как и раньше: какие-то мелкие, но бесконечные дела по работе; Криста, то проводящая со мной рядом целый день, то пропадающая в разъездах два-три дня; Эд, рассказывающий о том, что мы «очень вовремя выкинули на прилавки пластинки 70–80-х годов из СССР, сейчас как раз пошла мода на ретро-коллективы». Оказалось даже, что уже три года подряд в Москве проходит некая «Дискотека 80-х» — большой концерт с приглашенными артистами той эпохи, так что мы попали в самую точку. Ну и хвала Шапитуку, Варабайбе и всем прочим богам мира Хомана, должно же было и нам когда-то повезти.
Будничные дела немного отвлекли меня от поисков героев моих «снов», хотя я не забывал об этом и периодически интересовался
у английских товарищей, как идут дела. Сначала они попали в полный и безвыходный тупик — госпиталя на старом месте не было, в государственных учреждениях никто не собирался давать сведения невесть откуда взявшимся просителям и их отправляли в канцелярию писать официальный запрос. Но буквально дня три назад дело, судя по всему, сдвинулось с мертвой точки и мне пришел e-mail о том, что якобы нашелся один старый доктор, сосед моего товарища, который знавал одного военврача из того госпиталя. Теперь вся надежда была только на то, что этот дедушка сможет поднять свои старые связи и узнать хоть что-то.
Для себя я решил, что не буду торопить события и пытаться распутать сразу два клубка событий, берущих начало в 1944-м и 1964-м годах, а пойду по порядку, от более раннего к более позднему. Поэтому пока мои поиски ограничивались Англией, но, возможно, скоро они все равно приведут меня в США, ведь доктор был родом из Нью-Йорка, а значит, мог после войны вернуться на родину. Если все было именно так, то мне не избежать путешествия в Штаты. А что, я с очень большой теплотой отношусь к эпохе 50–60-х в США, может быть мне и в наше время удастся отыскать там какие-либо отголоски того «золотого» времени.
Беседуя с Эдом в магазинах или по пути к ним, я уже рассказал ему о такой возможности и предупредил, что, если так сложатся обстоятельства, мне придется уехать минимум на пару недель, а может и на целый месяц. Эд не только не расстроился, но и на полном серьезе сказал, что постарается составить мне компанию — оказывается, вот ведь и не подумал бы, ему уже порядочно надоела эта скучная и размеренная жизнь законопослушного частного предпринимателя, и он готов уехать хоть на Аляску в поисках золота. Вот так и узнаешь что-то новое о своих старинных приятелях.
Мои монотонные размышления, да и вообще всё размеренное течение последних дней, разметало в клочья всего одно письмо от моих английских партнеров. Я сидел в кабинете в «Доме Винила» и просматривал входящие письма уже пятый раз за утро. Среди мейлов об оплате заказов, предложений о сотрудничестве от каких-то сомнительных людей и фирм, я увидел письмо из Лондона. В теле письма было только «Посмотри, думаю, тебе понравится». Больше на экране я не увидел ни строчки, зато увидел значок прикрепленного к письму файла. Не совсем еще понимая, что же происходит, я поставил скачиваться вложение, судя по всему — какая-то картинка или фотография, и уставился в монитор, следя за оставшимися секундами до полной загрузки.
Скачанный файл назывался примерно так: scan_25012005.jpg. Судя по всему — это была отсканированная страничка. Я дважды кликнул мышкой и просто остолбенел от неожиданности — вместо какой-нибудь обложки пластинки или скана почтового отправления я увидел крупный заголовок газетной статьи: «Врачи борются за жизнь Кэрол Валентайн». И далее, немного помельче, подзаголовок: «Вчера в Лондоне была срочно госпитализирована популярная писательница».
В голове моей за те доли секунды, что я читал название статьи, пронесся целый рой мыслей. Первая и самая яркая была: «она нашлась!». Следом за ней пришла вторая, куда менее приятная: «Я — идиот, как я мог не понять, что она — это она, ведь я же когда-то давно читал книги Кэрол Валентайн». Но весь этот шквал мыслей практически моментально стих, и я пробежал глазами всю небольшую заметку. Первый раз очень быстро, второй раз — вчитываясь в каждое слово и запоминая все подробности.
Если сократить все нелепые журналистские шаблоны про «многочисленные поклонники творчества» и «мы будем следить за развитием ситуации», то смысл статьи сводился к вполне простой вещи: автор исторических романов Кэрол Валентайн вчера была экстренно госпитализирована в одну из центральных клиник Лондона. Далее следовала информация о том, что врачи сделали все возможное и сейчас, по словам кардиохирурга, проводившего операцию, жизни леди Валентайн уже ничего не угрожает, но ей придется провести в больнице еще минимум три недели. Полный процесс восстановления после такого рода операций очень длительный и может занимать до одного года.
«Такие дела, брат», — как пел когда-то Чиж&Co. То, что еще час назад казалось какой-то сложной и крайне маловероятно осуществимой вещью, стало реальным за какие-то секунды. Что же теперь следует делать в первую очередь? Звонить Кристе? Эду? Звонить в аэропорт и заказывать билет до Лондона? Все это, конечно, делать надо. Но сейчас сил и уверенности в правильном выборе хватило только на то, чтобы выйти на улицу и закурить. Улочка наша была тиха и спокойна — люди, которые утром шли на работу, уже несколько часов усердно трудились, а те, кто по какой-то причине работы не имеет и сидит дома, до обеда на улицу обычно не высовываются.
Пока я стоял на холодном январском ветру, голова становилась ясной, как будто из нее ветром просто выдувало все лишнее, делая мысли четкими и ясными. Я достал из кармана свой любимый Sony Ericsson T610 (подарок Эда на этот Новый Год) — вот уж, по истине, верх технологий — набрал номер Кристы и долго ждал ответа. Наконец, она подняла трубку, и я постарался четко и внятно пересказать ей то, что сейчас узнал сам. Радости Кристы не было предела, мне показалось, что она там у себя в офисе даже подпрыгивать на стуле начала. Оказалось, что дел у нее сейчас все равно нет (думаю, дела у Кристы были, но ей уж очень хотелось принять участие в происходящих событиях), поэтому она сейчас же выезжает ко мне. Эда уговаривать тоже не пришлось — он вообще был дома и поэтому обещал явиться через двадцать минут.
Я сходил в кондитерскую, купил несколько пирожных, небольшой торт и отправился накрывать стол для праздничного, так сказать, чаепития. Пока я заваривал чай и резал торт, «гости» начали прибывать. Первым на запах бергамота явился Эд. Чтобы не пересказывать все еще несколько раз, я заранее распечатал полученный файл и выдал Эду его копию. Теперь пару минут нужно было подождать, пока он прочитает заметку — с английским у Эда дела обстояли несколько хуже, чем с немецким.
Криста приехала через минуту после Эда, не позже, так как
я даже не успел разлить по чашкам чай, а Эд — дочитать статью. Криста первым делом кинулась мне на шею, поцеловала, поздравила с тем, что ситуация сдвинулась с мертвой точки, и принялась изучать свой экземпляр. Читать вырезку из газеты Эд и Криста закончили одновременно, даже минимум минутная фора Эду не помогла закончить раньше.
—;Ну что, дружок, поздравляю! Во всяком случае, шансы на то, что ты не сумасшедший значительно выросли. Нашелся по крайней мере один из героев твоих ночных приключений, — Эд злорадно хихикал, но было понятно, что он рад и просто для смеха лепит всякие глупости, как обычно.
—;Что теперь будем делать? — Криста была намного серьезнее, и мне было очень приятно, что она сказала именно «будем», а не «будешь».
Я честно сказал, что пока не знаю, как лучше поступить. С одной стороны, хотелось немедленно отправиться в Лондон, с другой —
я прекрасно понимал, что сейчас такие странные посетители с не менее странными рассказами и расспросами, могут крайне негативно повлиять на состояние здоровья Кэрол Валентайн. Эд настаивал на том, что нужно лететь, ничего со старушкой не случится. А вот Криста, напротив, считала, что нет никакого смысла так торопиться. Она, снова ссылаясь на свое чутье, говорила, что нужно отправить письмо. Обычное письмо, почтой, а уж потом решать, как быть дальше.
Немного подумав, я решил, что лучше довериться Кристе, она хоть что-то чувствует, мы же с Эдом не могли похвастаться хоть каким-нибудь малюсеньким предчувствием, которое бы говорило нам, что нужно лететь. Поняв, что сам я с письмом не справлюсь, мы отправили Эда за вином, пивом и чем-нибудь съестным, дождались его скорого возвращения и начали мозговой штурм.
Самым большим сомнением, которое не давало мне признать версию с письмом удачной, было то, что письмо до леди Валентайн просто не дойдет. Раз она личность известная, то, вполне возможно,  ее почту просматривает сначала кто-то другой. В таком случае нет никакой гарантии, что этот кто-то просто не выкинет наше письмо, решив, что это очередной бред не совсем адекватного поклонника.
—;Давай прямо на конверте укажем что-нибудь вроде «Важно! Лично в руки. Доктор Вильям Джонс», — а уже в начале письма извинимся, что пришлось использовать его имя для привлечения внимания, — Криста нашла очень неплохой выход, это могло сработать.
Писать мы решили на адрес госпиталя, ведь если письмо отправить срочной почтой, то уже через пару дней оно будет в Лондоне. А, судя по газетной статье, наш адресат пробудет в клинике еще не меньше двадцати дней, так что, шансов, что письмо принесут прямо ей в руки, будет больше, чем при отправке на домашний адрес, который, к тому же, еще надо выяснить.
В самом письме было решено написать всё, как есть. Пусть лучше Кэрол сначала решит, что я спятил, зато потом, прочитав отрывок моего «сна», поймет, что я говорю чистую правду. После небольшого вступления, повествующего о том, как я впервые «увидел» ее, я подробно пересказал их первый разговор с доктором и, для пущей убедительности, их прогулку в парке у госпиталя после ее ранения. Получилось до ужаса длинное письмо, похожее на какое-то изложение, то есть пересказ в письменной форме того, что только что прочитал/услышал/увидел — последний раз я таким нехитрым способом зарабатывал себе легкие пятерке на уроках русского языка классе в седьмом.
Вот только мне было до сих пор не совсем понятно, что же я хочу получить в ответ. Ведь, понятное дело, мне не хочется просто услышать что-то вроде «ого, и так бывает» или «эй, парень, сходил бы ты к врачу, а не подшучивал над старшими». Я хочу узнать, что было дальше… У меня совершенно четкое ощущение, что я читал очень интересную книгу, или, скорее, смотрел гениально снятый фильм, но меня прервали на самом интересном месте. Причем прервали так, что самостоятельно узнать, что же было дальше, я никак не могу. Можно сказать, что книгу или кинопленку, причем ее единственный экземпляр, сожгли, не оставив мне никаких шансов.
Получалось, что письмо надо заканчивать просьбой о том, чтобы Кэрол рассказала мне хотя бы окончание той истории, свидетелем которой я стал — истории ее любви на войне, о лете 1944-го года.
О майоре Джонсе, о Гленне Миллере, о Полковнике и об участи военного госпиталя, связавшего судьбы всех этих людей. Не знаю почему, но я не стал писать ничего подобного. Пусть Кэрол Валентайн сама решит, могу ли я, и без того вторгшийся в ее память самым бесцеремонным образом, узнать продолжение истории из первоисточника.
Письмо было отправлено немедленно, самым дорогим и быстрым способом. На всякий случай мы приложили и обратный конверт с марками, адресом и т.д. — вдруг Кэрол решит ответить, а искать конверт в больнице ей будет не с руки. После того как мы вышли из почтового отделения, я почувствовал, будто вся тяжесть, накопившаяся за последние недели, проведенные в ожидании чуда, улетучилась. Я был снова молод, бодр, весел и открыт для окружающего мира. По такому случаю было решено провести вечер в «Доме Винила» за прослушиванием рок-н-ролла и распитием латиноамериканских легковоспламеняющихся напитков.
Вечер прошел отлично, мы все были на эмоциональном подъеме, слушали музыку, Эд зажигательно танцевал, причем танец был просто ужасен, но зажигателен. После очередного тоста за здоровье леди Валентайн мне в голову пришла крайне простая мысль: почему бы не изучить официальную биографию писательницы, ведь в Интернете она наверняка должна быть.
Я сел за компьютер, Криста пристроилась в кресле рядом, а Эд оперся мне на плечи и чуть не вдавил меня в клавиатуру. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что вся биография Кэрол от рождения и до окончания Второй Мировой уместилась чуть ли не в двух строчках — родилась в маленьком городке, работала военкором и … всё. Далее был «провал» лет десять глубиной, а вот после него уже пошли первые выпущенные книги, премии и т. д., и т.п. Вторая странность, которую мы заметили, в биографии ничего не говорилось о мужчинах или мужьях леди Валентайн. Ни в прошлом, ни сейчас. Что-то подсказывало мне, что это все неспроста.
Почему люди могут скрывать что-то от окружающих? Вариантов, как мне думается, только два: им стыдно или это что-то слишком личное, что не хочется выставлять напоказ, что-то, вызывающее слишком сильные эмоции. Не думаю, что Кэрол могла в то время сделать что-то такое, что нужно потом скрывать всю жизнь. Значит, второй вариант: имела место какая-то драма, трагедия или что-то в таком роде. Как бы в этой связи Кэрол не послала меня, куда подальше вместе с моими расспросами.
Но самое удивительное, что Криста видела, как доктор делал предложение Кэрол, и она приняла его. Но, если судить по биографии писательницы, то получается, что дальше что-то пошло не так и свадьбы не было. Или она была, а потом что-то случилось, и Кэрол попыталась вычеркнуть те события из своей памяти. Я-то, наивный, рассчитывал, что после прочтения биографии Кэрол смогу восстановить для себя хотя бы часть последовавших за летом 1944-го года событий. Но куда там, вопросов стало в разы больше, чем было до этого.
К концу дня эйфория несколько улеглась, безудержная радость сменилась каким-то странным волнением, чувством ожидания чего-то неопределенного и опасением, что все это вообще было затеяно зря. Если бы не поддержка Эда и Кристы, я бы вообще «загрузился бы по полной». Но с их помощью мне удалось просто успокоиться, понять, что пусть все идет, как идет, и спокойно ждать развития событий. Если Кэрол не захочет ничего мне говорить — это ее право, значит, так тому и быть.
Следующие несколько дней были абсолютно неотличимы друг от друга. Мы что-то делали на работе, что-то ели, что-то пили, проводили вечера с Кристой, глядя какие-нибудь старые фильмы и поедая мандарины, запах которых пропитал каждый уголок моей квартиры. Мы совсем не говорили о Кэрол, о письме и вообще ни о чем, напоминавшем об этой истории. Мне показалось, что мы с Кристой стали близки, как никогда. Она вела себя, как кошка, которая точно чувствует, что у тебя что-то болит и старается вылечить тебя, как умеет — прижавшись к больному месту. Вот и моя подруга прижималась к моему сердцу своим со всей возможной теплотой и нежностью, понемножку возвращая меня к реальной жизни.
Уром пятого дня, если считать от отправки моего письма в Лондон, я, как обычно, вышел из квартиры, по пути решил проверить почтовый ящик и так и застыл с охапкой рекламных объявлений и счетов в руках. На дне ящика лежало письмо в том самом конверте, который мы вложили в письмо для Кэрол. Пришел ответ. Какой — неизвестно. Но он пришел. Оставалась совсем простая вещь: взять письмо, разорвать конверт и прочитать, что же думает обо всем этом сама леди Валентайн. Но я не мог. Я не мог не то что открыть письмо, у меня не хватало решимости просто взять его в руки. Для начала я решил разобрать остальную корреспонденцию, в результате чего в мусорное ведро, стоящее тут же, улетела большая ее часть. Теперь мои руки были свободны, я вытащил конверт из мрака почтового ящика, убедился, что отправитель именно тот, которого я ждал,
 и убрал письмо во внутренний карман. Читать его тут, в подъезде — такое мне даже в голову не могло прийти. Вот сяду на диван в офисе, включу Гленна Миллера, налью себе виски, а там и решусь, может быть, вскрыть конверт.
Глава 5
Окончание войны, жизни, всего
Я была на седьмом небе от счастья, когда майор Джонс сделал мне предложение. Это был по-настоящему благородный, честный и добрый человек. Кроме того, он был просто привлекателен и интересен мне как мужчина. Чувства, которые я к нему испытывала, были, как бы точнее выразиться, удвоенной силы. Первой составляющей этих чувств была непосредственно влюбленность, симпатия, любовь, если хотите. Вторым элементом было чувство благодарности. Причем не за какую-то услугу, помощь или еще что-то такое, а благодарность за саму Жизнь, которую Билл сделал возможной после той страшной бомбардировки.
Он понравился мне при первой же встрече в кабинете начальника госпиталя. Я сразу почувствовала, что этот мужчина какой-то особенный — у него был незабываемый взгляд, добрый, но немного грустный, как у немецкой овчарки. Правда, при первой встрече я, то ли от волнения, то ли еще почему-то, вела себя с Биллом, как полная дура. Наговорила каких-то грубостей, воображала что-то и, как мне показалось, разозлила его. Думаю, в таком возрасте, в каком я была тогда, это нормально. Еще не очень хорошо умеешь выражать свои чувства, а от этого закрываешься, огрызаешься, обижаешь хороших людей. Но, хвала Небесам, Билл, похоже, это прекрасно понимал и поэтому не стал на меня сердиться по-настоящему.
Первое, что я отчетливо помню после бомбардировки — лицо доктора Джонса, склонившегося надо мной, в том момент, когда я ненадолго очнулась в первые сутки после операции. Он поразился моему пробуждению так искренне и по-мальчишески звонко, что я помню этот крик радости до сих пор. Потом было самое сложное — мне очень хотелось поскорее выздороветь и предстать перед Биллом «во всей красе». Но мое ранение было гораздо серьезнее, чем мне думалось, и скоренько выздороветь не выходило. Хотя, если верить самому Биллу, я поправлялась просто удивительно быстро, он даже не ожидал, что такое может быть в принципе. Вот на что способна влюбленная женщина, желающая понравиться своему избраннику. Помню даже, как я пыталась влезть в платье и накраситься перед нашим первым свиданием — прогулкой по больничному парку. Я тогда еле на ногах стояла, но смогла проходить с доктором по аллеям парка очень долго, пока чуть не упала в обморок.
Ну так вот, после того как Билл сделал мне предложение, я не раздумывала ни секунды — согласилась сразу и никогда об этом не пожалела. Мы оба понимали, что война еще совсем не закончена, что может произойти все, что угодно. Но это, скорее наоборот, подталкивало нас к тому, чтобы не откладывать любовь на потом. Одна точно сброшенная фашистами бомба могла оборвать не только наши жизни, но и это прекрасное чувство. Конечно, регистрировать брак в гражданских учреждениях мы не стали — во время войны достаточно разрешения командира и документа, заверенного им же.
Полковник был очень рад за нас. Он сказал, что с самого начала был уверен, что у нас все именно так и сложится, а уж после того как увидел, с каким остервенением Билл боролся за мою жизнь, окончательно понял, что последует дальше. Белого платья, ресторана, гостей, свадебного путешествия у нас не было. Вся «церемония» заняла не больше десяти минут и прошла в кабинете начальника госпиталя. Мы сами попросили его пока не говорить никому из коллег о нашем решении — не хотелось устраивать попойку в госпитале, когда во всех палатах раненые, нуждающиеся в помощи, да и новые пациенты прибывают регулярно. Вот станет вокруг потише, а то, может быть, и война закончится, тогда и отпразднуем. Вечером того же дня мы отправились в теперь уже любимый нами джаз-клуб, где Билл сделал мне предложение, и долго слушали замечательное трио, сидя рядом и глядя на огонь в огромном камине.
Я окончательно поправилась и должна была выходить на работу. Вернее будет сказать, что я могла уже выйти на работу, потому что поправилась и, что самое главное, очень хотела вернуться к написанию заметок о жизни армии, ее героях, живых и павших, о важных победах и досадных поражениях и просто о фронтовой жизни тысяч солдат и офицеров. Билл не пытался отговорить меня. Во-первых, он сам был безмерно предан своему делу, поэтому прекрасно понимал меня, а во-вторых, больше всего на свете, по его же словам, он не хотел бы становиться причиной, по которой мне придется оставить любимое дело.
Мое руководство, сославшись на нехватку опытных кадров на передовой, сразу приняло решение об отправке меня на континент, где сейчас разворачивались крайне важные для мировой истории события, решалась судьба стран и народов. Я без сомнений согласилась и уже через два дня вместе с группой военных чиновников высокого ранга, а также американских кинохроникёров и журналистов различных изданий, отправилась на континент.
Рассказывать о том, что я увидела и узнала в непосредственной близости от страшных баталий за этот месяц в конце зимы — начале весны 1945-го, я не хочу. Это был прекраснейший журналистский опыт и страшнейшее, что мне приходилось видеть, с точки зрения обычного человека. За это время я научилась не только писать заметки прямо из только что занятых союзниками укреплений немецкой армии, в которых лежали убитые солдаты и офицеры обеих сторон. Довелось мне оказывать медицинскую помощь, ассистировать на операциях, ухаживать за больными и пользоваться военной рацией, телеграфом и даже прокладывать линии связи под грохот разрывающихся снарядов. Если бы не эта командировка, то никто бы никогда не прочел ни одной книги Кэрол Валентайн — придумать такие сюжеты невозможно, их надо было просто пережить.
Кроме того, случилось так, что там, на войне, я познакомилась
с массой своих коллег-журналистов, с генералами и офицерами, музыкантами и врачами. Кому-то из них понравились мои очерки, статьи стали печататься не только в Лондоне, но и в Нью-Йорке и Вашингтоне. Мне это было, не скрою, очень лестно и радовало меня как журналиста — выходило, что я неплохо пишу, а это было в тот момент для меня самым главным. Следствием этих событий стало приглашение от “The New York Times” поработать у них в главном офисе. Получалось просто здорово, как мне тогда казалось: я перееду жить в Нью-Йорк, Билл вернется домой, и мы сможем жить вместе.
Мысль о том, что мы совсем скоро сможем оказаться очень далеко от этой войны, от разрушенных городов, сломанных судеб и постоянного ощущения близости чего-то страшного и опасного, давала мне силы и энергию для того, чтобы не впасть в отчаяние от всего происходящего вокруг. Но самым мощным стимулом закончить карьеру военного журналиста на передовой стало для меня осознание того, что я жду ребенка. Поняв этот поистине восхитительный факт, я сразу отправилась в штаб, отправила срочное сообщение в редакцию, написав о том, что больше не могу подвергать себя и своего ребенка такой опасности и прошу об отправке меня обратно в Лондон. К тому же попасть в США из Лондона было гораздо проще и быстрее.
Легко было сказать: «заберите меня отсюда». Но по моему желанию никто не стал срочно организовывать никаких переездов/коридоров/эшелонов и предпринимать прочих действий по моей переправке в Англию. Редакция, как я поняла позже, вообще не собиралась как-то ускорять этот процесс — материалы мои пользовались спросом, интерес читателей к газете рос от репортажа к репортажу, а срочно найти мне замену, похоже, было не так-то просто. Кончилась эта история тем, что я лично отправилась к командующему дивизией, к которой я была прикомандирована, все ему объяснила и уже на следующий день отправилась в Лондон вместе с военным караваном, преследующим какие-то свои цели.
Добрались до места мы не без приключений, но вполне целые и здоровые, что было уже не мало. Первым делом мне пришлось отправиться в редакцию, чтобы получить объяснения и поставить их перед фактом, что я увольняюсь и переезжаю в Штаты. Разговор, прямо скажем, не получился. Главред обвинил меня во всех возможных грехах, включая предательство родного издания, оставшегося без своих глаз на линии фронта, угрожал чуть ли не судом за нарушение контракта и всячески пытался убедить меня, что я поступила просто ужасно и должна теперь до конца жизни вымаливать тяжким трудом прощение у любимой газеты. Я же очень коротко и не стесняясь в выражениях объяснила ему, что бросать на войне беременную женщину и делать вид, что все в порядке — не самое умное поведение, после чего уже через час получила расчет и стала свободным журналистом.
Теперь предстояло самое главное — встреча с Биллом. Я специально ничего не рассказывала ему до этого в письмах, хотела сообщить лично. Заехав к себе на квартиру буквально на полчаса, я отправилась прямиком в госпиталь. Возвращаться сюда в качестве посетителя, а не пациента, было огромным счастьем. Да что там посетителем. Теперь я шла в госпиталь женой заместителя начальника госпиталя, шла на работу к мужу, это ощущение предавала моей походке легкости, а душе — ощущение покоя.
Сегодняшний Лондон уже не казался мне таким серым и мрачным, как до моего отъезда, появляющаяся зелень и проблески голубого неба позволяли надеяться, что и в этом пасмурном городе будет Весна. Сейчас мне хотелось, чтобы во всем мире распускались первые, ранние цветы, чтобы всегда светило солнце, согревая спины прохожих, одетых в темные пальто, чтобы дожди, если уж и будут, то только короткие, теплые и без темных туч на небосклоне.
Но, как обычно бывает, мои планы и мечты реальность немного скорректировала в ту же минуту. Сначала солнце скрылось за невесть откуда набежавшими тучами, а потом оказалось, что поговорить с Биллом прямо сейчас нет никакой возможности — у него совсем недавно началась очень непростая операция, которая может длиться еще три-четыре часа. Всё это мне сказал полковник, когда я зашла к нему, не найдя мужа ни в столовой, ни в ординаторской, ни в парке.
В кабинете начальника госпиталя было как всегда уютно, тепло и светло. Уйти полковник мне не позволил, пригласив на чай
с очередным вкуснейшим печеньем, которое испекла для него одна из медсестер. Он хотел поподробнее узнать о том, что происходило на фронте, интересовался, что из моих заметок является правдой, а что — художественным вымыслом. Как же он был удивлен, узнав, что все события абсолютно реальны, только пересказаны они литературным языком, но без придумывания каких-либо деталей и нагнетания драматизма. Скорее даже наоборот — я старалась не травмировать чувства обычных читателей и самые жесткие моменты в репортаж просто не вставляла.
После моего рассказа о работе, я подумала, что было бы неплохо посоветоваться с полковником по поводу моих планов относительно нашего с Биллом переезда в Штаты. Узнав подробности моего положении, предложения должности в Нью-Йорке и увольнения с нынешней работы, полковник одобрил мой план на все сто. Только оказалось, что Билл не сможет так же просто, как я, бросить службу здесь и немедленно ехать в США — он хоть и врач, но военный, а в армии такие фокусы не проходят. Конечно, начальство госпиталя, то есть сам полковник, подаст ходатайство о переводе майора Джонса в какой-нибудь госпиталь в Нью-Йорке или окрестностях в связи с семейными обстоятельствами, но как быстро это прошение одобрят и дадут делу ход, полковник не знал.
Выходило все теперь не так уж и радужно: чтобы не потерять и новую работу, мне нужно было очень скоро плыть в США, но Билла так скоро совершенно точно не отпустят. Значит, мне предстояло путешествие через океан в одиночку, а потом еще и налаживание быта и своей работы на новом месте. Перспектива, скажу прямо, казалась мне совсем не веселой, но, конечно, мысль о том, что Билл не через неделю, так через две или три всё равно ко мне приедет, давала надежду и силы для осуществления этих планов.
Прогулявшись немного в больничном парке, я обдумала все «за» и «против» и поняла, что все делаю правильно. Сомнения — лучший способ убедиться в своей правоте и еще раз все просчитать. Меня всегда удивляли люди, которые не сомневаются в своем решении. Тут должна присутствовать или действительно какая-то сверхсильная интуиция и гениальность, или же обычная человеческая глупость. Второй вариант, как мне кажется, встречается наиболее часто.
Перекусив в столовой госпиталя, я уже собиралась выходить, когда увидела Билла, явно ищущего меня. Выбежав в коридор, я догнала мужа, обняла его сзади и просто прижалась к его спине. Следующие несколько минут мы не отходили друг от друга ни на сантиметр, как будто были единым целым. На ближайшее время Билл был свободен, и мы с ним решили поговорить не в стенах госпиталя, а на улице, благо, солнце снова заняло свое место на небе и грело очень неплохо.
Мой рассказ получился очень длинным и немного странным, ведь я пока так и не сказала Биллу, что жду ребенка, поэтому для него оставалось загадкой, зачем я так резко решила прервать свою командировку, почему поругалась с начальником, и вообще откуда вся эта срочность и резкость. Когда же я сообщила ему эту новость, Билл на какое-то мгновение впал в ступор, видимо, переосмысливая весь предыдущий мой рассказ с учетом новых обстоятельств, а потом обнял меня и произнес много приятных и теплых слов. И, что самое главное, он согласился с моей идеей переезда и пообещал как можно скорее устроить свой перевод в Штаты.
Через час Билла снова вызвали в госпиталь, а я решила подождать его дома. Дел, если подумать, было море: нужно было как-то собраться, подготовиться к отъезду, приготовить поесть, навести порядок в заметно запущенной квартире и не забыть про все прочие мелкие, и не очень, заботы. Немного приведя все бытовые дела в порядок, я отправилась на телеграфный пункт и отослала телеграмму в Нью-Йорк, в редакцию, чтобы, во-первых, подтвердить свои намерения работать с ними, а во-вторых, узнать, как можно быстро и без проблем устроить сам переезд.
Уже на следующее утро я получила ответ, в котором содержалась подробная инструкция, куда следует обратиться, что и кому сказать, чтобы уже послезавтра (!!!) отбыть навстречу неизвестности, переменам, новой стране и новой жизни. Я была совершенно свободна, чего со мной не случалось уже несколько лет, поэтому тянуть не стала и сразу отправилась к человеку, чей адрес мне был прислан из США — к главному, как бы сейчас выразились, пресс-секретарю Штатов в Великобритании. Показав телеграмму и вкратце обрисовав ситуацию, я уже через полчаса шла обратно домой, но в кармане у меня теперь лежал заветный пропуск на корабль, отбывающий через сорок восемь часов прямо в Нью-Йорк.
Узнав об этом, Билл сразу пошел к полковнику и договорился о двух днях отгулов, чтобы мы могли провести вместе как можно больше времени перед предстоящей разлукой. И действительно, мы не расставались ни на минуту все эти двое суток. Билл постоянно был рядом, обнимал меня, что-то рассказывал, мы фантазировали, как обустроимся в его родном городе, как Билл познакомит меня со своими родными и друзьями, как мы счастливо заживем вдали от этой войны и без опаски, что ночью твой дом будет разрушен вражеской бомбой.
Вечером перед моим отъездом мы снова сидели в любимом
и знаковом для нас джаз-баре, слушали какой-то молодой коллектив, исполняющий программу “The Great Jazz Singers”, в которой исполнялись хиты лучших вокалистов джаза, таких как Анита О’Дэй, Луи Армстронг, Билли Холидеи;, Биг Билл Брунзи.
Это был лучший момент в моей жизни — таких сильных эмоций, вызванных красивой музыкой в сочетании с приятными голосами и совершенно сказочной атмосферой, да еще и в объятиях любимого мужа, я больше не испытывала никогда.
Глава 6
Письмо Кэрол Валентайн
То, что я прочел на нескольких листах письма от Кэрол, взволновало меня так сильно, что я даже не сразу понял, что это далеко не все содержимое конверта. Кроме той стопки листов, что
я уже прочитал, в конверте находилось и собственно письмо для меня. Похоже, сначала следовало прочитать именно его, а уже потом саму историю, но время назад не отмотать, поэтому придется изменить порядок чтения.
Я вытащил из конверта письмо, развернул его и внимательно, вдумчиво прочитал, что же ответила Кэрол на мое странное послание. Оказалось, что я зря волновался по поводу того, что она примет  меня за шутника или сумасшедшего, а может быть и то, и другое одновременно. Кэрол писала, что склонна верить тому, что я рассказал, что это очень странная история, но те подробности, которые я описал, могли знать только Билл и она.
Мисс Валентайн говорила в своем письме о том, что та история, свидетелем которой я стал, была одной из самых ярких и драматичных в ее жизни. Насколько я понял, ни до, ни после этих событий она не испытывала столь сильных чувств. Видимо, именно поэтому Кэрол так
и не вышла больше замуж и всю жизнь прожила одна.
Заканчивалось письмо словами о том, что часть своей дальнейшей судьбы она описала во второй части письма (которую я уже прочел), а о дальнейших событиях она бы не хотела писать, для нее это слишком непросто, даже спустя шестьдесят лет. Я уж подумал, что кроме того, что уже прочитал, никакой информации от Кэрол не получу. Однако я ошибся. В постскриптуме она в неимоверно сложных и витиеватых выражениях, какие уже не употребляют лет пятьдесят минимум, приглашала меня к себе в гости, чтобы «за бокалом шерри продолжить этот нелегкий для меня рассказ». После этого приглашения был указан домашний адрес писательницы. Видимо, ее здоровье больше не вызывает опасений у врачей, и Кэрол в ближайшие дни окажется дома.
Восторгу моему не было предела. Мало того, что меня восприняли всерьез, невзирая на всю абсурдность моего рассказа для обычного человека, так еще и приглашают в гости, а часть истории Кэрол и вовсе не поленилась написать сразу в ответном письме. Не теряя времени, я взял ручку, лист бумаги из принтера, сел к столу и быстро написал короткий, но очень эмоциональный ответ, поблагодарил и за доверие, и за рассказ Кэрол и пообещал приехать к ней как можно скорее. Письмо я отправил сразу же, прогулявшись до отделения почты.
Только по возвращении я понял, что совершенно забыл на все то время, пока читал письмо, писал ответ, ходил на почту, о Кристе
и Эде. Вот всегда со мной так: уйду с головой в какое-то интересное и важное в данную минуту для меня дело и могу вообще выпасть из социума на неопределенный срок. Чтобы исправить эту ошибку, я взял телефон и отправил одну и ту же смс им обоим, сообщив, что пришел ответ от Кэрол и что он очень и очень интересный.
Я сел за компьютер, зашел на сайт с расписанием самолетов до Лондона и начал выбирать подходящие по цене/времени и прочим параметрам рейсы. В голове все время крутилась одна и та же мысль, которая посещает меня каждый раз, когда я что-то покупаю через Интернет — как же удобно теперь стало покупать билеты, не то, что раньше: ехать в кассу, там жуткая очередь, билеты на нужную дату закончились и т. д., и т. п. Хотя и это все ерунда. Могу представить, как непросто было Кэрол в 1945-м, во время войны, организовать свои переезды с фронта в Лондон, а потом из Лондона в Нью-Йорк.
Загнивающий Запад в очередной раз показал свои положительные стороны в отношении удобства жизни обычного человека — билеты были и на завтра, и на послезавтра, и на любой день текущей и следующей недели и даже можно было приобрести билет с вылетом через месяц, а то и два. Убедившись, что в Англию я попаду без проблем, я со спокойной душой оставил покупку билетов на потом, ведь я не знал, полечу ли я один, или нужно будет два, а, вернее всего, три билета, если учесть, что и моя подруга, и Эд явно не собирались пропускать развязку этой истории.
Отвернувшись от экрана, я закурил и задумался вот над чем.
А что, собственно говоря, мной движет? Выходило, что наиболее значимый элемент в этом желании — любопытство. Само по себе любопытство — очень опасная штука. Может показаться, что это милое и безвредное чувство, которое присуще в основном детям, причем и человеческим, и из мира животных. На самом деле, любопытство становится причиной огромного числа неприятностей.
Кто-то из чистого любопытства пытается понять, что будет, если съесть столовую ложку корицы или плеснуть на сковороду с раскалённым растительным маслом стакан воды. Кто-то хочет узнать, о чем в сторонке полушепотом говорят его коллеги или друзья. Кто-то решает, что очень любопытно испытать новые чувства при помощи средств, расширяющих сознание и затуманивающих разум. Первые могут задохнуться или спалить квартиру, вторые — узнать что-то действительно страшное, что доведет их до нервного срыва, третьи — попасть в зависимость от препаратов и сломать себе жизнь. Остается только надеяться, что меня мое любопытство приведет только к новым знаниям, приятным людям и новым впечатлениям.
Судя по всему, и Криста, и Эд были не менее любопытны, чем я — они приехали довольно скоро и чуть не порвали письмо Кэрол, которое каждый хотел прочитать первым. Глядя на эту нелепицу, я попросил Кристу просто прочитать письмо вслух, чтобы и Эд все узнал, и я еще раз осмыслил все написанное. Письмо в озвучке Кристы приобрело гораздо больше смысловых оттенков, намеков и интонаций, нежели та его версия, которую я запомнил, читая письмо самостоятельно. Именно поэтому я иногда предпочитаю смотреть фильмы с оригинальной звуковой дорожкой и субтитрами — так сохраняется всё, что изначально было заложено актерами и режиссером в сцены киноленты.
—;Что думаете? — я хотел узнать мнение Эда и Кристы.
—;Ее официальная биография не имеет ничего общего с настоящей Кэрол, — резюмировала прочитанное Криста.
—;Надо ехать и выяснять, что же потом такое страшное произошло, она явно намекает на то, что дальше что-то случилось, — Эд, как всегда, был рационален.
—;Согласен с вами обоими. Я тоже почувствовал в ней какую-то тайну и боль, которая никак не была упомянута в биографии. Надо ехать в Лондон, вдруг мы сможем ей чем-то помочь.
Я рассказал своим собеседникам про рейсы, билеты, цены и т. д., и мы решили вылетать завтра же. Оказалось, что Криста тоже может лететь с нами, причем даже не отпрашиваясь с работы — ее уже давно просят слетать в Англию и сделать заключение по одному из возможных будущих проектов. Мы же с Эдом всегда можем на несколько дней отлучиться из города — Интернет будет у меня и в номере гостиницы, а в магазинах продавцы и сами справятся несколько дней без нас.
Поняв, что времени до отлета остается совсем немного и нужно поторапливаться, мы сразу забронировали билеты в один конец, гостиницу выбирать не пришлось — Кристе ее фирма оплатила двухкомнатные апартаменты в самом центре города. Естественно, мы сразу решили, что нет никакого смысла в том, чтобы еще и нам тратить деньги на отель — поживем все вместе в квартире. Во-первых, так будет удобнее в плане координации наших действий, во-вторых, квартира располагалась в одном из старых районов города, минутах в двадцати пешком от дома Кэрол. Кроме того, снимать гостиницу на неопределенное время в самом центре Лондона — довольно дорогое удовольствие.
Мне показалось, что история эта начинает приобретать достаточно интересный поворот, я почувствовал, что встреча с Кэрол — это не конец, а только начало нашего приключения. Поэтому стоило подумать о возможных вариантах развития событий. В том числе, нужно было узнать, куда же делось то оборудование, что стояло в нашем подвале. Кстати, после того как приборы вывезли, муниципалитет так и не отдал нам ключ от подвала. Видимо, они решили, что так будет спокойнее, мало ли…
Вариантов самому узнать такие подробности жизни военных в Берлине у меня шансов не было никаких. Оставалось только надеяться, что Дитриху все еще интересна эта история, и он сможет что-нибудь выяснить. Недолго думая, я набрал его номер и уже через минуту положил трубку — Дитрих без лишних слов понял, чего я от него прошу и пообещал попробовать что-нибудь выяснить о судьбе наших «железяк», как он выразился. Конечно, реального понимания, что я буду делать с такой информацией, если даже профессор ее и добудет, у меня не было. Думаю, военные сами просто так не подарят мне свои секретные приборы, да и в аренду за деньги тоже не сдадут.
Теперь всем нам нужно было собирать вещи и готовиться к отъезду. Как я и думал, с работой проблем не возникло — продавцы, как нам показалось, даже вздохнули с облегчением, когда узнали что мы не просто уезжаем, а уезжаем на неопределенный срок. Конечно, кто ж им теперь будет названивать с самого утра с заданием протереть все витрины и полки до обеда, а потом в обед приезжать и придумывать новые, не менее интересные занятия. Ну да ладно, если хотят получить свой процент с продаж, будут нормально работать, они это сами прекрасно знают. А полки надраят уже после нашего возвращения.
Выбирая, что же взять с собой в дорогу, я почему-то решил, что обязательно должен положить в чемодан пластинки Гленна Миллера и “The Beach Boys” — вдруг они еще не до конца сыграли свою роль в этой истории. Проигрыватель я брать не стал. Если у Кэрол нет своего, придется купить на месте или взять в аренду. Лучше, конечно, купить — проигрыватель лишним не бывает, всегда найдется ему применение. Можно подарить кому-нибудь, можно установить в новом магазине или заменить им вышедший из строя. Главное, чтобы был не совсем уж дешевкой пластиковой.
После непродолжительных сборов я, на всякий случай, написал своим английским друзьям, что, возможно, заскочу к ним в поисках редкого винила, ну и пару кружек эля пропустить, конечно. Они как-то раз отвели меня в свой любимый паб — неказистый, маленький, в старинном каменном домике. Зданию, наверное, лет пятьсот, не меньше, да и пабу лет триста минимум. Пиво в этом заведении поразило меня до глубины души. Оно имело очень мало общего с тем, что разливают в бутылки или подают в обычных барах из кег. Оказалось, что этот эль династия владельцев паба варит уже несколько веков по одному и тому же рецепту, который, как водится, держится в секрете от кого бы то ни было. Если сказать коротко, штука получается забористая, плотная, ароматная и очень необычная — как раз по мне.
Похоже, теперь мне оставалось только сидеть и, попивая виски, ждать, пока Криста соберет свои вещи, а процесс этот может затянуться очень надолго, чтобы она обратила на меня внимание. Во время сборов ее отвлекать совершенно бесполезно — не отвлечется. Криста почему-то очень боится что-нибудь забыть. Хотя, как мне кажется, в такие поездки, когда едешь на курорт или в другой большой город, можно вообще ничего не брать, ведь действительно важных вещей в нашей жизни просто нет. Неужели может быть по-настоящему важно, полетит с тобой определенная рубашка или платье или не забыл ли ты свой Palm: рубашку можно надеть другую, а при отсутствии электронной книги можно взять в руки старый добрый бумажный томик.
Но Криста придерживалась другой точки зрения. Она считала, что в путешествии с ней должны быть именно ее вещи, к которым она привыкла, которые именно ей подходят, не будут причинять дискомфорт и обращать на себя внимание. То есть она берет вещи, чтобы их не замечать. А вот их отсутствие она сразу заметит, это ее огорчит и отвлечет от важных событий, что крайне нежелательно. Вот примерно такая логика. Странная для меня, но логика. А это уже хорошо. Да и желание сохранять душевный покой я поддерживаю на все сто.
В итоге вечер мне предстояло провести в одиночестве, так и не дождавшись подругу, которая решила перебрать весь свой гардероб и подобрать наиболее подходящие для лондонского климата вещи. Этот процесс еще более утомителен, тягуч и беспощаден к мужской психике, поэтому я был даже не в силах просто на это смотреть. В такие моменты лучшим выходом является отступление, вот я и подумал, что неплохо было бы отправиться обратно в магазин и доделать текущие дела по работе, отложить некоторые пластинки для продажи через Интернет и просто подумать в тишине и одиночестве о предстоящей поездке. Надо было для себя решить, чего я от нее жду, как буду действовать и с чего начинать.
План у меня вырисовывался примерно такой:
—;приехать в Лондон и поселиться в квартире;
—;позвонить Кэрол и сообщить о своем приезде;
—;по возможности, назначить встречу на вечер или на следующий день;
—;попытаться выяснить, что же произошло с доктором Джонсом;
—;понять, могу ли я чем-то помочь леди Валентайн;
—;вернуться домой.
Все выглядит просто, но непонятно. Если я ничем не смогу помочь Кэрол, то вся эта затея будет походить на какой-то странный каприз заскучавшего собирателя чужих историй. Во всяком случае, если бы Кэрол расценила все происходящее именно так, я бы ее не осудил.
Следующий день погряз в суматохе, не оставив места для сомнений и ненужных раздумий. «Досборы» утром, суета в аэропорту, традиционный поход в Duty Free, после которого как-то незаметно обрастаешь пакетами с алкоголем, парфюмерией и прочей ненужной ерундой. Вот и в этот раз в самолет мы с Эдом затаскивали по два полных пакета «крайне нужных» покупок, Криста же ограничилась какой-то шоколадкой и маленьким набором духов в таких маленьких флакончиках, что складывалось впечатление, будто их хватит разве что для Барби, перед ее свиданием с Кеном.
Полет прошел как-то нейтрально, никаких впечатлений не было вообще, ни положительных, ни отрицательных. Мы что-то поели, что-то попили, что-то почитали и уже все — приплыли, то есть прилетели. Лондон встретил нас промозглым ветром, сыростью и желания выходить из самолета не было совсем. Но нам все же пришлось проделать все положенные процедуры, пройти контроли, дождаться багажа, сесть в такси и поехать по жутким пробкам в самое сердце древней столицы.
Квартира нам досталась действительно шикарная: в старом доме, с огромным камином, двумя спальнями и гостиной. Видимо, в приличном обществе под названием «двухкомнатная» подразумевается «с двумя спальнями», или же мы просто не так поняли. В любом случае, в такой квартире как-то сразу хочется сесть в кресло с высокой спинкой, повернуться к камину, закурить сигару и слушать, как твой друг и сосед играет на скрипке. Все-таки для нас (во всяком случае, для нас с Эдом) Англия и английская атмосфера до сих пор ассоциируется с Шерлоком Холмсом в исполнении Василия Ливанова и их квартирой на Бейкер-стрит. Бывают же фильмы на все времена…
Я по натуре человек нетерпеливый, поэтому первым делом поднял трубку и позвонил Кэрол. К моему удивлению, она оказалась дома. Похоже, ее выписали из больницы буквально на следующий день после того, как она написала мне письмо. Необходимости в представлении не было — эта женщина сразу поняла, кто я и очень обрадовалась, как мне показалось. В результате короткого и даже немного скомканного разговора, мы условились встретиться сегодня же вечером в доме Кэрол. Сердце стучало, как после пяти чашек крепкого кофе, я чувствовал, что не на шутку разволновался. С чего бы это? В любом случае, осталось подождать совсем немного и что-нибудь да произойдет.
Глава 7
New Life
Начинать новую жизнь за 3459 миль от родного города очень непросто. Особенно, когда на новом месте у тебя нет абсолютно никого и ничего. По прибытии в Нью-Йорк я просто впала в какой-то ступор. Все вокруг мне казалось странным, непонятными и чужим. К сожалению, только по приезде в США мне стало окончательно ясно, что я не из тех, кто одинаково легко может жить в любой стране или городе, менять круг общения, работу, привычки и вообще всё, в буквальном смысле слова.
Конечно, моя ситуация по сравнению с мигрантами из Старого Света, бежавшими в Штаты в трюмах кораблей или каютах третьего класса, у которых не было ни денег, ни жилья и работы на новом месте, выглядела намного проще, комфортнее и надежнее. Я знала, что меня должны встретить и отвезти на квартиру, потом показать редакцию, город, выплатить какие-то подъемные и аванс. Так что, по большому счету, жаловаться мне было не на что. Но это понимала только моя голова. Сердцу же было неспокойно, что-то его тревожило и не давало мне нормально спать на протяжении всего плавания.
Все эти негативные мысли усиливала качка и токсикоз, которые доводили меня до состояния полного изнеможения, и к концу плавания мое лицо приобрело, как мне казалось, цвет молодых листьев салата. Я ни с кем не познакомилась, почти ни с кем не говорила и большую часть времени проводила в каюте, сочиняя какие-то заметки, беря за основу еще не использованные сюжеты, схваченные мной в недавней командировке на фронт. Это было единственное занятие, которое, во-первых, отвлекало меня от дурных мыслей и моего состояния, во-вторых, давало надежду на то, что на новом месте работы я смогу стартовать не с абсолютно пустого листа.
Когда я сошла на берег, настроение было — хуже некуда. Меня встретила очень активная и милая девушка примерно моего возраста, причем оказалось, что она будет моей непосредственной начальницей на первое время. Вернее сказать, Элизабет была, скорее, моим куратором, нежели начальником, но сути это особенно не меняло — пока я не войду полностью в курс дела, все свои действия я должна буду согласовывать с ней.
После того как я с помощью Элизабет с трудом запихнула свой чемодан в багажник, моя начальница сама села за руль стильной и явно совершенно новой двухдверной машины, я же пристроилась рядом, и мы поехали по улицам города, которому предстояло стать для меня своим. Ехала Элизабет быстро, но очень плавно — мы постоянно кого-то обгоняли, но меня не то что не укачивало, а даже как-то завораживало происходящее. Через каких-то десять минут мы уже парковались около крыльца небольшого многоквартирного дома с собственным палисадником и внутренним двориком.
Первое ощущение после приезда в Нью-Йорк: это — не Лондон. Тут всё не такое как дома, в Англии. У Элизабет не такая одежда, причем совсем не такая, мебель в квартире другая и расставлена не так, деревья и кусты, и те растут как-то не в том порядке и не в тех сочетаниях, да и выглядят по-другому. Люди говорят, казалось бы, на родном мне языке, но слова звучат немного странно, некоторые выражения вообще мне непонятны, а мой выговор вызывает улыбку у собеседника. Но, что меня поразило больше всего, мне это понравилось. Меня все так достало в чопорной Англии, что свободолюбивость жителей Северо-Американских Штатов, которая ощущалась тут буквально во всем, от музыки до манеры говорить и одеваться, радовала и вдохновляла.
И еще здесь не так ощущалась война. Конечно, Штаты активно участвовали в боевых действиях, но Нью-Йорк не бомбили. Отсюда нельзя было за несколько часов добраться до линии фронта, тут не было госпиталей, куда бы каждый день привозили десятки раненых. США, по большей части, жили своей обыденной жизнью, решали насущные проблемы, зарабатывали деньги и увеличивали свою значимость в мировой экономике и политике. В принципе, это было именно то, что мне нужно, особенно в плане работы — я готова была писать про что угодно, лишь бы не о войне, боях, жертвах, бомбардировках.
Итак, я обустроилась в своей новой квартире, прошлась по улице, изучая расположение магазинов, кафе и всяких хозяйственно-бытовых контор, чтобы в случае чего точно знать, куда идти с той или иной целью, а не бродить по незнакомым улицам, как по лабиринту, в поисках какой-нибудь прачечной или продуктового. Что бы там ни говорили о суперделовом подходе жителей Нью-Йорка к любым делам, но мои новые работодатели не торопили меня с визитом в редакцию. Через Элизабет мне передали только, что завтра в три будет заседание редколлегии, и я могу на нем поприсутствовать, чтобы немного вникнуть в порядок ведения дел и познакомиться с новыми коллегами и руководством.
Получалось, что целые сутки я могла ничего не делать, обживаться, приглядываться, гулять, есть, отдыхать и вообще делать все, что душе угодно. После короткой экскурсии по окрестностям и минимально-необходимого шоппинга (который состоял только из закупки продуктов на первое время), я выяснила у консьержа, где находится ближайший кинотеатр и с огромным удовольствием посмотрела «Портрет Дориана Грея». Вот уж действительно качественный фильм, получше большинства современных. Но даже все эти действия не смогли занять свободное время до вечера.
Погружаться с головой в бытовые дела в первый же день желания у меня не было, и я решила позвонить Элизабет — она оставила мне свой номер и сказала, что будет рада помочь или просто составить мне компанию. Я решила воспользоваться случаем — позвонила ей домой и предложила сходить куда-нибудь, чтобы немного лучше узнать друг друга и вникнуть в суть будущей работы. Моя бойкая начальница сказала, что заедет через полчаса, и уже через двадцать минут во всю сигналила у меня под окном.
Эта встреча не только позволила мне почувствовать себя комфортно на новом месте, но и положила начало прекрасной дружбе. Элизабет оказалось отличной девушкой, опытным профессионалом и просто интересным собеседником. Она была интересна мне и как человек, родившийся и выросший здесь, и как коллега из местного издания, принципы работы которого достаточно сильно отличались от того, к чему я привыкла. Я же могла рассказать Элизабет о Старом Свете, укладе жизни в Англии и событиях военного времени.
После прекрасного вечера, проведенного в довольно большом и шумном заведении, я была готова влиться в творческий процесс редакции с полной силой и внести в него что-то новое. К моему удивлению, так оно и вышло, причем с первых же дней работы. Редактор практически сразу дала мне некоторую свободу в выборе тем, не накладывала ограничений на объем и стилистику моих статей, поэтому работалось мне очень интересно, легко и с удовольствием. Больше всего на свете я не люблю рамки, которые так или иначе всегда присутствуют в работе редакционного журналиста. Поэтому их отсутствие меня просто окрыляло и это положительно сказывалось на качестве текстов. В итоге довольны остались все — и я, и мои наниматели.
Единственное, что омрачало мои первые недели жизни в Штатах — полное отсутствие новостей от Билла. Сразу по прибытии я написала ему письмо, ответа на которое все еще не было. Я допускала, что могут быть какие-то проблемы с доставкой почты, что нужно еще немного подождать, но что-то подсказывало мне, что нужно написать полковнику на адрес госпиталя, тогда это письмо доставят с большей вероятностью. Спустя еще пару дней я так и сделала и стала с удвоенной силой ждать ответа. Теперь уже от Билла или от полковника.
Тем временем я все больше и больше привыкала к суетной, но очень насыщенной жизни в Нью-Йорке. Мне было интересно буквально все, поэтому мои первые статьи были на очень разные темы — от мафиозных разборок и полицейских расследований до премьер мюзиклов на Бродвее и обзора новинок кино. Кроме того, раз в неделю я сдавала в редакцию очередную статью из серии «Фронтовые дневники» — это было что-то вроде сборника коротких рассказов, выходящих еженедельно по воскресеньям, в которых я рассказывала о том, что видела на фронте.
Постоянная занятость и желание как можно больше узнать, увидеть, почувствовать, написать не давали мне достаточно времени для серьезных раздумий. Да и Элизабет утешала, как могла. Она говорила, что, возможно, госпиталь переехал, или Билла перевели в другую больницу, что письма могут вообще не доходить до Лондона и все в таком духе. Иногда мне казалось, что все именно так и есть, и я продолжала работать и жить в полную силу, доказывая всем и себе, что не зря приехала сюда и смогу стать лучшей.
Никогда раньше я не чувствовала себя так комфортно в отношениях с руководством, коллегами, корректорами, верстальщиками и прочими сотрудниками редакции. Как я смогла понять практически сразу, закон тут был один: если делаешь работу качественно и в срок, не хамишь и не зазнаешься, все будет отлично, никто специально ставить палки в колеса не будет просто потому, что организация настолько большая, что места всем хватает. Поэтому большую часть времени я проводила «в полях» или в редакции — домой возвращаться вообще не хотелось.
Время летело стремительно, я и опомниться не успела, как прошел первый, а за ним следом пролетел и второй месяц моей жизни в Штатах. Я начала уже по-настоящему беспокоиться о судьбе Билла и собиралась более тщательно взяться за это дело, как вдруг утром, по пути в редакцию, обнаружила в ящике конверт из плотной слегка желтоватой бумаги, на которым размашистым почерком было написано мое имя и адрес, а еще имя полковника и адрес госпиталя. Первая мысль, которая возникла в моей голове: с госпиталем все в порядке, он не переехал, а вот с Биллом что-то случилось.
Во мне все как будто оборвалось, ноги потеряли способность удерживать тело в вертикальном положении, и я просто осела на ступеньки парадной лестницы. Стало совершенно ясно, что читать на ходу или подождать и вскрыть конверт уже в редакции я не смогу — сил, да и желания подниматься просто не было. Кое-как разодрав конверт, я достала обыкновенный лист писчей бумаги, которых на столе полковника всегда было в избытке, и начала читать.
Первые несколько предложений я просто пропустила, следующий абзац только окинула взглядом, не увидела там имени мужа и начала читать ниже. То, что я искала, оказалось практически в самой середине письма: «Милая Кэрол, я понимаю, что таким известием повергаю тебя в шок и волнения, и поэтому, как доктор, прошу тебя не волноваться слишком сильно, в твоем положении это крайне вредно. Через неделю после твоего отъезда, Билл должен был наведаться в центральную канцелярию, чтобы получить на руки все необходимые разрешения, пропуска и прочие документы, которые нам удалось выправить в столь сжатые сроки, учитывая всю вашу ситуацию. По какому-то страшному совпадению именно в этот день немцы совершили, впервые за долгое время, дневной налет, и их “Фау-2” накрыли район, в котором располагалась канцелярия. Билл до сих пор числится пропавшим без вести. Мы делаем все возможное, чтобы отыскать его — еще есть надежда, что он ранен и находится в одной из больниц»...
Что было написано дальше, я уже просто не видела. Перед глазами все поплыло, слезы лились без остановки, на какое-то время я просто отключилась от окружающего мира, ничего не слышала и не видела. В себя я пришла только после того, как наш консьерж заметил меня, сидящую в таком состоянии на лестнице, и подошел, чтобы узнать, что со мной случилось. Услышать-то я его услышала, а вот ответить и, тем более, подняться я не могла. Протянув руку, я дала понять, что мне нужна помощь и, опершись на плечо консьержа, кое-как смогла добраться до дверей квартиры. Он помог мне открыть дверь, посадил меня на диван и уже собирался вызывать скорую, но я жестами показала ему, что все в порядке и мне уже лучше.
Когда я окончательно пришла в себя, на часах было уже далеко за полдень. Похоже, я уснула и проспала несколько часов. Говорят, от сильных потрясений такое случается. Первое, что пришло мне в голову — нужно дочитать письмо, вдруг там осталось еще что-то важное. Но, к сожалению, все самое важное, оно же — самое страшное, я уже прочла. Дальше полковник писал только о том, что всеми силами ищет Билла, что надежда есть, что мне нет смысла возвращаться в Лондон, что это ничего не изменит, и будет для меня слишком опасным, и что он будет держать меня в курсе событий.
Вернувшись к началу письма, я поняла, что совершенно правильно пропустила его в первый раз: дежурные фразы, вопросы о самочувствии, какие-то ненужные новости о коллегах и о ситуации в городе и стране. Помню, что единственной мыслью после прочтения всего этого было что-то вроде: «Да пошло оно все к черту, какое мне до них всех дело, Билл пропал. Никто кроме меня его все равно не найдет. Я поеду. Поеду и найду его». Мысль эта была очень заманчивая. Но, к сожалению, потом мне пришлось признать, что полковник говорит все абсолютно верно.
Кое-как добравшись до телефона, я позвонила в редакцию, попросила Элизабет и все ей рассказала. Работа в газете — очень своеобразное занятие. Ты можешь быть расстроенным, больным, мертвым, но, если под тебя забронировано место в будущем номере — будь добр, сдай текст вовремя. Я это отлично понимала, поэтому объяснила Элизабет, где в моем столе можно найти уже написанную заранее статью, которую я собиралась сдавать редактору сегодня вечером. По большому счету, если возникнут какие-то правки, то Элизабет или редактор могут и сами внести их, поэтому Элизабет заверила меня, что именно так они и поступят, если будет необходимость. Теперь я могла спокойно побыть одна минимум два дня, до следующего выпуска, в котором запланирован мой материал. И я решила провести их, обдумывая, как жить дальше. Моя новая жизнь висела на волоске. Надо было что-то решать.
Странное безразличие поглотило меня сразу после того, как я поняла, что теперь я абсолютно одна в этом мире. Такой одинокой я не чувствовала себя с тех пор, как ушла из дома родителей. Только тогда я хотя бы могла вернуться, да и находилась в Англии. Окончательно не расклеиться мне помогла одна простая мысль, которая выручала меня уже ни один раз. Я сказала себе, что пути назад нет, что слезами горю не поможешь, а жить дальше нужно, особенно сейчас, когда я должна была думать уже не только о себе, но и о своем ребенке.
Не скажу, что этот метод позволяет сразу найти решение и мгновенно выправить покосившуюся под грузом проблем жизнь, но паника сразу проходит, начинаешь хотя бы думать, а не просто рыдать, жалеть себя и ждать, чем же все это кончится. Вот и в тот раз я совершенно ясно поняла, что нужно постараться сохранить работу, окончательно закрепиться на новом месте, чтобы никакой декрет не смог вычеркнуть меня из списка востребованных авторов. Еще неплохо было бы накопить денег на аренду квартиры на несколько месяцев вперед на случай, если газета не станет платить за меня, пока я буду сидеть дома.
Все эти прагматичные мысли на какое-то мгновение заставили меня саму ужаснуться своей же черствости и толстокожести. Но я отбросила всё это в сторону, посчитав, что погоревать я смогу и чуть позже, когда на свет появится наш с Биллом малыш, который будет жить в теплой квартире, спать в удобной кроватке и есть свежие продукты. Поэтому первое, что я решила сделать в свой вынужденный выходной — сходить за продуктами и приготовить себе что-нибудь вкусное и полезное. Этим блюдом оказался настоящий британский чизкейк с толченым печеньем.
С того дня я работала вдвое усерднее, соглашаясь на все горящие предложения, от которых отказались по той или иной причине другие авторы. Свободного времени не осталось совсем, зато денег стало выходить значительно больше, к тому же, что самое главное, я просто физически не могла подолгу грустить и думать о чем-то кроме работы — из-за постоянной усталости и суеты каждая свободная минута тратилась на сон. Не скажу, что мне нравилась такая жизнь, но в тот момент это было именно то, что мне нужно. Конечно, иногда меня захлестывали эмоции, я подолгу плакала у себя в спальне, не хотела верить в то, что Билл действительно мог погибнуть и тешила себя надеждой, что вот-вот получу письмо от него или от полковника.
Но, как было нетрудно догадаться, письма не было. Поэтому
я продолжала работать, писать обо всем на свете и иногда спать.
В такой суете я встретила 8-е мая 1945-го, когда был подписан Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Война в Европе закончилась, но Япония не собиралась сдаваться, и напряженность в Штатах все еще не спадала. Этот день стал одним из трех самых счастливых в моей жизни наравне с днем, когда Билл сделал мне предложение и с днем рождения моей дочери. Слишком много я перенесла и потеряла на этой войне, поэтому ее окончание было для меня действительно великим праздником.
Глава 8
Рассказы
Кэрол встретила нас очень радушно, пригласила в гостиную, где уже был накрыт стол со всем необходимым для традиционного английского чаепития. Нам всем очень не терпелось узнать историю леди Валентайн, а ей, судя по всему, хотелось поделиться ею с нами. Поэтому первые полчаса нашей встречи она говорила сама, практически не останавливаясь, лишь изредка задумывалась на секунду, как будто вспоминая что-то. Мы слушали этот удивительный рассказ очень внимательно, не производя ни единого звука, чтобы не прерывать и не отвлекать нашего рассказчика. Писательский опыт Кэрол давал о себе знать — ее повествование было цельным, реалистичным и захватывающим.
Пока мисс Валентайн говорила, я внимательно изучал ее черты. Ей было восемьдесят лет, но об этом можно было узнать только из документов или ее биографии — чисто зрительно я бы никогда не дал ей больше шестидясети пяти. Судя по всему, Кэрол за собой следила, причем как в физическом плане, так и в плане визуальном. Ухоженные волосы приятного русого цвета были собраны в оригинальную и очень шедшую ей прическу, косметика присутствовала именно в том количестве, чтобы не бросаться в глаза, серьги с какими-то голубоватыми камнями идеально подходили к горящим глазам, строгие, но очень стильные очки дополняли образ.
Насколько я мог судить по лицам своих друзей, Кэрол покорила их, как и меня, заворожила своим рассказом, доносящимся до нас в исполнении ее бархатного голоса. Криста, казалось, вообще перенеслась на шестьдесят лет назад, полностью погрузившись в рассказ Кэрол — она сидела не сводя глаз с лица Кэрол и о чем-то думала. Эд походил на ребенка, пришедшего с родителями на интереснейший, но сложный для его понимания фильм, и старался слушать максимально внимательно, чтобы не потерять нить повествования. В общем, Кэрол полностью завладела нашими умами и сердцами.
Но вот, неожиданно, доведя рассказ до того места, где она решила работать в поте лица и стараться не думать о плохом, Кэрол затихла. Какое-то время мы так и продолжали сидеть и слушать… тишину. Первой в себя пришла Криста и повернула голову в мою сторону, пытаясь понять, что происходит. Теперь и мы с Эдом поняли, что рассказ прервался и мы просто сидим и смотрим на Кэрол.
—;Мисс Валентайн, а что было дальше? — мне не терпелось снова вернуться к рассказу Кэрол.
—;А дальше был мой собственный, личный, именной ад, — она немного опустила голову и больше ничего не говорила.
—;Вы не хотите об этом говорить? — голос Кристы звучал очень мягко и без нажима.
—;Я никогда не рассказывала эту историю никому в Англии. По эту сторону океана всех тех событий просто не было. Весь этот ужас остался там, в Нью-Йорке. И в моей голове, конечно. Эти воспоминания терзают меня вот уже шестьдесят лет и никак не хотят стираться из моей памяти. Я расскажу вам всё, я так для себя решила, но не сейчас. Мне трудно так долго говорить: возраст, все-таки. Расскажите мне лучше подробнее о вашей истории, приведшей вас сюда. А я устроюсь поудобнее и послушаю, — и Кэрол, действительно, встала со своего стула, прошла к явно антикварному креслу с высокой спинкой и отдала себя в его объятия.
Скрывать что-либо от Кэрол смысла не было, и я подробно рассказал всю историю с самого начала. Получалось, что я даже успел немного поведать Кэрол о Билле до его знакомства с ней и о его первых впечатлениях от нее. Когда я дошел до того момента, когда жизнь Кэрол висела на волоске, а Вильям делал все, чтобы спасти ее, мисс Валентайн беззвучно заплакала, слезы потекли по ее щекам, изрядно намочив воротник блузки.
—;Знаете, я до последнего сомневалась в правдивости вашей истории, Алекс. За свои восемьдесят лет с какими только хитрецами я не сталкивалась, особенно, когда стали популярны мои первые книги. Каждый день ко мне домой пытались попасть разные типы, чаще всего очень неприятные. Многим желтым газетенкам хотелось раскопать хоть что-нибудь из моей личной жизни. Если вы читали мою биографию где-нибудь в Интернете, то заметили, что в ней нет ни слова об интимных подробностях моей жизни. Мне было очень нелегко добиться этого. И вот появляетесь вы и рассказываете безумную историю о том, что видите мое прошлое в своих снах. Естественно, первым делом я решила, что какой-нибудь журнал решил на фоне новостей о моей болезни сыграть на моей былой популярности и выдать порцию подробностей из моего прошлого. Самое интересное, что такие любители ворошить прошлое за последние пару недель появлялись у моего порога несколько раз.
Кэрол внезапно замолчала, посмотрела на меня очень пристально и, словно что-то решив для себя, продолжила:
—;Но я решила поверить вам, так сказать, условно, до первого «прокола». Очень уж неизвестные подробности моего прошлого вы мне предъявили в качестве доказательства своей правдивости. Сейчас же я понимаю совершенно точно, что вы пришли не за этим. А вот зачем — я пока так и не поняла, — Кэрол продолжала смотреть на меня, как будто ждала ответа.
—;Я подумал, что могу помочь вам. Вернее сказать, не подумал,
а почувствовал, что, возможно, то, что я увидел, будет для вас полезным. Пока я не могу точно сказать, что и как, но уверен, что мы с вами сможем разобраться в этом запутанном клубке.
Мисс Валентайн несколько раз кивнула и сказала, что, как бы странно это ни звучало, она почувствовала то же самое и пригласила нас с вполне конкретной целью — постараться найти ответы на вопросы, которые мучают ее последние шестьдесят лет.
—;Знаете, мои дорогие, думаю, что на сегодня достаточно. Эти воспоминания очень быстро выматывают мое больное сердце, и я чувствую себя совсем разбитой. У вас есть возможность зайти завтра? Сколько вы еще пробудете в Лондоне?
—;Конечно, вам не стоит переутомляться. Мы постараемся оставаться здесь так долго, как вам понадобиться. Думаем, дней десять у нас точно есть, — Криста первая нашлась, что ответить и, кажется, своим ответом полностью успокоила Кэрол.
Выйдя на улицу, мы какое-то время шли молча и просто курили, думая каждый о своем. Было совершенно ясно, что Кэрол просто не смогла сегодня сказать самое главное — то, что ее мучает все эти годы, то, из-за чего она вообще решилась на встречу с нами. Не думаю, что усталость не позволила бы ей побеседовать с нами еще пять минут. Просто у нее не осталось душевных сил, и для восстановления требовалось какое-то время, хотя бы одна ночь.
—;Вы как хотите, а я пойду в паб, как-то мне не по себе от этих историй, — Эда даже передернуло, как будто он продрог до нитки.
—;Я и сам хотел предложить вам сходить в один замечательный бар, в нем очень неплохой эль, который сможет нас согреть и отвлечь.
—;Вы идите, а мне еще нужно встретиться с заказчиком, я же тут по работе как-никак. Через пару часов присоединюсь к вам, думаю, быстрее вас сейчас из бара все равно не вытурить.
Мы проводили Кристу до ближайшей станции метро, все вместе спустились на платформу, но поехали в разных направлениях:
ее объект и наш паб были расположены на одной ветке метро, но в разных частях города. После нашего, московского метрополитена, подземки других городов кажутся неопрятными, скучными и слишком простыми. Хотя, если честно, пока я ежедневно пользовался московским метро у меня не было ни времени, ни желания разглядывать его красоты, любоваться лепниной, мозаикой и барельефами. В переходах я видел только ботинки впереди идущих пассажиров, а на станциях лишь всматривался в тоннель, из которого вот-вот должны были появиться огни фар приближающегося поезда.
Доехали мы до нужной станции минут за десять, не больше. Вый­дя на поверхность, мы дольше искали сам паб, чем ехали до него. Зато когда я все-таки увидел его старинную дверцу в угловом домике, то сразу ее узнал. Она была расписана под дверь красной телефонной будки — не промахнешься. Зайдя внутрь, мы сразу почувствовали себя как дома. Кто бы что ни говорил, но у каждого заведения, дома, магазина, есть своя аура. Возможно, она не «плохая» или «хорошая», а просто дело в том, что атмосфера одного места подходит конкретному человеку, а другого — нет. Нам с Эдом аура этого паба точно подходила, поэтому мы прошли за дальний столик и заказали сразу по две кружки фирменного эля и чипс-энд-фиш на закуску.
Пиво, если этот замечательный напиток вообще уместно так называть, было замечательным. Свежее, холодное, но не до ломоты в зубах, когда уже не чувствуешь вкуса, а просто охлажденное, ароматное и вкусное, несмотря на вполне ощутимую горечь. Глаза Эда надо было видеть. Он выглядел просто ошарашенным — видимо на него, знатного ценителя пива, этот эль произвел действительно сильное впечатление. В итоге, по первой пинте мы выпили в полной тишине, смакуя древний напиток и глядя на каменные стены, увешанные гравюрами как минимум вековой давности.
Постепенно мы с Эдом пришли в себя, немного повеселели, отвлеклись от тяжелого рассказа Кэрол и стали похожи на самих себя — Эд начал вспоминать шутки Бенни Хилла и Мистера Бина, старую «Розовую пантеру» и все прочие проявления английского юмора. Заговаривать о Кэрол ни один из нас не решался, видимо, нужно было какое-то время для восстановления душевного равновесия после ее истории.
Не успели мы опомниться, как Криста уже присаживалась к нам за столик. Она выглядела очень серьезной, но как только устроилась на удобном стуле и заказала себе какой-то хитрый коктейль, расслабилась и повеселела. Пока несли ее заказ, Криста успела рассказать нам, что, похоже, ее идеи понравились возможному заказчику и в ближайшее время, скорее всего, ей еще не раз придется приехать в Лондон для дальнейшей работы. Когда все трое уже держали свои бокалы, мы выпили за успех проекта Кэрол и наши нынешние и будущие каникулы в Лондоне. Через какое-то время стало ясно, что до бесконечности отодвигать тему беседы с Кэрол у нас не получится, и я решил обсудить с Кристой и Эдом, что же они обо всем этом думают.
—;Единственный, но, пожалуй, самый важный вопрос, который пока остался за кадром: почему нигде нет сведений о дочери Кэрол, ведь она упоминала про день ее рождения. Даже думать страшно, какие варианты ответа на этот вопрос могут быть, — Криста снова посерьезнела и выглядела задумчивой, как будто и вправду пыталась разгадать этот ребус.
—;Думаю, что именно из-за этого она и не стала продолжать сегодняшний разговор. Ей нужно собраться с мыслями, чтобы открыть нам самое важное. Видимо, смерть Билла она уже приняла давно, это я понять могу: Кэрол не понаслышке знает, что такое война, и гибель мужа после авианалета для нее хоть и была тяжким испытанием, но она смогла его преодолеть. А вот то, что она пока недоговаривает, похоже, беспокоит ее до сих пор, — сказав это, я посмотрел на Эда, и он просто кивнул, ничего не добавив.
Теперь мы все сидели и думали о возможных вариантах продолжения истории Кэрол. Человеческая судьба, я имею в виду жизненный путь, крайне сложная материя, сотканная из тысяч побед и неудач, доброты и предательства, великих радостей и страшных потерь, вечной любви и грязных интриг. Более контрастной вещи не сыскать во всей Вселенной. Привычное «черное» и «белое» выглядят практически одинаковыми на фоне разницы между самым счастливым и самым страшным днем в судьбе человека, между его собственными раем и адом.
Наши раздумья прервала зазвучавшая внезапно музыка. За что я люблю Англию — за то, что тут выросли и начали играть лучшие музыканты, как минимум, второй половины XX века. Признаться, я и не предполагал, что в этом пабе бывают живые выступления. Мне казалось, что это заведение «заточено» исключительно под прием горячительного в атмосфере старой Англии. Но то, что сейчас звучало с малюсенького пятачка, который выделили под сцену, не оставляло никаких сомнений в том, что у хозяина очень неплохой музыкальный вкус. Я не берусь точно назвать жанр, в котором выступали трое молодых парней, но, пожалуй, это был power pop, во всяком случае, мне их музыка напомнила “I’m On Fire” от “Dwight Twilley Band”. Да, power pop в старинном пабе — это нечто.
Музыка, или даже, скорее, музыканты, помогли нам отвлечься и не думать о плохом. Мы были вместе, нам было тепло и хмельно, атмосфера заведения была что надо, а энергия исполнителей и их песен заряжала нас, как подсевшие батарейки. В итоге мы досидели до самого конца выступления, которое длилось достаточно долго, больше часа точно, и уже потом решили все-таки отправиться домой. Вечерний Лондон был сырым, прохладным, но невообразимо романтичным и юным. Похоже, смесь эля и пауэр-попа вызвала откуда-то из глубин моей памяти теплые воспоминания юности, я крепче обнял Кристу, и мы так и пошли вперед, неуклюже переваливаясь единым колобком.
В съемной квартире желание спать отказывалось посещать нас наотрез, поэтому мы с Эдом продолжили философствовать на кухне, подкрепляя свои разглагольствования все новыми и новыми дозами шотландского виски, предусмотрительно купленного по пути домой. Криста не стала принимать участия в этом симпозиуме — ей нужно было утром ехать на объект, поэтому она ушла в спальню.
А вот нам с Эдом никуда рано вставать было не нужно и это развязывало нам руки. После моей крайне эмоциональной лекции
о трагической судьбе Троцкого и о значении его личности в Великой Октябрьской социалистической революции я взглянул на часы и не сразу смог понять, что не так со стрелками. Они показывали какое-то странное время — что-то около половины пятого. Достав телефон, я взглянул на экран и увидел там те же цифры: 4.25. Пора было сворачивать диспут и срочно идти спать. Завтра, после обеда, мы должны будем узнать тайну, мучащую Кэрол последние шестьдесят лет, думаю, она заслужила, чтобы мы делали это на ясную голову и не зевая.
Самое интересное, что за все время, которое мы с Эдом провели на кухне, мы не опустошили и половину литрового бутыля с янтарной жидкостью. Этим мне и был симпатичен мой старинный друг — в его мозгу не сидела так любимая нашим народом мысль о том, что хорошая беседа возможна только при доведении себя и собеседника до полуобморочного состояния, когда содержание этилового спирта в крови граничит со смертельно опасным значением. Мы могли обсуждать все, начиная со школьных времен, заканчивая факторами, обусловившими победу Красной армии на полях сражений Гражданской войны; от открытия новых магазинов до возможности существования Метро-2 и правдивости утверждений, что Цой, Элвис
и Кобейн живы. А теперь, действительно, пора спать.
Глава 9
Затмение
Следующие полгода я жила одной лишь работой. К моменту, когда я должна была родить, все мои денежные цели были достигнуты и я могла спокойно выпасть из жизни газеты на пару месяцев, не боясь остаться без куска хлеба и крыши над головой. Кроме того, я подписала контракт на издание моей еще не написанной книги — первого в моей жизни полновесного романа, над которым я трудилась в свободное время. Аванс за него был мной не только получен, но и уже внесен как первый взнос на покупку квартиры, в которую я переехала совсем недавно. Издательство и дальше готово было снимать мне жилье, но, поразмыслив, я решила, что своя квартира куда интереснее. Газета же теперь вместо арендной платы покрывала часть моего ежемесячного платежа по кредиту — такими темпами через несколько лет я должна была стать счастливой обладательницей своего жилья в Нью-Йорке.
И вот, в начале ноября 1945-го года на свет появилась моя дочурка. Все прошло нормально, и уже через четыре дня я и мое сокровище с прелестными светлыми кудряшками на голове и голубыми глазами оказались дома. И вот тут я поняла, что совершенно не представляла, как все будет на самом деле.
Оказалось, что хоть я и нахожусь в отпуске по уходу за ребенком, но это не отменяет завала в редакции. А завал этот, в свою очередь, заставляет моих руководителей изыскивать все возможности, чтобы его разгрести. В итоге — почти каждый день мне звонили, присылали курьеров, письма, даже телеграммы с просьбой срочно «набросать что-нибудь на тему» или «подправить до вменяемого вида» или «выручить в последний раз».
А тут еще роман этот. Писать мне безумно нравилось, идей было море, текст рождался легко и плавно струился по бумаге, но мне было просто некогда. Все то время, когда я не кормила дочь, не укладывала ее спать или не должна была гулять с ней, уходило на стирку-готовку-глажку и покупку продуктов. Те микроскопические частички времени, что оставались, шли на спасение редакции и сон. Для романа времени уже не было. Оставалось одно простое, но не совсем привлекательное для меня решение: нанять на работу няню, которая смогла бы заменить меня хотя бы на время прогулок на улице. Дочь все равно мгновенно засыпала, как только мы выходили в прохладный осенний город, а я бы смогла в это время успеть сделать еще что-нибудь.
Да, это был выход, но я чувствовала себя виноватой от того, что таким образом хочу получить для себя свободное время. Конечно, головой я понимала, что это ерунда, что ребенок все равно спит,
а я смогу за это время сделать много полезного, что в итоге создаст неплохой фундамент для нашей дальнейшей жизни. Думаю, все эти мысли были следствием того, что у меня самой няни никогда не было, все свое детство я провела, крутясь вокруг родителей и бабушки. Но, к сожалению, у моей дочери бабушки рядом не было, поэтому приходилось идти на такие меры.
Элизабет помогла мне найти няню из числа своих многочисленных родственников и знакомых. Молодая девчонка, даже чуть младше меня, готова была и в жару, и в холод гулять два раза в день по два часа с коляской за какие-то совсем небольшие деньги. Мы встретились, поговорили, остались довольны друг другом и решили, что с завтрашнего дня она будет приходить каждый день к десяти утра, чтобы сразу отправляться на первую прогулку.
С этого дня жизнь моя стала приходить в норму. Первое, что изменилось — это я сама. Я стала намного спокойнее и жизнерадостнее. Теперь я могла в спокойной обстановке хотя бы час-два в день писать, не помешивая одновременно с этим занятием суп или не стирая другой рукой пеленки. И статьи, и роман стали даваться мне гораздо легче, оказалось, что эта работа занимает не так уж много времени, просто ею необходимо заниматься сосредоточенно и спокойно, не отвлекаясь ни на что.
Обычно во время утреннего визита Долорес (так звали няню),
я занималась домашними делами и покупками, а уже после обеда, во время второй прогулки, целиком посвящала себя работе — утром все равно никто в редакции не появляется, все или в разъездах или отсыпаются после ночной смены. С Дорри, как просила себя называть Долорес, мы прямо-таки подружились — видимо, нас сближал схожий возраст и любовь к малышке. Со временем няня стала не только гулять с дочкой, но и помогать с ней дома, играть, кормить. К тому моменту я уже практически полностью вышла на тот объем работы, который был у меня до декрета. Соответственно, времени на дом и семью катастрофически не хватало.
Теперь я иногда пропадала в редакции до поздней ночи или даже с ночи до утра. Дорри явно была этому рада — теперь она зарабатывала очень неплохие деньги, не имея ни образования, ни опыта работы. Моим работодателям тоже было удобно — ответственный и исполнительный сотрудник не просто вернулся в строй, а стал вкалывать в два раза больше. С первого взгляда, всем было хорошо и никто не знал о том, как меня все это мучило и тяготило. Я старалась бывать дома чаще, но иногда это было просто нереально устроить: меня назначили начальником отдела хроники и происшествий. А происшествия в этом сумасшедшем городе случались, к сожалению, без оглядки на расписание моих семейных дел и график сна моего ребенка.
Через три месяца такого бешеного режима работы меня вызвал к себе главный редактор. Он сообщил, что ему бы очень хотелось, чтобы я отправилась в Англию, точнее, сначала в Англию, а потом в Германию и Францию (в идеале, еще и в станы Восточной Европы) и написала серию очерков под рабочим названием «Год мира», которые, в случае успеха, будут изданы отдельной книгой. Сначала я наотрез отказалась, мы даже немного повздорили, и я уехала домой — «думать до завтра». И вот, на исходе ночи я поняла, что отказываться нельзя ни в коем случае — ведь я получаю шанс написать книгу, которая может стать популярной как в США, так и в Европе. Но, что гораздо важнее, я смогу совершенно свободно побывать в Лондоне и постараться отыскать Билла… или хотя бы постараться узнать, где он нашел свое последнее пристанище. С письмом от главного редактора “The New York Times” и удостоверением военкора “The Times”, которое я в свое время «забыла» сдать, я смогу раскопать хоть что-то — в этом я была совершенно уверена.
Все это было замечательно, но вот только дочь с собой я, понятное дело, взять не могла — мне предстояло провести долгое время в походных условиях, передвигаться по послевоенной Европе, где ситуация еще оставалась крайне напряженной, особенно вдали от Берлина или Парижа и Лондона. А хорошая книга могла получиться только при условии, что я буду лезть в самые труднодоступные места и писать не о ярких транспарантах, развешанных в европейских столицах и говорящих о победе светлой силы над тьмой, а именно о ситуации в странах в целом. Интересно рассказать о жизни людей в селах и деревнях, о судьбах солдат и офицеров, возвратившихся в разоренные города и не знающих, как жить дальше.
Последней крупинкой, сместивший часу весов в сторону «ехать» были слова Элизабет о том, что она и Дорри будут заботиться о моей дочери, как о родной, и мне не о чем переживать. Видимо, в тот момент материнских чувств во мне было меньше, чем тяги к писательству и страстного желания узнать судьбу Билла. Решение было принято. И в этот же день моя судьба изменилась раз и навсегда. Это было затмение, глупость, безумие. Но тогда я этого не понимала и отправлялась в Европу в самом решительном и одухотворенном настроении с надеждой перевернуть мир литературы и вернуть себе Билла. Как минимум половина из задуманного мне все-таки удалась.
Насколько я слышала, теперь в Европу можно было попасть на самолете — авиаторы научились переделывать бомбардировщики под пассажирские перевозки. Но мне очень не хотелось использовать в качестве средства передвижения самолеты, сеявшие еще несколько месяцев назад смерть и разрушения для тысяч людей. Поэтому я отправилась в Англию привычным путем — на борту корабля. Пусть это будет значительно дольше, зато мне так будет спокойнее. Не скажу, что путешествие доставило мне удовольствие, кроме фантастических закатов и рассветов меня ничто не радовало, но это всё лишь «лирика», которая никак не вязалась с вполне прагматичными и конкретными целями моего путешествия. Поэтому уже одно то, что я  добралась-таки до конечной цели плавания, было отличным результатом.
Самое интересное, что встречать меня должны были мои бывшие начальники, но уже не как подчиненную, а как заокеанского коллегу, которому нужно было оказать достойный прием и всю необходимую поддержку. Не скрою, это было приятно. Да, мне не чужды некоторые чувства, которых обычно принято стыдиться в приличном обществе. Но я всего добилась сама, поэтому стыдиться мне было нечего: дали вам задание встретить меня и во всем помогать — встречайте и помогайте. В конце концов, не я всю эту схему придумала и если есть какие-то возражения, обращайтесь сразу на самый верх, туда, где решаются судьбы развития современной прессы и литературы. А я просто журналист и начинающий писатель на задании.
Как бы я ни любила свою работу, как бы ни хотела стать известной писательницей, единственное, о чем я могла думать сейчас — поиски Билла. Я распрощалась со своими провожатыми, быстро поселилась в гостиницу, оставила в номере чемоданы и сразу отправилась в госпиталь к полковнику. Только подходя к так знакомому мне зданию и идя вдоль ограды больничного сквера, я подумала, что полковника может же уже и не быть здесь. За суетой сборов и волнением от предстоящих событий, я совершенно забыла, что нужно хотя бы позвонить и уточнить, существует ли госпиталь до сих пор.
Подойдя к главному входу, я с облегчением вздохнула: на стене
у двери висела та самая табличка, что и во время моего последнего визита. Госпиталь был на месте, оставалось только надеяться, что и начальник у него прежний. К моему счастью, так и оказалось, и я, слегка постучав, распахнула дверь его кабинета. Полковник, увидев меня, буквально выпрыгнул из своего кресла и крепко меня обнял. Первые несколько секунд мы не могли сказать ничего вразумительного, какие-то фразы срывались с наших губ, но назвать это разговором было никак нельзя. Потом полковник пришел в себя, усадил меня на диван, сам же устроился на стуле прямо напротив и начал меня расспрашивать обо всем, что случилось в моей жизни за последний год.
Я решила не оставлять без внимания эту его просьбу, хотя мне очень хотелось сразу перейти к главному для меня вопросу, но, как мне показалось, полковнику нужно было время, чтобы начать разговор о Билле, поэтому он и начал с расспросов обо мне. С полчаса я с усердием школьницы на выпускном экзамене рассказывала подробности своей жизни и работы в Штатах, полковник же кивал, угукал, задавал какие-то уточняющие вопросы.
Когда рассказ закончился, полковник встал, подошел ближе
и взял мою ладонь в свои. Было видно, как нелегко давался ему этот разговор, но полковник все-таки его начал. Он коротко, но предельно ясно изложил факты, которые по большей части я и так знала, потом рассказал о мерах, которые были предприняты и о результатах поисков. Надо отметить, что меры были приняты максимально возможные. Полковник поднял все свои связи и в армии, и в медицине. Множество раз отправлял солдат и офицеров на опознания в больницы и морги, сам ездил туда, если возникали трудности с идентификацией того или иного хоть немного похожего на Билла раненого или убитого, о котором полковнику сообщали его многочисленные знакомые и коллеги.
Да, работа была проделана грандиозная. Но вот результата, увы, не было вообще никакого. Не удалось не только найти тело Билла, но и вообще установить, был ли он в тот момент именно в том месте, куда упала бомба. Логика говорила, что раз он должен был там быть и после налета не объявился — значит, он там был и погиб. Но тогда опять возникал вопрос с телом, которое так и не было найдено. Полковник поделился со мной своими самыми страшными догадками, которые, в общем-то, сводились к двум вариантам: от Билла просто ничего не осталось, он оказался прямо в самом эпицентре взрыва и поэтому его тело не было найдено, или же его не смогли опознать и похоронили в первый же день. Второй вариант был очень маловероятен, учитывая ту скрупулёзность, с которой полковник выяснял судьбы всех погибших при этом взрыве; первый звучал как-то очень уж фантастически. Все-таки бомба — не пуля, вероятность того, что она может попасть прямо в человека, ничтожно мала.
Как бы то ни было, мне было совершенно ясно теперь, что ничего нового о судьбе Билла я не раскопаю. До разговора с полковником я где-то в глубине души надеялась на то, что он просто не так тщательно, как мог бы, искал моего пропавшего мужа. Но теперь было очевидно, что полковник сделал все возможное, чтобы разгадать эту тайну. Если уж он, проделав такой титанический труд, не смог докопаться до истины, то мне, прибывшей в Лондон максимум на неделю, успеха не видать и подавно. Поговорив еще немного, мы выпили, полковник передал мне небольшую коробку с личными вещами Билла, которые он забрал в его квартире и сохранил для меня. Я оставила полковнику адрес и телефон своего отеля и вышла, едва сдерживая снова подступившие слезы.
Думаю, подробности моих походов во все возможные инстанции, кабинеты, отделы и прочие учреждения отдельного рассказа не заслуживают, скажу только, что мне, по большому счету, все-таки пытались помочь самые разные люди, но, к сожалению, ничего нового о судьбе Билла я не узнала. Получалось, что он или каким-то странным и непонятным образом исчез, бросив все здесь и не приехав ко мне в США, или полковник прав и останков просто нет. Те несколько дней, которые я провела в Лондоне, оставили в моем сердце глубокую рану и крайне неприятный осадок, который я ощущаю до сих пор, когда вспоминаю те дни.
Если же говорить о результатах моей поездки в литературном плане — всё вышло даже лучше, чем мы предполагали. И серия статей, и сборник, выпущенный в виде отдельной книги, имели грандиозный успех. Первые материалы, которые я отправляла в редакцию прямо из Восточной Европы, вызвали очень бурную реакцию и в СССР, и в США, и в Великобритании, Франции, Германии. Я писала о том, что видела, никак не подгоняя увиденное под официальные данные, под линию какой-либо партии и прочих органов власти.
Разумеется, в скором времени мне пришлось спешно отправляться обратно в Ню-Йорк, пока такая возможность у меня еще оставалась. Люди, негласно обеспечивающие мою безопасность, однажды ночью просто ворвались ко мне в комнату в маленьком болгарском городке, где я собирала сведения последние несколько дней, и велели срочно собираться и как можно скорее уезжать из зоны влияния Советов, иначе домой я могу просто не вернуться. Шутить эти хмурые ребята были явно не приучены, поэтому я быстро собрала свои вещи в сумку, запрыгнула в автомобиль, и мы какими-то козьими тропами стали пробираться в Западную Европу, чтобы оттуда так же спешно отправиться в США.
Большую часть своей книги я написала уже находясь на корабле, плывущем в Штаты. Мои первые книги, в том числе и эта, выходили под фамилией Билла — Джонс. Под этой же фамилией меня знали мои Нью-Йоркские читатели, для которых я писала в “The New-York Times”. Кэрол Валентайн появилась в литературном мире несколько позже, когда Кэрол Джонс умерла окончательно, когда все, что связывало ее с этой фамилией, исчезло, пропало, было потеряно. А пока я плыла домой, не представляя, что меня там ждет.
Глава 10
Возвращение
И что же случилось, когда вы вернулись в Нью-Йорк? — Кристе явно не терпелось услышать окончание этой захватывающей истории.
—;Случилось слишком много всего. Но всё это не имело никакого значения и полностью терялось на фоне главного события, которое прогремело не просто, как гром среди ясного неба, а, скорее, как разрыв атомной бомбы в Хиросиме. Когда я сошла с трапа корабля, я сразу заметила в толпе Элизабет. Но я также заметила и то, что на ней лица не было и глаз она не поднимала. Когда я подошла, она, не сказав ни слова, повисла у меня на шее и зарыдала. И это не были слезы радости от встречи с подругой, которая вернулась из длительного и опасного путешествия. Было совершенно ясно, что случилось что-то страшное — кто-то либо умер, либо попал в страшную беду, — Кэрол о чем-то задумалась и замолчала.
—;Что она вам сказала? — теперь уже и я был на нервах от нетерпения.
—;Элизабет еще немного поплакала, потом взяла себя в руки
и срывающимся и охрипшим голосом рассказала мне о том, что пропала Долорес. Заметив, что Элизабет, в прямом смысле, прикусила губу, я сразу поняла, что она плачет не из-за пропажи Дорри. Я, начиная осознавать, что произошло, хорошенько тряхнула подругу и закричала: «Что с Джиневрой, где она, что тут произошло!?». Ответ Элизабет выглядел полным бредом, то, что она рассказывала, не могло происходить не то что именно со мной, а вообще ни с кем в Нью-Йорке в конце первой половины XX века. Это была абсолютная дикость, не укладывающаяся в моей голове. Суть всех объяснений Элизабет сводилась к тому, что Дорри пропала не одна — она похитила мою дочь, — Кэрол не заплакала, а только закивала, видимо, вспоминая тот страшный момент.
Криста зарыдала, Эд закурил, забыв спросить разрешения у хозяйки дома, я же просто не знал, что сказать, и поэтому просто молчал, потупив взгляд. Кэрол держалась молодцом, просто прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Каждый думал о своем, но одновременно об одном и том же — о хитросплетениях судьбы. Я, например, пытался понять, как Кэрол всю жизнь держит в себе такое горе, ведь, судя по ее интервью, книгам и прочим источникам информации, о ее трагедии не узнал никто. Об этом я ее и спросил.
—;А тут, в Англии, никто не знал о Кэрол Джонс, знали Кэрол Валентайн, которая сначала уехала в США, потом вернулась и осталась навсегда. О том, что в США она жила под фамилией Джонс, родила и потеряла ребенка, никто не знал. Хотя, конечно, это не совсем так. Думаю, человек пять точно знали обо мне большую часть правды, но этим людям я могла полностью доверять. А случайные знакомые, временные коллеги и прочие «окружающие» всегда слишком увлечены собой, чтобы запоминать фамилии и проблемы других. Сама история с похищением дочери Кэрол Джонс какое-то время, конечно, гремела в прессе США, но в Европе не была освещена, да и, как я уже сказала, фамилию я потом сменила на девичью. Правда, пришлось заново становиться популярной писательницей, практически полностью отказавшись от своих первых работ, напечатанных под другим именем.
—;Полиция Нью-Йорка не смогла найти женщину с ребенком? Ведь у вас было описание и Долорес, и вашей дочери, — я не мог поверить в то, что такое вообще может быть.
—;Берите выше, их не нашла вся полиция штата, а после и вся полиция страны. Конечно, не думаю, что во всех отдаленных городах и городках очень внимательно и тщательно проводили поиски. Да и что такое внешность? Для женщины изменить цвет волос, прическу, даже лицо — ничего не стоит. А уж переодеть и подстричь ребенка и того проще, — Кэрол стала говорить тихо и очень медленно, видимо, представляя все эти метаморфозы.
—;И сколько вы еще прожили в США? — я пытался понять, что же происходило с Кэрол, почему она уехала.
—;Ровно два года. Это были самые ужасные два года в моей жизни. Практически всё время я посвящала каким либо мероприятиям по поиску дочери — то связывалась с коллегами из других штатов, чтобы они периодически снова поднимали тему поисков, то заказывала в типографиях листовки о пропаже ребенка, то общалась с полицейским начальством, с которым меня познакомили мои руководители, то обзванивала приюты и больницы в надежде узнать, не появлялась ли у них похожая девочка. Это были выматывающие и выжигающие душу дела. Я превратилась в какую-то тень, в призрак, рыщущий по Штатам в поисках своей малышки. С работой было, конечно, не все гладко, но я умею работать быстро и выполнять все практически на автомате, поэтому открытых конфликтов не было, но и времени особенно часто появляться в редакции или общаться
с кем-то просто не находилось. Потом, спустя два года, при очередной моей беседе с высоким полицейским начальством, мне очень ясно намекнули, что дальше искать особого смысла нет. За прошедшее время грудные дети внешне изменяются настолько сильно, что поиски становятся бессмысленными. Конечно, оставалась Дорри, но, судя по тому, что за два года ее никто не узнал, вероятность ее найти также крайне мала. Меня заверили, что розыск никто отменять не будет, что мне будут сообщать обо всех продвижениях в моем деле, и на этом фактически все и закончилось.
—;И больше вы не пытались найти свою дочь? — глаза Кристы были полны слез.
—;Это прозвучит странно, но это абсолютная правда: я ищу ее до сих пор. Только уже не сама, за меня это делают специальные организации и фонды, частные сыщики и детективные конторы. Оставаться тогда в США было незачем, официальные каналы уже выдохлись, а неофициальным нужна была не я, а мои деньги. Мне же самой было невыносимо каждый день ходить по тем улицам, где я когда-то гуляла с дочерью, дышать тем же воздухом, смотреть на то же небо. Поэтому я начала новую жизнь в Лондоне, одновременно поддерживая поиски дочери в Нью-Йорке. Со временем я стала известной, обеспеченной и смогла, правда уже инкогнито, через подставных лиц, поддерживать не только поиски своей дочери, но и помогать другим родителям, попавшим в такую ситуацию. Пусть это все и не привело меня к Джинни, но нескольким другим семьям я помогла. И это, пожалуй, намного важнее всех моих книг вместе взятых.
Криста начала было что-то говорить, но я прервал ее, грубо махнув рукой, и судорожно защелкал пальцами, как бы пытаясь найти нить, которая ускользает от меня в темноте. И вот я понял, что смог ее нащупать, волна какого-то странного возбуждения и азарта накрыла меня, я пытался начать говорить, но все было тщетно, я только раскрывал рот, как рыба, но не мог вымолвить ни словечка.
—;Вы что-то вспомнили? — пыталась помочь мне Кэрол.
Я только кивнул. Тут я почувствовал, как ладони Кристы легли мне на плечи. Моя подруга пыталась вернуть меня в нормальное, «рабочее» состояние, как компьютер, который неожиданно завис на выполнении какой-то операции. Криста немного помяла мне плечи и шею, где-то надавила чуть сильнее, где-то просто погладила, и я почувствовал, что уже дышу гораздо ровнее и, похоже, могу говорить. Мне когда-то рассказывали о настоящих панических атаках, но я всегда думал, что это выдумки людей, не знающих, как еще обратить на себя внимание.
—;Мне кажется, я понял, что за странное чувство все время преследовало меня. Возможно, я знаю, где ваша дочь.
Надо было видеть, какие эмоции пробежали одна за другой по лицу Кэрол. Тут было и удивление, и недоверие, и восторг и опять недоверие. Криста и Эд тоже смотрели на меня очень странно. Похоже, они решили, что я еще не совсем отошел от этого странного приступа паники и поэтому говорю какую-то чушь.
—;Не думайте, что я брежу, просто вы до этого не называли дочь по имени, точнее, называли один раз полным именем, тогда я не придал этому значению. Но вот сейчас вы назвали ее Джинни, и я все понял, — эта моя фраза ничего не изменила во взглядах моих товарищей, да и самой Кэрол.
Убеждать их голословно не было никакого смысла. Поэтому я решил рассказать Кэрол подробности второй части моих видений, перенести ее в 1964-й год, познакомить с девушкой по имени, да-да, по имени Джиневра, то есть Джинни. Я старался говорить спокойно и не перескакивать с одного на другое. Кэрол слушала очень внимательно и постепенно понимала, что я имел в виду. Из моего рассказа можно было вычленить три главных момента: девушку зовут Джинни, она живет в США, родилась в ноябре 1944 года. Самое главное, по моему мнению, именно то, что я смог проникнуть в ее прошлое в своих видениях — я был абсолютно уверен, что видел и Кэрол и Джинни только потому, что они связаны родственными узами, иначе логики в появлении у меня во снах именно их двоих нет никакой.
Сначала Кэрол просто слушала. Потом начала спрашивать о деталях, например, как выглядит девушка из моих снов, какие у неё глаза, волосы, нос. Я максимально подробно описал ее внешность, черты характера и увлечения. Кстати, тот факт, что Джинни увлекалась фотографией и в итоге, как и Кэрол, стала работать в газете, говорил в пользу моей теории — зов крови, если так можно выразиться. По прошествии еще минут двадцати Кэрол полностью преобразилась, глаза загорелись, речь стала громче и быстрее, от избытка эмоций руки стали описывать в воздухе замысловатые фигуры.
—;Если бы сейчас вы попросили денег или еще какой-то помощи для дальнейших «поисков» моей дочери таким странным методом, то я бы уже не сомневалась в том, что это очередная афера в стиле экстрасенсов-мошенников и тому подобных мерзавцев. Я сталкивалась с такими предприимчивыми ребятами и в США, и в Англии, но ни разу не пошла у них на поводу. И дело, конечно же, не в деньгах, их-то я за все эти годы потратила на поиски Джинни огромное количество, а в том, что эти нахалы пытаются нажиться не просто обманом, а пользуются доверием отчаявшихся родителей, готовых отдать все за любую информацию о своем чаде. Дважды мне даже удалось довести таких «прорицателей» до суда и тюрьмы. Но вы не просите ни денег, ни услуг, ничего. Вы просто рассказываете удивительные истории, причем, как я смогла убедиться на собственном примере, истории правдивые. Возможно, я вижу то, чего нет, но я хочу вам верить и поверю. Все равно, других способов найти дочь у меня уже нет. Последние шестьдесят лет моей жизни могут служить тому подтверждением.
—;Значит, вы хотите попробовать найти эту девушку? — я был очень рад, что Кэрол не отмахнулась от моего предположения и готова действовать.
—;Конечно. Особенно учитывая тот факт, что найти человека в США, у которого есть имя, фамилия, дата рождения и даже место работы, пусть оно и было актуально лишь в 1964-м году, для меня не составляет ни малейшего труда. Я не хвастаюсь, ни в коем случае, просто за свою жизнь я завела себе множество друзей в самых разных областях — от полиции, детективов, лидеров волонтерских организаций, которые помогали мне и моим «подопечным» искать пропавших людей, до политиков, артистов и миллионеров-меценатов, с которыми я создаю и поддерживаю различные фонды. Поэтому, я уверена, если эта девушка, не могу пока сказать «моя дочь», еще жива и находится в одной из развитых стран — мои друзья помогут мне ее найти сегодня же.
—;Так чего же мы ждем? Звоните, пишите, посылайте курьера, нужно как можно быстрее все узнать и проверить, — я был ошарашен спокойствием Кэрол, которая взяла себя в руки и снова выглядела степенно и строго.
—;Понимаете, мой юный друг, я не готова. Не готова к разочарованию, если окажется, что это вовсе не она. Но еще больше я не готова к тому, что эта Джинни окажется именно моей Джинни. Что я ей скажу? Она, скорее всего, и не представляет, что я существовую. Как я буду доказывать ей, что я — ее настоящая мать? Станет ли она вообще меня слушать?
—;Что же вы предлагаете? Отказаться от последних шестидесяти лет вашей жизни из-за страха? — Криста, похоже, была не согласна с доводами Кэрол.
—;Нет, я и сама понимаю, что не имею права не дойти до конца, особенно когда мы уже почти у цели. Но мне представляется очень заманчивым один выход из этой ситуации. Я бы хотела сама попробовать воспользоваться вашим способом и увидеть Джинни сначала тогда, в 1965-м, а потом уже сейчас, в 2005-м. Так я смогу хоть как-то подготовиться к встрече с ней. Да и, если говорить откровенно, я уверена, что, увидев ее в таком «кино», смогу почувствовать, она это или нет.
—;План замечательный, но, к сожалению, мы забыли сказать вам самое важное: такой возможности у нас нет.
Снова я долго рассказывал, на этот раз о том, как военные положили конец нашим путешествиям в инфосферу, как все приборы вывезли, а подвал снова опечатали. Пока я говорил, Эд налил нам всем по бокалу вина, передал каждому его порцию и сел у окна, закуривая.
—;А вы уверены, что приборы эти уничтожены? — глаза Кэрол снова вспыхнули озорными огоньками.
—;Совершенно не уверены. Один наш приятель обещал выяснить, что с ними стало и куда их отправили, — я вспомнил про Дитриха и очень надеялся, что он все-таки нашел наши «железяки», как профессор их называл.
—;Тогда нет ничего невозможного. Если ваш товарищ найдет их и скажет, где они хранятся, то я попробую решить вопрос с доступом. Думаю, не такая уж это секретная тайна государственного масштаба, что десять лет валялась в подвале магазина на окраине.
—;Не хочу вас расстраивать, но даже если мы сможем все сделать так, как вы говорите, то не будет никакой гарантии, что вы вообще что-нибудь увидите. Вот Эду, например, это так и не удалось. Я не знаю, от чего это зависит, поэтому не могу точно сказать, получится у вас или нет, — мне очень не хотелось расстраивать Кэрол, но и зря обнадеживать тоже.
—;Знаете, я привыкла полагаться на свою интуицию, а она мне подсказывает, что все у меня получится. К тому же я люблю хорошую музыку. Меня вы увидели, слушая Миллера, а ее?
—;Это были “The Beach Boys” и их альбом “All Summer Long”.
—;Как же, как же. Я помню их. Конечно, мне нравится немного другая музыка, сыгранная, по большей части, до начала 60-х. Но эти ребята были слишком интересны, чтобы не обратить на себя мое внимания. Вот бы сейчас послушать, что же смогло перенести вас туда, в 1964-й, — Кэрол мечтательно подняла глаза к потолку, а я почувствовал себя каким-то фокусником с районной ярмарки.
—;А у меня с собой есть эта пластинка. У вас есть работающий проигрыватель?
Кэрол улыбнулась, кивнула, потом спокойно встала, прошла
к двери, которая до этого момента всегда была закрыта, открыла ее, и нашим взорам открылась небольшая комнатка, что-то среднее между курительной, библиотекой и кабинетом, с прекрасным массивным столом, кожаными креслами и проигрывателем с внушающими доверие колонками.
Я сходил в прихожую, достал из сумки пластинку и направился к вертушке. Все присутствующие уже сидели в креслах и курили. Не зря мне показалось, что эта комната задумывалась в стиле старинных курительных салонов — в ней хотелось просто сидеть, слушать музыку и курить. Бокал виски тоже идеально бы вписался в эту обстановку. Дойдя до проигрывателя, я открыл крышку, достал из конверта диск, прошелся по его поверхности антистатической щеточкой, которую принес с собой, поставил пластинку и нажал «play» — автоматический аппарат все остальное сделает сам. Пока звучало легкое потрескивание, я успел сесть в самое шикарное кресло со встроенной пепельницей в подлокотнике и закурил. Я был почти уверен, что если сейчас мы все закроем глаза, то сразу окажемся на пляже западного побережья в середине шестидесятых.
Глава 11
Правило шести рукопожатий
В Берлин мы вернулись вдвоем с Эдом. Криста по работе все еще оставалась в Лондоне, плюс ко всему, похоже, она привязалась к Кэрол и не хотела оставлять ее одну, пока мы тут будем искать следы нашей загадочной техники.
Говорить о таких вещах на ходу не хотелось, поэтому мы сразу отправились в «Дом Винила», чтобы в спокойной обстановке все еще раз обдумать и позвонить Дитриху. За время нашего крайне недлительного отсутствия ничего важного не произошло. Мы не стали миллионерами, но, к счастью, и не разорились — магазины работали в своем обычном режиме, выручка какая-никакая, но была, продавцы были трезвы и улыбчивы.
Я набрал номер Дитриха, трубку долго не поднимали. Наконец, на том конце я услышал заспанный голос профессора. Поздоровавшись, я извинился за то, что разбудил, и сразу добавил, что дело действительно крайне важное, срочное, интересное. Дитрих, отличающийся поразительным чутьем, все понял и пообещал быть уже через час, добавив только, что и у него есть что нам рассказать. Похоже, наши сообщения друг для друга могли оказаться чем-то вроде недостающих частей пазла, которые позволят увидеть долгожданную картину целиком.
Когда на несколько дней выпадаешь из привычного рабочего графика, то не сразу по возвращении понимаешь, за что хвататься, что первым делом стоит делать, куда звонить, что говорить. Вот и сейчас мы с Эдом какое-то время просто сидели в офисе, проверяли почту, изучали небольшую стопку счетов, курили. Потом я постарался собраться с мыслями и понял, что сейчас не могу и не хочу вникать в данные о перерасходе электричества в одном из магазинов и повышении тарифов на содержание арендуемой площади в другом. Единственное, на что у меня сейчас хватило бы внимания, сил и желания — проверка выкладки товара в зале. Этим я и решил занять себя до приезда Дитриха. Эд остался в офисе и бессмысленно смотрел
в монитор, пытаясь осознать, чего от него хотят.
Профессор приехал ровно через шестьдесят минут. Я сначала даже подумал, что он специально стоял за углом и ждал, когда же пройдет пятьдесят девять минут и тридцать секунд с момента нашего разговора, и только потом направился ко входу, чтобы быть внутри ровно через час. Не удивлюсь, если так оно и было: все-таки дядька он классный, но странный.
—;Привет, Дитрих! — Эд встал и пожал руку нашему гостю.
—;Привет, ребята. Ну что, как съездили?
—;Более чем, профессор. Даже не ожидали, что все так обернется, — и я рассказал всё, что мы узнали в Лондоне от Кэрол, и озвучил ее предложение насчет военных приборов и их использования.
—;Да, не думал я, что бывают в жизни такие интересные совпадения. Дело в том, что я тоже приехал к вам с отличной новостью: я нашел, куда вывезли все ваше богатство. Но я-то был уверен, что туда нам с вами не добраться — руки коротки. Думаю, леди Валентайн не привыкла бросаться словами и действительно сможет обеспечить вам доступ к этим излучателям. Только вам нужно поторапливаться — приборы не где-то на складе пылятся, а отправились на переработку. То есть в любой момент их могут просто отправить в измельчитель или под пресс. Конечно, это не какая-то свалка, а военный полигон для уничтожения всего того, что военным нужно уничтожить, поэтому бумажная волокита присутствует наверняка, поэтому какое-то время еще есть, но оно крайне ограничено.
Дитрих дал нам координаты и название этого склада-полигона, рассказал о том, как получил эти сведения, причем оказалось, что никакой особой секретности в этих данный не было — практически все списанные приборы, запчасти и прочие железки из этой части страны отправляются на переработку именно в это учреждение. Дитриху потребовалось только немножко намекнуть одному своему приятелю, что он якобы слышал об отправке оборудования из нашего подвала на переработку на полигон и получить в ответ легкий кивок, без каких либо объяснений и лишних слов. Выходило, что и военный не раскрыл никаких секретов, и мы получили всю нужную информацию.
На этот раз Дитрих задержался у нас дольше обычного. Эд сходил в магазин, принес бренди, какой-то закуски, немного пива, и мы проговорили почти до самой ночи про Кэрол, ее судьбу и судьбы миллионов других людей, в которые так же безжалостно ворвалась Вторая Мировая. Уходя, профессор пожелал нам удачи в поисках и попросил рассказать в следующий раз, чем эта история закончилась для Кэрол и Джинни.
Я решил, что ждать ухода Дитриха смысла нет, и позвонил Кэрол сразу после того, как профессор передал нам все сведения о месте нахождения «нашей» техники. Леди Валентайн была явно рада, пообещала как можно скорее все узнать и придумать способ не просто увидеть приборы, но и, как минимум, включить их для проведения нашего эксперимента.
Утром следующего дня меня разбудили трели мобильника — звонила Кэрол. Я поднял трубку, попытался внятно сказать «доброе утро», но у меня вышло что-то совсем уж неразборчивое. Однако Кэрол, похоже, поняла мое бормотание и тоже пожелала мне доброго утра.
—;Дело оказалось очень непростым, позвони ты мне, например, только сегодня — мы бы вообще ничего не смогли сделать.
—;Вы хотите сказать, у вас получилось? — я моментально проснулся и начал судорожно прикидывать, что же необходимо делать дальше.
—;Получилось, да не совсем. Завтра твои игрушки уничтожат, этот процесс никто, во всяком случае, никто из моих знакомых, остановить не в силах. Но у нас есть время до завтрашнего утра. Мы вылетаем через два часа. Прилетим мы в Тегель, точное время посмотри в расписании аэропорта. Встречайте нас сразу со всем необходимым, чтобы воссоздать ту обстановку, в которой тебе удавалось увидеть всё, что мы хотим.
—;Мы? — единственное, что я смог из себя выдавить.
—;Да, мы — я и Криста. Эта девочка очень мне помогла, она не только просто замечательная, но и умеет чувствовать и видеть то, что другим не под силу. Тебе очень повезло. Все, мы уже опаздываем. До встречи, — и она повесила трубку, до меня доносились только частые гудки.
—;До встречи, — сказал я гудкам и и нажал кнопку сброса.
Теперь нужно было срочно поднять Эда, заехать в «Дом Винила», взять все необходимое и мчаться в аэропорт. Да, чтобы заглянуть на шестьдесят лет назад, нужно спешить так, будто опаздываешь на электричку. Позвонив Эду, я сказал ему, чтобы срочно приезжал на машине в магазин, а сам помчался туда своим ходом.
Что именно брать с собой, я смог сообразить далеко не сразу — мне первый раз в жизни приходилось перевозить куда-то (а ведь
я даже не знаю куда) «обстановку» для переноса людей в прошлое. Причем не фигурально выражаясь, а в самом что ни наесть прямом смысле. В итоге я решил взять бутылку виски и два стакана, пластинку “The Beach Boys”, проигрыватель, усилитель, колонки (небольшие, но очень неплохо звучащие), две пары наушников и разветвитель для соответствующего разъема и десятиметровый удлинитель-пилот. Немного поразмыслив, я захватил еще и компакт-диск с этим же альбомом и свой любимый Sony Walkman.
Когда Эд приехал, у меня все было уже готово для погрузки в авто. Мы аккуратно разместили весь набор в багажнике и сразу отправились в аэропорт. Приехали мы заранее, поэтому могли спокойно постоять и поговорить. Эд, как и я, смутно представлял, что нас ждет дальше, но, как мы оба понимали, это будет крайне занимательное приключение. Хорошо бы еще, чтобы закончилось все это не в полицейском участке или военной комендатуре.
Криста и Кэрол вышли в зал прилета налегке, похоже, багаж они не брали вовсе. Заметив их, я помахал рукой, они сразу нас заметили и двинулись чуть ли не бегом в нашу сторону.
—;Поговорим в дороге. Вы все взяли? — Кэрол говорила деловым тоном, четко выговаривая каждое слово.
—;Все, что смог придумать. Но я уже говорил: как это все работает, я до сих пор точно не знаю, — сомнения по поводу этого эксперимента роились и множились в моей голове.
На моё замечание Кэрол только кивнула. Я расценил это как что-то похожее на «помню-помню, ерунда какая, не стоит и беспокоится о таких пустяках». Когда мы уже сели в машину, Криста достала какую-то бумажку и передала ее Эду. Тот прочитал адрес вслух и сказал, что примерно представляет, где это. По его словам, это была обычная окраина города, на которой расположились склады, какие-то мелкие фабрики, стоянки грузового транспорта и т.д.
Ехать нам предстояло около получаса, поэтому поговорить времени было достаточно. Говорила Криста, Кэрол же устроилась поудобнее и уснула, как только мы тронулись. Как нам потом объяснила моя подруга, Кэрол не спала всю ночь, сначала выясняя, как попасть на военный склад, потом просто не могла уснуть, видимо, из-за переживаний. Мы говорили шепотом, стараясь не разбудить леди Валентайн. Криста рассказала нам, как Кэрол дошла чуть не до министра обороны, чтобы тот вышел на своих коллег в Германии и нашел вариант, как можно нам помочь.
—;Вообще говоря, никто так и не понял, что она такое задумала, поэтому поначалу никто не знал, стоит ли вообще втягиваться в эту историю. Но после того как всем помощникам Кэрол стало известно, что приборы эти не могут никому навредить, а во время войны служили каким-то относительно мирным целям, дело пошло намного быстрее и, как выразилась Кэрол, «правило шести рукопожатий снова сработало». Оказывается, она верит, что любой человек на земле знаком с любым другим человеком максимум через шесть рукопожатий. В нашем случае понадобилось всего три рукопожатия: Кэрол и ее военного друга в Англии, этого военного и его коллеги в Германии, коллеги в Германии и его подчиненного. Просто, но эффективно.
Через двадцать пять минут мы подъехали к подозрительно безлюдной, огороженной территории без вывесок и опознавательных знаков. За забором возвышались несколько ангаров, кирпичное здание, что-то вроде советского ДК в маленьком городке, и длинный одноэтажный склад, больше напоминающий коровник. Не удивлюсь, если здесь раньше и был какой-нибудь агропромышленный кооператив. Кэрол как раз проснулась, поглядела в окно и сказала, что все в порядке, мы на месте. Похоже, ей по телефону описали, куда следует обращаться и как выглядит нужное здание. Иначе как объяснить, что Кэрол, как только вышла из машины, сразу направилась к невзрачной двери около въездных ворот и что-то нажала на клавиатуре домофона.
Из ниоткуда появился не очень молодой человек в форме капитана, выслушал, теперь уже без помощи домофона, что хотела сказать ему Кэрол, кивнул и ушел открывать ворота. Когда мы заезжали на территорию, этот же капитан жестами показал Эду, как и куда необходимо припарковаться, подождал, пока мы разобрали все вещи из багажника, и просто пошел вглубь своих владений. Мы последовали за ним.
Когда все зашли в один из ангаров, наш провожатый закрыл дверь и подошел к нам, чтобы рассказать дальнейший план действий. Как стало понятно из его речи, нам самим приборы в руки никто не даст. Более того, нельзя даже посмотреть, как они выглядят. Максимум на что мы можем рассчитывать — аппараты подключат к сети в небольшой комнатке, которая, видимо, служила чем-то вроде кабинета кладовщика, а мы можем устроиться на раскладных походных стульях поблизости и делать все, что нам придет в голову. Только ничего не трогать из окружающей обстановки, никуда не отходить и не снимать на фото и видео. И, что было самым неприятным условием, у нас на все про все только один час.
Мы поблагодарили капитана и начали обустраиваться для прослушивания музыки. Представляю, что подумают про нас местные служащие: какие-то люди приехали на военный склад со своим проигрывателем и колонками, посидели, послушали час музыку и уехали. Да, должно быть, это выглядит очень странно со стороны. Тем временем все было готово. Наверное, не стоило привозить с собой виски на режимный объект, но нам четко разрешили делать все, что понадобится, поэтому я все-таки достал бутылку и разлил ее содержимое по бокалам. Мы выпили за успех нашей затеи, Эд и Криста отошли назад, мы же с Кэрол подвинули свои стулья вперед, ближе к проигрывателю.
Заиграла музыка. Кэрол закрыла глаза. Я с нетерпением ждал, что произойдет. Но, похоже, ничего не происходило — через несколько минут леди Валентайн открыла глаза и стало понятно, что она ничего не увидела. Опасения, что ничего не получится, стали усиливаться. Но Кэрол была абсолютно спокойна. Что ж, попробуем по-другому. Я перевернул пластинку, сел рядом с Кэрол, попросил ее закрыть глаза, накрыл ее левую ладонь своей правой и тоже прикрыл веки. Да, теперь все получится. Эта последняя мысль, которую я смог уловить перед тем, как мы провалились куда-то или, скорее, в когда-то.
—;Все в порядке? — Криста присела перед Кэрол и смотрела ей прямо в глаза, из которых ручьями текли слезы.
—;Да, моя дорогая, все замечательно, — леди Валентайн, похоже, плакала от счастья.
—;Что вы увидели? — теперь и Эд не мог молчать и подошел ко мне.
—;Кэрол, вы видели тоже, что и я? Это она?
Мисс Валентайн кивнула, медленно поднялась со стула и подошла к своим вещам, оставленным немного в стороне. Она подняла свою сумочку, раскрыла ее, вытащила бумажник и вернулась к нам. Сев на стул и откинувшись на тканевую спинку, Кэрол протянула бумажник мне. Ничего не поняв, я взял его и не знал, что мне нужно делать. Кэрол поняла мое замешательство, попросила открыть кошелек и достать фотографию, которая там находится в специальном отделении под прозрачным пластиком.
—;Это Джинни? — я не мог поверить своим глазам: с фотографии на меня смотрела героиня нашего сегодняшнего путешествия в прошлое. Она была с другой прической, в другой, немного старомодной одежде, но это была она. Рядом с ней стоял молодой мужчина с довольно симпатичным и крайне мужественным лицом.
—;Нет, мой друг. Это не Джинни. Это я шестьдесят лет назад. А рядом со мной — Билл. Это одна из немногих фотографий, что у меня остались.
—;То есть, получается, — я запинался и не знал, могу ли я вслух сказать то, о чем думаю.
—;Да. Эта девушка, что мы сейчас видели — моя дочь. Или, что нереально, но теоретически возможно — она моя точная копия, и это простое совпадение и мы с ней никак не связаны, — Кэрол улыбнулась, давая понять, что это она говорит не всерьёз.
Эд и Криста стояли, разинув рты, и никак не могли понять, что же тут происходит. Первой опомнилась Криста и крепко обняла Кэрол, поздравляя ее. Теперь они рыдали обе. Я поднялся, налил себе и Эду, и мы молча выпили по доброй порции виски. Да, такого результата не ожидал даже я. Через минуту Кэрол и Криста подошли к нам, мисс Валентайн просто и негромко сказала, что пора возвращаться. Собрав вещи, мы зашагали в сторону выхода, оглушенные и пораженные произошедшим, но радостные и счастливые.
Глава 12
Долгий путь
Как только мы сели в машину, Кэрол попросила поставить ту же музыку, что мы слушали несколько минут назад, если, конечно, у нас она с собой. Я вынул из сумки диск “The Beach Boys” и передал его Эду, чтобы тот поставил диск в магнитолу. Всю дорогу мы слушали “All Summer Long”, наши спутницы, похоже, дремали, а мы с Эдом по очереди курили в приоткрытые окна и молча смотрели на дорогу перед нашим автомобилем.
Подъезжая к «Дому Винила», я обернулся и увидел, что Кэрол уже не спит, а вот Криста все еще досматривает сны, прислонившись головой к боковому окну. Странное дело, но когда человек спит в автомобиле, то может не замечать шум мотора, музыку из колонок, резких ускорений и торможений, сигналов других авто, но стоит только водителю остановиться у места назначения — сон тут же улетучивается. Вот и Криста являла собой лучшее доказательство этой теории — как только Эд остановился у нашего магазина, она открыла глаза и посмотрела на всех нас сонными, но абсолютно счастливыми глазами.
Пока я возился с проигрывателем, чтобы создать приятный музыкальный фон для беседы, Эд разлил по бокалам специально припасенное для таких случаев шабли и сел в кресло в углу, готовясь слушать. Нам с Кэрол было совершенно ясно, чего от нас ждут Эд и Криста. Им явно не терпится узнать, что же нам удалось увидеть в последнем, судя по всему, путешествии в ноосферу. Кэрол взглянула на меня, слегка кивнула, давая понять, что уступает мне право поведать эту историю.
—;Такого путешествия у меня еще не было. Нам с Кэрол удалось проникнуть в одну и ту же историю одновременно. Честно говоря, я не думал, что такое вообще возможно. Хотя, похоже, мы, люди, вообще очень смутно представляем, что в нашей жизни возможно, а что нет. Первое, что мы увидели: ярко освещенная солнцем улочка с невысокими двухэтажными домами и припаркованными вдоль бордюра машинами соседей. Судя по табличке на доме напротив, мы были в Вашингтоне, а улица называлась 15th Street, N.W (15-я стрит Северо-Запад). Но это все не так важно как то, для чего мы вышли из дома, — я замолчал, и мой рассказ тут же продолжила Кэрол.
—;Попасть именно в этот момент жизни Джинни — просто невероятная удача, я до сих пор не верю, что стала очевидцем этих событий. Моя дочь и Стив отправлялись к мировому судье. Да-да, они собирались пожениться. Судя по тому, что они отправились к зданию суда пешком, в обычной, хоть и очень элегантной одежде: особенных торжеств с множеством гостей, венчанием в церкви и прочими атрибутами богатой свадьбы не намечалось. Но в их походке, словах, глазах, в конце концов, чувствовалась подлинная любовь, они светились от счастья. Люди и автомобили мелькали со всех сторон, город жил своей обычной жизнью, но Джинни и Стив шли, не замечая всей этой суеты. Для них не существовало никого и ничего вокруг. Мне посчастливилось испытать такое чувство однажды… Когда мы с Биллом решили пожениться и точно так же шли, только по улицам Лондона, на встречу своей судьбе, — теперь Кэрол притихла, вспоминая свою историю. Похоже, теперь была моя очередь говорить.
—;Самое интересное произошло как раз в тот момент, когда мы шли к зданию суда. Джинни немного ближе прижалась к Стиву и сказала, что пока они не поженились, она должна рассказать ему кое-что важное. Молодой человек совершенно спокойно кивнул, не ожидая услышать ничего серьезного или действительно важного, он думал, что это просто нервы шалят у его невесты и она вспомнила какую-то мелочь, по ее мнению, крайне нужную и важную. Каково же было его удивление, когда речь пошла о вещах не просто серьезных, а жизненно важных. Джинни собралась с духом и практически на одном дыхании выпалила: «Моя настоящая фамилия — не Андерсон. Меня удочерили, когда мне было чуть больше года. Кто мои настоящие родители, я не знаю. Корзинку со мной оставили на пороге приюта, положив коротенькую записку, где было всего две строчки: дата рождения и мое имя», — я услышал, как Кэрол негромко всхлипывала, пытаясь не разрыдаться, потом она подняла на меня глаза и продолжила рассказ сама.
—;Понимаете, что это значит? Получается, что няня оставила Джинни на пороге приюта довольно скоро после того, как похитила ее. Возможно, она узнала, что их ищут, поэтому испугалась и решила отдать ребенка. Но удивляет другое: как полиция не узнала об этом, ведь искали именно девочку по имени Джинни. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, это все произошло где-то очень далеко от Нью-Йорка, и в том городе в тот момент еще ничего не было известно о похищении. Джинни говорит, что ее забрали из приюта, когда ей было чуть больше года — то есть почти сразу после того, как она туда попала. Поэтому никто ничего и не понял. Очередное ужасное совпадение в череде событий, разлучивших меня с дочерью на много лет. Спасибо Андерсонам за то, что вырастили Джинни в любви и достатке, дали ей образование, помогли устроиться в жизни. Конечно, я бы хотела дать ей все это сама… Но из двух зол, как говорится, — и Кэрол заплакала, уже не в силах сдерживать себя.
—;А саму свадьбу вы увидели? — Кристе было интересно, что же произошло потом.
—;Да, но это была не свадьба в твоем понимании, а просто регистрация брака: поставили подписи, получили официальный документ, поцеловались и вышли обратно на улицу. А вот что было позже, мы уже не увидели — «сон» закончился. Думаю, теперь мы очень скоро узнаем, что было дальше. Да, Кэрол?
—;Конечно. Я сейчас же отправлю все данные Джинни своему приятелю в США. Думаю, когда у них начнется день, он сможет ее отыскать. Тем более, теперь у нас есть даже ее адрес в Вашингтоне, где они жили в 1965-м, и примерная дата бракосочетания и данные мужа. По таким сведениям найти человека в современном мире труда не составит. Другое дело, что будет дальше… Думаю, я напишу дочери письмо. Телефон для этого не годится. Я опишу все, что произошло, расскажу про свои поиски. Про вас, если позволите, пока умолчу — не думаю, что человек, живущий нормальной жизнью, не ожидающий ничего подобного, поверит в такую историю. А дальше будет видно.
Леди Валентайн не стала задерживаться в Берлине больше ни на один день, они с Кристой улетели этим же вечером в Лондон, чтобы заняться делами, не требующими отлагательств. Кристе нужно было закончить переговоры и заключить предварительное соглашение по проекту, Кэрол предстояла задачка куда более непростая и волнительная: объясниться со своей дочерью, которую она потеряла шестьдесят лет назад, и постараться не потерять ее снова. Мы же с Эдом решили, что сегодняшний день можно смело считать праздничным, поэтому заперлись в кабинете «Дома Винила» и разговаривали и пили там до закрытия магазина, а уже вечером перебрались в торговый зал, чтобы набрать себе пластинок и устроить ностальгическую вечеринку с лучшей музыкой прошлого века.
Следующие два дня прошли в обычных рабочих хлопотах и проблемах. В одном магазине закончились оригинальные диски Синатры, в другом постоянный клиент заказал в подарок другу подборку лучших пластинок с диксилендом, в третьем что-то случилось с кассовым аппаратом. Мы с Эдом колесили по городу, решая эти мелкие проблемы, а сами ждали, когда же прилетит весточка от Кэрол. Но пока и Кэрол, и Криста, которая поддерживала с ней связь, молчали. И нам ничего не оставалось, как ждать и работать, по мере наших скромных сил.
Первой из Лондона прилетела Криста, успешно завершившая все свои рабочие дела и, похоже, получившая очень неплохой заказ. Когда вечером мы встретились дома, она поведала мне, что Кэрол сразу по возвращении в Лондон села за письмо для дочери и писала его чуть ли не до утра, периодически плача, подолгу думая о чем-то и снова плача. В итоге к утру на столе лежало не просто письмо, а большой рассказ (или даже маленькая повесть), который мог бы объяснить все Джинни, не знавшей ничего о своих родителях. Кэрол разрешила Кристе прочесть письмо, ей было интересно, достаточно ли понятно там все изложено — мисс Валентайн опасалась, что волнение и бессонная ночь возьмут верх над писательским мастерством и логичностью изложения мыслей. Но все было в порядке, письмо было фантастически красиво написано и, действительно, больше напоминало литературное произведение, нежели обычное письмо.
Письмо было написано, но адресат пока все еще оставался неизвестен. Эта проблема решилась уже к обеду следующего дня: Кэрол позвонил какой-то человек и продиктовал все главные сведения о Джинни. Полное досье (боюсь даже представить, из архива какого ведомства оно было добыто) было отправлено Кэрол по электронной почте. Насколько поняла Криста, Кэрол и не подумала открывать эти файлы. Она хотела все это узнать от самой Джинни, а не чувствовать себя подглядывающей и разнюхивающей сведения ищейкой. Единственное, чем она воспользовалась — актуальный почтовый адрес, на который и было отправлено письмо.
После прилета Кристы прошло две недели. За окном стоял прекрасный солнечный воскресный день, мы только совсем недавно проснулись и пили кофе на кухне, думая о том, чем бы заняться сегодня. Ничего умнее кино или кафе в голову не лезло, хотя ни туда, ни туда мы оба, откровенно говоря, идти не хотели. Наши терзания в один момент разрешил телефонный звонок Кэрол.
—;Она хочет встретиться и убедиться в правоте моих слов, но, как мне кажется, пока Джинни не очень мне верит, — сбиваясь от волнения говорила Кэрол.
—;Когда и где вы с ней увидитесь?
—;Завтра она прилетает в Лондон. Я одна с этим не справлюсь,
а больше об этой истории никто не знает. Я подумала, может быть вы могли бы… — Кэрол явно не знала, как продолжить фразу, ей было неловко.
—;Мы прилетим сегодня вечером, не волнуйтесь, — я не раздумывал ни минуты.
—;Спасибо, — только и вымолвила Кэрол и зарыдала в трубку.
Я, как смог, успокоил ее, пообещал, что мы прилетим как можно скорее, и мы попрощались до вечера. Набрав Эда, я пересказал ему наш разговор, и он тоже высказал желание полететь с нами. Кто бы сомневался. Пропустить развязку такой истории не смог бы ни один человек на нашей планете. Собирать какие-то вещи не было смысла, и мы отправились в аэропорт.
Когда мы добрались до дома Кэрол, мне казалось, что я волнуюсь перед встречей с Джинни сильнее, чем ее мать. Для меня они были для не просто людьми из толпы — они были девушками из моих видений, из моих странных снов, которые так или иначе привели меня сегодня сюда. Мне казалось, что если все получится, то это будет не просто счастливой развязкой истории Кэрол, но и каким-то крайне важным делом моей жизни. Все-таки в нашей обычной и суетной жизни крайне редко люди совершают что-то действительно стоящее. И мне казалось, что это как раз тот случай — поступок, который сможет хоть немного, хоть чуть-чуть, но улучшить мою карму. Кроме того, это все было просто фантастически интересно.
Кэрол была нам очень рада, но даже не пригласила войти, а сама была уже одета и готова к выходу на улицу. Мы стояли и смотрели на нее, ничего не понимая. Оказалось, что рейс Джинни перенесли, случились какие-то накладки в расписании полетов, и в итоге она прилетает уже через несколько часов. Немного ошарашенные такими известиями, мы последовали за Кэрол. Таксист уже ждал внизу, и мы все вместе отправились в Хитроу.
Ожидание такой судьбоносной встречи — очень серьезное испытание. На Кэрол просто лица не было. Криста, не имеющая, фактически, никакого отношения к этой истории, нервно кусала губы, а Эд каждые десять минут бегал курить. Я же не отходил от Кэрол, поддерживал ее за локоть, когда она решалась пройтись по залу ожидания, и всячески пытался ее успокоить. И вот по залу разнеслось сообщение о том, что приземлился рейс Вашингтон–Лондон. Мы замерли, сейчас все решится.
Джинни я узнал сразу — она хоть и была старше Джинни из моих снов на сорок лет, но это была она. Она шла в нашу сторону, не глядя по сторонам и выглядела взволнованной и растерянной. Потом она увидела нашу компанию, выставившую вперед себя Кэрол, остановилась, дважды моргнула и смогла вымолвить только одно слово: «Мама», которое, как нам показалось, эхом отразилось от стен зала прилета и многократно повторилось, долетая до нашего слуха со всех сторон. Похоже, вопрос «верю — не верю» был решен в пользу Кэрол. Я смотрел на Джинни, не отрывая глаз, и единственной мыслью, которая проскочила в тот момент в моей голове, было: «Это — не «счастливый конец», это — «счастливое начало» истории Кэрол и Джинни».