Армянская невестка

Армянская невестка


Гарри по привычке пролаял пару раз. Промолчав чуток, он залаял вновь... Затем принялся визжать, и его визг постепенно перерос в вой. Будь он в сельской местности, другие собаки также присоединились бы к лаю Гарри, петухи принялись бы кукаретать, а молодые куропатки, взобравшиеся на макушку деревьев, сели бы на землю и стали бы разбегаться вдоль и поперек; кроме того, к лаю Гарри прислушались бы все животные, находящиеся во дворе.
Но подобное привычно лишь для села. А Гарри жил в отведенной для него просторной, светлой комнате одной из квартир розового небоскреба, находящегося прямо в центре города...

Вчера вечерком Гарри отвезли к цирюльнику, а после стрижки искупали в ванной шампунем. Щенок словно родился заново и сейчас он бегал в просторных комнатах, кокетничая с хозяйкой Анжелой и её дочерью Нарминой, между делом обтирая влажное тело о белоснежные девчачьи ноги хозяйки. Собаку вдохновляла уютная и веселая атмосфера комнаты, и он целыми днями спокойненько дремал на мягкой пуховой подушке. Но именно в эту ночь животное что-то беспокоило, и оно недовольно залаяло. Интересно, а что почувствовала собака? Гарри то и дело подбегал к окну и озирался на небо, затем садился, и, ползая вдоль стены, жалобно визжал.
Хозяин квартиры Мамед заерзал на месте. Заскрипела широкая темно-коричневая кровать в спальне, окна которой открывались на море – заскрипела и остановилась. Его красное лицо, подходящее более молодому возрасту, успокоилось. Человек продолжил ночную спячку. Его жена Анжела тоже крепко спала. Супруги не слышали беспокойный визг любимого Гарри.

Вскоре пёс, залаяв вновь, принялся с рычанием бродить по просторной комнате.
Это не было похоже на щенка. Что же с ним такое произошло?
В своей комнате спала Нармина – единственное чадо Мамеда и Анжелы. Нежное личико это двадцатипятилетней девушки сияло улыбкой; на нём царило безмятежное счастье и спокойствие, словно в этот момент ей снился принц на белом коне. Но ей, скорее всего, снился не принц, а Муса, который несколько дней назад заявил о желании жениться на Нармине и обещал на днях посвататься к ней.
Не мудрено, что с позавчерашного дня, когда был поднят вопрос о сватах, Анжела засуетилась не на шутку. Да и Мамед принялся хлопотать по дому, дабы достойно повстречать семью, сватающую его единственную дочь.
Вчера они работали, не покладая рук: Мамед сходил за покупками, Анжела вместе со служанкой прибралась в доме, помыли фрукты и ягоды и положили в холодильник, разложили под рукой всю дорогущую посуду, чтобы не суетиться при гостях.
Под вечер Анжела, гладя Гарри по голове, обратилась к мужу с заметным волнением:
- Мамед, может, лучше отвезешь щенка на дачу, пускай Гюльага позаботится о нём… Дома ведь пахнет, неловко как-то…
- Если понадобится, я запру его в комнате… – промолвил Мамед.
Гарри залаял пару раз; кажется, он понимал, что речь идёт о нём. Затем, свесив голову, как ребёнок, обидевшийся на отца, не сдержавшего обещание, удалился в свою комнату.

Около одиннадцати часов Анжела, так же как и Гарри, забеспокоилась. Анжелу беспокоил совсем другой вопрос, и это было заметно из-за напряжения на её лице, которое она тщательно пыталась скрыть.
За последнее двадцать лет это напряжение преследовало её всюду. Оно всячески губило её семейную жизнь, вселяя в её душу страх и беспокойство.
Правда, социальный статус мужа оберегал Анжелу. В первое время это требовалось Анжеле как никогда. Она была армянкой, и в девяностом году стала свидетелем бешенства толпы, а для того, чтобы спрятаться от злобных, ненавидящих взглядов этой безрассудной людской массы, одной лишь любви Мамеда было недостаточно. Видит Бог – если бы не соседка Судаба, неизвестно, как бы сложилась её участь. Страшные дни минули; этой беснующейся толпы сейчас уже нет, и жизнь протекала относительно спокойно, несмотря на её хрупкость. Но после совершеннолетия Нармины Анжеле были необходимы не только общественный статус и любовь супруга, но и здравое отношение окружающих.

Анжела, словно впервые за эти годы, думала о здравом отношении. А что это такое – здравое отношение? Как получилось, что раньше она об этом даже не задумывалась? Да, она была молода, страстна, голова заполнялась любовью к Мамеду. И, кроме того, она с рождения и знать не знала, что значит «здравое отношение».
Раньше, выходя из дому одна, она встречала знакомых, которые с ненавистью требовали у неё «убраться отсюда вон». По этой причине супруги несколько раз меняли местожительство, хотя от душевных терзаний не спасали даже эти новоселья.
«Но почему мир так переменился вдруг? Кто это сделал? Русский, армянин, турок, англичанин… Кого винить? Во всем виноват этот сукин сын Рубен – подстрекнул народ, а сам смотался в Лос-Анджелес…»
Анжела мыслила так: Господь Бог создал всех равноправными, безо всяких земельных собственностей, без национальной принадлежности… Земной Шар принадлежит всем. И каждому предписано жить по-человечески... А нации перечат доброй воле Всевышнего, неистовствуют, теряют человечность. Чем это закончится? Женщине иногда хотелось плюнуть на всё и покончить с собой. Но мысль о дочери Нармине удерживала её от этого шага.

Несколько лет назад Мамед привёз Анжеле из Голландии собаку; гадалка говорила, что эта собака поможет Анжеле избавиться от всякого страха и беспокойства. Она оказалась права. Собаке дали кличку Гарри. Эта идея принадлежала Анжеле; в средней школе у неё был преподаватель по физике по имени Гарри, который травил девочке душу. Поэтому она не любила ни преподавателя, ни его предмет. Ей нравилось только его имя.

Анжела привязалась к собаке. В первые дни Нармина брезговала этим щенком ростом с ягнёнка. Но позднее она привыкла к нему, начала относиться с лаской. В общем, появление в доме собаки принесло семье умиротворение. Порой Мамед говорил: «Дай Бог здоровья гадалке Назире! Собака в доме действительно к добру».
В конце прошлого года по месту работы Мамеду выделили квартиру в новостройке. Отремонтировав квартиру за полгода, семья переселилась туда. А прежнее жильё они сдали иностранцам в аренду.
В семье началась спокойная, беззаботная жизнь. Хотя уже несколько лет семью и так никто не теребил. Однако, как было сказано раньше, в конце восьмидесятых и начале девяностых, когда начался массовый наплыв сотней тысяч азербайджанцев, изгнанных из Армении, ситуация в Баку ухудшилась. Люди совершали нашествия на квартиры армян, кто-то был изгнан, кто-то сбежал…
Мамед был женат уже три года, они с Анжелой любили друг друга. Анжелу утешала любовь Мамеда, и именно эта любовь и спасла её, оберегла её от злобных действий, от вреда недоброжелателей. Благодаря этой любви родилась Нармина, и семья была сохранена.
Ненависть народа постепенно иссякла, словно весенний дождь. Несмотря на это Мамед предложил сменить на всякий случай официальный документ, подтверждающий национальную принадлежность Анжелы. В новом паспорте её фамилия была изменена с Мамукьян на Мамаеву. Вроде бы всё стало на свои места.
Переселение в новую квартиру было благодатной вехой в их жизни. Нармина окончила университет, поступила в магистратуру, познакомилась с Мусой, и молодые полюбили друг друга до безумия.

Мир был полон любви – любви Нармины и Мусы. Увидавшие этих влюбленных сравнивали их с Лейли и Меджнуном. Всё было красиво…
Поздней ночью в комнате Нармины зазвонил телефон. Она тут же проснулась, сняла трубку – к полуночным трезвонам Мусы ей было не привыкать, нередко влюбленные общались по телефону до самого утра. Но на этот раз строгий, холодный голос Мусы заставил сердце Нармины встрепенуться. От волнения она заикалась:
– Да ты что? Что значит «уезжаем»?... А твои?... едь мои же не знают…
Её голос дрожал. Она пыталась убедить, объяснить… Тщетно!
– Муса, это неправильно... Конечно, люблю... Конечно, я всё сделаю... Я тоже... ни на кого тебя не променяю... – сквозь слёзы добавила Нармина. - Ну, хорошо... я буду...
Из комнаты, наполненной нежными девичьими ароматами, раздалось рыдание.
Бессонница овладела и Анжелой, которая то и дело поворачивалась в постели с боку на бок; не успела она избавиться из тисков тяжких раздумий, как услышала плачущий голос дочери. Мать вскочила из постели и прямо в ночном одеянии зашла в её комнату.
– Нора, что с тобой? – спросила она, нежно гладя волосы Нармины.
– Они не придут...
– Кто это «они»?
– Родители Мусы...
– Кто тебе это сказал? Почему не придут?
– Отец Мусы узнал, что ты армянка...
– Вот тебе новость! Откуда узнал?!
– Говорит, я не женю сына на дочери армянки...
Анжела вздрогнула. Из-за нервов и волнения она потеряла дар речи, но сумела взять себя в руки и промолвила дрожащим голосом:
– Я так и знала... Как в воду глядела… И Мамеду не позволяли жениться на мне. Но мы никого не послушались – поженились… Хоть бы не…
– Муса – хороший парень, мамочка… Говорит, что он готов на всё… Эти сваты, громкие церемонии, обручение – кому всё это нужно? – с этими словами девушка вскочила из постели и ринулась к платьевому шкафу. Анжела была вся в слезах, мысли путались. И вдруг она увидела, что дочь складывает вещи в чемодан.
– Куда это ты?
– Мама, мы уезжаем... Муса ждет меня внизу...
– Нора, ты что, с ума сошла? Поздно ночью?... Если отец узнает...
– Прошу тебя, мамочка, не буди отца! Умоляю, не мешайте нам! Мы уже всё решили!
– Но куда же вы собираетесь в такое позднее время? Что это, Нора, неужели всё мне снится? Доченька, родная моя, милая, не делайте этого!.. Мы как-нибудь уладим… Подождите до утра… Посмотрим, что Мамед скажет...
Нармина уже ничего не слышала – заперев дорожный чемодан, она стремительно шагнула к дверям. Обулась и, словно в последний раз, разглядла полумрачный коридор и закрытую дверь своей спальни.
Она обняла прослезившуюся мать и шепнула:
– О нас не беспокойтесь! Мы уже всё тщательно обдумали – мы сообщим о себе… Вы лучше решайте тут свои проблемы…
Анжела уже ничего не слышала. Она даже не услышала, как дочь вышла из дому, как она хлопнула дверью, что она сказала. Словно какая-то потусторонняя сила, проникнув к ним в квартиру, растерзала им душу, связала им руки, лишила их речи, обрекла на немоту. До неё доносилось только жалобное визжание Гарри из соседней комнаты.

У Анжелы начался припадок – любая на её месте давно бы сошла с ума. Ей захотелось ринуться в комнату мужа, вскрикнуть, причитать. Но не смогла. У неё тряслись руки, тряслось всё тело. Она принялась суетливо искать что-то – забежала на кухню, потом в ванную. В обычное время она смогла бы найти эту проклятую вещь даже с закрытыми глазами, но сейчас она глядела на неё и не видела… Ну вот же она, чёрт побери!
Она, наконец, нашла эту вещь, которая исцелит ей душу, подарит вечный покой! Эта безмолвная вещь спасёт её из этого царства страха и бесконечных ужасов… Анжела затворила за собой дверь в ванную комнату.
Гарри вышел в коридор и начал визжать ещё громче. Сначала он залаял у двери ванной, затем толкнул передними лапами дверь комнаты, где спал Мамед, и начал лаять еще громче.

Протирая глаза, Мамед буркнул на Гарри, затем позвал Анжелу. И вдруг на мгновенье у Мамеда встрепенулось сердце, по телу пробежал холодок. Из коридора повеяло скорбью. Мужчина бросился в коридор, начал искать жену и замер в ужасе, увидев Анжелу, лежащую в ванной в луже крови с перерезанными венами…
Анжелу уложили в машину скорой помощи. Мамед всё ещё не осознавал происходящее до конца – почему приехали врачи, почему они увозят Анжелу, почему он, выбежав из дому в спортивном костюме, сидит в машине рядом с женой и тревожно глядит на её опущенные веки... Всё это произошло так быстро, что он забыл запереть окна и двери. Он забыл даже о Нармине, думал, что Нармина спит. «Ну и пускай спит, – решил он, – Не то ребенок внезапно проснётся, испугается…»
Когда «скорая» отъезжала от высокого здания, неожиданно сверху, словно с неба, на асфальт упало тело величиной с ягнёнка. Водитель испугался, врачи вздрогнули, увидев в луже крови собаку, с которой они недавно столкнулись в квартире.
До них донёсся жалобный голос. Щенок взвизгнул в последний раз и закрыл глаза. Мамед отдёрнул с окна занавеску, взглянул на окровавленное тело несчастного Гарри и тоже зажмурился, чтобы не видеть погибшего пса.

Он слишком был ему обязан. Если бы не лай Гарри, если бы хоть на четверть часа замешкался с вызовом врачей… Когда машина скорой помощи доехала до больницы, Анжела пришла в себя и открыла глаза.
2003.