Голубая роза.
Роман-фантазия.
Часть вторая. ДНЕВНИК.
Содержание:
Глава 4. София и король.
Глава 5. Водяной.
Глава 6. Цена ошибки.
*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***
Глава 4.
София и король.
«…это был ум очень странный… Весьма определенная склонность к мистическому фанатизму, по-видимому, всегда составляла самую определенную черту его нравственной физиономии. Женившись впоследствии на баденской принцессе, он заставил жену в вечер свадьбы читать историю Эсфири, а, примкнув к европейской коалиции против Наполеона, прилагал к событиям века пророчества Апокалипсиса».
К. Валишевский «Вокруг трона». В отрывке речь идет о короле Швеции Густаве IV Адольфе.
Страницы из дневника принцессы Софии:
«Его величеству королю Иоганну Одиннадцатому недавно исполнилось 25 лет. Это высокий худощавый молодой человек, белокурый, белокожий и голубоглазый. Однако, чтобы составить себе настоящее представление о его внешности, следует дополнить каждую краткую характеристику из тех, которые я привела, соответствующими комментариями.
Да, он молод, но в нем не чувствуется силы и кипения жизни, свойственной его счастливому возрасту. Кажется, что его жизнь – это ручей, перегороженный еще где-то в своих верховьях запрудой, который теперь сочится еле-еле, тонкой, будто заживо умирающей струйкой, готовой вот-вот иссякнуть. Путь такого ручья заступают чахлые искривленные деревца, они не могут войти в полный рост, распрямить ветви и одеть их пышной упругой зеленой листвой, ведь их корням никогда не хватает воды, за все свое существование они ни разу не пили досыта и теперь вряд ли получится освежить и оживить их…
Худощавость короля носит характер настоящей худобы, она вызывает ассоциацию немощности, истомленности. Его тело кажется незрелым, но уже словно тронутым увяданием. Короля трудно представить себе занимающимся какими-либо физическими упражнениями. Он не любит даже ездить верхом. Не любит он и танцевать. Руки и ноги у него костлявые, с дряблыми мышцами, с выпирающими суставами. Слабый позвоночник искривлен, одно плечо заметно выше другого.
Он старается держаться величественно, как подобает монарху, но его осанка в этом отношении далека от совершенства. Сутулость и выпирающие на спине лопатки, а также впалая узкая грудь и тощий живот не способствуют тому, чтобы выглядеть внушительно. Он держится на людях скованно, будто какая-то внутренняя робость все время является для него помехой.
Светлые его волосы тонки и сухи до ломкости, поэтому в официальных случаях он часто одевает парик, хотя нынче эта мода уже уходит. В обычные дни он носит волосы расчесанными на прямой пробор и завязанными сзади лентой или заплетенными в тонкую косичку. Это выглядит опрятно, но голова при такой прическе кажется маленькой, и все кости черепа просматриваются через тонкий волосяной покров весьма отчетливо.
Кожа у короля нежная и очень белая, но эта белизна выглядит нездоровой. Он кажется бледным и изможденным, а если на его впалых щеках вспыхивает румянец, то румянец этот тоже не наводит на мысли о здоровье, скорее наоборот.
Черты лица у Его величества тонкие, но как бы излишне острые, а поскольку на лбу и на щеках по его лицу уже проходят морщинки, появление которых можно отнести за счет сухости и, в связи с этим, повышенной уязвимости и чувствительности кожи, то лицо это при его молодости выглядит тем не менее старообразно.
Из моих слов уже понятно, что оно некрасиво, и данное печальное обстоятельство отнюдь не улучшается плоским, почти не выступающим вперед, скошенным подбородком и большим тонкогубым ртом, обычно приоткрытым и подергивающимся, так что губы, скрывающие за собой неровный ряд мелких темноватых зубов, кажутся какими волнистыми, словно края раковины морского моллюска. Иной раз губы по всей своей изрезанной линии наливаются вдруг краской, и тогда кажется, что они одни живы на этом мертвенном сморщенном лице, но это обстоятельство также не идет внешности короля на пользу.
Шея у него длинная и тонкая, кадык торчит вперед и обычно выступает над шейным платком. Глаза голубые и большие, однако цвет их бледен и водянист, они выглядят какими-то прозрачными, словно стекло… как у рыбы. Почему-то кажется странным, что у короля при том хорошее зрение.
Если облик Ее величества королевы наталкивает на мысль сравнить ее с волшебницей-феей, заманивавшей к себе музыкантов, которым казалось, что они играют для владычицы летучего народа семь дней, когда уже прошло семьдесят лет, то облик короля делает его больше всего похожим на другой сказочный персонаж. Хотя следующее сравнение кажется мне слишком дерзким и неподобающим по отношению к королевской особе, но, если бы я была художницей, я нарисовала бы таким обитателя и владыку вод - водяного.
Прозрачная зеленоватая вода, заросли камышей и осоки, мокрые плети водорослей, опутывающие бледное тонкое обнаженное тело, стеклянно-прозрачные глаза сильно разбавленного, еле-еле голубоватого цвета… Длинные светло-желтые пряди жидких волос…
Тонкие руки, лишенные мускулов, обвивают ядовитые болотные гадюки… Розовый чувственный рот с мелкими острыми кривоватыми зубами чуть изогнут улыбкой, но эта улыбка кажется столь странной… и зловещей…
Сейчас, когда я написала эти строки и перечитала их, мне пришла на ум однажды слышанная мною в детстве песенка, начинавшаяся такими словами:
Жил когда-то давно в реке водяной…
В сказках говорится, что, когда водяной, очаровав девушку, уводит ее с собою под воду, он может позволить ей один раз в семь лет навестить родных, но запрещает идти с ними в церковь, ведь в святом месте его волшебство утрачивают силу, а колокольного звона никакая нечисть выдержать не может. Тогда несчастная жертва содрогнется, вспомнив его ласки, и больше не вернется в водяную страну, а разгневанному и тоскующему водяному останется только убить всех ее детей и покончить с собой… Впрочем, наверное, хорошо, что я не художница… Довольно и того, что я сейчас написала, иначе фантазии могут увести слишком далеко… К тому же, как это уже упоминалось ранее, король боится глубоких вод и терпеть не может моря.
Вообще, возвращаясь к реальному персонажу, который я имею смелость описывать, должна заметить, что мне его величество король Иоганн кажется добрым и приятным человеком, которому, не взирая на то, что ему принадлежит корона, не слишком повезло в жизни: его мать рано умерла, а его отец, покойный король, раздраженный немощью и болезненностью наследника, жестоко с ним обращался, желая сделать из него настоящего мужчину, но так в этом и не преуспев, да и жена ему досталась, видимо, не та, которая ему подошла бы.
Ему нужна не волшебная фея с большими серыми глазами, а более земная и обычная женщина. Король нуждается в простоте, сердечности и тепле гораздо больше, чем в утонченности и артистизме. Обычная неграмотная работница со статными формами, привычкой к физическому труду и грубыми развлечениям сделала бы для него больше, накормив и приласкав, чем благородная, прекрасная, вся не от мира сего королева, при том, что сам он витает в высоких сферах, часто недоступных даже для людей его круга, развитых и ученых…»
Принцесса София стояла в королевском кабинете, просторной, красиво обставленной, полной света и воздуха комнате, и смотрела на большой портрет в золоченой резной раме, висевший на стене, противоположной окну. На портрете был изображен его величество король Иоганн Одиннадцатый, во весь рост, в парадном наряде и в красной мантии, отороченной белым мехом, с короной на голове и с книгой в руках.
Художнику удалось добиться большого сходства с оригиналом, начиная с излюбленного королевского жеста относительно книги, заложенной в нужном месте пальцем, и кончая общим выражением его бесцветного лица. Если бы король сам стоял сейчас рядом с принцессой и смотрел на собственный портрет, он бы лицезрел себя словно в зеркале.
Король Иоганн пожелал пригласить к себе на неофициальную аудиенцию «новую» принцессу, как часто называли Софию при его дворе. Слово «новая» не являлось титулом, его употребляли просто потому, что так было проще понять, о ком идет речь. Конечно, здесь она была новичком.
Король заинтересовался этой вновь приобретенной родственницей после краткой беседы с нею в театральной ложе на праздничной постановке пьесы Шекспира «Много шума из ничего». Он хотел узнать, прочла ли она катрены Нострадамуса и что она о них думает. Кроме того, природное мягкое обаяние девушки, ее приветливый тон во время разговора пробудили в душе его величества чувство симпатии к этой юной особе.
Войдя в кабинет, где ожидала его принцесса, король застал ее разглядывающей его портрет.
- Вам нравится? – спросил он, подходя к ней. Он был одет по-домашнему, в простое удобное платье светло-орехового тона, и его жидкие прямые желтые волосы рассыпались по плечам. В руке он держал книгу, заложив ее пальцем… точь в точь, как на портрете.
- Прекрасная живопись, - откликнулась на его вопрос принцесса, сначала, разумеется, поприветствовав монарха как положено, глубоким реверансом, выразив ему при том благодарность за соизволение уделить ей несколько минут своего драгоценного времени. - А что за книгу вы держите в руке?.. Библию? – добавила она.
- Ваши наивность и невинность очаровывают, - сказал король. - Но вы ошибаетесь… Вот моя Библия, - значительно произнес он вслед за тем, показывая ей книгу, которую держал в руке.
- «Пророчества мэтра Мишеля Нострадамуса», - прочла принцесса уже знакомое ей название.
- Вы ознакомились с тем экземпляром, который я подарил вам? – с затаенным жгучим интересом спросил король.
- Я попыталась, - честно ответила его гостья и, заметив тень, мелькнувшую по его лицу, поспешила извиниться. - Я не подготовлена к такому чтению данным мне воспитанием, мне было сложно понять эти стихи.
- Но вы хотя бы попытались их прочесть, - воскликнул король, и лицо его снова просветлело, - а многие и того не желают сделать… Взять хотя бы ее величество королеву Анабеллу… Я помогу вам, - с жаром продолжал он, - с моей помощью вы поймете, какую бесценную вещь вы взяли в руки… Это обогатит вас, откроет для вас новые горизонты…
В результате в следующие четверть часа принцесса София прослушала что-то вроде лекции, посвященной загадочному ясновидящему, жившему в конце XVI века во французском городе Салоне де Кро, в Провансе. Ее дама, сопровождавшая ее на этот частный прием, зевала одна в дальнем углу комнаты, - по этикету ей не полагалось оставлять свою госпожу одну, но и принимать участие в беседе без приглашения высокопоставленных особо она не смела. Король был прекрасно осведомлен обо всем, что касалось биографии Нострадамуса и толкователей его творчества и мог говорить о своем любимом творце бесконечно…
- К этому персонажу прежних веков, - вещал он принцессе Софии, усадив ее в кресло возле стола, - люди относятся различно. Одни считают его просто сумасшедшим поэтом, к творениям которого нельзя относиться всерьез, другие – одаренным прорицателем. Кто-то называет его дар дьявольским, кто-то божественным. Избранный круг знатоков, к которым я не смею относить себя, но к мнению которых я отношусь с величайшей почтительностью, разделяя его целиком и полностью, придерживается именно последнего взгляда. Так или иначе, имя и труды этого удивительного человека уже избежали забвения в отличие от трудов прочих его современников и вошли в число самых знаменитых творений мировой литературы…
12 центурий, 955 катренов, два предисловия и 141 предсказание, - вот дошедшее до нас великое наследие великого пророка Мишеля де Нотрдам, Михаэля Нострадамуса… Если вы хоть немного изучали латынь, ваше высочество, вы уже догадались, что названия «катрен» и «центурия» происходят от латинских слов, означающих соответственно четыре и сто. Собрание пророчеств, облеченных в форму четверостиший, должны были по первоначальному плану составить десять центурий, то есть «миллиаду», от латинского слова «милле» - тысяча. Но план оказался по каким-то причинам нарушен. Седьмая центурия осталась незавершенной, а после смерти автора его наследники нашли разрозненные обрывки из одиннадцатой и двенадцатой центурий.
Мишель де Нотрдам родился в день святого Никасия 14 декабря 1503 года в Сан-Реми, во Франции, в семье потомственных ученых, математиков и врачей, подвизавшихся при дворах титулованной знати. Один из предков пророка входил в состав приближенных принца королевской крови, графа Рене Прованского, ставшего королем Иерусалима в ходе крестового похода. Это неудивительно. Корни рода загадочного ученого мужа уходят во тьму веков, отец его происходил из древнего иудейского рода Иссахар, представителям которого, чья родословная велась от Иссахара, пятого сына Иакова от Лии, приписывались необычайные способности…
Отец Мишеля оставил ему имя де Нотрдам в память о своем крещении в церкви Девы Марии. Мишель де Нотрдам учился в университете Монпелье, он стал прекрасным врачом, женился и решил зажить обычной жизнью. Этого человека страшило подспудное ощущение его особого предначертания… Собрав все книги по оккультным наукам, хранившиеся в его семье, он сжег их… И что же? Дым от превратившихся в золу магических писаний, рассеявшись, позволил ему увидеть чистую и незамутненную истину, заглянуть в будущее…
Он увидел хитросплетения человеческих судеб, влияющих на судьбы государств, заглянул в разверстые бездны ада, и, ужаснувшись, не посмел прямо рассказать о своих видениях людям, сожалея о них, а также опасаясь их непонимания и гонения на себя и свою семью.
Он начал свои предсказания 1 марта 1555 года и продолжил их в отдаленнейшее время года 3797.
- Предсказания охватывают такой огромный промежуток времени? – удивилась принцесса София. - Возможно ли это? Я не могу даже представить себе, что на дворе стоит три тысячи семьсот… Как вы сказали? Семьдесят…
- Нет, девяносто седьмой… Три тысячи семьсот девяносто седьмой год… Нострадамус не видел прошлого, он видел только будущее, даже весьма отдаленное…
- И ему были ведомы судьбы людей?
- Да, тех, кто уже родился и жил в одно время с ним, и тех, кто еще только родится когда-то… И будущие пути целых стран были ему открыты. Он предсказал возвышение Германии, величие будущего короля Франции Генриха Счастливого, который взойдет на престол 11 августа, в 1999 году от рождества Христова, а также падение нынешней британской мощи…
Тут король Иоганн вскочил с места и продекламировал с чувством:
Затем явится из далеких границ
Германский принц на золотом кресле.
Кабала свидится с водами,
Леди заворожена, ее времени больше не молятся.
- Но я не совсем понимаю, - пробормотала принцесса. - При чем же здесь кабала… и… и леди…
- Это вопрос толкования… Все нарочно завуалировано, закодировано с помощью самых разных приемов, анаграмм, игры созвучий, различных ассоциаций. Кроме того, широко употребляются старые, забытые названия. Номера катренов в центуриях не соответствуют хронологии событий, о которых они повествуют, и, наконец, ключ, «Наследное слово», о котором говорит творец в обращении к сыну Цезарю, до сих пор не найден… Но вот послушайте еще…
В году тысяча девятьсот девяносто девятом и семь месяцев
С небосвода явится великий Государь ужаса,
Возродит великого Кесаря Ангулемского.
До и после Марс будет радостно властвовать.
В первой строке этого катрена год назван точно, но это исключение. Чаще Нострадамус прибегает к указанию важных дат посредством астрономии, называя планеты и созвездия Зодиака в определенном сочетании, что и позволяет знатокам вычислить, когда произойдет то или иное событие. Об этом приеме дает понятие четвертая строка катрена, где упоминается Марс…
В Англии будет великая империя,
Влияние протянется более трехсот лет.
Великие сокровища пойдут по морю и земле.
Лузитаны не будут этим удовлетворены.
- Сокровища не могут никуда пойти сами.
- Это не бриллианты, это военные силы, армия. Поэтому употреблен глагол «пойдут».
- А кто такие лузитаны?
- Под этим именем понимаются португальцы... Португалия владычествовала на море задолго до Английского королевства, перехватившего у нее пальму первенства. Я уверен, что бы это ни значило, будущее покажет, что пророк не ошибся, - с воодушевлением заявил увлеченный лектор, размахивая книгой перед прелестным личиком смущенной и озадаченной открывающимися туманными перспективами аудиторией, - Он даже умел слышать… слышать через время… Подумайте, его слуха достигали слова, которые однажды будут произнесены, и он понимал их, даже если они прозвучат на чужом ему языке…
Усердия Аквилона будут громадны,
К Океану будет распахнута дверь,
Царствование на Острове станет очень выгодно,
Лондон затрясется, заметив парус.
Под Аквилоном здесь имеется ввиду сильное северное государство, Россия, армиям которой по повелению царя Петра Первого удалось отвоевать выход на восточное побережье Балтийского моря в ходе Северной войны со шведским королем Карлом XII. Такая победа для этого государства имела решающее значение, определив ход его дальнейшего развития, и царь Петр сказал об этом с большой точностью: «прорублено окно в Европу». Понимаете, это очень важно, и деяние, и выражение, которое его описывает. Нострадамус услышал слова великого царя через века, он понял и записал их, но на французский перевел по-своему, однако с большой смысловой точностью: «распахнута дверь к Океану». Вы понимаете?
- Это вызывает восторг, - сказала принцесса.
- Нострадамус предупредил нас также, что человечеству будут грозить новые войны креста и полумесяца…
В благодушной земле Арабии
Народится мощный магометанский государь,
Он накинется на Испанию, захватит Гранаду
И позже по морю пойдет на Италию.
Из-за коллизий и беспечности французов
Будет открыт путь Магомету.
Пропитаются кровью земной шар и море Сенонов,
Гавань Фоссен наводнится парусами судов.
С одной стороны, надвигается мир, а с иной – сражение.
Никогда еще не было эдакого безумного гонения.
Будут доноситься стенания мужчин и женщин,
Кровь безвинных прольется на землю…
Арабский принц – Марс, Солнце, Венера, Лев,
От царства Церкви ляжет с моря,
К Персии около миллиона,
Византия, Египет наполняются змеями…
- Иной раз, - пояснил король, - в строки катренов вставляют подходящие по смыслу слова, это помогает нарисовать более ясную картину происходящего:
За Персией стоит наготове около миллиона солдат,
Чтобы через Византию и Египет предпринять
вторжение с червями и змеями…
- Какой ужас, - сказала принцесса.
- Да, - с удовольствием согласился с нею король, - вы правы, ужасно. Но, более того, наступят времена Антихриста!
Первого апреля, в средние века, десятый
Будет заново оживлен злобными людьми.
При погашенном пламени дьявольская ассамблея
Отыскивает прах д`Амента и Пиелина.
Указанный день, вероятно, является Страстной пятницей или Пасхой, огонь христианской веры гасится во время черной мессы, действие которой включает в себя оргии. Необузданная чувственная жизнь, составляющая соблазн для участников дьявольских шабашей, и заклинания демонов, описана в трактате Пиелина, то есть Пселла, который называется «De Daemonibus» и составляет литургию черной мессы сатанистов.
Прольется кровь безвинных вдовы и девственницы.
Сколько злорадства сделает великий Рож.
Священные образы будут окунуты в пылающую свечу.
От ужаса, испуга никто не движется.
Принцесса София смотрела на короля, широко открыв глаза.
- Но, полно, откуда же известно, что все это произойдет в действительности? – воскликнула она, - Откуда такая уверенность, что мы имеем дело не с плодами горячечного бреда больного, душевно больного человека? Встречаются ли среди этих темных, запутанных стихов такие, в которых на самом деле можно узнать зерно истины? Сбывались ли уже эти… предсказания? Хотя бы несколько из них? Ведь если этот… мм… поэт нашел отправную точку для написания своих творений в том году, который соответствовал конкретному году его жизни и жизней множества других людей, то он должен был увидеть то, что произойдет с ними в ближайшее время, он должен был узнать собственную судьбу, и рассказать об этом!.. Простите, ваше величество, что высказываю недоверие, но мне хотелось бы на самом деле понять то, о чем вы мне рассказываете, и узнать настоящую цену этой книги…
- Нострадамус действительно знал свое будущее и предрек собственную смерть, последовавшую 2 июля 1566 года.
Возвращаясь, я низлагаю дары Короля.
Работа завершена – я ухожу к Богу!
Ко мне приближаются родственники, друзья.
На скамье рядом с моей постелью найдете меня мертвым.
Он также знал и о том, что его гроб не будет оставлен в покое в месте его последнего пристанища. Его погребли в городе Салоне де Кро, где он жил, под алтарем церкви францисканцев. Место упокоения украсила эпитафия, в ней есть такие строки: «Здесь покоятся останки Мишеля Нострадамуса, почти божественное перо которого, всеми почитаемое, удостоилось чести сообщать людям о событиях всего мира, происходящих под влиянием звезд»…
Однако некоторые из его сограждан, которые, надо заметить, не любили своего великого земляка, поскольку недалекий ум всегда враждебен к тому, что выше его понимания, не сразу поверили, что он умер на самом деле. Распространилась легенда, что пророк, которого в среде неграмотного простонародья называли не иначе как колдуном, заперся в глубокой пещере с запасом бумаги и чернил и продолжает писать свои пророчества.
Другие, кто не сомневался в его смерти, долгое время говорили о том, что его тело погребли в нарушение канонов христианства, принятых в отношении захоронений, в стоячем положении. Этому упорному слуху положило начало воспоминание о заявлении самого Нострадамуса, который однажды сказал, раздраженный своими недоброжелателями: «После моей смерти вы не наступите на мое сердце!»
Наконец в 1607 году, через 41 год после погребения, могилу потревожили под предлогом переноса останков в гробницу, вскрыли и сам гроб. Тут все участники предпринятой акции увидели, что на груди скелета, который лежал на спине, как и положено лежать прилично погребенным мертвецам, находилась медная пластинка с гравировкой. Надпись от имени мертвого посылала проклятье гробокопателям: Нострадамус был уверен, что день, когда крышку его гроба откроют, настанет, и приберег свое послание в будущее для тех, кто склонится над его костями. На пластинке стояла точная дата!..
Но это еще, конечно, не все, - продолжал говорить король, обращаясь к слушавшей его с полуоткрытым от удивления ртом, пораженной его речью принцессе, - Сейчас я расскажу вам о самом знаменитом пророчестве Нострадамуса, которое оказалось тем пробным камнем, что выявил подлинную ценность его трудов. Это история о судьбе короля Франции Генриха II Валуа. Сейчас я приведу для вас три текста, содержащие различные переводы пророческого катрена номер тридцать пять из первой центурии. Но прежде этого я собираюсь сделать отступление и объяснить, почему мне хочется процитировать три варианта текста вместо одного, первоначального.
Следует отметить, что Нострадамус вначале записывал свои видения, которые являлись ему не только в виде зрительных образов, но иногда посещали его наподобие звуковых галлюцинаций, - записывал их на латыни, а уж затем переводил их, придавая им при этом форму рифмованного четверостишия, впрочем, на самом деле весьма плохого качества, что он и сам признавал. Только один катрен в окончательном варианте оставлен латинским среди прочих французских, его иногда считают сотым катреном в шестой центурии, но на деле он вненумерованный, находится между шестой и седьмой центуриями. В нем пророк предавал анафеме несведущих толкователей, невежд и варваров.
Впрочем, говоря, что катрены изложены на французском, надо иметь ввиду, что родина Нострадамуса – Прованс, а Прованс является языковым регионом старой Галлии. Романский диалект, сохранивший много элементов латыни, некогда общеупотребимого языка Римской империи, здесь преобразовался в первоначальное кельтское наречие. Недаром пророк называл Францию родиной кельтов.
В Англии кельтов называли бриттами, отсюда происходит более ранее название королевства - Великобритания. Бритты не выдержали натиска атаковавших их с материка германских племен англов и саксов, хотя доблестно боролись с ними, о чем повествуют старинные предания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, но в конце концов были побеждены. За многие века, протекшие с той поры, победители и побежденные перемешались между собою. Современный нам английский язык представляет собой пропущенную через англосаксонское сито латынь в ее французской разновидности. Слава богу, что языком общения всего мира в наше время является именно французский, а не этот некрасивый, искалеченный чужеродным влиянием язык Альбиона…
Возвращаясь к катренам Нострадамуса, важно помнить, что в них встречается немало латинских слов, а некоторые слова, написанные по-французски, имеют прозрачный латинский аналог и могут быть расшифрованы только после перевода.
- Вы хотите сказать, что чем больше людей работают над толкованием и переводом этих странных стихов, тем скорее можно добраться до их смысла? – спросила принцесса София.
- Вы меня поняли, - с удовлетворением сказал король Иоганн, - так и есть. Разные переводчики, ученые, поэты расставляют акценты по-разному. Учитывая, что катрены есть плод сложной шифровальной методики, а центурии представляют из себя умышленно устроенную мешанину различных эпох и лиц, то, при самом бережном обращении с оригиналом, неверно цепляться за форму, которая может оказаться просто-напросто ловушкой, и упускать при этом смысл. Правильнее изменить ее и постигнуть скрытую суть.
- Да, - сказала принцесса. - Форма у стихов неважная…
Ее замечание было искренним, и она бесхитростно высказала его в соответствии с пришедшей ей на ум мыслью, но потом испугалась, что могла обидеть увлеченного собеседника… Однако король обрадовался ее замечанию и восхитился им!
- Конечно! – закричал он. - Стихи сами по себе не имеют ни малейшей ценности, ни в коей мере! Вот я и говорю – дело не в форме.
- В таком случае, любой, самый независимый переводчик или поэт может оказаться к разгадке ближе, чем самый скрупулезный и внимательный ученый?
- Кажется абсурдом, правда? – с удовольствием произнес король. - Но ведь абсурдом кажется и то, что путаные туманные высказывания скрывают ценнейшую информацию. Вот поэтому я никогда не игнорирую даже самые вольные переводы…
- … ибо петух нашел в навозной куче жемчужное зерно, - договорила начатую им фразу принцесса.
- Как же вы хорошо понимаете меня! - воскликнул король. - О, ваше высочество, мы беседуем с вами менее часа, а уже нашли общий язык!
- Кажется, это действительно так, - улыбнулась принцесса. - Хотя я просто стараюсь внимательно слушать вас, и мне на самом деле интересно то, о чем вы не считаете за труд рассказывать мне. Ничего подобного я никогда ранее не слышала.
- Может быть… может быть, мы побеседуем с вами как-нибудь снова, - немного смешавшись вдруг, неуверенно произнес ее собеседник. - А то мне не особенно есть с кем все это обсуждать… У нас маленькое королевство, - как бы извиняясь, сказал он. - Известные ученые предпочитают подвизаться в крупных научных центрах, в прославленных университетах… Правда, во дворце большое книжное собрание, на самом деле неплохое и весьма полное, и это не только мое мнение, но и мнение непредвзятых лиц, которые имели случай с ним ознакомиться, и для работы над сохранившимися от старых правлений документами и древними рукописями я пригласил опытных специалистов… Старый хранитель библиотеки был сведущим ученым и начитанным собеседником… Его сын, нынешний Главный хранитель, очень приятный, умный, образованный молодой человек… Но никто из них не слушал меня так, как слушали сейчас вы… О, как приятно говорить и попадать в лад, как приятно, что тебя понимают и начинают понимать все лучше, угадывая даже твои мысли…
- Вы мне льстите, ваше величество, - раскрасневшись от похвалы, сказала принцесса. - И я буду рада провести с вами за увлекательной беседой еще час, и еще, если вам будет это угодно… Но ведь и сегодняшняя беседа еще не закончена…
- Да, - кивнул король, - не закончена. Я не рассказал вам о сбывшемся предсказании Нострадамуса в отношении его венценосного властителя. Я прочту вам все три имеющиеся у меня варианта переводов. Прошу вас, послушайте и скажите, что вы обо всем этом думаете.
Льва старого сразит лев молодой,
Пронзив ему в злащеной клетке око
На поединке чести боевой.
Удар из двух, смерть после, смерть жестока.
Молодой лев победит старого
На арене в одиночном поединке.
В золотой клетке он выскребет ему глаз.
Из обоих видов борьбы это единственный,
приводящий к ужасной кончине.
Глаз в шлеме златом, как в тюрьме или клетке.
Он выбит, падучею ставши звездой.
В турнире лев старый был менее крепким,
Чем хитрый, расчетливый лев молодой.
- Только в последнем, третьем варианте молодой лев назван хитрым. Одно из двух: либо это то самое варварское обращение с первоисточником, и ее автор заслужил анафему автора катренов, или это то самое особое прозрение, - сказала принцесса почти сразу.
- Я сам об этом думал, - кивнул король. - Можно решить по-разному на разных основаниях… Но об этом потолкуем позже. Что вы думаете о том, что услышали, в целом?
- Я не знаю историю Генриха Второго, - сказала принцесса. - Можно заключить, что он с кем-то дрался… Зачем? Сказано - на арене. Это был рыцарский турнир? Древние короли все были рыцарями… Ему выбили глаз. Как же ему выбили глаз, если на нем был золотой шлем? Вообще мне кажется более всего, что речь идет об ужасной трагедии.
Тут король Иоганн заговорил снова, и его благодарная слушательница узнала, что однажды, а именно 30 июня в 1559 года, король Франции Генрих Второй устроил рыцарский турнир в предместье Святого Антуана около королевского замка Бастилии по случаю двойной свадьбы - дочери Елизаветы и сестры Маргариты. Король участвовал в турнире, но ему не везло, он все время ломал копья.
Уже под вечер муж принцессы Маргариты, герцог Эммануэль Савойский, попросил короля прекратить турнир, ради проведения которого размостили часть парижской улицы Сент-Антуан. Но Генрих не согласился.
Граф Габриэль де Лорж Монтгомери, капитан шотландских стрелков, личной королевской гвардии, получил приказ короля выступить против него на арене. Монтгомери просил короля переменить решение, так как вспомнил, что его отец чуть было случайно не убил отца Генриха, Франциска Первого, в шутку бросив в него горящим поленом. Королева и придворные также умоляли короля отказаться от своего намерения. Но человек, которому суждено погибнуть, становится глухим к доводам рассудка и неотвратимо идет к роковой черте.
Король настоял на своем. В полном рыцарском вооружении, закованные в броню, в шлемах с опущенными забралами король и его противник появились на арене перед трибунами. Воспоминание епископа Троа, свидетеля поединка, сохранило сведения о том, что на плечи они набросили львиные шкуры, то есть переоделись львами. Другие источники гласят, что король был одет в черное и белое – цвета своей фаворитки.
Протрубили герольды, и тежеловооруженные всадники, выставив вперед копья, понеслись навстречу друг другу. Копье графа с большой силой ударилось о доспех короля (одни говорят, что он попал королю в грудь, но ведь рыцарь закрывает грудь щитом, другие же утверждают, что удар пришелся прямо по шлему) - и от этого удара расщепилось. Острый обломок копья проник сквозь решетку забрала, закрывавшего королю лицо, и вонзился ему в правый глаз. Таким образом, нанесенный удар оказался двойным.
Генрих упал с коня, обливаясь кровью, но сумел сам встать с земли и покинуть арену, отвергнув помощь первым бросившегося к нему Монтгомери. Однако сесть на коня он не смог, во дворец его унесли на носилках. Согласно преданию, Монтгомери воскликнул: «Будь проклят колдун, предсказавший все с такой дьявольской точностью». Чернь в неистовстве сожгла чучело Нострадамуса.
Хирург королевы Амбруаз Паре путем эксперимента с трупами умерших в городской тюрьме заключенных выяснил, что рана, полученная королем, вероятнее всего, смертельна, поскольку сопровождается разрывом вен и обильным кровотечением. Он доложил об этом своей госпоже, королеве Марии Медичи, осмотрев же раненого еще раз, отказался делать королю сложную и мучительную операцию, используя те инструменты, которые тогда имелись в распоряжении хирургов, - деревянную колотушку, пилу и щипцы.
Паре был опытным специалистом, хотя считается, что ему больше удавались операции, связанные с извлечением пуль, выпущенных из огнестрельного оружия. Однако он не смог продемонстрировать свое мастерство с надеждой на успех, так как по всем признакам в ране начался процесс заражения, развивавшийся весьма быстро. Бороться за жизнь короля не было ни малейшего средства. Смерть приблизилась к изголовью раненого вплотную.
«Он принял сообщение о неминуемой смерти с необычайной твердостью, которая была тем более достойна восхищения, что он уходил из жизни в расцвете лет, будучи счастлив, обожаем своим народом и любим женщиной, в которую сам был безумно влюблен», - так написала о смерти короля Генриха Второго госпожа де Лафайет в своей повести «Принцесса Клевская». Это красивые слова, хотя не во всем справедливые…
Король умер в мучениях агонии дня через три-четыре после несчастного турнира, больше с такой раной он прожить бы не смог, но королева сообщила о его смерти лишь 10 июля, почему эта дата и считается датой его кончины. Связанный семейными узами с королевой Екатериной Медичи, он имел от нее много детей, но узами любви был прикован к прекрасной Диане де Пуатье. Это и была та женщина, которую он одну любил всю жизнь и которая в полной мере отвечала на его чувства к ней. В гороскопе Генриха Второго Марс стоит в квадратуре к Солнцу, угрожая его жизни, этот аспект равен смертельному приговору.
- Но почему мудрец не предупредил короля о грозящей ему опасности? – спросила принцесса.
- Одни считают, что он побоялся это сделать, - ответил король. - Но я думаю, что он знал о невозможности изменить неумолимую судьбу. Он знал, что его пророчества неотвратимо-фатальны. В своих видениях он заглядывал в будущее, но это будущее уже сложилось в то время, когда он провидел его. Иначе это можно объяснить так: погружаясь в свои видения, он переносился в вечность, где отсутствует бег времени, и, соответственно, все события привычных нам временных измерений, то есть прошлого, настоящего и будущего, существуют не когда-либо, а просто существуют.
- А что же стало с невольным убийцей короля?
- Король перед смертью сказал Монтгомери, что не держит на него зла, но королева поклялась у смертного одра своего мужа, которого она очень любила, несмотря на его увлечение прекрасной Дианой, отомстить Монтгомери. Поклялись вместе с нею и пятеро ее детей. Шестой ее ребенок был еще так мал, что не клялся со всеми…
Генрих Второй был яростным преследователем протестантов- гугенотов. Для расправ с ними он создал даже специальный трибунал при парижском парламенте, который прозвали «Огненной палатой». За три года «Огненная палата» осудила и сожгла более шестисот еретиков.
Граф Габриэль Монтгомери покинул двор и перешел в протестантскую веру, став вождем гугенотов в Нормандии. 5 мая 1574 года он вынужденно сдал крепость Донжон, которую удерживал с отрядом в 150 человек против 10 тысяч осаждавших ее королевских воинов. Ему обещали неприкосновенность, но солгали – обезоруженный граф был отвезен в Париж, и там его казнили 27 июня 1574. Пророк, которого он назвал «проклятым колдуном», предвидел и это. Катрен 30 из центурии 3.
Того, кто в игрищах на поединке чести
Отнимет приз у высшего, чем он,
У ложа шестеро, ему поклявшись в мести,
Возьмут внезапно, гол, разоружен.
- Шестеро в катрене – королева и пятеро ее детей, - прошептала принцесса София. - Но это не честно! – воскликнула она. - Я нахожу, что граф был отважным и благородным рыцарем, его доблесть и честность неоспоримы. Он выполнял приказ короля Генриха. За что королева Екатерина мстила ему?
- За то, что он выполнил приказ короля слишком хорошо, - сказал ее собеседник. - Мало иметь сильную руку, надо еще иметь и что-нибудь в голове. Его никто не мог попросить об этом, но он должен был догадаться и смягчить удар хотя бы немного.
- Гордый король хотел победить этого молодого крепкого бойца именно потому, что тот превосходил его по мощи. Он не простил бы ему, если бы граф бился не со всей силой, щадя его, ведь такое поведение было бы оскорбительно для его чести.
- Надо было промахнуться, толкнуть лошадь, испортить перед поединком подпругу и свалиться в грязь…
- Нет! – воскликнула София. - Он не сделал бы этого! Сначала он отказывался, но потом бился всерьез, мечтая воспользоваться случаем и убить короля, хотя и не мог предположить, что это удастся! Генрих создал «Огненную палату», а Монтгомери был тайным гугенотом. Вызывая на бой молодого силача, Генрих действовал из каприза, а Монтгомери, принимая его вызов - из мести.
- Значит, королева догадывалась об этом и поклялась отомстить не явному убийце, но тайному врагу. Ведь не причинила же она вреда Нострадамусу за его роковое предвидение, напротив: в ней он нашел свою почитательницу и защитницу. Нострадамус не сделал ни ей, ни королю ничего плохого, но ей было ясно, что король пал не от дружеской руки.
- Значит, поэт, создавший наиболее вольный перевод пророческого катрена, дав молодому льву по собственному почину эпитет «хитрый», оказался прав?..
Собеседники замолчали, воцарилась тишина. Король Иоганн встал с места и прошелся по комнате.
- Вы, вероятно, любите стихи, ваше высочество? – спросил он и тихо и задушевно начал читать по памяти:
Твоих, о Франция, пророк глумлений ждет.
А Бог его избрал глашатаем невзгод.
Зачем же платишь ты насмешкой за любовь?
Ведь всем он для тебя пожертвовать готов!
Кто Нострадамус есть? Злой дух иль шарлатан?
Иль дар ему великим Богом дан?
Ведь знаки тайные на землю небо шлет,
Быть может, он один их правильно поймет.
Смешались мрак и грусть в писаниях его.
Пронизан смех предчувствием тревог.
Я говорю: он тот есть, кем он стал.
Он тем помог, кто от грозы устал.
И слово с дном двойным скрывает мир чудес.
Оракул древних эр в нем оживает здесь.
Пусть знают все – он правду говорил,
Хоть верь или не верь движениям светил.
Пред судьбами земли он, знаю, будет прав,
Раз с ним и за него – бессмертие добра.
- Это стихи современника Нострадамуса, Пьера Ронсара, которого называли принцем всех поэтов Франции, - сказал король и продолжал, покачав головой, - Я прочел работы де Шавиньи «Первое лицо Франсуа», Жубера «Разъяснения подлинных катренов Мэтра Мишеля Нострадамуса», де Ру «Ключ к Нострадамусу» и еще другие труды, посвященные биографии пророка и попыткам расшифровки катренов.
Я встречал много случаев, когда один и тот же катрен толкуется разными людьми на разные лады… Сказать правду, я, даже опасаясь навлечь на себя анафему мудреца, я… я тоже пытаюсь расшифровать его катрены. Я тоже пытаюсь переложить их в стихи со складными рифмами, в надежде, что вдруг таким образом всплывет в мгновенном озарении скрытый смысл, и настанет миг истины…
Мне кажется… Да, я всего лишь не слишком удачливый и способный властитель небольшого клочка земли, глядящейся в море… Но кто знает… кто это может знать… Каждый самый маленький, самый безвестный человек сознает себя подобием господа бога. Каждый чувствует себя центром своего мира, своей вселенной, которая жива, пока жив он, которая исчезнет с его исчезновением. Кто из живущих хоть раз в жизни не задавался вопросом, зачем он, существо, обладающее разумом и сердцем, явилось на этот свет? Может быть не случайно, может быть, у него есть свое, особое предназначение, только пока что оно тайна и для него самого, и для окружающих…
Любой человек, даже тот, кто доволен своей участью или уже давно смирился с нею, подспудно хочет большего, чем имеет. А сколько среди людей таких, кто откровенно несчастлив, вынужденный влачить выпавшее ему на долю существование? И в то же время мало ли примеров того, как слабый и безродный становился вдруг великим? До тех пор, пока не окончена земная жизнь, его может встретить великая судьба… А раз так, не заметил ли этого гений ясновидения?..
Я ищу в катренах намеки на свою судьбу и судьбу окружающих меня людей, я узнаю в них отражение своих тайных страхов и чаяний… Я пытаюсь толковать Нострадамуса по собственному разумению. Я верю, что он видел и знал все и обо всех.
Провожая принцессу, король сказал:
- Как хорошо, что вы появились у нас.
*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***
Глава 5.
Водяной.
«Иосиф II планировал заново открыть устье реки Шельды ради города Антверпена, расположенного вверх по течению, которому был закрыт выход в море Вестфальским договором 1648 года, заключенным после окончания Тридцатилетней войны.
…
В конце 1782 года Мария Антуанетта обещала... поднять этот вопрос с Людовиком XVI, и на протяжении февраля проводила компанию на данную тему. … Привычка верности семье… все еще оставалась сильной. … «Вопрос Шельды» так и не был решен…»
Антония Фрейзер. «Мария Антуанетта. Жизненный путь».
С той встречи между королем Иоганном и принцессой Софией установились дружеские отношения, делавшиеся день ото дня все более теплыми и доверительными. Они встречались достаточно часто, и в апартаментах короля, и на светских раутах. Король приглашал принцессу занимать место рядом с ним во время прогулок. Он даже стал чаще бывать на людях, он позаботился о новом гардеробе для своей особы, он начал танцевать. Многие заметили, что у его величества почти все время хорошее настроение, что весь он как-то оживился и подтянулся.
Принцесса познакомилась с кружком короля, в который входили люди, понимавшие его увлечения и поддерживающие беседы с ним в желательном для него ключе. Среди этих ученых мужей больше всех принцессе импонировал Хранитель королевской библиотеки, обладавший помимо своей бесспорной эрудированности веселым и приятным нравом, являясь одновременно и ученым, и светским человеком.
Он один, кажется, заметил, что бесконечные речи короля несколько утомляют принцессу, что помимо интереса к Нострадамусу у нее есть и иные интересы и пообещал рассказать ей побольше об истории королевства и провести для нее экскурсию по наиболее старинной части королевской резиденции, на территории Старого замка. Принцессу заинтриговало его сообщение о том, что под замком находится сеть подземных ходов…
Время шло. Принцесса прибыла в Маленькое королевство летом, и вот уже как-то незаметно наступила осень. Сначала она была ясная и теплая, потом стало холодать день ото дня, и деревья, такие красивые в своем красочном уборе, сбросили листву людям под ноги… Впрочем, особенно холодные зимы выпадали в здешних местах нечасто, море же никогда не замерзало, хотя навигация все-таки бывала затруднена, поскольку начинался период осенних и зимних бурь…
Однажды, сопровождая принца Кристиана в порт, новая принцесса впервые увидала морской шторм. Задувал сильный ветер, он пронизывал до костей. Волны захлестывали набережную, они были высокие, совсем черные и шли на берег неукротимой чередой. Поверху их страшных рядов вскипали желтовато-белые клубы пены. Грохот стоял оглушительный. И ведь дело происходило, как ей объяснили, в гавани, защищенной выступающими в море скалами, а вон там, на рейде, при входе в гавань, и в открытом море шторм бушует в полную силу…
Об этом путешествии принцесса София рассказала на очередной встрече королю. Стоял погожий день, они гуляли в парке, короля сопровождала придворная свита, державшаяся немного поодаль, позади, так что присутствие еще нескольких людей не мешало беседе. Впрочем, помимо соблюдения обычных приличий, которые никогда не нарушались, принцесса и сама как-то интуитивно предпочитала общаться с королем на людях. Они никогда не оставались наедине, с глазу на глаз.
Правда, ей казалось, что в последнее время короля как будто слегка раздражает официальность их встреч…
- Скажите, ваше высочество, - произнес вдруг король, обращаясь к принцессе. - Ваши отношения с моим кузеном… они на самом деле хороши?
- С принцем, моим супругом? – переспросила принцесса. - Да, ваше величество. Мы находимся с принцем в хороших отношениях.
- И он в самом деле… в самом деле…
Принцесса взглянула в лицо короля, который, явно волнуясь, начал фразу, не находя слов или мужества, чтобы ее закончить.
- Вы в самом деле… общаетесь с ним таким образом… я имею ввиду, как муж и жена? Как мужчина и женщина? – высказал он наконец свою затаенную мысль, которая, как можно было заключить по его виду, сильно его занимала и как-то особенно волновала.
- Да, - удивленная и немного шокированная, отвечала она.
- И он… то есть… Этому вправду положила начало ваша свадебная ночь?
- Да, ваше величество.
- Я помню, помню, - кивнул король. Лицо его покрылось красными пятнами, к неровным, будто края раковины, подергивающимся тонким губам прихлынула кровь, а бледно-голубые, белесые глаза горели внутренним огнем, - Утренние приветствия в спальне… и все прочее…
- Честно говоря, я до сих пор испытываю неловкость… - улыбнулась принцесса. - Странно, что такие грубоватые обычаи сохраняются только у высшей знати и в среде простонародья. Средний класс избрал стиль поведения, кажущийся культурнее и более соответствующий нашей просвещенной эпохе…
- Но как это произошло? – продолжал говорить король.
- Ваше величество желает знать, как принца, моего супруга, и меня приветствовали утром после свадьбы молодые придворные? – не поняла его вопроса София.
- Нет! Как он сделал вас женщиной. Принц, ваш… супруг.
- Как?.. Что вы имеете ввиду?
- Расскажите мне, - глядя ей в глаза и прикасаясь к ее руке, пробормотал король. Губы у него дрожали.
Позднее, вспоминая весь этот странный диалог, принцесса не понимала, почему она не оборвала беседу, а продолжала отвечать королю на его назойливые вопросы. Иной раз говоришь то, что не хочешь говорить, будто под влиянием гипноза… Вероятно, дело во многом заключалось в том, что, во-первых, она привыкла общаться с королем достаточно свободно, а такой стиль общения подразумевает несколько большую откровенность, чем это бывает обычно, во-вторых, ни о чем подобном они до сих пор ни разу не говорили, а в-третьих, она никак и не могла ожидать, что однажды они об этом заговорят, не предвидела исходившего от него нынешнего настоятельного требования обсуждать такую на самом деле мало подходящую для обсуждения интимную тему, даже если речь идет о друзьях, каковыми, как она уже считала, они и являлись… Он застал ее врасплох, злоупотребил ее дружбой. Она растерялась. Последствием растерянности и стали ее ответы, часто слишком простодушные и искренние.
- Рассказать? – переспросила она.
- Да, да! - вероятно, его сделал вдруг таким любопытным и настойчивым внезапный взрыв чувств, которые он еще и не осознавал толком, которые только подспудно копились в его душе и вот вырвались вдруг на волю, когда она запросто в разговоре с ним произнесла имя мужа…
- Но что же тут рассказывать, - пролепетала София. - Нас оставили наедине… И… И принц изволил сказать…
- Что же?
- Он сказал: «Прошу извинить меня, сударыня». Что-то вроде этого…
- Он попросил его извинить?
- Да.
- Зачем?
- Принц, мой супруг, очень хорошо умеет держать себя, он всегда со мной очень вежлив.
- Что он хотел этим сказать? Что… что собирается себе позволить…
- То, что для меня необычно, - договорила принцесса. - Думаю, он не хотел меня испугать. Я и так дрожала. Не правда ли, он поступил очень галантно?
- И что случилось дальше?
- Дальше он поцеловал меня.
- Поцеловал?
- Да, ваше величество.
- И вы позволили?
- Но я же стала его женой, он имел на это право… и… и на все остальное…
- На остальное? То есть…
Принцесса пожала плечами, улыбнулась и кивнула. Она вдруг весьма отчетливо вспомнила обстоятельства своей свадебной ночи, начавшейся для нее с того момента, когда принц на глазах у всех снял с ее ноги подвязку, когда она почувствовала на своем бедре его горячие сильные руки… почувствовала в первый раз…
- Вы не были готовы к этому?
- И нет, и да. Супруга нашего чрезвычайного посла, сопровождавшая меня в Маленькое королевство, рассказала мне о том, что меня ожидает, о том, каким образом заключается брак между мужчиной и женщиной… достаточно подробно. Ее уполномочил это сделать мой отец, я знала об этом и приняла ее урок к сведению, хотя… мне было неловко.
- И он… он… - задыхаясь, почти выкрикнул король. - Но… нет… все не так… нет… но почему же вы до сих пор не беременны?
- Я не знаю, - ответила принцесса. - Меня это тоже беспокоит. И окружающих. Ее высочество Вдовствующая принцесса, моя свекровь, предположила, что я бесплодна, но доктор сказал, что все в порядке и должно произойти в свой срок.
- Видимо, она была рада это услышать.
- Да, но тут же она начала волноваться снова, выразив беспокойство относительно здоровья сына, то есть насчет того, что он еще слишком молод, и если мы… если это будет происходить слишком часто… Доктор и тут попытался ее успокоить, но не слишком преуспел.
- Что значит… слишком часто? - воскликнул король.
- Я не знаю точно, тут ведь как поглядеть, - сказала принцесса. - Я попыталась подсчитать…
- Подсчитать?! – в голосе короля слышалось отчаяние, но принцесса уловила только удивление... вероятно, потому, что и сама все еще удивлялась тому, что ей приходилось переживать… вспомнив со всей ясностью свой разговор с придворным медиком, вогнавший ее в краску, как в свое время и тот подробный и откровенный инструктаж, полученный от жены посланника, тем не менее оказавшийся для нее весьма познавательным… сообразив, что с тех пор в самом деле все что-то отмечала и подсчитывала по календарю… то одни дни, то другие… les amour rendes-vouses, les regles… кажется, это занятие стало для нее привычным.
- Дело в том, что принц, мой супруг, - говорила принцесса, все еще не слишком отдавая себе отчет в том, что имеет право спрашивать даже самый близкий друг, а что нет. - Я уже сказала, он очень вежлив, хотя на людях держится со мной холодновато, в связи с чем это соответствует взятому им стилю, можно так сказать. К тому же ее высочество Вдовствующая принцесса потребовала ввести регламент.
- Стиль? Регламент? – переспросил король, кажется, совсем запутавшись.
- Когда принц собирается побывать у меня, - продолжала свою речь принцесса, имея ввиду, что она и ее молодой муж имели каждый свои отдельные апартаменты, с отдельными спальнями, как это предписывала галантная французская мода, поэтому мужу, чтобы реализовать свои супружеские права, приходилось именно что «бывать» у своей жены, - когда он собирается прийти, то присылает мне записку.
- И сколько таких записок вы получаете? – спросил король.
- Сколько? - ее растерянность уже прошла, и она так увлеклась поднятой темой, что уже и краснеть перестала. - Две или три… или четыре… или… то есть в месяц…
- Две-три в месяц?
- В неделю. То есть, если перемножить…
- Двенадцать записок, - сказал король.
- Нет.
- Нет?
- Больше, вероятно. Я складываю их в ящичек секретера, но они перестали там помещаться.
Король остановился, достал платок и вытер себе лоб… - Жарко, - пояснил он. Стоял весьма прохладный, хотя и не ветреный день.
- Странно, - сказала принцесса. - Я ведь очень боялась, вспоминала всякие ужасы, которые слышала. Будто бы одна бедняжка, одна маленькая королева прошлых времен, память о которой тем не менее сохранилась, после брачной ночи не могла три дня встать на ноги, а потом выяснилось, что она искалечена на всю жизнь. Но на деле… Природа обо всем позаботилась. Иначе каким бы образом столько девушек стали женщинами, если бы каждая вторая от этого чрезмерно пострадала… И принц был…
- Что, нежен? – спросил король, на этот раз с ноткой отвращения, которую она неправильно истолковала, точно также, как и прежние его интонации. Она ведь думала о своем.
- Нежен? – переспросила принцесса. - Я бы сказала, скорее несколько … прямолинеен.
- Я не понимаю вас.
Принцесса вдруг рассмеялась.
- О, да, он был нежен! – воскликнула она. - Ну прямо как тот кол, который вбивают в землю, чтобы устроить изгородь!.. Нет, - продолжала она, перестав смеяться. - Он в самом деле был довольно внимателен и осторожен, как я потом поняла. Так странно вспоминать эти сумбурные дни. Новые места, новые люди, новые наряды, новые отношения. Я все время ощущала дискомфорт, то по одному поводу, то по другому, то моральный, то физический. В первые дни я стерла ногу неудачной обувью, так что было неудобно ходить, неловко танцевать, и я все время спотыкалась, а ему приходилось меня поддерживать, и он злился. Наконец сказал, что мне, видно, неправильно забинтовали ногу, и сделал это сам. Хотя, должна заметить, удобнее все равно не стало, пока ранка наконец не зажила. И еще эти ужасные туфли с перышками, такие узкие…
- И вам… вам все это нравится?!
И тут принцесса вдруг сказала: - Я просто счастлива.
- Я счастлива, - сказала принцесса. Она произнесла вслух то, в чем до сих пор на самом деле не отдавала даже сама себе ясного отчета, сказала неожиданно не только для слушателя, но и для себя. Вероятно, среди причин, которые заставили ее говорить так ясно и, в общем, достаточно охотно обо всех этих вещах, немалую роль сыграла и та, что ей хотелось говорить об этом, ведь это было так важно для нее на самом деле, так захватывающе…
До сих пор ей приходилось беседовать о своей супружеской жизни только с врачом, но его не интересовали ни подробности относительно записочек, назначающих свидания, которые уже не помещались в отведенное для них хранилище, ни то, как не оправдались ее страхи…
С «принцем, моим супругом» она тоже ни о чем подобном не говорила ни разу. Они вообще все больше молчали, бывая вместе, усвоив для себя такую вот немного странную манеру поведения. Впрочем, это было порой даже удобно, особенно наедине. Когда рот занят поцелуями, а тело ласками и объятиями, то разговаривать как-то и некогда, и ни к чему. Порой тело может сказать больше, чем уста… Они только еще пару раз бормотали друг другу извинения: она, когда однажды случайно, совершенно забывшись, оцарапала его, а он, когда однажды… Впрочем, чего только не бывает…
- Боже… - услышав ее ответ, король схватился за шейный платок и оттянул его на себе так, будто он его душил… Он остановился, к нему подбежали придворные. - Вам дурно, ваше величество?
Принцесса София не слишком переживала по поводу того, что ей случилось вдруг так разоткровенничаться… Нет, в самом деле, она не очень корила себя и расстраивалась, да и некогда ей было: то она пыталась урвать среди обычного и весьма плотного распорядка дня в королевской резиденции часа полтора для своих заветных литературных занятий, то ей как раз приносили очередную записку от принца (для нее, как уже говорилось, жить полной жизнью означало разрываться между прежними и новыми увлечениями), и с этой минуты она уже ни о чем не могла думать, кроме как о близящемся свидании (принц, не мудрствуя лукаво, обычно набрасывал на листе бумаги одну и ту же фразу, причем единственную, которую повторял при каждом очередном употреблении почти в точности, за мелкими расхождениями, и которая в результате превратилась в подобие кодовой: «Ваше высочество, смею надеяться, что вы не будете возражать, если я разделю сегодня с вами ужин», - хотя ни о каком ужине речь, конечно, и не шла на самом деле).
Она, конечно, не могла не задуматься о том, какие причины побудили короля так сильно заинтересоваться ее личной жизнью. Интуиция подсказывала ей, что тут не обошлось без стрелы Амура. Но это соображение ей скорее польстило, чем насторожило. Она могла еще представить себе короля в роли своего поклонника… она сознавала, что хороша собой и нравится мужчинам, так что это было в порядке вещей… Но отнестись к нему как к возможному кандидату на роль любовника… при том, что место было прочно занято «принцем, моим супругом», ей и в голову не приходило.
Как и всякая женщина, она не могла не чувствовать удовольствия от ощущения своей женской власти над мужскими сердцами… даже над сердцем этого интересного с интеллектуальной точки зрения, но слишком неказистого с внешней стороны молодого человека, на голове которого, впрочем, блистал монарший венец, что не могло не придать ему определенный вес… Правда, именно по этой последней причине, относительно венца, она предпочла бы обойтись без проявлений его чувств: как собеседник он ее устраивал, как почетный поклонник тоже, но зачем же все усложнять попытками наладить какие-то иные отношения…
Ей придется объяснять ему, что он «принцу, моему супругу» не соперник, напоминать, что она не давала ему повода надеяться на что-то большее, чем приветливость и учтивость, то есть ставить его на место, а это так неприятно, к тому же тогда их дружба, скорее всего, станет невозможной… Между тем ведь эта дружба играла в ее жизни заметную роль. С принцем она спала, с королем общалась, и ей хотелось сохранить эти две противоположные стороны своего бытия, которые она ценила, хотя и не в равной степени, без изменений и на будущее.
Она не хотела бы отказываться ни от одной из этих необходимых вещей, сохранить и свою прекрасную пылкую любовь, и увлекательную приятную дружбу... Хорошо бы было, чтобы король со всей стороны не захотел допустить до подобных осложнений, и в будущем его манера поведения не поставила их на грань разрыва… Будем надеяться… Во всяком случае, ей со своей стороны следует вести себя с его величеством несколько холоднее… В общем, она не думала, что все это так серьезно, потому и не расстраивалась.
Примерно неделю после той несколько неординарной прогулки в парке принцесса не видела короля, затем они встретились в театре, в королевской ложе, где король держал себя с нею как обычно, так что, если у принцессы и возникали некоторые опасения относительно того, насколько их отношениям может пойти не на пользу состоявшийся у них странный разговор, то они рассеялись. Это было очень хорошо, потому что принцессе требовалось поговорить с королем, также по весьма деликатному вопросу, только иного рода, нежели тот, который они обсуждали недавно. Это был все тот же Речной вопрос.
Владетельный князь постоянно напоминал в письмах к дочери о насущной проблеме своего государства («твоей родины, дочка»), то же самое делал его уполномоченный посланник при дворе короля Иоганна. Владетельное княжество считало, что его «лазутчице» пора приступать к осуществлению своей основной задачи.
- Конечно, было бы лучше, если бы вы успели забеременеть, - сказал ей посол во время одной из их личных встреч. - Это упрочило бы ваше положение. Однако, учитывая ваши хорошие отношения с королем, которые вам удалось установить, чего мы и не предполагали, вам не следует откладывать предпринять попытку.
- Вы считаете, что это хорошо, что король считает меня своим другом? – спросила принцесса.
- Это отлично. Хотя на самом деле за короля правит его дядя, но в нашей игре козырь королевской масти не может не пойти на пользу. Власть короля формально не является ограниченной. При восшествии Иоганна Одиннадцатого на престол Первый министр попытался ввести в законодательство страны положения, которые урезали бы полномочия монарха и расширили полномочия Королевского собрания министров, созданного как совещательный и административный, но не управленческий орган, однако его оппоненты не позволили ему этого сделать, опасаясь, что такое положение дел вместо обещанных стране свобод повергнет ее к ногам этого человека окончательно, ведь тогда он подчинил бы себе полностью и короля, и собрание, поскольку в соответствии со своей должностью является его председателем, между тем как эта должность не выборная, но назначаемая, и назначаемая не кем-то, а самим королем, так что переизбрать Первого министра нельзя, а добровольно он, конечно, от нее и не подумает отказаться. Таким образом, у короля есть реальная власть, и пусть он пока что не использует ее, но он может ее использовать. Надо только убедить его это сделать.
- Но король как-то говорил мне, что, как ему кажется, он заболеет и к тому же сойдет с ума сразу, если только начнет регулярно высиживать на заседаниях Собрания и выслушивать речи, мнения и правительственные программы… По его мнению, это отвратительно, вникать в торговые и хозяйственные вопросы, словно он не человек благородного происхождения, а какой-нибудь купец или фермер. К тому же у меня сложилось впечатление, он ненавидит государственные занятия еще и потому, что его отец, покойный король Иоганн Десятый, только и делал, что, по его словам, копался с утра до ночи в каких-то бумагах… У покойного короля с сыном были неважные отношения…
- Возможно, под вашим влиянием Ныне правящий король Иоганн Одиннадцатый все же более решительно начнет вмешиваться в ход политических дел, чем это ему до сих пор было свойственно, - сказал посланник. - К тому же, что бы он там ни говорил, как бы ни старался увильнуть от дел, передав их ведение в руки человека, который с большой охотой и сноровкой взялся избавить его от хлопот, он тем не менее регулярно выслушивает его доклады, пусть и предельно краткие, и подписывает предъявляемые ему и подготовленные должным образом документы, а также иногда лично присутствует на важных совещаниях… пусть он при этом больше зевает и хлопает глазами, но его подпись пока еще никто не отменял и его волеизъявление всегда за ним, поскольку, повторяю, король есть король. Вы молодчина, ваше высочество, ваш батюшка весьма и весьма вами доволен…
Принцессе было очень приятно услышать похвалу. Она начинала осознавать себя важной фигурой в игре, которая идет успешно именно благодаря ее усилиям, и это придавало ей весу в собственных глазах.
Вскоре она, ободренная таким образом, а также тщательно проинструктированная, выбрав удобный момент, заговорила с королем о Речном вопросе.
- Да, да, я слышал, конечно, - поморщившись, сказал король. - Кто о нем не слышал, об этом вечном Речном вопросе… Ваши соплеменники желают иметь выход в устье Реки, по которой проходит наша граница, и право плавания от устья по нашим прибрежным водам в нейтральные… таким образом, они смогут иметь не только речной, но и морской флот и налаживать торговые отношения с другими странами без нашего посредничества… Владетельному княжеству это, конечно, выгодно, а нашему королевству, конечно, нет…
- Однако договоренность ценой взаимных уступок все-таки может быть достигнута, - отвечала принцесса заранее заученной под руководством княжеского посланника фразой и от себя добавила, - Ваше величество так великолепно описал суть проблемы, что я не сомневаюсь в правильности того подхода к ней, который он изберет и который сможет удовлетворить обе стороны… Я надеюсь…
- Не знаю, не знаю… - снова поморщился король. - Я польщен вашим отзывом о моей осведомленности по данному делу, хотя на самом деле суть проблемы, как вы изволили выразиться, ваше высочество, известна всем и в княжестве, и в королевстве, каждому младенцу известна… Но позволю себе заметить, все обстоит гораздо сложнее, чем вы думаете… Здесь замешаны интересы других держав… Великого королевства… А это уже до того сложно, что до конца я так ничего и не смог понять, как ни пытался… Это по зубам только моему дяде.
- Господину Первому министру?
- Да. Попробуйте поговорить об этом с ним.
- С ним об этом неоднократно беседовал посланник Владетельного княжества, но все впустую. Поэтому я осмелилась, пользуясь возможностью, обратиться прямо к вам.
Король пожал плечами с недовольным видом.
- И все же, ваше величество… Вы король…
- Не знаю, не знаю… - король замолчал, продолжая морщиться, что выглядело так, будто он строил гримасы… Но она смотрела на него умоляюще. Он, кажется, не мог не сдаться, не мог хотя бы не пообещать ей…
- Хорошо, я сам поговорю с дядей…- пробормотал он. - То есть с Первым министром… Я попробую с ним поговорить, - закончил он уже как будто более твердо.
- Благодарю вас, ваше величество.
Принцесса под нажимом посла и под градом писем с родины приставала по тому же поводу к королю еще пару раз. Не слишком ей было это приятно, да что поделать. Впрочем, она при этом не замечала, чтобы король на нее обижался.
Однажды ей вновь передали очередное королевское приглашение, которое, как находящееся вполне в порядке вещей, не вызвало у нее ни удивления, на радости, ни сердцебиения… не то, что записки принца.
Король сообщал, что у него будет живописный сеанс, когда он должен позировать для очередного портрета, и наделся, что она составит ему компанию вместе с другими достойными особами во время этого весьма скучного занятия. Принцесса позвала свою главную придворную даму, которой была подруга Вдовствующей принцессы и мать одного из близких приятелей принца, когда-то служившая экономкой в поместье принца-адмирала Морского, а именно госпожу фон Шеумберг, и в ее надежном сопровождении отправилась в указанный час развлекать короля.
Прибывших дам проводили в один из залов второго этажа королевских апартаментов, где принцесса София еще не бывала. В очень просторном, очень светлом, почти свободном от мебели покое располагалась художественная мастерская. В нужном отношении к падающему из высоких окон обильному свету был установлен мольберт с холстом, натянутом на раму весьма внушительного размера. За ним с кистями и палитрой в руках напряженно трудился художник. Перед ним на некоторым расстоянии стоял диван с высокой спинкой (войдя, принцесса увидела его сзади), на него мастер время от времени бросал сосредоточенные взгляды.
Поодаль от мольберта был расстелен на полу ковер, возле которого, как возле сцены, играли музыканты, и на котором, как на сцене, кружились танцовщицы. София оглянулась, ища короля, которого не было нигде видно, но провожатый вежливым жестом указал ей на диван. Тогда она подошла ближе и обогнула боковой диванный валик, чтобы оказаться перед тем, кто, как она должна была понять, занимал сиденье.
Король действительно позировал живописцу там, где она его и ждала найти в соответствии с полученными указаниями. Только она, конечно, думала, что увидит его сидящим, в парадном мундире, в мантии… тут лучше подошло бы кресло, а не диван, но, видимо, так уж было задумано. Она увидела короля лежащим на диване, вытянувшись во весь рост, в полуобнаженном виде.
Вот тут-то она и осознала, что ошиблась – и в истинной природе проявляемого к ней со стороны этого странноватого коронованного молодого человека интереса, и в силе своего влияния на него, которое она начинала все яснее ощущать, и в своих прогнозах на будущее, - и еще она поняла, что грань оказалась перейдена.
- Присаживайтесь, ваше высочество, - предложил король как ни в чем не бывало и, чуть пошевелив рукой, указал на низкий табурет, стоящий у него в ногах. Обивка на диване была зеленого шелка, под головой у короля находилась зеленая шелковая подушка с золотыми кистями, по которой рассыпались его желтоватые волосы. На фоне этой шелковой блестящей зелени нежно, словно легкое облако, белело тонкое длинное тело с узкими плечами, впалой грудью и тощим животом, слегка задрапированное шелковым покрывалом травянисто-зеленого цвета.
Одну руку король подложил себе под голову, одна нога была полусогнута. Его худые руки и ноги с дряблыми мышцами походили на плети.
- Это будет картина на мифологический сюжет, - пояснил король. - Что-нибудь вроде духа реки, отдыхающего на берегу, покрытом камышами и осокой, возле глади спокойных вод укромного лесного водоема… Ощущение влажной свежести и мшистой сырости создаст зеленый фон… Можно еще дорисовать каких-нибудь змей…болотных гадюк… Или прелестную обнаженную нимфу-ундину, которая выглядывает из-за зарослей, впрочем, мало скрывающих ее прелести, с вожделением любуясь своим повелителем… Вы не согласились бы позировать для этого персонажа, ваше высочество?.. Подумайте, может получиться очень недурно… Подумайте… А пока послушаем музыку и пение…
По его новому знаку музыканты заиграли другую мелодию, одна из танцевавших девушек, видимо, также умевшая петь, вышла вперед… Протяжные звуки аккомпанемента и нежный голос… И такая знакомая песня, в нарочито народном стиле, простая и немного жуткая:
Жил когда-то давно в реке водяной…
- Боюсь, я не смогу принять вашего предложения, ваше величество, - сказала принцесса. Она присела на указанный ей табурет, распушив вокруг себя юбку, но никак не могла унять взволнованное дыхание, от которого высоко вздымалась ее грудь в вырезе лифа. Взгляд ее помимо ее воли скользил по обнаженному телу молодого человека, по его узкой груди, белой коже… почему-то она не могла оторвать от него глаз. Что-то извращенно-притягательное было во всем этом… Что-то нездоровое, но будто липнущее к зрению, к чувствам… Вздрогнув, она заставила себя глядеть мимо, поверх светловолосой головы на зеленой шелковой подушке…
- Подумайте…
- О нет! Мне… не нравится сюжет…
- А мне показалось, напротив…
Певица пела, и голос ее звенел подобно ручью, стремившим свои прозрачные струи по каменистому искристому руслу.
- О нет, нет! – воскликнула принцесса.
Король сел на своем ложе, отбросив подушку. Его бледные щеки слегка порозовели, к подергивающимся тонким губам большого, неровных очертаний рта, похожего на приоткрытые створки раковины морского моллюска, прилила алая кровь, а светло-голубые, белесые глаза в упор смотрели на принцессу. Подбежавший к нему на его зов камердинер подал ему халат.
- А как же Речной вопрос? – спросил король, надевая халат и запахивая его полы. - Вы ведь так желали его решить в пользу ваших родных…
Принцесса молчала с видом воришки, пойманного с поличным.
- Вот зачем вы стремились подружиться со мной! – с горечью произнес король. - Вы пытались использовать мою симпатию к вам в своих целях.
- О нет, ваше величество, - пробормотала принцесса, покрывшись краской стыда гораздо в большей степени, чем в тот раз, когда обсуждала с ним свои свидания с мужем, и продолжала с горячностью в голосе. - Мне было на самом деле приятно и интересно проводить время в вашем обществе, поверьте мне.
- Мне тоже, - сказал король.
- Я узнала столько нового, вы открыли мне глаза на удивительные вещи, поделись со мною своими знаниями, посвятили мне много времени. Я не хотела воспользоваться нашей дружбой… вашим вниманием…
- Но ведь воспользовались.
- Мне все время пишут из дому! – в отчаянии воскликнула принцесса.
Голос певицы то становился громче, то затихал, напоминая ветерок, веющий порывами в душистой чаше цветущего кустарника.
- Разве ваш дом теперь не здесь? – произнес король. - Или вы желали бы расстаться с принцем, вашим супругом, и вернуться туда, откуда изволили прибыть?
- Нет, - побледнела принцесса. И тут многое, многое из произошедшего за последнее время вдруг предстало перед нею в совершенно другом свете…
Какая странная все же эта песня, одновременно и завораживающая, и вселяющая трепет… Одна из тех сказок, в которых заложено внутреннее стремление если уж не стать былью, то хотя бы наложить на быль свой загадочный отпечаток…
- Ну, еще бы, - продолжал король с явно выраженной саркастической ноткой в голосе. - Он же, со всей свойственной ему прямолинейностью так нежен, ну прямо как тот кол, который вбивают в землю, чтобы устроить изгородь, и так что ни ночь, нисколько не вредя своему здоровью, а вы, должным образом наученные вашими искушенными наставницами, все ему позволяете и от этого просто счастливы… «Просто счастлива», - повторил он с буквальной точностью сказанные ею однажды слова, в которые она невольно вложила столько искреннего пыла и восторга, и рот его на миг судорожно исказился, - И после того, как вы столь подробно посвятили меня в свою супружескую жизнь, вы еще осмелились говорить со мной о политике моего государства… Просить меня о неслыханных уступках…
- Я не вижу связи, - пробормотала принцесса. Раньше она на самом деле этой связи не видела.
Король помолчал, затем у него вырвалось с явной горечью:
- Мне казалось, что вы думаете обо мне не так, как все эти люди…
- Ваше величество!
- Но, какого бы низкого мнения обо мне вы ни были…
- Ваше величество!
- Вы и они… они все… И эта бездушная тварь, королева Анабелла… Запомните: я все же еще пока ваш король.
На несколько минут повисло молчание. Слышались только тихая музыка, только пение…
Красотки лицемерят,
Безумен, кто им верит.
Король пробормотал это расхожее с давних времен французское двустишие отнюдь не в унисон исполнительнице. Он явно не слышал песни, думая и говоря только о своем.
- Первая строчка принадлежит королю Франциску Первому, - сказал он, - который соизволил нацарапать ее собственноручно на стене возле окна в своей спальне. Ее видел Брантом, который и написал об этом. Весь куплет появился позднее. Красотки лицемерят… О, да! Король Франциск знал, о чем писал, и как не признать справедливость замечания. Впрочем, он был мужчина хоть куда, как раз в вашем вкусе. Говорят, он завел первую любовницу в семнадцать лет, а в пору расцвета мог доказывать даме сердца свою любовь восемь, а то и десять раз подряд… Какова легенда?.. Его сын, король Генрих Второй, тот, которого случайно убил на турнире начальник его же стражи, обожал не многих, но одну женщину, зато они занимались любовью так бурно, что как-то сломали кровать. Генрих имел обыкновение вскакивать на кровать резким прыжком, словно на коня, хотя здравомыслящая любовница… она ведь была его много старше… укоряла его за это. Конечно, все эти вещи имели место в давние времена, а ныне на дворе совсем другая эпоха, эпоха разума и просвещения, но дело в том, что с течением веков могла измениться культура, созданная человеческим обществом, но не сам человек. Суть человеческой природы осталась прежней. Красотки лицемерят…
- Зачем вы мне это все говорите? – пробормотала принцесса. - Вы хотите задеть меня, унизить?
- Это вы меня унизили, ваше высочество, - отрезал король. - Вы сделали хуже, чем если бы… если бы поклялись турецкому султану отрицать божественную природу Христа и девственность Марии, зарезали свинью у купели и совершили развратный акт в церкви!
Принцесса плохо знала историю Франции (в отличие от короля Иоганна, кумиром которого являлся один из прославленных мудрецов этого государства) и не поняла, что громко выкрикнутая ей в лицо странная витиеватая фраза, заставившая ее еще шире открыть свои зеленые глаза, принадлежала оппоненту одного из тех средневековых монархов, имена которых пришли на ум ее царственному обвинителю в связи с их любовными подвигами. Впрочем, даже если бы она об этом догадалась, легче бы ей от этого не стало.
- Так вы будете позировать со мною вместе, ваше высочество? – спросил вдруг король другим тоном, откидываясь на спинку дивана и выжидательно глядя на нее. Шелковые полы его халата разъехались в стороны, открывая его голые тонкие ноги…
- Нет, - сказала принцесса.
- Вы отлично образованы, вы умны и сметливы, несмотря на вашу молодость. Вы очень привлекательны внешне. Но вы недостаточно искусны для того дела, за которое взялись столь храбро… и столь опрометчиво, - сказал король. И добавил, - Как ужасно, что вы у нас появились.
Песня, служившая фоном всей этот сцене, была почти допета, певица вздохнула и начала повторять первый куплет.
- Прошу прощения, ваше величество, но я плохо себя чувствую, - сказала принцесса, - позвольте мне удалиться.
Назад в свои апартаменты она шла очень быстро, дрожа и спотыкаясь, и роняя слезы. Статс-дама еле поспевала за нею, глядя на нее с большим вниманием, но решив ничего не говорить расстроенной «новой» принцессе. К тому же ей все равно предстояло обсудить все случившееся с принцессой старшей, леди Элеонорой, настоящей своей госпожой и подругой.
Так закончилась дружба принцессы Софии с королем Иоганном.
Жил когда-то давно в реке водяной,
Там, где волна серебрится.
И решил он сделать своей женой
Красавицу-девицу.
Заманил её жемчугом тёмных глубин,
Там, где волна серебрится.
И ушла за ним на дно реки
Красавица-девица.
Но приснился о прошлом ей грустный сон,
Там, где волна серебрится.
- «Позабудь свою землю, - ей молвил он, -
Царица моя – водяница».
*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***
Глава 6.
Цена ошибки.
«Осенью 1775 года началась эпидемия сатирических памфлетов, или «Libelles» (пасквилей). … В частности, одна из брошюрок оказалась очень ядовитой и вызвала у Марии Антуанетты поток злых слез … Памфлет назывался «Les Nouvelles de la Cour» («Новости двора»)…
…
Как Мария Антуанетта правдиво писала Иоланде де Полиньяк, она не боялась яда: «Он не применяется в этом столетии. Они используют клевету, гораздо более надежное средство…». Она не была единственной, подвергавшейся клевете и злословию в восемнадцатом веке, в эпоху памфлетистов и порнографических бестселлеров. Клевета встречалась и до нее, и после».
Антония Фрейзер. «Мария Антуанетта. Жизненный путь»
Страницы из дневника принцессы Софии:
«Я уже описала, кажется, всех более-менее важных лиц при дворе короля Иоганна, включая и его самого. Мне все это время очень хотелось обратиться наконец к созданию портрета принца, моего супруга. Это самое приятное и трудное из всего, что мне уже удалось сделать, однако, боюсь, мне не удастся воплотить свое намерение должным образом… Вначале я никак не осмеливалась хорошенько его разглядеть, хотя тут же, по первым брошенным на него искоса взглядам, составила о нем впечатление. До сих пор я робею и при нем, и при мысли о нем, и сейчас перо в моей руке дрожит, а потому у меня мало шансов описать его так, как он этого без сомнения достоин.
Принц почти что мой ровесник, разница в возрасте составляет всего несколько месяцев – на эти несколько месяцев он меня старше. С первого взгляда он показался мне симпатичным юношей среднего роста, темноволосым и немного смуглым: смуглость у него в роду по женской линии, королева Анабелла, его кузина, как я уже отмечала в своих записях, несколько смугла, да и его матушка, Вдовствующая принцесса Элеонора, моя свекровь, тоже.
На маленьком портрете, который мне передали перед свадьбой… в те дни я настолько кратко написала об нем в своем дневнике, что это вызвало недоумение у моего батюшки, но я уже тогда сильно волновалась, и не мудрено, как же мне было не волноваться, и не нашла ни духу, ни слов для составления более подробной записи… так вот, на том портрете глаза у принца темные, зеленовато-коричневые. Глядя на рисунок, я подумала, что портреты часто лгут. Но я до сих пор не знаю, так ли это в данном случае. И не потому, что я еще ни разу не поглядела в его глаза прямо. У меня были возможности сделать это.
Но я не могу уловить цвет его глаз. Они какие-то разные, будто переливчатые, как морская вода на разной глубине и в разную погоду. Иногда они кажутся темными, особенно в тот момент, когда он опускает взгляд, затеняя его черными ресницами. В их цвете есть что-то от зеленого, что-то от коричневатого. Но порою, при дневном солнечном освещении, мне кажется, что глаза у него светлые, даже и не зеленые, а серо-голубые, и очень яркие, блестящие, словно пронизанный солнцем хрусталь. Однажды я слышала, как одна дама сказала, что у принца голубые глаза. Не знаю… И не знаю, когда узнаю это наконец…
Брови у принца черные и прямые, как две стрелки, а волосы темные, но не черные, густые и довольно тяжелые, так что они не вьются даже влажными, а спадают целыми прямыми прядями. Кажется, они очень быстро отрастают, но он не любит носить их длинными и требует их постригать, чтобы они не спускались ниже уровня плеч. Обычно волосы у него крепко завязаны лентой на затылке, чтобы не распадались, в этом случае они прекрасно лежат, но в постели рассыпаются ворохом.
Черты лица у него не совсем правильные, нос тонкий и был бы почти прямым, если бы не ложбинка «уточкой», а само лицо продолговатое, хотя при этом слегка скуластое. Рот у него небольшой, хорошо очерченный, довольно ровные и белые зубы, губы слегка выпуклые, а подбородок ровный и прямой, выступающий вперед как раз настолько, чтобы не выглядеть слишком вызывающе и не портить гармоничность лица в целом.
Тут кроется секрет: на подбородке есть маленькая ямочка, но она почти не видна, пока ее обладатель не улыбнется. Если бы речь шла не о настоящем живом лице настоящего молодого человека, а о произведении искусства, вылепленном умелым скульптором, то я сравнила бы эту ямочку с одним следом пальца мастера, которым он по внезапному наитию пожелал завершить свою работу, оставив свой отпечаток на подбородке готовой скульптуры, придав ей тем самым последний, характерный штрих, словно вдыхая в свое творение душу. И почему-то мне кажется, что в таком случае этим мастером была женщина…
Что-то есть чрезвычайно привлекательное, милое, кокетливое и даже как будто немного женственное, в том смысле, что придает изящество, нежность и какую-то особенную трогательную мягкость чертам юношеского лица, в этой ямочке. У леди Элеоноры такой нет. Вероятно, принц унаследовал эту прелестную деталь своей внешности от своего отца-адмирала, но на сохранившихся портретах последнего ее незаметно. Впрочем, немудрено – живописцам не пришло в голову изобразить адмирала хоть раз с улыбкой на устах.
Если это так, то есть если адмирал обладал такой ямочкой на подбородке, то я верю леди Элеоноре на слово, что в него нельзя было не влюбиться, когда она увидала его впервые, и вовсе не потому, что он приплыл к ней на огромном военном корабле, - влюбиться до такой степени, чтобы даже, презрев все неудобства, не говоря уж о прямых опасностях, отправиться с ним вместе в долгое плавание по морям и по волнам… Как бы отнесся принц, мой супруг, к тому, если бы я сказала ему, что хочу уйти с ним вместе в море на его корабле?
У принца приятный, настоящий «мужской» голос, хотя еще со звонкими мальчишескими нотами, и очаровательный смех… между тем я замечала, что не всем дано смеяться так, чтобы это было приятно слышать окружающим… причем принц любит посмеяться. Он вообще довольно общителен, ему явно нравится находиться в обществе. Его часто можно видеть беседующим с разными людьми, хотя при этом он, насколько я могла заметить, присутствуя при некоторых из этих разговоров, не болтлив и вообще не слишком многословен, что помогает ему лучше слушать других.
Вообще же в его поведении и манере держаться не чувствуется ничего, что говорило бы о неких скрытых качествах его натуры, которые могли быть приобретены вследствие несчастливых жизненных обстоятельств. Он ведет себя с достоинством и уверенностью человека, который никогда не ощущал себя ущербным ни в малейшей степени и которого никогда не подвергали длительным унижениям.
Я хочу сказать, что гнет любого рода, тем более носящий выраженный оскорбительный характер, когда физические увечья или неблагоприятные обстоятельства рождения ставят человека вне остального общества, невыгодно его из этого общества выделяя, когда он сознает это, когда он не просто чувствует себя не таким, как все вокруг него, но гораздо хуже и ниже всех остальных, да еще пытается при этом скрывать, как его травмирует такое положение вещей, рано или поздно неминуемо накладывает на беднягу свой отпечаток. Однако тот, кому повезло избежать этой участи, навсегда сохранит на своем облике и в своем поведении счастливый знак судьбы: он всегда будет ходить прямо и смотреть смело.
Не знаю, почему я вдруг начала описывать манеры, свойственные принцу, именно с такой точки зрения. Возможно потому, что вспомнила о несчастном детстве его кузена, короля Иоганна, рано осиротевшего и отданного королем, его отцом, в руки грубых солдафонов скорее не для воспитания, а для дрессировки (как об этом мне рассказали леди Элеонора и госпожа фон Шеумберг). В отличие от него, принц, мой супруг, благополучно вырос в благополучной семье вполне благополучным.
Они так сильно отличаются друг от друга, эти родственные друг другу молодые люди, как будто на самом деле принадлежат к разным семьям. По сути дела в них вообще нет ничего общего… Принц (опять-таки в отличие от короля) умеет, как я уже говорила, держаться на людях и при этом ведет себя с приятной простотой, он горд, но не спесив, а кто умеет так себя вести, всегда производит впечатление истинного благородства. Таких людей уважают, такими людьми гордятся, такими людьми любуются.
Он хорошо, правильно-пропорционально сложен, у него широкие плечи (при сравнительно невысоком росте это могло бы обратиться некоторой кряжистостью, но тут соблюдается удачный баланс, так что в целом фигура не теряет своей стройности и изящества), - широкие плечи и сильные руки. Когда он волнуется или злится, а часто то и другое у него совпадает (его не назовешь добряком), он начинает сжимать и разжимать кулаки и при этом иной раз перебирать пальцами, тогда руки у него краснеют и кажутся больше и грубее, чем на самом деле, и лицо краснеет тоже.
Он здоров и полон сил, на скуластых смуглых щеках у него всегда играет румянец. Когда он стоит неподвижно на месте, то ноги у него всегда немного расставлены, и создается впечатление, что он стоит настолько крепко, будто врос стройными мускулистыми ногами в землю, как корнями, так что с места его уже не сдвинуть никакими силами.
Походка у него тоже довольно характерная, упругая и как будто слегка вразвалку. Еще во время наших свадебных торжеств я обратила внимание (это бросалось в глаза), насколько хорошо, вернее, даже не то что хорошо, а исключительно естественно он смотрелся на палубе фрегата «Наша слава», на котором мы совершали морскую прогулку. Мы все перебирали ногами по палубе как-то не так и все без исключения смотрелись неловко, а он двигался, напротив, как-то очень правильно, так, как и надо, чтобы передвигаться легко и быстро по качающейся, все время наклонной то в одну, то в другую сторону плоскости.
Потом я поняла, что это и есть знаменитая морская походка, ею отличаются все моряки, долгое время проведшие на борту корабля в открытом море. Эти люди по необходимости привыкают к определенному стилю движений и даже на суше уже не могут изменить своей въевшейся привычке.
Теперь, поскольку я уже знаю, что тут к чему, я невольно отмечаю такую походку, как принадлежность ее хозяина к морской профессии, у всех вновь встреченных мною людей, а в Маленьком королевстве, которое имеет и сухопутные военные силы, моряков все же гораздо больше, потому что среди них есть не только военные (их, как я поняла, как раз-таки меньшинство), но, главное, много таких, кто служит на торговых судах.
Впрочем, для небольшой страны королевский военный флот довольно внушителен, и я сначала не понимала, каким образом казне удается его содержать, но потом выяснилось, что военные корабли или выполняют обязанности конвоя при крупных купеческих караванах, своих и чужих, и в таком случае на поддержание мощи флота идут деньги, полученные по торговому соглашению, - или же по государственным контрактам отправляются воевать под чужим флагом с чужими врагами.
Мне сначала показалось это каким-то варварством, но выяснилось, что все королевские подданные и в частности те самые моряки, которых я чуть было не посчитала жертвами правительственной алчности, относятся к такой службе как к весьма почетной и, главное, очень прибыльной, поскольку помимо жалованья они тогда получают премиальные за захваченные у противника суда. Как это ни ужасно, война всегда служила обогащению.
Морская профессия в Маленьком королевстве (жители между собой чаще называют свою страну иначе, чем она обозначается на европейской карте, а именно Meerland, то есть Морская страна) во множестве семей наследственная. Я видела в городе дом, где жило несколько поколений «морских волков», украшенный привезенными из дальних странствий морскими трофеями (и даже частично из них построенный) - кусками мачт, круглыми корабельными окнами, а также весьма впечатляющей деревянной, со следами прежней позолоты, статуей русалки, из тех, которые помещают под бушпритом на носу судна, с жутким, изъеденным морской солью лицом и мощным торсом, с могучими руками, которыми она поддерживает над головой, устремленной навстречу всем ветрам и волнам, этот самый бушприт (то есть носовую наклонную мачту, к которой крепятся косые паруса).
Вход в этот своеобразный дом-памятник был оформлен настоящим корабельным колоколом, из тех, которые отбивают «склянки», то есть часы. Кстати, на кораблях боем колокола отмечают каждые полчаса, так что за сутки он звонит 48 раз.
Тут кругом, кругом море… Кажется, я сама начинаю пропитываться им, будто слегка просаливаться, что ли. Готовясь к переезду на родину своего нареченного супруга, я знала, что она находится в ближнем приморье, но не понимала, что Маленькое королевство – на самом-то деле не что иное, как вот именно что Meerland…
Жизнь принца, моего супруга, оказалась также тесно связана с морем, как и жизнь всей его родины в целом. Его отец, в связи с наследственными морскими традициями семьи, которые, как я повторяю, здесь отнюдь не редкость, если и проводил время на берегу, то не подолгу, и брал своего сына с собой в плаванье начиная с десятилетнего возраста, причем это был не каприз отца, мечтающего поскорее сделать своего ребенка взрослым, а общепринятый обычай, согласно которому для будущих моряков часто считается вполне приемлемым и нормальным начинать службу на флоте если уж не с 10 лет, то лет с 12-13, а мальчики-подростки лет 14-15 встречаются уже почти на всех судах, служа юнгами или младшими матросами.
Конечно, бедных людей самостоятельно зарабатывать на жизнь с ранних лет толкает в первую очередь нужда, их судьба оставаться матросами, им вряд ли светит офицерская карьера, ведь для того, чтобы получить офицерский чин, нужно учиться, а за учебу нужно платить.
В случае хорошего финансового состояния родители, для которых вопрос будущей профессии сыновей решен в пользу морского дела, порой за определенную плату пристраивают своих чад, закончивших первые школьные классы, на корабли к офицерам рангом повыше (тут все еще более упрощается, если эти офицеры – их родственники), чтобы юноши не только приобрели навыки матросской службы, но и заодно получили некоторые знания, необходимые для будущего морского командира.
Мальчиков зачисляют в экипаж на низшие матросские должности или просто в качестве офицерских слуг. Конечно, дядя-капитан или хотя бы знакомый-лейтенант в большинстве случаев - наиболее приемлемый вариант для юных моряков, поскольку они окажутся в этом случае не только в руках опытного в морском деле наставника, но и под присмотром, и под защитой. Нравы на флоте, мягко говоря, грубоваты, ругань и побои – дело обычное, а кроме того, одуревшие от дальних плаваний мужчины, месяцами не видящие не только женщин, но и суши вообще, иной раз начинают проявлять к юношам нездоровое влечение (это и есть, как объяснила мне по моей просьбе госпожа фон Шеумберг, которой я благодарна за то, что она, будучи особой нравственной и добропорядочной матерью семейства, при том нисколько не ханжа, - это и есть то самое «преступление против природы», о котором упоминала на борту «Нашей славы» королева Анабелла и которое, прежде чем окончиться на виселице, может принести большой вред беззащитным жертвам).
В случае, если простому матросу случилось вдруг несколько разбогатеть, и он не прогулял свою премию в порту, он может при желании обеспечить своему ребенку более светлое по сравнению со своим будущее, заплатив за его обучение и подтолкнув его вверх по карьерной лестнице (если только он не окажется столь косным и глупым, что не захочет, чтобы сын превзошел отца, как это порой, к сожалению, наблюдается, напротив же того, как человек достойный, из чувства настоящей отцовской любви возмечтает о лучшей участи для своего потомства, достижения которого не раздражат его, но наполнят гордостью и еще пущей любовью).
Далее юных моряков из более-менее обеспеченных семей, уже понюхавших соленого морского ветра, ждет пара-тройка лет в специализированном училище, после чего они должны сдать экзамены на первый офицерский чин. Впрочем (и так бывает довольно часто), допускается сдавать экзамен и экстерном, если юноша под руководством своего наставника получил достаточное образование без отрыва от службы.
В комиссии при Морском министерстве аккуратно рассматриваются все заявления претендентов, снабженные рекомендацией действующих офицеров высокого ранга. Чаще всего, так или иначе, но должным образом подготовленные молодые люди, которые научились пользоваться морскими приборами, картами и «лоциями», приобрели знания по астрономии, разбираются в строении (это называется, как и в градостроительстве, архитектурой) и «оснастке» корабля, умеют идти «по курсу» и знают, как выполнять основные «маневры» в походе и в бою (я выделила те новые для меня слова, значение которых я уже более-менее понимаю), - эти молодые люди сдают экзамены вполне успешно, хотя иной раз экзаменоваться приходится по два-три раза. Говорят, был даже и такой случай, когда один претендент не мог сдать экзамен в течение 20 лет… После же получения аттестата для счастливчиков начинается новая жизнь…
Итак, юный морской офицер (чаще всего молодым людям при получении ими аттестата лет 18, 19, 20) готов к началу самостоятельной службы. Новоиспеченному лейтенанту уже могут присвоить звание капитана низшего ранга и доверить под команду небольшое судно. Далее все зависит от способностей, от удачи и от случая. Во время войны карьеру сделать удается порой быстрее - уцелевшим, разумеется.
Принц, мой супруг, плавал с отцом по разным морям, побывал с ним и на маневрах, и в долгих походах, и в сражениях, как мне ни сложно, вернее, практически невозможно это себе представить. Даже был ранен (ему было 12 лет), причем корабль под артиллерийским обстрелом горел и нужно было спешно покидать его. Как рассказала мне его мать, Вдовствующая принцесса, моя свекровь (которая всю эту историю знает не столько со слов своих мужчин, сына и мужа, сколько согласно показаниям очевидцев, кое-кто из которых гостил у нее в доме и был при случае допрошен ею должным образом), - как ей рассказали, мальчик испугался не столько грохота залпов, огня и испытываемой боли, сколько огромной высоты палубы, накренившейся над морем, как над пропастью, на которой он находился и с которой ему надо было соскользнуть в волны, плещущиеся где-то внизу, в черной глубине.
К счастью, отец вовремя нашел его и спрыгнул с погибающего корабля в море вместе с ним, силой оторвав его руки от ограждения палубы, за которое он держался мертвой хваткой, обезумев от охватившего его ужаса. После этого случая леди Элеонора, только что схоронившая младшего сына, умершего от болезни, попыталась настоять на том, чтобы старший сын остался на берегу и, в виде допустимой альтернативы, раз уж своей судьбы, то есть морской службы ему не избежать, поступил учиться в то самое Морское училище, о котором я уже упоминала. Однако этот план в жизнь полностью провести не удалось, подростка не сломило страшное приключение, он быстро оправился от него и стал снова проситься в море с отцом.
- Он пригрозил, что сбежит на первом попавшемся корабле матросом, - вспоминала его мать. С тех пор он не расставался с принцем-адмиралом до самой его гибели, после чего статус семьи согласно воле правившего тогда короля Иоганна Десятого изменился, и юный моряк должен был поневоле надолго «встать на якорь».
Учеба его, как я поняла, не только не отошла при этом на второй план, но перечень преподаваемых дисциплин был расширен в соответствии с тем, что требования, предъявляемые к возможному наследнику престола в смысле образования, разнообразнее и строже, так что помимо узко- профессиональных предметов принцу пришлось познакомиться и с многими другими, более близко и подробно, чем прежде, однако на сегодняшний день он вновь стал уделять большое внимание морскому делу и уже скоро должен сдать экзамены на чин морского офицера, что ему, я нисколько в этом не сомневаюсь, непременно удастся (кажется, все, что он делает, он делает хорошо и с полной самоотдачей).
При этом в длительных морских походах он больше не участвовал, вынужденный ограничиться небольшими круизами на небольших судах, причем с чисто учебной (или учебно-развлекательной, так точнее) целью. Насколько я могла понять, он всерьез собирается вскоре после получения аттестата все же отправиться в море надолго, в составе какой-нибудь большой экспедиции (хорошо бы, если не военной), и теперь тот якорь, который может удержать его на берегу, - это я, но увы, не в смысле того, что он без меня и дня не проживет и не задумываясь променяет палубу на мою спальню, а в том смысле, что сначала я должна стать матерью.
Я случайно слышала, как его мать, Вдовствующая принцесса, моя свекровь, определенно сказала сыну, что пока он «не сделает мне ребенка», пусть и не думает о море. В этом отношении я и хотела бы удовлетворить запросы всех окружающих, которым не терпится, чтобы в королевской семье появился новый принц, единственный на сегодняшний день продолжатель королевского рода, хотя и по боковой его линии, но мне совсем не хочется, чтобы принц, мой супруг, немедленно оставил меня беременную на берегу и с чистой совестью отправился в плавание… Между тем море, как я также слышала, собирает свои жертвы регулярно. Нет, напрасно я это здесь написала, я и думать об этом никогда не буду, но ведь я не смогу не тосковать и не тревожиться…
Я часто думаю, особенно в последние дни, любит ли он меня на самом деле? Когда он обнимает меня, я верю, что любит, но он ничем не дает мне этого понять в другое время. Если принцу Кристиану суждено в будущем стать королем (хотя я не
понимаю, как его мать и Первый министр собираются осуществить свои дерзкие планы, которые они не слишком скрывают, ведь король Иоганн и королева Анабелла являются законными властителями страны и пребывают в добром здравии), то у его страны, у его Meerland, будет достойный король, способный возглавить ее силы не только на суше, но и на море, что, собственно, весьма пристало в данном случае для обеих заинтересованных сторон.
В старину здесь существовал обычай (мне о нем рассказал Хранитель королевской библиотеки) подносить при коронации новому королю кубок с морской водой, из которого он должен был отпить глоток. Первый поцелуй моря с повелителем морского народа… В этом отношении король Иоганн Одиннадцатый, конечно, совсем не то, что нужно.
Что ж, я искренне хочу выполнить свой долг и ради исполнения желаний принца, моего супруга, подарить ему и его стране сына, и надеюсь, что сумею это сделать, а когда он отправится в плавание (вот уж не думала, выходя замуж за принца, что выйду за моряка), то я буду ждать его на берегу, как это делают множество других женщин, матерей, сестер и жен моряков, смотреть день и ночь на море из окна и вспоминать балладу, которую я услыхала на днях, будучи в гостях в Цветочном доме у королевы Анабеллы, где говорится о любви ушедшего в долгий морской поход молодого моряка и его оставшейся на берегу возлюбленной. Эта песня кажется мне грустной, но и обнадеживающей, ведь любовь в ней – это верная, не страшащаяся испытаний любовь...»
Принцесса София сидела за своим секретером в своей комнате своих апартаментов Северного крыла королевского дворца и печально смотрела на раскрытый перед нею на процитированных выше страницах дневник. Глаза у нее были красные – она недавно плакала, и было о чем.
Глядя на свой дневник, она клялась про себя более не записывать в него ни строчки. Она не сомневалась, что его прочли все, у кого вдруг возник особый интерес разобраться в ее отношениях с окружающим миром: король Иоганн, о чем ясно свидетельствовали обстоятельства ее последней с ним «неофициальной» встречи, а также леди Элеонора и Первый министр. Король хотел узнать о ее скрытых мыслях и тайных намерениях, а мать ее мужа и министр о том, как далеко она зашла в своем стремлении подтолкнуть короля к решению Речного вопроса в пользу ее родины. Все знали обо всем, о боже! Она забыла, что она принцесса и живет во дворце, стало быть, она всегда на виду, и у придворных, и у всей страны. Вот страна-то, в то время как придворные шушукались между собою, и сказала свое слово.
Этим утром София обнаружила у себя на столе отпечатанный мелким типографским шрифтом листок, озаглавленный «Развлечения новой принцессы». Из него она узнала, что, едва успев явиться в Маленькое королевство, она сумела так очаровать короля, что он забыл про все свои иные пристрастия, мешавшие ему осчастливить свою законную супругу, и сделал красавицу с золотисто-каштановыми кудрями и болотными «славянскими» глазами своей тайной возлюбленной и явной фавориткой.
В отношении второго сомневаться не приходится, в отношении же первого можно напомнить, что там, где своих сил не достанет, может придти на помощь «рог единорога», что должно только придать пикантности любовной связи в глазах не годам развратной бестии.
Одним словом, в угоду этой последней король («нам это известно из надежных источников») собирается разрешить кораблям Владетельного княжества плавать «по нашей Реке и по нашему морю». Вероятно, Великому королю такое положение вещей тоже вполне придется по вкусу, ведь этот лютеранин так полюбил в последнее время своих православных соседей, и, видимо, особенно соседку, сосватанную им в благодарность за ее внимание, оказанное ею его величеству во время официального визита два года назад («мы знаем это также точно, как знают это сам король и урожденная княжна»), которую он в благодарность за ее услуги с почетом пристроил замуж «за нашего принца».
Владетельное княжество и Великое королевство могут гордиться достижениями «своей принцессы», однако ей не следует забывать, что ей придется туго, когда и «мы до нее доберемся». Подумать только, «до какого стыда мы дожили», видя опозоренным славное имя семьи спасителя отечества принца Морского.
«Нашему принцу» следует отправить негодную жену в исправительное заведение, где ей самое место и где она проведет остаток дней наравне со шлюхами из портовых таверн, и взять себе другую жену, которая будет по-настоящему достойна его чести и имени. С самого начала было ясно, что нельзя открывать двери в свой дом дочери «наших заклятых врагов», нельзя допускать, чтобы ее «грязная кровь» разбавила и испортила «благородную древнюю кровь наших королей», между тем как Великий король, «не сладив с нами в открытом бою», именно этого и добивается - «уничтожить наш королевский род изнутри, подсунув под нашего принца чужую девку, чтобы наследник был уже только наполовину нашим, а наполовину черт знает кем и черт знает чьим…»
Листки, как вскоре выяснилось, наводнили дворец и город.
В новой семье Софии, также ознакомившейся с оскорбительным сочинением, немедленно произошел скандал. Собрались Вдовствующая принцесса, принц Кристиан и Первый министр (последний на правах советчика семьи, вероятно). Молодую женщину призвали к ответу, тыча ей в лицо отвратительный памфлет.
- Это все неправда, - пыталась оправдаться она, - мои отношения с королем носили чисто дружеский характер. Мы никогда не встречались наедине. Если он неофициально приглашал меня к себе в апартаменты, меня сопровождали мои дамы… госпожа фон Шеумберг… На собраниях в его покоях, где обсуждались сочинения Нострадамуса и другие подобные вопросы всегда присутствовали служащие королевского архива и библиотеки.
- Да всем плевать, чем вы там развлекались с его величеством на самом деле, - энергично высказался Первый министр, от охватившего его негодования даже как-то подтянувшийся и оттого словно помолодевший на вид. - Расшифровкой маразматических сочинений шарлатана прошлых веков или сексуальными извращениями. Но как вы могли, ни с кем не посоветовавшись, обратиться к нему с просьбой об открытии княжеским кораблям устья Реки!
- Я посоветовалась с нашим посланником, - сказала принцесса. Она сидела на своем месте ни жива ни мертва, ей было жарко, прилившая к голове кровь бухала ей в виски, тело стало ватным, ей казалось, что она сейчас упадет со стула прямо на пол и потеряет сознание.
- С посланником Владетельного княжества? – уточнила Вдовствующая принцесса весьма ядовито.
- Да… с посланником моего отца.
- Но разве теперь ваш дом не здесь? Разве теперь вы не должны в первую очередь соблюдать интересы нашей страны и советоваться об этом с нашими служащими?
- Вы знаете, что вы совершили, сударыня, поступив иначе? – дополнил речь леди Элеоноры Первый министр, наклоняясь к Софии, облокачиваясь на спинку ее стула и заглядывая ей близко в лицо.
- Предательство, - сказал принц Кристиан, не дожидаясь ответа припертой к стенке юной принцессы. - Это расценено всеми как предательство.
- Помните, я вас предупреждал о возможности такого поворота накануне вашего бракосочетания, ваше высочество, - сказал принцу Первый министр, - Можете не говорить мне, что я оказался прав, я знал это заранее.
- Я не хотела, - с затравленным выражением взглянув на своих обвинителей, пролепетала София.
Она вспомнила свою последнюю беседу с послом своего отца. «Вы молодчина, ваше высочество». Она понимала, что ее весьма настырно пытаются использовать для достижения своих целей («никогда не забывай свою родину, дочка»), но если бы ей пришло в голову, что ее не только пытаются использовать явно, но и просто-напросто обманывают и тем самым подставляют под неприятности, и большие неприятности, толкают совершить ошибку, и большую ошибку, пользуясь ее неопытностью и неспособностью правильно оценивать ситуацию, заведомо принося в жертву ради политических интересов страны ее личные интересы!.. Впрочем, могут ли у заложницы, у «лазутчицы» быть свои интересы.
Она вспомнила также, что уже поверила в то, будто бы она крупная фигура в игре, и ей стало стыдно, ведь на самом деле она являлась не более чем пешкой в чужих руках… Тут она опять взглянула на принца Кристиана, и головка у нее окончательно пошла кругом от ужаса.
- Что же теперь будет? – пролепетала она. - Что теперь меня ждет?
- Ваша репутация погублена, - жестко сказал Первый министр. - Такие вещи даром не проходят. Конечно, я прикажу провести расследование, мы попытаемся изъять из обращения эти гнусные бумажки… попытаемся выяснить, откуда они взялись, кто заказчик… Хотя и так можно предположить, кто… У меня в Совете достаточно недругов, некоторые тайком, чтобы не возбудить общественного негодования, ставят не на семью принца Морского, а на Ныне властвующего короля… И они сложа руки не сидят, хотя популярность принца Кристиана как первого претендента на престол велика и до сего дня была незыблема. Пока не появились вы, сударыня! Вы сильно осложнили все дело, хотя вроде бы являлись залогом обещанной нам помощи Великого королевства. Через вас нам нанесли сильный удар.
- Принцесса Анна Шарлотта как претендентка на роль супруги моего сына была бы предпочтительнее, - вздохнула леди Элеонора.
- А я вам что говорил, - буркнул министр. - Но вы мне тогда, между прочим, ваше высочество, не поверили… решили, что я преследую только собственные выгоды. Наверное, вы были рады, что по-моему не вышло. И вот оно как обернулось на самом деле… Да, расследование, конечно, мы проведем, - продолжал он, достойно пристыдив Вдовствующую принцессу, - У начальника полиции дел никогда не убавится. Только справились с одним, а теперь вот новая проблема… Вы знаете, сударыня, что накануне вашей свадьбы далеко не везде подданные королевства были настроены так благодушно, как может показаться? – обратился он к «новой» принцессе. - К примеру, полиция через своих осведомителей выявила группу противников союза с Великим королем, близких к тому, чтобы составить противоправительственный заговор. Вы, сударыня, слышали об этом?
- Нет, - прошептала принцесса София, безропотно сносившая уже не первое уничижительное для нее обращение Первого министра «сударыня» вместо «ваше высочество».
- Правда, речь в данном случае идет всего о нескольких молодых людях, выражавших мнение меньшинства, которые решили следовать своим курсом, не поддавшись на общий ажиотаж… Теперь все эти умники отрабатывают свою провинность матросами на разных судах, думаю, это их исправит хоть наполовину. Но помимо них наверняка могли быть и другие. Перу одного из этих пока что неизвестных нам людей можно приписать и этот памфлет, а кто-то не постоял и за издержками на его публикацию.
- Опасность противодействия, хотя и не слишком сильна, но совершенно реальна, - произнесла Вдовствующая принцесса.
- Время нынче нестабильное, - сказал Первый министр, - хотя и обманчиво-мирное. И что-то никого не видно вокруг из таких, кто в том случае, если ситуация станет отчаянной, опять сумеет разгромить чужой флот, явившийся в нашу гавань, как это сделал несколько лет назад принц Морской, на удивление всей Европе отстояв нашу независимость. Жаль, что король Иоганн Десятый умер прежде, чем мы сумели в должной мере использовать плоды этой победы… Он-то понимал, что к чему. И жаль, что он не успел уморить своего наследника до своей кончины, - заключил он, явно запамятовав, что этот «недоморенный» по королевскому недосмотру бедняга приходится ему родным племянником.
- Да, плохо, когда в стране борются две партии за двух претендентов на престол, - дополнила его речь принцесса Элеонора. - С одной стороны заинтересованным лицам это дает шанс выиграть, но с другой стороны борьба может обернуться поражением на самом пороге победы. Казалось, мы так сильны… Народ так любит Кристиана, а король Иоганн так мало кому интересен…
- А меня ведь еще могут обвинить в том, что я на самом деле тайный сторонник короля, ведь я его родственник, брат его матери, так стало быть, примкнул к партии принца нарочно, из желания ослабить его позиции, - сказал министр, вспомнив наконец о своем родстве с Ныне правящим королем, только в весьма узком аспекте, чем, видимо, его интерес по данной теме и ограничивался.
- Политики перекрашиваются по многу раз, - своеобразно утешила его леди Элеонора. - Вы еще успеете переметнуться, когда наши дела станут совсем плохи.
- Напрасно вы так, ваше высочество, - упрекнул ее министр. - До сих пор я, кажется, не давал вам повода усомниться в моем дружеском расположении… Но, если у новой принцессы родится наконец ребенок, он будет рассматриваться всеми как наследник трона. Это изменит обстановку.
- Если родится ребенок, - пробормотал принц Кристиан, в основном помалкивавший, поскольку, видимо, не чувствовал себя настолько уверенно, чтобы вести беседу по такому отчаянному поводу, как сегодняшний, на равных с матерью и министром, однако не удержавшийся, чтобы тоже не высказаться, хотя бы о том, что его особенно задело, - то пойдут сплетни, что он может быть отпрыском короля.
- Ну, мы-то знаем, что это не так, во всяком случае, - утешил его Первый министр. - Король, вероятно, не способен делать детей. Пример с королевой яркое тому свидетельство. Не подлежит сомнению, что принцесса София встречалась с его никчемным величеством только на людях, в присутствии целой толпы придворных, своих дам или этой высокоученой шайки, из которых по крайней мере молодой Хранитель библиотеки еще не выжил из ума на почве астрологии, хиромантии и ясновидения, а потому сможет объективно это засвидетельствовать.
- Но сплетни пойдут, - возразил принц, - и это… оскорбительно…
- Значит, в сложившейся ситуации вас, ваше высочество, устроил бы развод?
Принцесса София почувствовала себя в эту минуту так, словно оказалась на краю бездны.
- Коль скоро речь идет о разводе, - воскликнула она, понимая, что, если она не попытается именно сейчас, сию минуту защитить себя, то дело ее окажется проиграно раз и навсегда, ведь принц Кристиан, ее супруг, судя по всему, настроен против нее больше всех… - Если речь идет о разводе, я требую предоставить мне право опровергнуть предъявленные мне обвинения публично, в суде, перед всеми, чтобы газеты сообщали не сплетни, а печатали протоколы судебного заседания. Я смогу оправдаться, у меня, как верно заметил господин Первый министр, есть свидетели моей невиновности. И вы, ваше высочество, - обратилась она к принцу, - вы не сможете утверждать, что я… что я разочаровала вас при заключении нашего брака или что этот брак не был заключен должен образом!
Принц стиснул зубы, нахмурился и, по своей привычке, сжал кулаки так сильно, что они покраснели. Однако по его виду можно было скорее предположить, что выпад принцессы достиг цели не в том смысле, что он почувствовал ее правоту, а свою жестокость, но что она его разозлила.
- Развод невозможен, - решительно и резко произнесла леди Элеонора. - Пока на нас давит Великое королевство, об этом нечего и говорить, так что сантименты придется оставить. Но мы должны сделать все возможное, чтобы пресечь новые попытки очернить наши имена. София, дайте мне ключ от вашего секретера, - обратилась она к принцессе, - Госпожа фон Шеумберг по моему распоряжению проверяла вашу переписку, но кое-что, возможно, от ее внимания все же ускользнуло. Впредь вам запрещается встречаться наедине с посланником Владетельного княжества и отсылать письма вашим семейным без нашей проверки. Вам запрещается принимать приглашения короля на собрания его астрологического кружка и переписываться с ним без нашего ведома. И вы должны еще раз проконсультироваться с моим врачом по поводу своего здоровья. Наследник все равно, как бы там ни было, необходим. В связи с этим, Крис, - обратилась она к сыну, - не забудь о том, что я тебе сказала однажды по поводу твоего наипервейшего долга!
- Я помню, матушка, - сказал принц.
На этом все и закончилось. Новая принцесса протянула принцессе старшей ключи от секретера, принц ушел, даже не взглянув на нее еще раз, и только Первый министр в качестве утешения поведал ей вскользь, как много грязи регулярно выливается изустно и в письменной форме на первых лиц всех стран и народов.
- Я даже не все поняла в этой жуткой клеветнической статье, - поневоле попадаясь на удочку пусть показного и слабого, но сочувствия, прошептала в изнеможении София. - Что за рог единорога? Почему король не может иметь детей? И зачем они припутали сюда еще и Великого короля? Он тут вообще ни при чем, он старый и страшный на вид, он не обращал на меня во время нашего визита в его королевство никакого внимания, я никогда даже ни одного танца с ним не протанцевала, хотя по этикету это было возможно… - в ее голосе послышались слезы.
- Такова жизнь, - проговорил Первый министр, разводя руками. - Наша жизнь, - уточнил он. И, оставив Софию, отправился в ее комнату потрошить вместе со Вдовствующей принцессой ее секретер, читать ее письма, ее дневники, ее Заветные тетради…
Следует принять во внимание, что дошедшие до нас подлинные исторические факты не оставляют сомнений в том, что социальная верхушка общества тех времен в самом деле весьма поднаторела в развлечениях разного рода, и это во-первых, а во-вторых, обожала домыслы и сплетни, причем чем более пикантные, непристойные, вообще невозможные – тем оно и лучше.
По поверхности житейского моря всегда, в прошлом (как, собственно, и ныне, но ныне и здесь мы говорим о прошлом) болталось немеряное количество самого отвратительного сора и самой мерзкой грязи, так что проплыть по этим бурным волнам и не замараться было практически невозможно никому, тем более людям известным, именитым.
Часть того, что о них говорили, являлось правдой, но правдой было также и то, что эти люди на самом деле порой искали отдушину в совсем иной жизни, нежели та, какую им выпало вести, не говоря уж о той, которую им настоятельно приписывала неумолчная и часто недоброжелательная молва. Вот только последнее обстоятельство уже почти бездоказательно.
Таким образом, можно заключить, что слава великих – это часто не что иное, как позор.
- ... Как они могли со мною так обойтись? – думала принцесса, оставшись одна. - Я только один раз допустила ошибку, только один раз поступила неосмотрительно… неужели этого довольно, чтобы так меня третировать!
Она ощущала себя маленькой и слабой, она нуждалась в поддержке, но никому не было до этого дела. Ей вспомнилось, как Вдовствующая принцесса при ней открыто высказалась в том смысле, что ошиблась, выбирая сыну невесту. Значит, ее свекровь тоже, как и сочинители этой отвратительной писанины, в глубине души считает ее «дочерью наших заклятых врагов» с «грязной кровью»…
София вернулась к себе только после того, как ее апартаменты опустели. Все ей здесь было теперь ненавистно, она не могла заставить себя прикоснуться к своим вещам, к своим бумагам… До сих пор ее дневник читал только ее отец, но это было в порядке вещей, ведь так повелось еще с тех пор, когда он помогал ей, маленькой девочке, справиться с проблемами грамматики, исправлял, посадив ее к себе на колени, неправильные орфограммы в словах, корявый стиль изложения, а также обсуждал с нею высказанные ею в письменном виде мысли, замечания…
Те прочтения ее личных записей были уроками, уроками языков, уроками жизни, и человек, выступавший в роли педагога, но никак не надсмотрщика, был неизменно доброжелателен к ней, - любящий ее отец, лучший ее друг… Сейчас было совсем не то. Сейчас ее записи с полной бесцеремонностью хватали чужие, недоброжелательные руки. Ее сокровища, Заветные тетради, личный дневник, записочки принца, назначающие ей свидания, - все оказалось теперь осквернено. Ее бумаги прочитаны от строки до строки, ее душа вывернута наизнанку и оценена. Им было смешно, вероятно, читать ее прозаические и поэтические опыты?
- Никогда больше не напишу ни строчки… никогда…
Но это была только одна сторона дела, и далеко не худшая его сторона. Корчиться от стыда, представляя себе, как Первый министр изучал ее Заветные тетради, а Вдовствующая принцесса рылась в ее письмах, она будет не вечно. Да, когда обнажают душу, это еще ужаснее и болезненнее воспринимается, чем когда обнажают тело, это издевательство изощреннее…
Но в конец концов вызванные надругательством спазмы стыда пройдут, а поведение людей, которые так ужасно с нею обошлись, заставит ее держаться от них подальше, отныне зная им истинную цену. Но ведь среди этих людей находится и ее принц…
Вот и ответ на ее вопрос – любит ли он ее? Да нисколько. Ему приказали на ней жениться, он выполнил этот приказ и теперь старается выполнить следующий: сделать ее матерью. Никаких чувств с его стороны тут нет. То, как он ведет себя с нею в постели, доказывает только то одно, что ему нравится иметь близость с женщинами. Вероятно, с любыми красивыми женщинами. Судя по всему, он в этом поднаторел еще прежде того, как они с ним встретились. Одним словом, он ее не любит, он ее использует. И кто знает, нет ли у него на стороне возлюбленной, о которой она не подозревает? Какая-нибудь придворная дама, бюргерша, служанка, крестьянка… Да кто угодно. А она, София, она только средство для достижения политической цели, а заодно (вот ведь как складно получилось!) и для получения удовольствия.
- Я не смогу больше поддерживать с ним супружеские отношения. Если они не хотят развода со своей стороны, то я потребую развод, и очень хорошо, когда Великий король вмешается, и тогда у всего этого ихнего Маленького королевства, на которое я начинала смотреть, как на свой дом, которое начинало мне нравиться, которое я училась уважать и любить, в котором, наконец, я уже хотела прожить всю жизнь, начнутся те самые проблемы, которых они все так боятся, что даже готовы поступиться своей честью. Я потребую развод! И я больше его не приму у себя в спальне… его, принца Кристиана… Нет, ни за что, ни за что. Всему же есть предел. Никакие государственные интересы не заставят меня унизиться до такой степени. Я не позволю помыкать собою с такой откровенной наглостью, я не позволю себя растоптать. Нет, нет, как я смогу теперь лечь с ним, как смогу отвечать на его поцелуи и ласки или хотя бы терпеть их? Ведь это же так интимно, это же… И лейб-медик ее высочества, Вдовствующей принцессы, пусть не утруждает себя новым визитом, мне его услуги больше не нужны.
И принцесса София поклялась себе, что она все именно так и сделает, как сейчас решила. Но сердце у нее при этом облилось кровью. Она ведь только-только догадалась, как была счастлива с ним! Счастлива именно в результате его близости, его объятий, его ласк и поцелуев, которые он, как получается, на самом деле готов был дарить всем красивым женщинам, не только ей… не только… Вот почему он с нею почти не разговаривал…
Но неужели же это на самом деле возможно, обладать с любовью, не любя? Неужели могут быть притворством такие ласки, такие объятия? И неужели он с легкостью забудет, как на свадьбе снимал с ее ноги подвязку, как впервые его руки коснулись ее тела?
Она вспомнила с точностью до слова, что она написала о нем в своем опоганенном обыском и перлюстрацией дневнике: «Порою, при дневном солнечном освещении, мне кажется, что глаза у него светлые, даже и не зеленые, а серо-голубые, и очень яркие, блестящие, словно пронизанный солнцем хрусталь… Что-то есть чрезвычайно привлекательное, милое и даже как- будто немного женственное, в том смысле, что придает изящество, нежность и какую-то особенную доверчивую мягкость чертам юношеского лица, в этой ямочке…»
Она вспомнила также то, что, к счастью, не успела дописать: «Я иной раз представляю себе, как я ухаживала бы за ним, если бы вдруг он заболел или если бы его ранили. Я сидела бы рядом с его постелью день и ночь, я сама меняла бы ему повязки, я поила бы его водой, я прислушивалась бы к любому его вздоху, малейшему стону. Как я радовалась бы его выздоровлению, когда, открыв глаза, первой он увидел бы меня…» О, эти мечты, глубоко затаенные и такие чувственные… Жажда обладания, самого полного и законченного, достигаемого через боль и через кровь, как оно и бывает на самом деле…
И тут София не выдержала и заплакала. Она чувствовала себя так, будто вся ее жизнь разрушилась, словно от дуновения ветерка рассыпался карточный домик.
*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/04/10/848
Предыдущее: http://www.proza.ru/2019/04/09/1279
Голубая роза. Часть 2. Главы 4, 5, 6
© Copyright: Ирина Воропаева, 2019
Свидетельство о публикации №219040901380
Свидетельство о публикации №219040901380
Рецензии