Голубая роза. Часть 2. Главы 1, 2, 3

                Голубая роза.
                Роман-фантазия.

                Часть вторая. ДНЕВНИК.

Содержание:
Глава 1. Творчество.
Глава 2. Венецианский карнавал.
Глава 3. Морская прогулка.
***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 1.
                Творчество.

«В результате усиления внимания к «движениям сердца» каждого человека, независимо от его социального положения, содержание дневников обогатилось новой информацией — описанием переживаний автора. Теперь наряду с событийной канвой во многих дневниках фиксировалась внутренняя жизнь. … Наполнение личных дневников новым содержанием превращало их в средство самопознания и познания действительности».
        Эволюция личных дневников ( XVIII - первая половина XIX в.)



        Принцесса София поставила точку, вздохнула с облегчением и потрясла рукой, чтобы сбросить напряжение (она писала так быстро, не отрываясь ни на минуту, что называется, запоем, что руку свело от усталости). Ей хотелось бы перечитать написанное, но она побоялась, что не успеет закончить все, что задумала, и потому, закрыв тетрадь, где не осталось ни одной чистой страницы, она убрала ее в один из ящичков секретера, за которым сидела, и заперла ящичек на универсальный ключик, который с тех пор, как у нее появился этот секретер (и кабинет, где секретер был установлен), старалась носить при себе, - ей претило даже думать, что кто-нибудь посторонний проникнет в ее тайны, ей с лихвой хватало того, что вся прочая ее жизнь, включая и ее интимные аспекты, протекала практически у всех на виду.

Наконец-то у нее появилось хоть немного времени, чтобы побыть наедине с собою и заняться тем, чего уже давно жаждала ее душа, иными словами, чем больше обрушивалось на ее голову, тем более ей хотелось уединиться, прийти в себя, отдохнуть душой.

Среди подхватившего ее бурного жизненного потока она, как утопающий хватается за соломинку, цеплялась за свои грезы, и чем стремительнее делалось подхватившее ее течение, тем более насущным становилась ее потребность самоуглубления… хотя бы ненадолго отрешиться от всего окружающего, уйти в себя и отдохнуть, восстановив душевные силы, душевное равновесие.

        Уже больше месяца прошло с тех пор, как она приехала в Маленькое королевство, чтобы выйти здесь замуж и остаться здесь жить навсегда, и вот она вышла замуж, и успела даже чуть-чуть оглядеться на новом месте, а ей еще не выпадало ни одной минуты, чтобы уделить ее себе, и только себе, и тем своим сокровенным потребностям, без удовлетворения которых хоть в малой степени она чувствовала себя все более и более несчастной.

Последние дни принцессе казалось, что нервы ее больше не выдержат. Она занималась чем угодно, только не тем, чего ей хотелось больше всего… а хотелось ей обновить прекрасный, орехового дерева с инкрустациями секретер и серебряный письменный прибор, разложив на лакированной столешнице свои тетради, обмакнув перо в чернильницу и занявшись любимым трудом – сочинительством.

В ее уме уже давно сложилось множество фраз, казавшихся ей такими удачными, и она так боялась, что забудет их прежде, чем ей удастся наконец их записать, и потому она все время твердила их про себя. Образы ее фантазий постоянно витали перед ее внутренним взором, снились ей и чуть ли не заставляли ее забываться на людях. Не было, кажется, на свете таких событий, которые вынудили бы ее перестать мечтать во сне и наяву.

И вот, вот! Наконец-то! Она одна, в тишине и покое, у нее есть два-три совершенно свободных часа. Она сидит перед орехового дерева с инкрустацией секретером, она обмакивает перо в серебряную чернильницу и пишет, пишет, пишет… так быстро, как только может, чтобы успеть записать все. Все и еще немного сверх того.

        Закончив еще одну главу истории о жизни и любви маленькой сказочной королевны, начало которой ее захватило, а конец она пока что еще не придумала, София, как уже говорилось, сразу убрала тетрадь в надежное место (там лежали уже две такие же тетрадки с первыми двумя главами), и тут же, не дав себе толком передохнуть, схватилась за другую тетрадь, чистую.

Сюжет складывался сам собою, по мере написания, слово цеплялось за слово… Испытывая радостное чувство от того, что наконец-то занимается любимым делом и уже сделала так много, она продолжала записывать казалось бы самовольно льющиеся строки… Она писала прозу, но любое слово, ложившееся в строку под ее пером, дышало поэзией.
 
        Между тем, отдавая должное любимым героям, выдуманным ею и живущим ее жизнью и душою, которых она не могла предать, обрекая своим отступничеством на гибель в забвении, и заплатив таким образом дань своему прежнему существованию, ведь сказочная повесть замышлялась ею еще до решительных изменений в ее жизни, София также хотела и планировала непременно записать в своем дневнике, который она привыкла вести с детства и который в последние дни оказался заброшен, как и ее тетради с литературными опытами, - записать переполнявшие ее новые впечатления от встречи с новой страной и новыми людьми, от произошедших за последние недели разнообразных событий, - произошедших не в ее богатом воображении, а наяву.

Ей хотелось этого почти также сильно, как продолжать сочинять свою сказку, и она даже колебалась, за какое дело браться сначала, что открыть первым  – дневник или тетради, приготовленные загодя, чтобы вписать в них продолжение уже имеющимся первым главам ее повести… повесть или дневник… Наконец она решила выбрать повесть, но не забыла и о дневнике. Придет и его час.

Вот так она всегда разрывалась между жизнью в реальности и жизнью в придуманном ею, ином, невидимом мире. Какая странная у нее судьба… Ей хочется и жить, полной жизнью, и творить, охотно соглашаясь на непременную за это плату – уход от реальности, отказ от каких-то ее возможностей, от ее даров, ее радостей. До сих пор противоречие не казалось таким сильным и серьезным, но теперь все изменилось… Как ей удастся совместить свои новые обязанности и свои увлечения? Как-то у нее получится жить сразу в двух измерениях?

        Она не вела дневника с тех пор, как было принято и своевременно сообщено ей решение относительно ее замужества. Последняя запись гласила: «Вчера посланник передал мне миниатюру с портретом жениха». Как коротко! Отец порицал ее за то, что она не нашла других слов, что она не смогла выразить своего мнения, своих чувств по поводу важного происшествия. Грустно вспоминать, в каком она пребывала смятении в те дни. Ей казалось, что буря не уляжется. Какие там слова, какие там мысли…

Но вот время миновало, и она успокоилась настолько, что смогла снова взяться за перо. Да, сейчас она опять может сочинять и опять будет вести дневник. Сейчас новая София сумела протянуть руку прежней, женщина- девушке, принцесса-княжне. Надо держаться за это, надо стараться сохранить в водовороте событий и дел что-то свое, исконное, глубоко скрытое, незыблемое.

София чувствовала, что это необходимо. Что бы с ней ни случилось, она не откажется от самой себя, от движений своей живой души, чтобы не потеряться в мире, и это не капризная прихоть, не роскошь, но насущная потребность,  условие выживания. Она будет помнить свое детство, свою семью, она будет молиться прежними своими молитвами, - и она будет писать в свои дневники и заветные тетради по-прежнему, ведь творчество лучшее средство не только для самовыражения, но и для самоутверждения.

Иначе быть беде. Потеряв себя, она утратит свое лицо, свое достоинство и, перетерпев необратимые изменения, изменит сама себе. Вокруг нее, захлестывая ее с головой, продолжают бушевать слишком приземленные страсти, и она, как и раньше, явственно ощущает себя их невольной и вполне безответной жертвой.

Хотя другие, кажется, считают, что тут-то и находится ее особенное везение - везение женщины, которой не только выпало родиться знатной и красивой, но еще и удалось пристроиться в жизни соответственно своему званию и внешности… «Твоему уделу могут позавидовать другие знатные девушки, которым вряд ли удастся сделать такую блестящую партию. Твое высокое предназначение делает тебя счастливейшей женщиной на земле». Окружающие не видят здесь противоречия. И если бы это было единственное противоречие в ее жизни! 
   
        О, как рука устала! Но ничего, потом отдохнуть времени хватит. И София, обмакнув перо в чернила, с новой энергией склонилась над чистым  листом тетради. Она создавала четвертую главу своей сказочной повести. А далее придет время заняться дневником…

        Дневники («Journal intime» - интимный журнал, дневник) были в большом ходу в прошлые столетия начиная с того момента, как бумага и чернила стали очень дешевы, а уровень образования и развития подвел людей к той черте, за которой удовольствия доставляют не только материальные блага, но и духовные, а потому интеллектуальные занятия становятся также важны и необходимы, как и физические упражнения, причем даже в ущерб последним, ведь тело часто бездействует, когда дух воспаряет ввысь, и это только у древних поэтов получалось, например, воевать и сочинять гимны собственным победам, да зато и слог их, и стиль отдавали громом заточенных мечей, хоть и прорывались в нем порою таинственные звуки эоловой арфы, признаки присутствия особой чуткости к тонкой возвышенной красоте музыки и слова, говорящей о наличии дара, таланта.

У правящего класса, не обремененного повседневными трудами ради пропитания, оставалось масса свободного времени для свободного творчества. Ибо творчество – это роскошь, которую не каждый может себе позволить.

Кроме того, детей из богатых семей порой сознательно ставили перед необходимостью вести ежедневные записи, чтобы приучить их сосредотачиваться (им это должно было пригодиться в уготованном им дальнейшем рассеянном существовании светских львов и львиц), а также ради развития стиля и слога, ради формирования вкуса, то есть ради  возможности общения на равных с себе подобными, если уж не для умения определенно блеснуть.

Дневники писали на родном и чужих языках, которые необходимо было изучать опять-таки для того, чтобы позднее поддерживать нужный уровень общения, это было отличное средство для углубления языковых познаний.

        Равное по значимости место рядом с дневниками занимали обширные письма. Конечно, в первую очередь письма представляли собой способ общения на расстоянии, поскольку другого в те времена не существовало, однако привычка писать письма приобрела потрясающее воображение размеры: письмами, причем весьма пространными, обменивались даже люди, жившие в одном доме.

Эпистолярный жанр был до того распространен и востребован, что его лучшие образчики становились известными и копировались в целях будущего подражания, ведь умение не только точно выразить свои мысли, но и облечь их в изящную форму, соблюсти тонкость и остроту слога высоко ценилось знатоками. Профессиональные литераторы создавали в этом жанре свои произведения, предназначенные для избирательного вкуса опытных и утонченных читателей и становившиеся знаменитыми, и кто только, от королей и королев до их образованных подданных, не наслаждался романами в письмах Жан-Жака Руссо и Шадерло де Лакло, кто не проникался живой музыкой речи «Новой Элоизы» и накалом страстей, подспудно, прежде чем вырваться на волю и забушевать вовсю, пронизывающих обманчиво-шутливые, деловитые и в общем чаще всего спокойные и сдержанные, хотя и с большой долей откровенности,  монологи действующих лиц «Опасных связей». 

Одним словом, ничего удивительного нет в том, что в последующие столетия, когда времени у людей поубавилось и традиция вести дневниковые записи изжила себя, не все составляющие тех бумажных эверестов, которые нагромоздил век Просвещения, как говорится, «канули в Лету».

Чаще всего к эпистолярному наследию прошлого теперь обращаются в целях изучения исторических эпох, но читатель, будь то ученый или просто любопытный, всесторонне развитый человек, желающий больше знать об окружающем мире, чтобы лучше определить в нем место настоящему и сделать более верный  прогноз на будущее, взявшийся за чтение создававшейся когда-то изо дня в день личной записной книги того или иного персонажа прошлых «сказочных» лет, будет приятно удивлен, не только познакомившись на ее страницах со множеством деталей домашнего быта и общественной жизни того времени, но и получив при этом никак не связанное с изыскательскими целями и тем более неожиданное удовольствие, поскольку ему, вполне вероятно, повезет столкнуться с безупречной грамотностью и прекрасным стилем изложения, может быть, на первый взгляд слегка устаревшим, но также, не исключено, даже более привлекательным, чем стремительный и умышленно сокращенный, без красот и отступлений стиль современного ему торопливого дня и сопутствующий ему, искажающий и загрязняющий чистую речь, обычай слэнговых вкраплений.

Конечно, не все дневники были одинаково хорошо написаны. Попадаются и такие, где даже самые важные для автора эпизоды его жизни удостаиваются разве что одной рубленой фразы или даже того хлеще – одного слова, без тени каких бы то ни было подробностей, а тем более эмоций. Что ж, в таком случае, ничего не остается, как обращаться к другим источникам.   

       Дневник принцессы Софии, который она вела в годы детства и первой юности, проведенные на родине в кругу семьи, и затем после замужества, свидетельствовал, как решил бы с точки зрения постороннего наблюдателя исследователь, о неуравновешенности натуры этой молодой дамы. Узнав же о ее увлечении в области сочинительства, этот гипотетический наблюдатель, разумеется, немедленно отнес бы данное обстоятельство за счет повышенной эмоциональности, свойственной, как известно, творческим натурам.       

       Итак, она записала: «Вчера посланник передал мне миниатюру с портретом жениха». Далее, судя по датам, следовал перерыв в полтора месяца без малого. И вдруг – настоящее словоизлияние сразу на много страниц, и все под одной датой, той, когда у молодой женщины выпало время их заполнить. Торопливый почерк, кое-где делающийся не слишком разборчивым. Длинные разнообразные описания. Сменяющие друг друга персонажи…

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 2.
                Венецианский карнавал.

«A realist, in Venice, would become a romantic».
«В Венеции любой реалист станет романтиком».
        Артур Саймонс.




        Страницы из дневника принцессы Софии:
       «Свадебные торжества в целом заняли несколько дней. Праздники следовали один за другим почти без перерывов, которые дали бы нам возможность немного отдохнуть: праздники вещь утомительная, особенно когда за их фасадом, как за театральными кулисами, происходят другие весьма важные и также требующие отдачи сил события.
       
        На следующий день после бракосочетания был дан еще один обед, но без большого собрания, происходивший в узком избранном кругу, так сказать почти «семейный обед», затянувшийся, однако, до вечера, а вечером в театральном помещении Главного дворца мы смотрели балет и пьесу.

Играли Шекспира «Много шума из ничего». Прежде я не читала этой пьесы, что же касается постановки, то мне трудно судить об этом, поскольку я более привыкла к оперным спектаклям, к тому же наш домашний театр был скромнее королевского.

Признаюсь, меня немного покоробило, когда один из героев пьесы произнес реплику насчет того, что, дескать, мир должен был населен. Я сразу решила, что выбор остановлен именно на этой пьесе не случайно, намек оказался уж слишком прозрачен, к тому же все его поняли и разразились аплодисментами, обратившись к нашей ложе. Я испытала большую неловкость…

Я предпочла бы насладиться более тонкой вещью, нежели ежиться под градом острот средневекового болтуна. Но, кажется, при здешнем дворе любят этого драматурга, что не мудрено, ведь две самые высокопоставленные дамы двора прибыли с его родины. Посмотрев на Вдовствующую принцессу Элеонору, я увидела, что она смотрит пьесу с удовольствием…

Моя свекровь - довольно привлекательная худощавая дама, лицо которой можно бы было назвать красивым, если бы не его выражение, слишком часто суровое и надменное. Мне кажется, у нее чрезвычайно сильный характер.

За спинкой ее кресла место занимал Первый королевский министр. Это весьма симпатичный мужчина средних лет, с хорошей фигурой и приятными манерами, который, как мне думается, старается угодить Вдовствующей принцессе, причем она относится к этому со сдержанным одобрением. Они часто переговариваются между собою и имеют вид друзей. Он тоже выражал свое восхищение постановкой и игрой актеров… Так что, подумала я, мне придется привыкнуть. Чтобы в следующий раз не оказаться застигнутой врасплох перипетиями незнакомого сюжета и способом его воплощения, я решила прочесть этого англичанина.

        Оправившись от своего понятного в такой ситуации смущения, я спросила у одной из присутствующих дам, где я могу достать томик Шекспира. Дама ответила, что при Главном дворце есть большое библиотечное собрание. Наш краткий диалог услыхал присутствующий в ложе на представлении его величество король Иоганн (мое кресло стояло рядом с его креслом, слева, в то время как место по правую руку занимала ее величество королева).

- Вы собираетесь читать Шекспира? – спросил он с удивлением. Я отвечала, что, по моему мнению, мне нужно расширить свои знания относительно исполняемых в королевском театре сценических вещей, с которыми я прежде была знакома лишь поверхностно.
- Разве вам понравилась пьеса? – спросил он, понизив голос и покосившись на королеву, занятую разговором с одним из придворных, стоявших за ее спиной.

В это время на театральной сцене зазвучала музыка, знаменуя конец одного акта, королева начала аплодировать, а за ней весь зал. Воспользовавшись шумом, я слегка повернулась к королю и честно ответила, что пьеса мне нравится не слишком.

- Вот-вот, - обрадовался Его величество. - Мне кажется, это грубо и как-то уж слишком приземленно… Как на ваш вкус?
- Мне понравился балет, - сказала я, желая сменить тему.

- Представляете, ваше высочество, - сказал король, проигнорировав мою попытку улизнуть от ответа. - Я слышал, что знатоки высказывают мнение, будто никакого Шекспира вообще не существовало. В то время в Англии правила королева Елизавета Первая из династии Тюдоров, худородной династии, кстати говоря. Это та, которую называли королевой-девственницей, потому что она никогда не была замужем, хотя всегда имела любовников. Так вот, бытует легенда, будто бы пьесы эти сочиняла она, а шли они, что естественно в таком случае, под псевдонимом. Какие грубые животные инстинкты должны были иметь место в натуре этой коронованной дамы! По моему мнению, если поверить в то, что все эти пьесы, одинаково дикие и вульгарные, написала королева Елизавета, а не бродячий комедиант, то они становятся еще более отталкивающими, свидетельствуя об извращении ума и нрава этой монархини.    
 
Мне показалось, что его величество опять покосился в сторону своей супруги.

- Сударыня, - продолжал король, - если уж вы решили расцветить свой досуг познавательным чтением, то позвольте порекомендовать вам другого автора.

Я отвечала, что приму его рекомендацию с признательностью.

- Вот, - сказал он с прорвавшейся ноткой восторга в голосе, откидывая полу мантии и доставая из кармана камзола маленький томик. - Это моя любимая книга, - он говорил теперь с явным воодушевлением, - и один экземпляр у меня всегда с собою. Прочтите, ваше высочество, и тогда мы поговорим с вами при следующем случае на более интересные, возвышенные и познавательные темы.

Принц, мой супруг, хотя и занятый общением с матерью, заметил жест короля. Он ничего не сказал, но я почувствовала неловкость и сама решила показать ему неожиданный подарок.

- Его величество был так любезен… - начала я.

Но он только дернул плечом, как мне показалось, с пренебрежительной усмешкой.

- Нострадамус, - произнес он, даже не взглянув толком на книгу, и добавил с долей вызова, обращаясь к королю через мою голову. - Вы не забыли, кузен, что я тоже иной раз почитываю Нострадамуса? На днях мне попался еще один занятный катрен… Я непременно покажу его вам…

Я заметила, что воодушевление короля как-то сразу угасло.
    
           Весь следующий день, а также утро и первая половина дня, наступившего в свой через за этим, ушли на необходимый всем отдых и подготовку к следующему событию - балу-маскараду. Это был великолепный праздник, куда лучше даже самой роскошной театральной постановки.

Убранство Большой залы в Главном дворце, где танцевали гости, и костюмы, в которые они были облачены, воспроизводили знаменитые карнавалы Венеции, эти красочные массовые роскошные феерии, недаром прославленные на весь мир. Как я потом поняла, тут прослеживалась тонкая аналогия: Венецию называли королевой морей, а Маленькое королевство, принцессой которого я теперь стала, имело второе, народное название – Морская страна, так что никому не надо было объяснять, почему одну стену зала венчает герб Венеции – крылатый лев с книгой святого Марка, а другую стену в то же время украшает герб Маленького королевства – старинная ладья с одним парусом и короной на мачте.

Чтобы уравновесить впечатление от этого чересчур откровенного сравнения, рядом в живописной мешанине красовались другие гербы: Владетельного княжества, Великого королевства и еще нескольких значительных и незначительных соседей.

Впрочем, с другой стороны, мир как-то удивительно тесен, так что от неожиданных ассоциаций в любом случае не уйти. То, что кажется оригинальным, на самом деле было выдумано давным-давно, да и не один раз. Вот, к примеру, если на гербе Маленького королевства изображена ладья, то эмблемой французской столицы, Парижа, является парусный корабль, да еще с весьма претенциозной надписью на латыни: «Качается, но не тонет». Париж обзавелся своим гербом еще до того, как стал столицей великого королевства.   

Мне потом рассказали мои дамы, что устройство праздника долго обсуждалось, ответственные лица взяли для образцов несколько живописных полотен с видами Венеции и изображениями местных праздников, а также внимательно прочитали описания, сделанные людьми, посетившими этот удивительный волшебный город лично. Все это было для меня отнюдь не чуждо и не слишком ново, так как я не избежала увлечения этим удивительным городом, о котором впервые услыхала от своего учителя на уроке истории еще в детстве… В моей памяти невольно начали всплывать когда-то прочитанные строки, посвященные венецианским карнавалам:       

       «Венеция – город карнавалов. Маску жителям и гостям города полагалось носить во второй половине дня с 5 октября по 16 декабря, затем с 26 декабря до Масленицы и в праздничные дни, то есть карнавал длится почти полгода. Что же касается знаменитого Большого карнавала, то он часто называется «Душой города», проводится ежегодно и начинается за 10 дней до Великого поста, в день Святого Стефана.
        На улицах и площадях в празднично одетой толпе тогда можно встретить гламурного франта в невероятно пестром и сложном костюме или таинственного незнакомца, который идет по своим делам, закутавшись в плащ и закрыв лицо белой маской. Белая маска и черный широкий плащ (taborro) в сочетании с шелковой накидкой (bauta) и треугольной шляпой (tricorno) того же цвета являются компонентами одного их самых популярных во все времена венецианских карнавальных костюмов. А еще участники праздника любят перевоплощаться в пьеро и коломбин, демонов и ангелов, рыцарей и мавров, а также в турок, амазонок и звездочетов. Улицы во время карнавалов привлекают внимание выступлениями фокусников, жонглеров, мимов, акробатов, клоунов, шпагоглотателей и заклинателей змей…»

К моему удивлению, восторгу и зависти я узнала, что принц, мой супруг, успел уже побывать в Венеции не заочно, как я, а лично.

- Вообще-то паршивый городишко, - ответил он на мои настойчивые вопросы, - На картинах все выглядит гораздо красивее, даже здесь у нас в какой-то степени вышло лучше, чем на самом  деле, потому что величие и богатство Венеции – это старая история, ведь она уже не владеет всеми водами Адриатики с кучей разных островов, сказочной Иллирией и просторами прекрасных земель от Альп до реки По и до Бергамо, а Римская Священная империя восемнадцатого века, ее нынешняя могущественная соседка, не чета империи Византийской, ее соседки века тринадцатого, и с Веной ей не удастся так же лихо управиться теперь, как с Константинополем тогда. Так что все прошлое кануло в прошлом, как она сама в настоящем тонет в том болоте, на котором стоит. Ее площади и подвалы зданий то и дело затапливает вода, всюду сырость и плесень, воняет тиной и тухлой рыбой… гондольеры все пьяницы и воры, а под масками прячутся проститутки.

- Крис, неужели ты так хорошо успел узнать это место? – пробормотала Вдовствующая принцесса, одетая богатой венецианской сеньорой. - Кажется, тебе тогда было лет 14…
- 14 лет для флотского юнги – это возраст, - посмеиваясь, возразил ей Первый министр, весьма удачно облаченный в костюм богатого венецианского сеньора. - Но карнавал на самом деле, кажется, удался. Каково ваше мнение, ваше высочество? – обратился он ко мне… 

        Тематику бала объявили приглашенным загодя, и потому стиль был выдержан строго. Обязательные белые маски со странными вытянутыми носами и прорезями для глаз… Кавалеры и дамы в традиционных нарядах: шелковых плащах и треуголках… И, конечно, как и в случае настоящего венецианского карнавала, не обошлось без пьеро, коломбин и арлекинов. Признаюсь, все это поражало и захватывало воображение. 

Хочу отметить, что специально для меня еще загодя приготовили платье и накидку, которые, кажется, мне были очень к лицу. Любой женщине доставило бы большое удовольствие их надеть. На платье пошел щедро отороченный великолепными кружевами ярко-золотистый шелк, на накидку - черное кружево, а на треуголке покачивались длинные фазаньи перья. Костюм принца, моего супруга, был сделан под пару моему. Жаль, я была в тот день не в лучшей форме, и потому мы почти не танцевали, пройдясь под музыку только в начале праздника. Зато у нас была широкая возможность насладиться со своих мест, находившихся на небольшом возвышении, феерическим зрелищем.

На всем пространстве зала перед нами проходили в танце прекрасные пары. Изредка с высоты балкона для музыкантов танцующую толпу осыпали целым дождем блесток. Медленно кружась и наполняя воздух своим сиянием, легчайшие золотые и серебряные бумажные звездочки оседали на прическах и одеждах.

Зал был оформлен под одну из «пьяццо» прославившегося на весь мир родового гнезда загадочных древних венетов, устроенного на 118 островах лагуны по обе стороны от Большого канала. Художники выбрали за образцы для изготовления декораций фасад собора Сан-Марко с пятью его свинцовыми куполами, увенчанными золочеными крестами, и кружевной палаццо Ка-д'Оро (Золотой дворец). Большие полотнища с обобщенно, но похоже написанными силуэтами этих всемирно известных великолепных зданий натянули на рамы, установленные возле двух противоположных стен зала, смешение готического и византийского стилей архитектуры создавало почти сказочное пространство, в котором разыгрывался весь спектакль этого праздника.       

Из-под треуголок и корон на плечи дамам падали золотисто – белокурые волосы, в которых нетрудно было угадать парики.

- Представляете, ваше высочество, какое зрелище в старые времена ждало любопытного путешественника, вздумавшего несмотря на жару прокатиться по этим самым каналам на этой самой гондоле вдоль всех этих палаццо, - сказал Первый министр, обращаясь к Вдовствующей принцессе, моей свекрови, - Потому что на этих их мавританских и готических балконах сидели пугала с широкими шляпными полями на головах, поверх которых космами были распущены длинные мокрые волосы, и в этих пугалах трудно было угадать самых прекрасных дам города, в угоду моде выжигавших на солнце свои черные, как смоль, волосы до золотого блеска. Из всех цветов венецианцы больше всего любили золотой…

- Да это и понятно, - продолжила его речь королева, в эту минуту как раз вновь занимавшая свое место на возвышении под балдахином, рядом с которым, только немного ниже, находились и все наши места. - Недаром этот город титуловали «Хозяйкой всего золота христианского мира»…
- Ваше величество, - поклонился ей Первый министр, - Осмелюсь заметить, что вы провели весьма точную аналогию.

- Золотые волосы, белая кожа и пышные формы красавиц Венеции прославлены на весь мир Тицианом и Тинторетто, Джорджоне и Тьеполо, - продолжала королева. Она откинулась на спинку своего кресла и обмахивалась веером. Ее вид выражал некоторую усталость, и немудрено, ведь ее величество все время танцевала, меняя партнеров, однако при этом она была весела и довольна, и ее серые большие глаза искрились в прорези маски.   
   
- Кузен, - сказала она далее, обращаясь к принцу, моему супругу, и, потянувшись в его сторону, коснулась рукой его руки. - Не желаете ли следующий танец? Вашему высочеству не к лицу сидеть на месте как пришитому, копируя его величество, - она имела ввиду, что король Иоганн не танцует и сидит в кресле, ссутулившись и недовольно глядя перед собою. Даже дорогой и изысканный карнавальный костюм выглядел на нем как-то мешковато, мало крася своего владельца. 
- Его величеству нездоровится, ваше величество, - с легким поклоном ответил стоявший возле кресла короля костюмированный придворный в маске. 

- Да, конечно, - сказала королева громко, так что ее отлично было слышно всем тем гостям, кто предпочел вместо танцев окружать своих владык, а этих гостей, как и водится в таких случаях, было не столь уж мало. - Я прекрасно понимаю состояние его величества и сочувствую ему. Его величеству королю Иоганну нездоровится также, как ее высочеству принцессе Софии. И не вам ли, в самом деле, лучше всего это знать, господин фон дер Тротт? – последние ее слова относились к придворному в маске, вступившемуся за короля. - Но вернемся к Венеции, - демонстративно отвернувшись от вельможи, едва удостоившегося одного ее вскользь брошенного взгляда, заговорила она снова, и не думая при том понизить голос. - В процессе подготовки к празднику я сама пересмотрела много различных картин, гравюр и книг. В числе прочих любопытных вещей, касающихся, например, городской тюрьмы Пьомби, страшного места, где из-за свинцовой крыши летом царила убийственная жара, а зимой не менее убийственный холод, я наткнулась на самый парадоксальный с моей точки зрения закон в мировой юриспруденции, изданный в Венеции в 1460 году. Этот закон в категорической форме предписывал венецианкам быть добрыми, ласковыми и побольше есть, чтобы приобрести те самые пышные формы, о которых мы только что упомянули, как о свойственных моделям лучших живописцев того времени, и распаляющие мужское сладострастие, дабы прекратить дальнейшее распространение порока, которым некогда жители города Содома, прославившегося в этом отношении куда ранее Венеции, навлекли на себя гнев Божий…

- В самом деле занятный закон, - сказал принц, мой супруг. Я хотела с полной искренностью произнести что-то в этом же роде, поскольку именно так и подумала про себя, но как-то не осмелилась, сама не знаю почему. Может быть, меня остановил нарочитый резкий тон ее величества, и улыбки, появившиеся на лицах слушавших ее придворных…

Король ничего не ответил, отвернувшись и нахохлившись еще больше. Я вспомнила, что Содом упоминается в Ветхом завете, и что он был испепелен за свои великие грехи. Между тем бал продолжался. Принц, мой супруг, не пошел танцевать с королевой, как она ему это предложила, поскольку его мать сделала ему отрицательный знак, покачав головой, хотя, кажется, он остался этим недоволен. Что же касается ее величества, то она подарила следующий танец галантному кавалеру, лица которого нельзя было разглядеть под маской.         
 
Кроме танцев, программа праздника включала в себя выступления иллюзионистов и постановку небольшой пьесы Гальдони, а также сцены традиционной комедии дель арте, разыгранные прямо в танцевальном зале.

Поздно вечером приглашенные угощались изысканным ужином. Столы были украшены красочными букетами цветов, а сервировка включала в себя обилие стекла, хотя не думаю, чтобы здесь оказалось представлено именно знаменитое венецианское стекло, равно как и кружева на платьях и камзолах далеко не все, конечно, были венецианскими. Но в целом ужин радовал и верно выбранным стилистическим оформлением, и изысканностью, и богатством, наравне с предшествующим ему костюмированным балом. Во все время продолжения трапезы звучали итальянские мелодии и арии из итальянских опер.

Одним словом, на новый вопрос господина Первого министра относительно этого праздника, я могла с полной искренностью ответить только одно слово: «Превосходно!»

Господин Первый министр улыбнулся, кивнув в ответ, и вслед за тем пробормотал четверостишие, простота которого еще более подчеркнула его смысл, так что на фоне яркого карнавального действа оно прозвучало неожиданным и странным диссонансом, словно бы в теплом помещении вдруг повеяло холодным ветром… или мне, уставшей и взволнованной, только показалось, будто глаза у господина Первого министра как-то нехорошо блестели при этом… 

                Словно в самой страшной сказке
                На балу кружились маски –
                Это шут, а это принц - 
                Скрыв надежно маски лиц.

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 3.
                Морская прогулка.

«…не только комнаты, но и весь дом, лестничные площадки и так далее увешаны исключительно его и ее портретами самых разных размеров и видов, изображениями его морских подвигов, гербами, подарками, сувенирами вроде флагштока с «Ориента» и тому подобным».
        Лорд Минто о доме адмирала Нельсона в Мэртоне.



        Страницы из дневника принцессы Софии:
       «На другой день снова был бал, но уже не в королевской резиденции, а в столичном городе. Этот бал давал столичный магистрат, и устроен он был в здании ратуши.

Не могу не упомянуть, что мне принесли еще одно платье, в которое я должна была облачиться на вновь объявленном празднике, сшитое из шелка двух цветов: светло-алого и цвета разбавленного вина, чрезвычайно красивое (при этом дамы сказали мне, что принц оденет костюм в коричневых тонах, под пару моему, так что вместе мы будем выглядеть просто изумительно).

К платью прилагались умопомрачительные туфельки из ткани того же цвета, что и платье, выложенные вокруг выреза настоящими птичьими перышками черного цвета, таким образом, что их кружевные края должна были заходить на обтянутую шелковым чулком лодыжку. Выполнено было все с неподражаемым искусством. Веер, находившийся в той же коробке, что и эти необыкновенные туфли, состоял из перьев, выкрашенных в тон платью, но с черными оттенками.

Я никогда не видела ничего подобного и с трудом скрыла свой восторг, проявление которого могло опорочить меня, потому что вовремя вспомнила: наряд, достойный принцессы, принцесса должна уметь носить с достоинством… Если только она настоящая принцесса, конечно.

        Но все же больше я обрадовалась не нарядам, не еще одному случаю блеснуть и тем более не балу, которых за последние дни было слишком много (к тому же трудно было даже вообразить себе что-либо более зрелищное, чем вчерашний маскарадный спектакль), а случаю побывать в столице, которой я еще не видела.

Город этот расположен от Главного королевского дворца не слишком далеко, поездка до его окраин не занимает много времени. Когда-то резиденция местных владык находилась в центре столицы, на Замковой горе (мало найдется старинных городов, где не было бы Замковой горы, увенчанной старинными стенами и башнями большей либо меньшей степени сохранности), но уже порядка полутора столетий назад короли выбрали для проживания загородный дворец, отстроенный очень широко и помпезно рядом с другим древним замком, который называют просто «Старым». В столичном же замке уже давно размещается городской Арсенал, там же находятся солдатские казармы сторожевого гарнизона и городская тюрьма.

        Город я увидела из окна кареты, он показался мне довольно большим, ухоженным и красивым, с несомненным старинным колоритом, преобладающем в архитектурном стиле его застройки. Все основные здания, ратуша, главная кирха, а также дома на старинных улицах, расходящихся лучами во все стороны от Замковой горы, во всяком случае, возведены давным-давно, но содержатся в хорошем состоянии, реставрируются и подновляются вовремя.

Сохранились весьма мощные и высокие городские стены, и сегодня представляющие собою реальный оплот на случай вражеской атаки, и большие башни, некоторые из которых проездные. Через одну из таких проездных башен проследовал наш кортеж. Горожане украсили дома по улицам, где мы проезжали, флагами и цветами, толпа бурлила вокруг наших карет по мере нашего медленного продвижения к ратуше. Встреча и приветствия показались мне очень дружелюбными и даже в какой-то мере восторженными.

Сам праздник (в программе стояли обед с непременными тостами и здравицами, а также музыка и танцы), был не столь интересен, сколько само старинное здание, где нас принимали. Главная лестница украшена портретом покойного отца принца, моего супруга, одержавшего на море славную и значительную победу, а также здесь представлены морские военные трофеи последней войны – кусок от мачты вражеского корабля и снятые с него же другие детали, назначение и название которых я не знаю.

Стены в главном зале посвящены более древней экспозиции, их украшают флаги, оружие и портреты знаменитых некогда членов магистрата, чьи места теперь занимают их внуки и правнуки. Интересно было вглядываться в умные, волевые лица мужчин, изображенных облаченными в старинное немецкое платье на этих потемневших от времени живописных полотнах, широко известных в свое время в качестве торговых, военных и политических воротил. Их город не даром сделался столицей этой земли, этого королевства. Он славился своей удобной гаванью и своими богатыми рынками давным-давно, еще когда моря бороздили корабли всемогущей Ганзы.

        В тот момент, когда принц, мой супруг, вел меня через весь зал к нашим местам за столом, я посмотрела в высокие узкие окна со стрельчатым окончанием, какие здесь прорезали стены, и вдруг поверх остроконечных же крыш и через лес флюгеров, за силуэтами замковых башен и зубчатых стен, увидела сине-серую дымчатую равнину… «Море!» - чуть не вскрикнула я и сбилась с шага.

Я знала, что столица королевства является приморским городом-портом и очень хотела увидеть море, но, по моему мнению, мне предстояло познакомиться с ним завтра, во время запланированной морской прогулки на королевском корабле (мне сказали, что всех важных гостей здесь непременно приглашают на морскую прогулку, таков обычай приморской земли), - и вот вдруг, неожиданно я увидела море уже сегодня!

Я сбилась, как уже сказала, с шага, и принц поддержал меня под руку, потому что я нелепо запуталась в подоле своей длинной красивой юбки цвета разбавленного виноградного вина со светло-алой отделкой, и мне недолго было, наверное, даже упасть.

- На что вы так загляделись, смотрите под ноги, - пробормотал он.

Я могла понять его досаду, ведь ему то и дело приходилось меня поддерживать, и он, вероятно, уже устал протягивать мне руку помощи и одновременно делать вид, что ничего не произошло, чтобы никому не бросилась в глаза моя вынужденная неуклюжесть.

Все последние дни, перенасыщенные самыми разными вещами, я прожила со взвинченными нервами и ощущением постоянной усталости. Между тем протокол предусматривал мое постоянное пребывание на публике, у меня и минуты не было свободной, чтобы отдохнуть и восстановить свои силы.

- Там за окнами видно море, - пробормотала я, в свое извинение.
- Ну и что? – не понял он сначала, потом посмотрел на меня и улыбнулся, - Ах да, - сказал он. - Вы же никогда не видели моря, вы из сухопутной страны.
- Моя страна всеми силами пытается справиться с этим обстоятельством, - не очень удачно ответила я, поскольку почувствовала себя до известной степени задетой его замечанием, в котором мне почудились пренебрежительные нотки.
- Знаю, Речной вопрос, который следовало бы на самом деле назвать морским вопросом, - кивнул он. - Говорят, он принадлежит к неразрешимым загадкам… Завтра вы увидите море, - глаза его блеснули, и в голосе прозвучало что-то вроде того воодушевления, которое чувствовалось в голосе короля в тот момент, когда он в театральной ложе во время представления шекспировской пьесы протягивал мне томик своего любимого поэта-прорицателя.
- Ваше высочество, мне известно, что ваша семья имеет давние морские традиции, - произнесла я то, что мне вдалбливали в течение последнего времени о семье принца. Мне показалось, что он хотел бы заговорить на эту тему, но затем предпочел сдержаться и ответил лаконичным «да».

Мы уже благополучно достигли стола и усаживались на свои места.

- Напрасно вы, Кристиан, не хотите рассказать ее высочеству подробнее о своей семье и своем отце, - произнесла, устраиваясь в своем кресле, королева.

Она слышала конец нашего краткого диалога и сочла нужным вмешаться, после чего ей вдруг пришла в голову мысль изменить план завтрашнего мероприятия: корабль, которому предстояла честь принять на борт королевскую семью и сопровождающих ее лиц, теперь должен был по ее предложению перед возвращением в порт бросить якорь напротив усадьбы покойного принца-адмирала Морского.

Там, ввиду усадьбы, мы все высадимся на берег, побываем в доме, а затем вернемся в Главную королевскую резиденцию уже посуху, для чего прямо сейчас следует дать распоряжение об организации приема в поместье и о том, чтобы там нас ждали кареты.

- Так и сделаем, - объявила королева тоном приказа. Возражать ей никто не стал, Вдовствующая принцесса Морская, мать принца, моего супруга, то есть моя свекровь, также. Ей, кажется, вполне даже польстило, что королева проявляет к ее семье такое внимание.

Насколько я могу судить, ее величество поступала так и прежде. Я имею ввиду спонтанность принимаемых ею решений. Одна из моих дам уже имела случай рассказать мне, что перед самой нашей свадьбой королева дала в честь своего кузена (принца, моего супруга), великолепный прием, тактично завуалировав этот жест под прозрачным посвящением «богине Любви и ее Подданным». Дама утверждала, что это было нечто неописуемое, и что королева сама исполнила в разыгранном спектакле одну из главных ролей.          
      
        Утром я в составе королевского кортежа была уже в гавани, но все же те первые испытанные мною чувства, те удивление и восторг, которые охватили меня в памятный миг в зале ратуши, когда я увидела вдруг в окне далекий, словно подернутый дымкой морской простор, оказались самыми сильными, хотя вид наполненной большими и маленькими кораблями огромной бухты, ход сине-зеленых волн прямо у ног, полеты белоснежных крикливых морских птиц в сияющей высоте неба и какой-то особенный запах, терпкий, соленый, впитавший в себя также характерные ноты от гниющих на берегу темных рыхлых водорослей, ракушек и рыбы, выброшенных приливом, - в общем, все это было, конечно, так ново и восхитительно.

Я захотела попробовать морскую воду на вкус. Это рассмешило моих спутников, но тем не менее мне тут же поднесли стакан с морской водой. Она была горько-соленая… Если моя первая встреча с морем уже состоялась, то это был наш с ним первый поцелуй.

Плыть в маленькой юркой шлюпке над непроницаемой глубиной мне было страшно… этот темный, почти черный отвал воды за низким бортом… хотя, как обмолвился офицер, командовавший гребцами, бояться как раз нечего, потому что ветерок совсем слабый, и нужно бы посильнее, чтобы корабль мог развить скорость, «а не тащился, как сонная муха».

Офицер был знакомым принца, моего супруга, которого королева и его мать запросто называли Кристианом, его личным именем, а остальные принцем Кристианом, и которого мне тоже надо научиться так называть, то есть просто по имени, без упоминания титула, но я все еще никак не могу на это осмелиться.

Офицер на правах знакомого спросил принца, собирается ли его высочество отправиться в настоящее плавание и если да, то скоро ли.

- Скоро, - лаконично ответил принц. - Надеюсь, в Мореходстве мне подыщут вакансию… Если я застряну на берегу еще дольше, - добавил он, усмехнувшись, - я, конечно, получу свой аттестат, но на суше настоящим моряком не стать, а я уже, кажется, все перезабыл, хотя и зубрю теорию, но чего теория стоит без практики.               
- Это уж точно, - в один голос сказали офицер и сопровождавший моего супруга молодой дворянин, некто фон Шеумберг, кажется, довольно близкий ему человек, который входит в его свиту непременным ее членом.   

Разговор и проставленные в нем акценты показались мне несколько странными и во всяком случае непонятными, но я промолчала. В это время вода, плеснув за низким бортом, попала внутрь шлюпки и забрызгала мне колени.      

        Мы подплыли («подошли», как почему-то выразился принц, мой супруг) к борту корабля «Наша слава», который показался мне с перепугу подобным настоящей темной горе, и последовал ужасный подъем на палубу. Одна моя дама объяснила мне, что обычно с борта спускают «трап» - веревочную лестницу, которая в случае, если это «адмиральский трап», имеющий деревянные ступеньки и поручни, довольно удобна, а самое неприятное при подъеме состоит в том, что ветер раздувает юбки, поэтому надо завязать лентой подол внизу, а потом уже подниматься.

Она сказала, что обычно моряки галантно помогают дамам, и все обходится без приключений (полагаю, под приключениями она понимала трагическое падение вниз и ужасную гибель в глубоких волнах), но, поскольку всё, относящее к морю, мне в новинку, и окружающие прекрасно это понимают, то меня (и еще тех, кто боится или слишком неуклюж) поднимут иначе, - «как груз», так что мне вообще беспокоиться не о чем.

Сверху, действительно, спустили на толстых канатах что-то вроде клетки, моя дама любезно завязала мне подол юбки припасенной лентой, мне предложили подняться с места и ступить на огороженное веревочными сетями зыбкое донышко подъемного приспособления… Я сделала все, как мне велели, вцепилась в канаты руками, меня привязали к ним за талию (я понадеялась, что надежно), и клетка, отделившись от доставившей нас к борту корабля лодочки, медленно поползла вверх…

Я думала, что вот-вот расстанусь с жизнью от страха, и зажмурилась, чтобы не видеть, как подо мною разверзается пропасть, на дне которой плещутся темные волны. Канаты скрипели, доска, на которой я стояла, раскачивалась… У меня кружилась голова, сердце обрывалось в груди, дыхание перехватывало, и меня затошнило.

Когда меня общими усилиями офицера и матросов вынули из сетей и поставили на палубу под громкие приветственные крики всей корабельной команды, я опять начала спотыкаться и падать на руки принца, моего супруга, который вскоре поднялся на борт корабля по этому самому «трапу».

В конце концов, обреченно вздохнув, он сказал, что мне, видно, надо отдохнуть, крепко взял меня под руку и, поддерживая, увел вниз, в каюту. Для того, чтобы достичь этого спасительного пристанища, нам пришлось спуститься по узкой крутой лестничке с блестящими поручнями (еще один «трап») и пройти узким коридорчиком, где я еле помещалась рядом с ним со своими юбками и все время задевала и за стены, и за выступы, и за ручки дверей, а при входе в каюту чуть не ударилась головой об косяк двери в тот момент, когда корабль, видно, слегка накренился… Принц буквально тащил меня вперед на себе, обхватив за талию, и сумел так быстро доставить меня на место, что я не успела упасть в обморок.

В каюте, маленькой комнате, где принц оставил меня на попечении моих дам, было только одно высокое совершенно круглое окно. Лежа на узкой кровати, я уставилась в это окно и очень захотела в этот миг опять попасть на берег, но затем мне полегчало, я оправилась также от смущения и приняла мужественное решение выйти на палубу, к остальному обществу. Нельзя же было пропустить такую интересную и новую для меня поездку из-за страха высоты и вызванной этим страхом дурноты…

Наш корабль как раз принял всех своих пассажиров и собирался поднимать якорь, чтобы направиться в море. Участников прогулки было относительно немного, тем большей чести удостоились те из придворных, кто оказался в их числе. Пестрая толпа этих счастливчиков, одетых в элегантные дорожные костюмы, окружая короля и королеву, стояла возле ограждения борта, обращенного к берегу, и любовалась панорамой города.

Это и в самом деле было очень красиво. Утреннее ясное солнце озаряло остроконечные крыши из красной и коричневой черепицы, блестели украшения многочисленных башенок, на фоне ясного голубого неба четко выделялись силуэты узкого шпиля главной городской кирхи, ратуша, стены и башни замка на Замковой горе. Прекрасно просматривались улицы и площади.

        Мне представили капитана. Это был человек лет тридцати, не более, высокий, стройный и загорелый, с кривым широким шрамом на правой щеке, несколько портившем его лицо, которое, если бы не шрам, рассекающий физиономические мышцы и блокирующий их подвижность, что отчасти делает невозможным нормальную мимику, можно было бы с уверенностью назвать красивым.

Он поклонился и с учтивостью светского человека пожелал мне приятного времяпрепровождения. Он казался очень любезно настроенным, но, когда я отвернулась, чтобы пройти в свою очередь к борту, я успела краем глаза заметить еще одного офицера, подошедшего к командиру корабля, чтобы доложить ему что-то по поводу отплытия, и они заговорили вполголоса…

- Ненавижу я все-таки эти увеселительные круизы для широкой публики, - буркнул за моей спиной голос капитана, теперь звучавший брюзгливо и недовольно. - Вроде бы и привыкнуть пора, а все что-то не получается. Сейчас нажрутся, потом опять все заблюют, так что палубу не отдраить… Эту девчушку уже укачало… - полагаю, под «девчушкой» он понимал меня.

Неожиданная грубость подслушанного мною командирского высказывания заставила меня прямо-таки задохнуться от удивления и возмущения, но больше всего, признаюсь, мое самолюбие уколола последняя фраза. Зато она-то и помогла мне собраться с силами.

- Что нужно сделать, чтобы не затошнило снова? – спросила я у той моей дамы, которая уже многое рассказала мне о морских обычаях и назвала круглое окно в моей каюте «иллюминатором», уточнив, что во время морской бури, то есть шторма, иллюминаторы «задраивают» (закрывают наглухо), во избежании попадания внутрь каюты большого количества воды, так что в каюте становится невообразимо душно… Хорошо, что в этот раз на море не штормило... В ответ на мой вопрос моя проводница посоветовала не смотреть с высоты палубы вниз, а скользить взглядом поверху, и сосать лимон. Я попросила принести мне лимон. Я не люблю лимоны, но я готова была съесть хоть дюжину, лишь бы снова не закачаться на ногах, испытывая позывы к рвоте.

- И не ешьте много, ваше высочество, - добавила моя фрейлина. Памятуя о том, что «сейчас все нажрутся», следуя выражению капитана, со всеми вытекающими, я подумала, что есть не стану вообще.

        Капитан оставил нас, чтобы командовать отплытием. Ветер, которого, по словам офицера, доставившего нас к кораблю, было все же недостаточно, чтобы корабль не «тащился как сонная муха», показался мне довольно сильным и прохладным. Над нами громко хлопали на ветру, разворачиваясь, белые паруса (впрочем, вблизи парусина не выглядела такой белоснежной, как издали), на фоне которых хорошо было видно матросов, бесстрашно на головокружительной высоте снующих по веревкам, натянутым под поперечными палками (кажется, реям), на которые эти паруса привязывались, и которые в свою очередь крепились к мачтам. «Наша слава» повернулась к берегу кормой, на которой горело золочеными буквами ее гордое название.

Выходя из гавани, мы оказались рядом с одним из кораблей, стоявших далеко от побережья, так что издали, с берега складывалось впечатление, будто они невелики, но теперь корабль, мимо которого мы должны были проследовать, показался мне гигантом. «Наша слава», выглядевшая рядом с ним таким же маленьким суденышком, какой по сравнению с нею выглядела шлюпка, никак не могла его миновать.

С борта этого огромного морского чудовища, подпиравшего небо своими высоченными необхватными мачтами, раздался дружный приветственный хор голосов. Нам хорошо была видна команда, толпящаяся вдоль бортовых ограждений на верхней открытой палубе, размахивающая руками и орущая во все горло. Мне сказали, что все эти люди хотят, конечно, видеть меня, свою новую принцессу. Принц, мой супруг, взял меня под руку и подвел к самым поручням.

- Помашите им, - буркнул он. Я послушно сделала приветственный жест рукой, боюсь, несколько вялый по сравнению с их восторгом. Но на большее в тот момент я была точно не способна.

Когда наконец большой корабль оказался позади, стала видна его высоченная корма, на которой я прочла название «Наша победа». Разнообразием при наречении наименований здесь, видно, не страдали, раз они так перекликались между собою - «Наша слава», «Наша победа», но мощь и грозная красота корабля говорила сама за себя.

Как тут же рассказала мне моя сведущая фрейлина, «Слава», на которой мы «шли», то есть плыли, и «Победа», которую мы только что благополучно миновали, принадлежали к разному типу судов.  «Наша Слава» - яхта, сравнительно небольшое судно, считающее легким, но зато маневренным и быстроходным, поэтому яхты, включенные в морские военные флотилии, используют как разведывательные и посыльные суда.

Размеры и вооружение позволяют им вступать в бой на равных только с такими же суденышками, как они сами, хотя знания, талант и смелость командира могут порой компенсировать имеющуюся разницу и привести к поражению противника там, где, казалось бы, об этом не может быть и речи. «Наша слава» имела две мачты и набор прямоугольных и треугольных парусов (что я уже успела заметить). Поскольку она являлась прогулочным кораблем, то на ней установили (для развлечения пассажиров) всего одну пушку, на носу, хотя такое судно возможно переоборудовать в военный корабль, дополнив его вооружение. 

«Победа» - именно «корабль» (называть все суда кораблями неправильно, а ведь несведущие люди так и делают, не представляя себе даже, до чего ошибаются), определяемый как «корабль первого ранга». Такие корабли являются основной силой военно-морских флотов всех приморских стран.

У «Победы» три мачты с прямыми парусами, три закрытых палубы (деки) и одна открытая, на которых друг над другом установлено 104 пушки, от больших, «тридцатидвухфунтовых», пробивающих выстрелом дубовую обшивку на два фута вглубь, включая самую крупную и мощную «куршейную», то есть носовую, и до малых, «8 или 6 фунтов». Кроме того, на корабле размещают еще много небольших орудий, которые рассматривают как вспомогательные и не считают, говоря о «ранге» корабля, определяемом количеством крупных артиллерийских орудий.

Площадь распущенных парусов равняется четырем акрам, а общая длина канатов (как я поняла), которые нужны для прикрепления этих парусов на свое место и для управления ими (кажется, в целом эта сложная система носит название «бегучий такелаж»), составляет 27 миль. Полностью укомплектованный экипаж насчитывает 850 матросов и офицеров…
    
        Мы плыли в открытое море, навстречу солнцу, но ветер, дувший с берега, скоро перестал быть попутным, опять засвистели сигнальные дудки, матросы снова занялись парусами, поворачивая их вместе с реями. Я посмотрела на принца, моего супруга. Кажется, ему все происходящее было очень по сердцу. Он раскраснелся, следя глазами за работой матросов, он вообще не отрывал взгляда от мачт и парусов.

- Мой отец впервые взял меня с собой в море, в настоящий морской поход, когда мне было 10 лет, - неожиданно сказал он мне, увидав меня стоящей рядом с ним возле борта. - Мать горевала, но отпустила меня. Да и не только наша семья, вся жизнь нашей страны накрепко связаны с морем.
- Вероятно, так же, как наша страна связана с полями и лесами, - вежливо сказала я, но тут же пожалела о том, что вообще заговорила. Я что-то спугнула, какое-то неуловимое, неповторимое мгновение. Принц будто очнулся и, мне почудилось, пожалел, что забылся и разоткровенничался. Он помрачнел, нахмурился и долгое время после этого такого маленького, но, по всему выходит, значительного происшествия, держался со мной весьма холодно и отчужденно.    
 
Я вынуждена была оставить его и подошла к королеве и ее кружку. Ее величество стояла у борта немного поодаль и смотрела на море, не отрываясь.

- Иногда мне кажется, - услыхала я, подходя ближе, - Что однажды я сяду на прекрасный парусный корабль и поплыву на нем далеко-далеко, в чужие неизвестные земли, прекрасные, как мечта, чтобы жить там с тем, кто близок и дорог сердцу, и познать счастье, которому не будет конца, - она раскинула руки, будто птица расправила крылья, собираясь взлететь, и рассмеялась.

        К тому времени я успела немного присмотреться к ее величеству королеве, позднее же имела немало случаев дополнить и углубить свои наблюдения.

Удивительно, но она на самом деле совсем некрасива в обычном, общепринятом смысле этого слова и по сравнению с расхожими стандартами красоты. Она высокая, стройная, худощавая, у нее круглое лицо с большими серыми глазами, внешние уголки которых как-то странно опущены к вискам. По существу, глаза у нее расположены неправильно, взгляд их не косит, но их местоположение на лице именно что несколько косовато.

Глядят эти серые, косо посаженные глаза всегда серьезно и внимательно. Даже когда сама их владелица улыбается, глаза не меняют свое сосредоточенное выражение. Она может подолгу сидеть рядом с заинтересовавшим ее чем-то человеком, глядя на него неотрывно, откровенно изучая его в упор, но это почему-то не вызывает смущения.

Рот у королевы большой, с крупными губами. Обычно середина ее губ складывается пухлым сердечком, но когда она задумывается или огорчается, уголки ее губ опускаются, словно съезжают вниз, почти так же, как уголки глаз, а сами губы вытягиваются и становятся тонкими. Таким образом разрез рта сильно выгибается, образуя дугу. Лицо при этом, конечно, удивительным образом преображается… Описанная гримаса может оказаться дополненной поднятыми вверх бровями.

У королевы смуглая и гладкая кожа, но, кажется, не особенно хорошие и ровные зубы. Волосы у нее темно-коричневые, без блеска, то есть матовые, по цвету напоминающие дубовую кору, длинные, тонкие и прямые. Такого типа волосы обычно относят к «тяжелым», потому что они плохо держат любые укладки и завивки, и, скользя и рассыпаясь, способны разрушить прическу. Нужно применять много помады, чтобы придать им нужную форму, но королева не любит ни помаду, ни пудру.

У королевы есть дурная привычка – когда ее волосы не уложены, она любит теребить распущенные пряди и одну всегда кладет в рот, а потом, резким движением выдернув ее, изжеванную и мокрую, обрезает ею уголок губ. Эти следы порезов тонкой кожи возле рта часто видны и в том случае, если губы накрашены.

Королева имеет манеру говорить протяжно, немного нараспев, и голос у нее низкий и хрипловатый, глухого тембра, но довольно сильный и звучный, и порою на высоких нотах он приобретает напряженно-звенящий тембр и начинает звучать настолько необычно, что, раз его услышав, нельзя забыть. Она любит петь, много занимается декламацией.

У нее удивительная походка, я бы сказала «танцующая». Эта походка производит невероятное впечатление. Глядя на королеву, кажется, что она не идет, а почти летит, едва касаясь поверхности земли… и, может быть, вовсе ее не касаясь… Но я слышала, будто эта своеобразная манера двигаться представляет собою не результат постоянных упражнений в отношении искусства танца (хотя королева очень любит танцевать и делает это прекрасно, умело, с большой грацией), а неправильность телосложения, что, возможно, повлияло на ее способность иметь детей.

Таков внешний портрет королевы. Можно только еще добавить, что ей очень идет лиловый цвет, и она предпочитает его всем остальным. В отношении же ее характера я бы в первую очередь отметила доброту. Ее величество может быть капризной, а потому непредсказуемой, к тому же она слишком часто проявляет какое-то поразительное легкомыслие, но что-то в ее натуре располагает к ней и вызывает безотчетное доверие. Она добра изначально, от природы, а все остальные ее качества являются приобретенными и только портят ее внутренний портрет, портрет ее души. Мне рассказали, как однажды на придворном балу она обратила внимание на сидевшего в отдалении от всех впервые увиденного ею молодого человека, просто подошла к нему и посоветовала «не печалиться и идти потанцевать».

Она всегда щедра, не разбирая, насколько действительно нуждается в помощи тот или иной обратившийся к ней человек, и тратит на благотворительность очень значительные суммы. Про нее рассказывают, что однажды она сняла с руки драгоценный браслет и подарила какой-то девочке, дочке служанки, которая горько плакала, чтобы просто ее утешить.

В то же время она не любит утруждать себя приемом просителей и ездой по больницам и приютам, а также может забыть о назначенной аудиенции. Чтобы королеве напомнили, что ее ждут, просители вынуждены платить ее секретарям.

Кажется, королева вообще неспособна на злые мысли и поступки, тем удивительнее выглядит ее непримиримая вражда с королем, ее венценосным супругом. Не знаю, какие обстоятельства легли в основу этой вражды, но они должны быть очень значимыми. Она ненавидит его как солнце - мрак, как тепло - холод, как добродетель - порок. Видимо, это противоречие неразрешимо. Королева не упускает случая, чтобы не сказать ему что-нибудь колкое и для него заведомо неприятное. Мне не слишком понравилось, что принц, мой супруг, в этом отношении берет с нее пример. Они оба не оставляют беднягу-короля в покое, а он со своей стороны тушуется и перед нею, и перед ним так, что на это жалко смотреть.

Я думаю, королева больше всего похожа на одну из сказочных фей. До встречи с нею я представляла себе этих мифических лесных существ из старинных легенд как прекрасных, прелестных, завораживающих… Но только когда я увидала королеву, я поняла, как на самом деле могли выглядеть феи, ведь их красота не от мира людей, они иные, они странные, их облик и повадки не такие, как мы это себе можем вообразить. Они не живут, а существуют в своем безвременье, никогда не старея, но словно впитывая в себя время, которое глядит из их больших серых глаз, как сама бездна вечности…             

        Но я еще не описала до конца свою первую морскую прогулку. Кстати, в том круизе королеву кроме прочей ее свиты сопровождал один молодой актер, обладатель очень красивой внешности, золотоволосый и голубоглазый, прекрасный певец, который находился рядом со своей госпожой и не уставал услаждать ее слух исполнением разнообразнейших арий.

Я видела его возле особы ее величества и позднее. Она очень к нему благоволит и ради него открыто нарушает принятый этикет, приближая его к себе и вызывая досаду у отодвинутых его персоной на задний план знатных придворных. Честно сказать, по прошествии времени я пришла к выводу, что мне он тоже не нравится. Слишком уж он доволен собой, слишком посвящен самолюбованию. За такими манерами вряд ли может скрываться чувствительная душа или глубокий ум.

        Дальнейший наш путь прошел без приключений. Мы наслаждались морскими видами, заплыв в море так далеко, что земля превратилась в тонкую полоску на горизонте. На палубе играли музыканты, для нас установили кресла, стюарды подавали вино и закуски. Памятуя о предостережении, я ничего не брала в рот и переносила легкую качку хорошо, ведь если совсем не глядеть за борт и не видеть пенного отвала воды, разрезаемой острым днищем корабля, то кажется, что все вообще в порядке.

Я так освоилась, что даже попросила капитана показать мне корабль. Капитан отрядил одного из своих подчиненных руководить экскурсией. Я задавала вопросы, и молодой офицер, которому вменялось в обязанность в основном смотреть за тем, чтобы со мной и двумя моими дамами, последовавшими, как это принято, за мною, ничего не случилось, то есть чтобы мы не поскользнулись, не зацепились за что-нибудь и не упали ненароком, да чтобы не перегибались сильно за борт, рискуя за него свалиться (ко мне это не относилось, я и близко боялась подойти к ограждению палубы, но одна моя девушка, кажется, страха не ведала), ну, и так далее, - наш провожатый был удивлен моей любознательностью.

- Ваше высочество, - сказал он мне, - осмелюсь предложить вам попросить его и ее величество устроить для вас поездку на «Победу». Это замечательный военный корабль, там вы увидите на самом деле много интересного. Если спуститься с верхней палубы…

И этот молодой человек, у которого был достаточно хорошо подвешен язык, развернул перед нами панораму того, что я увидела бы в объемистом чреве огромного судна. Вероятно, он хотел произвести на нас впечатление, и одна моя спутница, действительно, улыбалась ему весьма ласково.

Как воочию я вдруг увидала перед собою нижние палубы корабля, душные и затененные, когда закрыты («задраены») люки по бортам, где прорезаны амбразуры для пушек («порты»), ведь обычно, во время совершения мирного похода в мирных водах, пушки откатывают назад.

Однако при подготовке к бою, в то время, как корабль «спускается на противника» (идет ему навстречу, вероятно) бортовые порты открывают и орудия выкатывают вперед. Матросы, готовясь к бою, часто снимают куртки и рубахи и остаются голыми по пояс, а головы повязывают платками, чтобы не мешали волосы и чтобы пот не заливал глаза, потому что артиллеристам, одетым в холщовые робы, грозит опасность вспыхнуть от любой искры в любую минуту, ведь они имеют дело с огнем, а кроме того, их ждет тяжелая («жаркая») работа.
 
- Да, ваше высочество, дамы, поверьте, воевать – это значит трудиться изо всех сил.

Вообще же все, и матросы, и офицеры, стараются одеться в таких случаях, при приближении этой самой «жаркой» работы во все чистое, потому что так требует старая традиция, а медики к тому же утверждают, что несвежее белье способствует распространению инфекций в полученных ранах, и это, в случае ранения, может привести к заражению крови и гибели. Ветераны и те же врачи не советуют новичкам перед началом сражения принимать пищу: в случае ранения в живот это может сказаться отрицательно на шансах выжить.

Корабли сходятся в бою очень близко, и обычно над реями укрепляют платформы, с которых во время боя ведут огонь из стрелкового оружия снайперы – особенно меткие стрелки. Их мишенями среди клубов дыма становятся командиры вражеского корабля. Однако старшие офицеры все равно считают правильным одевать перед сражением все свои награды - как на праздник, на который они приглашены и который справляет смерть. Один капитан советовал офицерам перед боем не обувать сапоги, отдав предпочтение чулкам и туфлям – чтобы в весьма вероятном случае ранения не задавать лишней работы корабельным хирургам, которые и так будут очень заняты.

В отсеках корабля, находящихся ниже «ватерлинии» (линия предельно допустимого погружения корпуса корабля в воду), для освещения установлены фонари, которые дают слабый, тусклый свет. Когда на палубе кипит бой, который может продолжаться со всей ожесточенностью несколько часов, с рассвета и до темноты, раненых сносят вниз, в низкие и тесные помещения «кубриков», где их укладывают прямо на пол, на обрывки парусов. Это судовой госпиталь, в котором в поте лица трудятся врачи.

Отдача от выстрелов орудий вытягивает воздух из нижних отсеков, так что там становится трудно дышать, пламя утопленных в роговых плошках свечей колеблется, а крики и стоны раненых оказываются заглушены гулом орудийных залпов и треском обшивки. Чтобы не свалиться от усталости и не спятить от ужаса, врачи и санитары пьют ром, его же дают раненым для облегчения боли. Стены в кубриках часто выкрашены в мрачный темно-красный цвет. Настоящий ад…
 
- Относительно цвета стен, говорят, все началось в прошлом веке с приказа главнокомандующего военно-морскими силами Британии, адмирала Роберта Блейка. Этот пример с тех пор принят во многих флотах на вооружение. Новичков приучают к виду крови заранее. Когда же идет бой, все на самом деле в крови, что при таком фоне стен не заметно, а это и хорошо.
- Неужели морские сражения столь кровопролитные, - поразилась я.

- Очень, ваше высочество, - кивнул молодой офицер, от души потчевавший нас полной ложкой этими страшными байками. - Артиллерийская прицельная дуэль, залпы такой силы, что все летит щепками, и всюду огонь, а если дело доходит до столкновения и абордажа, то тогда еще и резня начинается… Прошу прощения, ваше высочество, - добавил он все-таки, улыбнувшись.

Я только кивнула в ответ. Ему удалось до того меня напугать, так просто и без затей рисуя перед нами страшную картину морского боя, что я не скоро смогла отделаться от жутких видений, так живо мной воображенных, будто они происходили на самом деле перед моими глазами. На верхних палубах кипит ужасный бой. Трюмные отсеки огромного корабля- плавучей крепости, за стенами которых плещет глубокая морская вода, отсеки, куда спускаются по многим лестницам, все вниз, вниз, погружены в тусклый полумрак. Там духота и вонь, крики и стоны, там мрачные темно-красные, под цвет пролитой крови, стены… Настоящий ад…
    
Вот какова бывает плата за любопытство, и наш гид заставил меня заплатить ее в полной мере.

        Обойдя всю яхту и постояв на носу, рядом с зачехленной пушкой, где было ветренее всего и куда достигала мелкая пыль от водяных брызг, мы благополучно вернулись к тому месту, откуда начали наше путешествие.

Дамы и кавалеры собрались теперь вокруг певца, развлекавшего их прекрасным исполнением очередной арии, которому они льстиво рукоплескали. Королева по-прежнему стояла возле борта, но теперь вне толпы, одна. Ее волосы и синяя накидка развевались от ветра. Рядом с нею находился только капитан яхты. Они о чем-то беседовали, и ее величество улыбалась.

Завидев нас, королева тут же с живостью обратилась к нам, но, поскольку она тем самым перебила своего собеседника, оборвав его на полуслове, то, видимо, в качестве компенсации за проявляемую ею невежливость (по крайней мере, это выглядело со стороны именно так), она с совершенной фамильярностью пожала его руку своей. Манеры ее величества, как я уже упоминала, рассказывая про ее любимца, здешнего «Орфея», вообще выдают большую вольность в поведении, причем вне всякого следования придворным правилам и даже обыкновенно принятым приличиям.

Замеченный мною ее свободный жест в отношении капитана «Славы» сделался бы возможным и уместным, если бы этот офицер был равен ей по своему общественному положению и, кроме того, приходился ей близким родственником, однако она, кажется, сама устанавливает для себя законы и следует собственным приоритетам. 

- Надеюсь, наш бравый мичман Фрейман не слишком напугал вас своими россказнями, ваше высочество? – спросила она громко. - Он поведал вам про морской бой и красную краску на стенах в кубрике? Он ведь это всем новичкам рассказывает.
- Повествование господина Фреймана было очень познавательным и интересным, - ответила я, - за что я ему искренне признательна.
- Все же не переусердствуйте, Мориц, - посоветовал юному мичману капитан, слегка нахмурившись, но, как мне показалось, больше для проформы. Тот в ответ, вытянувшись и щелкнув каблуками, отчеканил: «Есть!», чем вызвал новую улыбку королевы.

Видимо, восприняв реплику капитана как приказ, молодой офицер, чтобы смягчить произведенное его «россказнями» впечатление, счел за лучшее перейти к более приятным темам и сказал, что для нас уже вот-вот подадут обед. Его накроют в большой кормовой каюте, которую на кораблях называют кают-компания. Хорошее название, вот только следует отметить, что без согласия собирающихся здесь офицеров (кают-компания это корабельный офицерский клуб) капитан не имеет права сюда приходить (мне показалось, что эту подробность он привел не просто так, а в пику начальнику, которому на самом деле не смел возразить).

- Капитан, и это всем известно и признано, на корабле царь и бог, здесь ему все подвластно, - прокомментировал он свое сообщение. - А бог должен быть одиноким, ведь равных ему нет.

Далее он рассказал к слову, что в кают-компании военных кораблей, как и на палубах, часто стоят пушки, потому что отсюда «открывается удачный прицел для кормового залпа», но они, в отличие от пушек нижней палубы, бывают и в мирное время выдвинуты вперед до предела, так, что в открытые порты далеко над водой торчат толстые пушечные стволы, - этим достигалась экономия места.

В кормовой каюте «Нашей славы» не было пушек, и ее убранство напоминало дворцовый салон: все в позолоте, роскошная меблировка… Большой удобный стол был накрыт белоснежной скатертью и прекрасно сервирован серебром, подавались фрукты и блюда из свежих морепродуктов. Было много очень хорошего вина.

Во главе стола, к моему удивлению, я увидала нашего капитана. Моя фрейлина шепотом пояснила мне в ответ на мое недоумение (я спросила ее, почему стол возглавляет не его величество), что по морскому обычаю все находящиеся на борту судна во время плавания пассажиры считаются гостями судового командира. Я только кивнула. Мне уже стало ясно, что моряки чувствовали себя в море на своем корабле настоящими хозяевами. Может быть, и не только в море? Мне было в новинку оказаться в стране, где с морем было связано всё и вся.

Впрочем, поскольку король и королева должны были восседать справа от хозяйского места в креслах с высоченными спинками, украшенными гербами страны, то можно было сказать, что субординация должным образом соблюдена. Принц, мой супруг, и я сидели в таких же креслах напротив венценосной четы, слева от капитана. Остальные гости помещались на обыкновенных, хотя и очень красивых, как и все здесь, стульях.

Следует отметить, что я напрасно встревожилась по поводу уничижения достоинства его величества еще и по той причине, что он к обеду не явился, так что королева представляла старшее поколение королевской семьи одна, являясь единственной соседкой капитана справа. Во все продолжение застолья они не переставали беседовать между собою самым дружеским образом, и офицер галантно ухаживал за ее величеством, как это принято со стороны кавалеров в отношении дам.   

Капитан первым развернул салфетку и пригласил всех отдать должное трапезе. Я так проголодалась, что чуть-чуть позволила себе поесть, страшно боясь, что мне станет плохо. Но корабль, простите, наша яхта, шла тихо, и море было спокойно, так что настоящей качки я так и не изведала (мне сказали, что она бывает бортовая и носовая, какая хуже, не знаю).

Впрочем, кое-кого все-таки свалила морская болезнь – я разумею его величество короля Иоганна. Он удалился в каюту еще до обеда и больше не вставал, пока не пришла пора высаживаться на берег. Когда мы увидели его снова, то его вид был еще куда бледнее обыкновенного. В каюте за ним ухаживал командир Королевской гвардии, начальник личной королевской охраны полковник фон дер Тротт, сопровождавший его величество на правах доверенного лица. 

- Не надо мне было отправляться на морскую прогулку, - сказал его величество король в ответ на вопросы о том, как он себя чувствует. - Я не выношу моря.
- Странно для владыки Морской страны, - насмешливо бросила королева. - Кажется, для того, чтобы у вас началась морская болезнь, вам не нужно ступать на палубу корабля, достаточно просто взглянуть на море, даже издали.

Вслед за этим словесным выпадом она вдруг обратилась к капитану, спросив у него, правда ли, что не так давно на вверенном ему корабле повесили на рее двух матросов, уличенных «в преступлении против природы». Капитан подтвердил, что это правда. Я не очень поняла, о чем идет речь, и решила позднее спросить об этом своих фрейлин или даже осмелиться задать этот вопрос ее величеству… или принцу, моему супругу, хотя это последнее, кажется, было для меня сложнее, чем другие варианты…      

Мне показалось, что королю не понравилось это замечание королевы. К тому же… или у меня слишком хороший слух, или люди здесь не слишком стараются скрывать то, что они произносят как бы про себя… я услыхала, как полковник фон дер Тротт, стоявший поблизости от меня, пробормотал себе под нос некое грубое слово… Думаю, это не могло относиться к ее величеству.   
   
        Ночь мы провели в приготовленных для нас каютах, небольших, но вполне комфортабельных и очень чистых, но перед тем, как лечь, мы долго любовались с палубы закатом, и это было такое неописуемое зрелище, что не передать словами, а затем еще сидели на палубе, глядя на ясное звездное небо. Всю ночь мне снились звезды… Слава Богу, что не морской бой со всеми вытекающими.

        Высадка с «Нашей славы» потребовала от меня нового мужества. Фрейлины снова завязали мне подол юбки лентой по давешнему рецепту. Я заявила, что спущусь по трапу. Я твердо решила выдержать это испытание и старалась не смотреть вниз, шагая, словно в бездну. Так я наконец, ни жива-ни мертва от страха, попала в руки офицера, который помогал мне и моим дамам усаживаться в пляшущую на волнах шлюпку.

Я была так довольна своим подвигом, что победоносно оглянулась по сторонам, ожидая похвал, но странно – или никто ничего не заметил, или со стороны все выглядело совсем не так героически, как мне представлялось. Во всяком случае, принц, легко спустившийся в шлюпку следом за мной, даже бровью не повел. Я имею ввиду принца Кристиана, моего супруга. Мне осталось только одно – гордиться собой про себя.

Вдовствующая принцесса Морская не ездила с нами, она встретила нас на берегу у входа в усадьбу: как хозяйка, она пожелала самолично подготовиться к встрече гостей. Принц Кристиан был неразговорчив, по его виду можно было судить о том, что идея королевы навестить дом его отца не пришлась ему по душе (мне кажется, все, что связывалось для него с отцом и тем местом, где он жил вместе с ним, было для него слишком личным, чтобы посвящать сюда еще кого-то со стороны), но его мать, на которую он, кажется, тоже дулся по этому поводу, напротив, по-прежнему считала затею королевы удачной и своевременной, - чтобы «еще раз вспомнить о герое», как сказал один из участников поездки, впрочем, тут же оговорившись, что такие славные страницы истории страны никто никогда не забудет.

Я удивилась, попав в обычное поместье средней руки, никак не роскошный дворец наподобие королевского. Дом (он назывался «Дом на побережье» – Kustehaus) был прочный, сад ухоженный, с теплицами и с цветником, площадка перед парадным крылечком посыпана гравием, службы вокруг дома и хозяйственный двор с хлевом, конюшней и птичником добротные, но все такое маленькое и обыкновенное… Ни дать, ни взять простая сельская ферма. Дом в два этажа, под красной черепицей. Дворик, клумба посередине лужайки, невысокая, сложенная из камней ограда…

Внутри все было такое же обыкновенное, как и снаружи, за исключением украшений, которыми пестрели стены во всех комнатах и над лестницей на второй этаж. Дом походил на музей военно-морской славы. Портреты моряков с орденами на военных мундирах, трофеи, снятые с кораблей, морские пейзажи и картины, изображавшие морские сражения, а также морские приборы и карты, и, конечно, оружие.

В гостиной на полу стоял большой глобус, а под потолком висел макет парусного трехмачтового корабля, сделанный так добросовестно, что по нему, наверное, можно было изучать устройство настоящих парусных судов такого типа.

Кроме того, была представлена большая коллекция разных диковинок и редкостей, которые всегда привозят домой путешественники, вернувшиеся из дальних стран. Привлекало внимание большое собрание красивых разнообразных раковин самых удивительных и прихотливых, созданных природой форм, разложенное в шкафу со стеклянными дверками рядом с разноцветными ветвями кораллов. На одной из полок этого же шкафа помещалось чучело удивительной круглой рыбы, покрытой торчащими, как у кактуса, колючками…
 
Среди портретов видное место занимало живописное изображение покойного хозяина дома. Я осторожно спросила хозяйку, мою свекровь, где находится могила ее мужа: я хотела бы посетить ее, почитая это своим долгом.

- В море, - с некоторой запинкой отвечала она, вздохнув. - Корабль, на котором он держал свой флаг, был обстрелян, рухнувшие от взрыва на юте снасти смели всех, кто там находился, за борт, и живых, и мертвых. Тела многих моряков не были найдены, тело адмирала также.  Однако он всегда хотел быть похороненным в море. Так и случилось.

Мне стало не по себе, и я попросила прощения. Принцесса Элеонора с новым вздохом кивнула.

- Вы верно сказали, что вы теперь член нашей семьи, - произнесла она. - К тому же, - продолжала она, - Мне не привыкать к потерям, хоть эта самая жестокая из них. У Кристиана были брат и сестра, оба они умерли в детстве…

Она подвела меня к стене, где над камином висели небольшие детские портреты, в том числе портрет принца, моего супруга, в его детские годы, который мне удалось отличить от других и узнать без подсказки, чем я осталась весьма довольна.

Перед тем, как нас пригласили усаживаться за стол, я подошла к окну в гостиной, чтобы оценить открывающийся из него вид. Дом стоял на небольшом холме, так что препятствий для взгляда в виде забора или деревьев не наблюдалось. Я увидала море. Длинная пустая ровная полоса песка соседствовала с подвижной линией белопенного прибоя, а дальше расстилалась необозримая голубая равнина. В распахнутое настежь окно был отчетливо слышен шум волн, похожий на глубокие мерные вздохи…

        Посещение усадьбы принца Морского оставило у меня и печальные, и приятные впечатления. Сначала я не могла понять, в чем дело, а потом догадалась, что там ясно чувствовался дух семейственности, хорошо знакомый и близкий мне, выросшей в большой и дружной семье. Я поняла, что у меня и моего мужа в прошлом есть, по крайней мере, одно, что нас сближало безо всяких обиняков: мы оба выросли в на редкость удачных семьях.

Это не важно, что случилось с нами потом, когда мы стали взрослыми… Обстоятельства взрослой жизнь накладывает свой отпечаток на настоящее и будущее, но прошлое остается тем не менее неприкосновенным и неизменным… Детство было безоблачным, оно протекло среди близких, любимых, любящих людей. Этого у нас не отнять, это с нами пребудет навечно. И с ним, и со мной… Другое дело, что нам всегда будет этого не хватать.

        Конечно, странно было все же видеть, что такие важные особы, настоящий принц и настоящая принцесса, жили себе поживали на ферме как самые простые смертные всего с несколькими слугами и работниками, не считая для себя зазорным лично возиться в садике и на скотном дворе или заниматься стряпней на кухне, но зато они были счастливы, как редко бывают счастливы обитатели помпезных дворцов.

Странно было, что знатная дама вышла замуж за моряка, чтобы коротать время в простом скромном доме на берегу моря, то провожая его в плавание, то изводясь ожиданием и тревогой в разлуке и только несколько месяцев в году бывая снова с ним вместе, и это в то время, когда ее родная сестра была замужем за королем и жила в королевской резиденции, а ее племянница вышла замуж за наследника престола. Но ведь она любила и была любима, она имела крепкую настоящую семью, родила и вырастила прекрасного сына… в то время как ее сестра-королева, ее племянница… увы…

- Первый год после нашей свадьбы я совершила плавание с мужем вместе, - сообщила, в частности, Вдовствующая принцесса в ответ на мои вопросы, которые я продолжала ей задавать по поводу ее прошлой семейной жизни и биографии ее мужа и на которые она весьма охотно отвечала, причем в это время ее обычная суровость если не исчезала совсем, то несколько подтаивала. Она как раз только что рассказала мне, как познакомилась со своим будущим мужем. - Он приплыл ко мне на таком большом и красивом корабле, как же я могла в него не влюбиться…

- Разве можно женщине долго находиться на военном корабле? – изумилась я, услышав, что она сопровождала мужа в его морском «походе».
- Во-первых, в некоторых случаях можно, - ответила мне моя свекровь со свойственной ей решительностью в голосе. - А во-вторых, у нас тогда было мирное плавание, с дипломатическими целями… такое долгое и спокойное… - тут она улыбнулась. Улыбка была неожиданно мягкой…

- Но женщине трудно выдержать тяготы морского похода, - не сдавалась я, вспоминая танцующую на волнах легкую, как перышко, шлюпку, подъем на палубу корабля, качающуюся под ногами палубу, маленькие каюты с круглыми окошками, пушки вдоль стены, выкрашенной красной краской, а также прохладу неустанно дующего ветра на открытой палубе... Вдовствующая принцесса улыбнулась снова и пояснила:
- Мы только поженились, нам не хотелось расставаться…

Столько чувства слышалось в этой простой фразе, столько любви, столько благодарности за пережитое некогда счастье – и столько печали… Я принуждена была замолчать.

- Какая счастливая женщина, - думала я про себя в эти минуты, и, хотя эти мысли относились ко вдове, ясно ощущала, что, думая так, не ошибаюсь. И я испытала зависть и тревогу, боясь, что в моей жизни никогда не случится такого счастья.

        В общем, насколько я могла понять, принц и принцесса Морские прожили на своей ферме все годы своей супружеской жизни, будучи полностью довольны и этой жизнью, и друг другом. Только несколько лет назад король, отец нынешнего короля, пригласил вдову своего родственника перебраться в его резиденцию и занять Северное крыло дворца. Он обеспечил Вдовствующую принцессу и своего племянника придворным штатом и назначил им отличное содержание из казны, тем самым сильно поспособствовав тому, чтобы поднять их престиж.

К тому времени его сын-наследник был уже женат, но всем практически сделалось ясно, что брак его останется бесплодным. Возможно, мысли о том, что корону лучше передать сыну принца-адмирала, первому явились как раз в голову королю. Но тут он умер, и, если у него и было намерение возвести на престол принца Кристиана вместо кронпринца Иоганна, то эти планы тогда не осуществились. Однако разбуженные амбиции родственной трону семьи уже никому не давали покоя, ни самим ее представителям, матери и сыну, ни окружающим их лицам…

        Когда мы вернулись из нашего маленького путешествия, я чувствовала себя переполненной разнообразными впечатлениями. Вечером следующего дня я имела случай погулять в парке и почувствовала вдруг, как на меня повеяло запахом моря…

Сопровождавшая меня фрейлина объяснила мне, что на рассвете ветер дует с суши на море, этот ветер называется утренним бризом, он надувает паруса уходящих в плавание кораблей и несет в морские просторы запахи земли, травы и ароматы цветущих растений. Вечером море дышит на сушу, и тогда даже на значительном расстоянии от побережья, в парке среди благоухающих цветов можно уловить запах соли и рыбы, запах рыбацких сетей и морских водорослей, запах дальних странствий и приключений… надежды и веры, и ожидания чудес…»   

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/04/09/1380
Предыдущее: http://www.proza.ru/2019/04/08/1606