Семейный портрет на 1-13 площади. Том 2. 1. 7

Проблема физического выживания до сих пор остаётся главной проблемой человечества, а в нашей стране, как и во многих странах третьего мира, она обострилась в последнее время. Но если отдаться решению только этой проблемы, то от человечества ничего не останется, кроме кожаного мешка, набитого кишками. Если же игнорировать эту проблему, то от человечества тоже ничего не останется. Следовательно, надо выжить, но не оставаться биомассой.

 Проблемой физического выживания занято 99% населения планеты и лишь 1% пытается сопротивляться биомассе. Как не покажется это парадоксальным и неприемлемым – но человечеству нужны все эти шизофреники, параноики, юродивые, чудаковатые, не от мира сего, дегенеративные, придурочные, бесноватые, эксцентрики, все эти гении и маргиналы, ибо без них человечество просто ряд делящихся клеток, амёбоподобное желе. И сколько бы ни уничтожали этих вырожденцев и психопатов (а иначе подавляющее большинство их не называет), они всё равно будут репродуктироваться, как сорняки, и никакая норма, ни какой здравый смысл их не вытравит. Ни здесь, так там они пустят свои ростки, которые своими вьющимися стеблями ухватятся за надзвёздные дали и не дадут человечеству прокисать в луже инфузорийного парадиза.

Французский поэт Ален Боске сказал: «Если тебе дадут линованную бумагу – пиши поперёк». Но даже и этим правилом я не руководствуюсь: я пишу z-образно по диагонали. Вся суть в том, чтобы быть неисчерпаемым кладезем с постоянно чистой водой. Не двигаться по кругу. Я не люблю бить в одну точку и двигаться по прямой, которая есть только частный случай круга. Я двигаюсь по параболе и гиперболе, а ещё по анаболе, не в математическом понимании, а в метафорическом, образном, метафизическом. Бездонность и хаос – вот главные атрибуты, которые не иссякнут. Мир движется от точки к огромному перезрелому плоду и загнивает, разлагается и аннигилируется.

 Что нового может быть в этом мире? У меня глубокая и стойкая антипатия ко всем средствам массовой информации. Что они могут мне сообщить? Что завтра будет апокалипсис ? Я готов к нему. Миру я могу сообщить в 1000000 раз больше, чем он мне. Но ему на меня наплевать. Он меня игнорирует. Но моё игнорирование выше. Не наплевание, а презрение. Абсолютное Игнорирование. Ну завтра мир рухнет, солнце погаснет – подумаешь, делов в куче! – главное, чтобы твой дух не погас. Не знаю, имеет ли смысл мир сей, но написанное слово точно имеет, даже если оно бессмысленно.

Я всегда пишу не о том, что есть в действительности или могло быть или будет, а о том, чтобы лично я хотел чтобы было. Я всегда руководствуюсь индивидуальным  произволом.

То, что я сейчас напишу это поздняя вставка, интерполяция, выражаясь научным языком. Я пишу это уже после того, как закончил писать эту книгу, постфактум и постскриптум. И весь этот кусок можно было бы озаглавить просто P.P.S. (З.З.Ы). Но тогда бы его пришлось вставлять в конце после P.S., чего я отнюдь не хочу делать. Даже не знаю куда вставить этот эпизод. Вообще можно в любое место. Или в любое другое место. Так как моя книга не имеет ни сюжета, ни структуры и вообще это сплошной аморфный хаос, то я вставляю этот текст в середину, туда, куда я его и вставил и там, где вы его читаете. Я люблю возвращаться назад. Жизнь это не только движение вперёд, но и в противоположном направлении и в стороны далеко в стороны. А сейчас назад. Просто пришёл назад, увидел и написал. В жизни нет направлений и направленности. Как сказал Кромвель: «Не продвинется далеко тот, кто знает заранее, куда хочет прийти». И поэтому моя жизнь сплошное броуновское движение, и поэтому я писатель.

Вчера был на вечеринке, посвящённой Генри Миллеру, одному из моих любимых писателей, и можно без преувеличений сказать, моему главному литературному учителю и одному из многих жизненных учителей. Я не буду критиковать эту интеллектуальную вечеринку, как она называлась, ибо интеллектуального в ней было не так много, но всё же что-то было. Критиковать легче всего. А вот сделать что-то самому довольно сложно и трудно. Поэтому я воздержусь от критики, заметив лишь – этого-то я не могу пропустить, хоть считайте меня занудой и педантом – что перепутали знак гороскопа Миллера и сказали, что он Овен, хотя в действительности он Козерог. Впрочем, может и не перепутали, но создали лишь мистификацию, процитировав начало «Чёрной весны», где её главный герой (то есть сам Миллер) говорит о себе, что родился под знаком Овна.

 Ну да ладно – ведь в действительности всё не так как на самом деле, к тому же астрология – лженаука (хотя я так лично не считаю, не смотря на то, что не признаю её; Миллера, кстати, обожал её). И так, всё было даже очень неплохо. Я вызвался участвовать в конкурсе, целью которого было определить одного из героев произведения Генри Миллера по прочитанной цитате.

 Перед конкурсом ведущий предложил мне выпить стакан замечательного портвейна (то, что он был замечательным, я не сомневаюсь). Но так как я вообще не употребляю спиртное, а в тот вечер я вообще ничего не ел и не пил (нечто вроде поста, о чём ни ведущий, ни присутствующие даже не подозревали), то я отказался от вина. Подняв бокал, я сказал (ведущий поднёс ко мне микрофон, будучи уверен, что я хочу произнести тост): «Генри Миллер очень любил выпить, но я, как это не парадоксально, хоть и люблю Генри Миллера, не люблю выпить». Не знаю, был ли шокирован ведущий, наверняка нет, но то, что он был удивлён и, скорее всего, неприятно удивлён, это уж точно. Но он был бы удивлён гораздо больше и неприятнее, а может и, наоборот, приятнее, если бы узнал о моей эклектике: я соединяю разнородное, несоединимое и соединимое, я соединяю много и как можно больше, и свою эклектику называю химерой. Потом он сам говорил об эклектике, о соединении живой и неживой музыки. Вот так и я соединяю лежащее в разных областях и по разные стороны баррикад: Маркиза де Сада и Плотина, футуристов и классицистов, Генри Миллера и Шиллера.

 Понял ли он меня? Не знаю. «Жизнь – это акт понимания», - сказал Генри Миллер. Кстати, эти слова были эпиграфом к вечеринке. Понимание – довольно трудная штука. Для этого нужно приложить усилия и немалые. Разумеется усилия души. А для начала нужна хотя бы попытка понимания.

На моё несколько непонятное ни ему, ни публике заявление (ибо все в это время здорово накачивались нектарами Бахуса), ведущий отреагировал репликой: «Ну что ж, это украинский вариант Генри Миллера». Это было сказано со скрытой иронией, заметной, быть может, только мне, но сколько в этих словах было истины, об этом не знает никто. Я абсолютно уверен, что он не осознавал то, что сказал. Я сам осознал это только придя домой. И осознание это меня и поразило (в который уж раз) и подтвердило – не боюсь этого слова – истину. Я настолько похож на Генри Миллера, что мне становится просто страшно. Если бы я пил и гулял по бабам, я был бы самым настоящим реинкарнированным духом Генри Миллера в моём теле. Но Слава Всевышнему, это не так. Я не хочу быть ни на кого похожим. Я не хочу быть вторым Генри Миллером, его украинским вариантом. Я должен отличаться от Генри хоть чем-то. И я отличаюсь многим. И не только тем, о чём я выше говорил.

 Я – реинкарнация самого себя и никого более. И по этой причине Генри Миллера люблю ещё больше.

Конкурс я выиграл – впрочем конкуренция была небольшая – и в награду получил томик моего мэтра. В целом я остался доволен вечеринкой. Не знаю что обо мне подумал ведущий (вообще о нас: обо мне и о Наде, так как мы были вместе – впрочем, об этом можно было бы и не упоминать, это само собой разумеется). Скорее всего, ничего не подумал. Но вполне вероятно подумал, что я какой-нибудь профессор филологии, изучающий творчество Генри Миллера и не имеющий к нему по духу и по жизни никакого отношения, да ещё по причине мизерной зарплаты экономящий на выпивке и закуске. Это вполне похоже на правду. Я бы и сам так подумал на его месте. А на своём месте я додумал за него то, чего, возможно, ему и в голову не пришло. Интересно, не подпортили ли мы организаторам вечеринки своей трезвенностью генримиллеровскую атмосферу кутежа и куража? Если нет, то немножко жаль. Люблю вносить всюду диссонанс и асимметрию. Люблю эпатировать, даже если этот эпатаж не колеблет самые шаткие фундаменты.

Мы возвращались поздно ночью домой. После прокуренного бара было приятно дышать холодным полуночным воздухом. Надя несла выигранную мною книгу. Мы держались за руки как после первой брачной ночи – мы всегда так ходим – и я был счастлив. Когда мы легли в постель, я сказал Наде: «Я тебя люблю». Может это банально и слишком просто? Может быть. И какое всё это имеет отношение к Генри Миллеру? Самое прямое. Я уверен в этом.