Просто вспомнил...

          Лежу на черноморской гальке, думаю, какая нелегкая занесла меня  в этот Адлер, где дома стоят друг к другу на расстоянии в 15 см, и эстетское выражение «окна с видом на море» осталось в далёком социализме, когда возведение любого здания на побережье необходимо было согласовывать с массой чиновников, у которых на каждое пожелание застройщика имелось столько запретительных постановлений и инструкций, что море можно было обозревать с любой возвышенности Большого Сочи. Невольно вспомнил прежние мои визиты на черноморском побережье. И среди многих выделил самое начало девяностых, когда так же лежал на пляже. В то время страна экономически шарахалась от социалистических способов распределения по труду к капиталистическим – по гайдаровским методам извлечениям прибыли. Деньги уже никто не держал под подушкой, или зашитыми в перинах, и люди, которые имели возможность заработать, стали понимать, что полученные зарплаты надо вовремя тратить, иначе премьер Павлов мог очередным постановлением внезапно обесценить накопленное, провозгласив сие действие по изъятию отложенного народом на черный день, денежной реформой.
           Работать в начале девяностых приходилось много, не замечая выходных и праздников. Однако  усталость накапливалась, и я решил отправиться хотя бы на декаду к морю. Бегать по ОВИРам времени не было, путевку на организованный отдых я даже не пытался достать, и мне хотелось быстрее отправиться в Сочи. Вылететь было легко – авиабилеты имелись в свободной продаже, так как народ ещё пока приходил в себя после очередного финансового кульбита российских государственных управленцев, и ему было не до барахтаний в водоеме, воспетом великим Утёсовым. Договорившись с женой, что они с дочкой прибудут на отдых и присоединятся ко мне дня через три, я, окрылённый внезапной перспективой вынужденного трехдневного одиночества, прибыл в Сочи.
              Первым удивлением для меня оказалось отсутствие свободных мест в «Жемчужине». Вроде, в стране была безработица, предприятия закрывались, и деньги народу  в день зарплаты не выдавали, но недешевая интуристовская гостиница знаменитого курорта была полностью заселена. И я, с юных лет познав пути преодоления искусственно расставленных препятствий служителями советского сервиса,  договорился с метрдотелем о взаимовыгодном пребывании в их знаменитой гостинице, оплатил двухместный номер на 6-м этаже. Зная,  что время на отдыхе бежит быстрее, чем на Луне, я сразу, после размещения и ужина, отправился на пляж, чтобы после вечернего моциона отдохнуть в номере.
                Утро следующего дня началось с приятного – с балкона отеля я увидел Газманова, беседующего с кем-то у подъезда. Быстро сообразив, что появилась возможность получить для приезжающей дочки автограф от нравящегося ей певца, я взял авторучку и спустился в холл на первый этаж. Около газетного киоска никого не было, я выбрал книгу для детей в красивом переплете, и вышел на улицу. Но всесоюзного есаула уже не было у входа в гостиницу, и я отправился на пляж. Приближаясь к морю, я увидел, что Олег уже шел по гальке по пояс раздетым, щеголяя своим атлетичным торсом, в руке его была доска для серфинга. Я подошел к нему и объяснил свою просьбу. Уточнив, шутя, количество букв эль в имени моей дочери и её возраст,  Газманов  написал добрые слова в адрес девочки  на форзаце книги. Я поблагодарил его, и отправился в номер, чтобы положить подарок для дочери и взять полотенце для пляжа.
                Около моря, в тени под тентом, были свободные лежаки, и я расположился. Оглядевшись, выяснил, что отдыхающих для летнего месяца было немного. Бросилось в глаза, что женщин на пляже было больше, чем мужчин. Возможно, что их спутники отмокали в номерах после вчерашних посиделок в барах отеля, а может, эти морские  охотницы вышли высматривать жертв для совместного проведения приморского досуга. На отдыхе у моря во взаимоотношения людей вступают иные правила, чем на частях суши с континентальным климатом. Солнце и море расслабляют, многие предаются нахлынувшим страстям, с легкостью забывая о городском нудном быте, кухонной плите, погашении долгов в зарплату, и внезапном раннем пробуждении от ненавистного звонка будильника, призывающего начать день с мыслями, как бы не опоздать на работу.
              Пребывая в расслабленном состоянии отдыхающего и созерцающего красоту моря, я пришел к мысли, что, имея на руках индульгенцию в виде книги для дочери с автографом известного певца, я могу себе позволить сходить сегодня вечером на выступление Пенкина в ресторане на нулевом этаже отеля, анонс концерта которого  успел прочитать в холле «Жемчужины». Приятное мысленное планирование моего вечера прервало необычное оживление на пляже, взоры отдыхающих были устремлены к глади моря, где появившаяся красивая белоснежная яхта держала курс к берегу. Грациозное моторное судно с названием на носовой верхней части «Меркурий»  аккуратно развернулось, и подало малым ходом кормой вперед для швартовки лагом, спустило по левому борту кранцы, и выпрыгнувший матрос закрепил швартовы к мольным рымам. Исполнено все это было с изяществом, явно предполагая, что присутствующие рядом с причалом люди наблюдают за красивым маневром яхты.
               На мол по сходням сошёл капитан, затем легко спрыгнувший с причала на берег, и прямо по крупной гальке направился к зоне отдыха. Так уверенно ведут себя только командиры судна – отметил я про себя, и обратил внимание , что белая форма на моряке была отлично подогнана к его стройной фигуре, тулья фуражки не была замарана от частых прикосновений, а сам головной убор был чуть сдвинут набок, что говорило о романтическом нраве мореплавателя. Он прошёл к стойке бара, переговорил с продавцом, и присел за свободный столик в ожидании кофе. Мои наблюдения за капитаном прервало желание скорее искупаться в море, так как полуденное солнце начинало припекать, и отсутствие дневного бриза и полнейший штиль усиливали жару. Я отправился освежиться, предвкушая желанную прохладу морской воды.
                По возвращении на берег я увидел, что моряка на пляже нет, а отдыхающие с соседних лежаков обсуждали причалившее судно, на котором, оказывается, в свое время сам Брежнев выходил в море. Меня заинтересовал разговор о принадлежности яхты единственной партии ушедшей страны, и я подошёл к бармену. Я узнал от него, что судно будет у причала еще день, и потом уйдет, а сам капитан вечером появится на пляже. Мне захотелось встретиться с моряком и расспросить его о Генсеке, который запомнился мне, к сожалению, лишь последними годами правления великой страной, и это время беспристрастно показывало, как важно уходить вовремя. Окружение не жалело Леонида Ильича – утомительные по содержанию доклады, прерывающиеся длительными аплодисментами,  вызывали усмешки у людей, и всерьез уже никто не воспринимал партийные пленумы, съезды, конференции. Но у меня всегда было особое отношение к  людям, прошедшим войну. А при высокой должности Брежнева в Политотделе армии надо было находить верные слова для идущих в атаку бойцов, может быть, в последнюю свою атаку. И в 70-х знаменитый Магомаев спел песню «Малая земля», в которой выразил отношение советского народа к подвигу десанта легендарной армии, в которой служил бравый полковник Брежнев.
               Моя соседка по даче Галина Александровна, заведующая производством комбината питания одного из крупных вузов Москвы, в часы совместных семейных посиделок, в конце 80-х, часто признавалась мне, глядя на выцветший от времени портрет Генсека, висевший на стене её гостиной, что советский народ ещё не раз вспомнит добрым словом Леонида Ильича, хотя ей, как пищевику, пристало бы торопить время в ожидании рыночных отношений, способствующих коммерческой реализации собственной продукции с несоциалистической прибылью. И она выражала мнение, как показало время, доброй половины населения СССР.
               Я спускался на ужин, напоминая самому себе, что надо будет вовремя уйти из ресторана, чтобы успеть до отбоя встретиться с капитаном. На входе в заведение толпился народ, преимущественно девушки, которым, видимо, не хватило брони на заказ столика. Такая картина меня немного напрягла – не хотелось оказаться за одним столом с каким нибудь занудой-мемуаристом, загружающим твои уши после седьмой опрокинутой рюмки своими воспоминаниями о несчастной любви, разбитой частыми командировками, или, что хуже, соседствовать с одной-двумя дамами, которые не дадут тебе поесть из-за выяснений отношений, длящихся с времён  ухода ухажёра-кавалера от одной пассии к другой. Народ ещё полностью не отвык от такого чисто советского явления, когда за одним столиком в ресторане могли оказаться четыре совершенно не знакомых друг с другом человека, уже через часа полтора совместной трапезы, настойчиво расспрашивающие тебя и окружающих о степени  уважения к своей персоне.
             В ресторане почти все места были заняты, официант показал мне мой столик для двоих рядом с кабинкой за шторами, и я присел. Мне нетрудно было договориться с работником заведения, чтобы ко мне никого не подсаживали, и я попросил, чтобы с подачей блюд он не затягивал, ибо я не намеревался находиться в их заведении до закрытия.
               Беззаботный народ вовсю расслаблялся, потребляя шницели и отбивные, сдабривая их прохладной водочкой и ожидая выхода на сцену кумира всех почитателей задушевной и чувственной песни «Филингз», и который сегодня, наконец- то, готов был услышать и второй куплет этого музыкального шедевра из уст любимого исполнителя. Под первые аккорды красивой мелодии на сцену вступил Сергей. Весь сияющий серебром в свете софитов, традиционно в оригинальной пилотке, и с неизменной лучезарной улыбкой на лице, олицетворяющей непреходящий оптимизм и легкий путь от арбатского дворника до звезды эстрады, Пенкин легко заставил посетителей наполнить рюмки и бокалы, чтобы отметить начало концерта. 
                Ужин мой прошёл быстро, я уже торопился, чтобы успеть до отбоя повстречаться с капитаном яхты. Я расплатился, концерт близился к завершению, Сергей уже накоротке через микрофон общался с шалунами и проказниками, а народ, в ожидании танцев, как мне показалось, желал окончания выступления неугомонного на шутки певца.
                Направляясь к пляжу, я обратил внимание, что некоторые отдыхающие плавали в бассейне, а любители тенниса на кортах без должного азарта перекидывали мяч через сетку ракетками друг другу. Я увидел красавицу-яхту, которая могла скоро забрать меня на своём борту в неизведанное. Мне  никак не удавалось увязать в словосочетании слова «яхта» с ее названием мужского рода. Название «Меркурий» подошло бы, подумал я, сухогрузу или чисто торговому судну, в крайнем случае, буксиру, не говоря уже о военных кораблях. Размышляя об этом, я подошел к пляжу, и увидел людей, которые отдыхали рядом с морем. Минуя их, я приблизился к судну и обратился к вахтенному, что находился на моле, как найти капитана. Он кликнул командира, который вскоре показался на палубе. Я сразу спросил моряка, совершают ли они коммерческие выходы в море, на что он ответил мне положительно. Я не удивился.
                Для самого начала девяностых, когда великая страна была в одночасье превращена в большую толкучку, и даже в центре Москвы, на площади Свердлова, стояли лужковские открытые прилавки с ассортиментом сатиновых разноцветных исподний в продаже, мой диалог с капитаном брежневской яхты мог со стороны показаться великосветской беседой двух негоциантов о возможности вечерней морской прогулки под парусом при лунном свете. Мне хотелось прикоснуться хотя бы к переборке любого отсека, к коей мог касаться Леонид Ильич. Я был уверен, что всё то, что творится в стране, скоро закончится, этот сюрреализм пришел к нам ненадолго, эти обстоятельства просто проверяют на выдержку народ, не может же карточное распределение, в частности, сахара, в конце двадцатого века, захватить мощнейшую в мире экономику.
                Капитан назвал цену, и она была крута. Но в неё входило всё. У меня была даже возможность подъехать к «Лазурному», взять цыган, и выйти с ними в море. Я не долго колебался, потому что ещё раз такого случая не будет – вернутся прежние времена, и в страну, наконец-то, возвратится ожидаемый народом порядок, границы опять закроют, яхту поставят на прикол; снова придется по возвращению в свой дом бутылку армянского коньяка заворачивать в газету, чтобы бабки на лавочке у подъезда не осудили твой отрыв от народа, разглядывая дефицитное содержимое авоськи. Я согласился с ценой, уточнив отсутствие скидок на мое одиночество, отправился в номер за деньгами, заодно переодеться. По пути в отель и обратно я пытался спросить себя, отчего меня так манит море. Детство, овеянное романтизмом произведений Стивенсона и Жюля Верна, давно прошло. До гротесковых значений мое честолюбие не было во мне так развито, чтобы я при встречах со знакомыми козырял фактом дальнего похода на борту судна когда-то первого руководителя государства. Нет, думал я, это не блажь. Я просто скучал по морю, как, наверное, любой, кто провёл хотя бы год рядом с большой водой, не говоря уже о выходе на судне в открытое пространство. В такие моменты я всегда вспоминал конец 60-х, когда впервые, будучи призванным на срочную службу под знамена Северного флота,  увидел пенистые буро-зелёные волны Баренцева моря, с яростью набрасывающиеся на скалистые берега заснеженных сопок.
                Я издали увидел пришвартованное красивое судно, по бортам которого уже включены были ходовые огни, что говорило об уверенности капитана в моем возвращении к молу. Моряк ждал меня. Он сопроводил меня в кают-компанию, на большом овальном столе которой красовалась большая ваза с фруктами. По стенам переборок висели коллективные фотографии руководителей стран социалистического лагеря. На разных фото были запечатлены Живков, Тито, Хоннекер, и многие другие руководители государств в компании с Леонидом Ильичом. Но имелись и пустые места на стене с менее выцветшей отметиной о прежде висевших снимках. Видимо, по прошествии даже десяти лет после кончины Генсека, народ разбирал на сувениры фото руководства страны. Поразила скромность убранства помещения – никакой резьбы,  инкрустации, и изысков, мебель и колор стен однотипны. Капитан показал мне яхту, и, убедившись, что словосочетание «дисциплина на корабле» мне знакомо, отдал команду «отдать швартовы». Традиционно для многих гражданских кораблей при расставании с сушей заиграла музыка, и мы отчалили от берега.
               Яхта легко набирала ход, разрезая носовой частью небольшие буруны из морской пены у берега, и вышла на гладь темной воды, на которой появилась светлая дорожка от яркой луны. Небо было чистое, без облаков, и звезды висели над нами, дополняя волшебным светом красивую картину, достойную кисти художника. Капитан пригласил меня на мостик и предложил взять в руки штурвал. Мне было приятно такое доверие, и я лишь прикоснулся к судовому рулю. Я не хотел отвлекаться от созерцания красоты ночной гармонии и единения неба и моря, так как границ их невозможно было увидеть, и мне уже стало казаться, что мы движемся просто в темноте, и, скорее всего, по воздуху, так как с мостика ты не видишь соприкосновения носа яхты с водой. Я оглянулся, чтобы унять волнение от возможной потери береговых ориентиров, но при виде удаляющихся фонарей мест отдыха и пляжей, ко мне пришло спокойствие, и захотелось услышать тихую музыку, соответствующую данной обстановке. Я спросил. – Кэп, у вас есть музыка для пассажиров на корабле? Йес, сэр. – подхватил капитан.  – Может, «Фонари» Татляна есть?  - О, нет. Хотите «Лунную серенаду»? Да, подумал я, моряк не промах, если у него наготове есть аккомпанемент , соответствующий обстановке.
                По совету капитана я вышел на палубу, догадавшись, что он включит наружные динамики. Неожиданно погас свет топовых фонарей, от которых освещалось наружное пространство яхты, и я услышал вступление восточной мелодии. Голос Магомаева зазвучал, соединившись с уже отрежиссированным природой дуэтом безмолвного моря и звёздного неба, начал наполнять темноту. Мне показалось, что судно легло в дрейф, по инерции продолжая чуть двигаться вперёд при отключённом двигателе. На палубе я находился один, рядом никого не было. На припеве бархатный голос певца наполнял всё пространство над морем. Мне показалось, что в удалении нескольких  миль, на берегу,  могли услышать красивую мелодию, расстелившуюся в тишине над водой, и непроизвольно оглянулся в сторону суши. Узкая светлая полоска горизонта, прорезающая темноту, говорила, что мы уже прилично отошли от берега. Я продолжал наслаждаться голосом великого баритона, вспомнив, как не смог однажды попасть на его благотворительный концерт, посвященный Дню Победы в парке Трубецких, недалеко от метро Фрунзенская. Проживая в конце 80-х в Ленинском районе столицы, я в праздник намеренно пошел к метро. Подходя к парку, увидел много людей, заполнивших подход к месту встречи фронтовиков. Но голоса Магомаева и Синявской можно было услышать, даже не имея возможности приблизиться к эстраде из-за большого количества ветеранов, пришедших в Великий день послушать песни своей военной юности. И Муслим Магометович, простившись с большой сценой, приходил всегда петь для ветеранов, отдавая долг их подвигу, как, наверное, и своему отцу, погибшему за неделю до Дня Победы.
                Я был в шоке от эффекта, произведённым пением любимого мной голоса в ночной темноте над морем. Да капитану, подумал я, ассистентом у Мессинга быть, а не яхтой управлять. Возвращались к берегу мы в тишине.
                Дежурная по этажу в гостинице бодрствовала, и с улыбкой приветствовала меня. Я подумал, что за какой-то час с небольшим в отеле мог пройти слух о моем выходе в море, так как из-за стоимости прогулки такой круиз может казаться для окружающих неординарным. В юности мне пришлось поработать в сфере услуг, и я знал, что информация о шальном клиенте распространяется в месте его обслуживания быстрее появления желания у последнего потратиться на очередной фортель. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я, немного эмоционально возбуждённый, отправился спать в свой номер.
                Утром следующего дня, быстро позавтракав, я отправился на пляж. Он был почти пуст, и я выбрал себе место в тени, подальше от местного бара. Однако бармен заметил меня, и издали жестом руки приветствовал. Я подошёл к нему с просьбой продать мне воду, и ответил на его банальные вопросы, касающиеся отдыха, и о вчерашней морской прогулке, в частности. Мне приятно было выразить ему свою благодарность в косвенном содействии моего вчерашнего вечернего выхода в море, и я отправился к своему лежаку.
               Часам к одиннадцати лежаки под решетчатым тентом были почти все заняты, и близлежащие отдыхающие с любопытством расспрашивали меня о брежневской яхте. В основном это были молодые женщины, которым я поочередно рассказывал о прелестях морских прогулок на морском судне. Рядом со своим лежаком я увидел девушку, которая позировала фотографу вчера вечером обнаженной, полулёжа на большом камне, омываемом волнами. Её точёная фигура была достойна внимания хорошей фототехники. Она была, как мне показалось, особенно активна в своих расспросах, и подтолкнула меня к мысли о перемене места принятия солнечных ванн после обеда, хотя присутствие одинокого мужчины на черноморском пляже, равно, как и одинокой женщины, иногда являлось раздражителем для чувственных вожделений противоположного пола.
                С юношеских лет мне казалось, что замыленный взгляд мужчины на фигуру полуобнажённой женщины, в частности на пляже, не идёт ни в какое сравнение с очарованием женщины с красиво подобранным гардеробом. Мне приходят на память летние дни давних 50-х годов, когда меня по-мальчишески удивляло наличие перчаток на руках женщин летом. Даже открывать кошелёк в душном городском транспорте, доставать оттуда мелочь, чтобы передать кондуктору, им было удобно в кружевных или шёлковых перчатках. А по осени мужчина мог восхититься лицом незнакомки, еле проглядываемом через поэтичную вуаль на шляпке, которую воздыхатель мечтал приподнять, чтобы постичь тайну взгляда, который пленил его.  И обязательно вслед уходящей прекрасной женщине  оставался чуть угадываемый шлейф аромата «Красной Москвы». Одетая женщина привлекает, вдохновляет, как сказал поэт, самим фактом атак.
                По пути с пляжа в отель я решил вечером сменить место расположения у моря, чтобы не попадаться на глаза местным отдыхающим, желающим знать о моем впечатлении от знаменитой яхты. Меня беспокоил завтрашний приезд жены с дочкой, и тревожило некоторое внимание отдыхающих к моей персоне. Не хватало, подумал я, чтобы супруга по приезде это заметила. На этаже дежурная и три сидящих в креслах девушки повернулись ко мне. Служащая спросила меня, не желаю ли я что –либо. Я ответил отрицательно, и пошёл в свой номер.
                Ближе к вечеру настойчивый стук в дверь и голос жены разбудил меня. Я открыл дверь: – Да к тебе, как к кинозвезде, не пробиться. Я подыграл: « А как же тебя впустили?» «С ребёнком – без очереди». « Ну почему все женщины так банальны, приезжая на день раньше», - подумал я. И меня это немного задело.