Семейный портрет на 1-13 площади. Том 2. 1. 11

Быть может кто-то когда-то обо мне скажет: «Его книги пользуются заслуженной непопулярностью». Если они вообще будут написаны и опубликованы. У меня же мириады планов и задумок. Я как паук в паутине среди своих бесчисленных начинаний. Не могу (да и не хочу) сосредоточиться на чём-то одном. Я всегда распыляюсь на множество, стремящееся к бесконечности и бесчисленности. Иногда думаешь: «Жаль, что невозможно прочитать все книги», а потом: «На кой хрен!» – «Жаль, что невозможно написать все книги!!» Причём написать плохо, из ряда вон плохо. «Писать надо по возможности плохо. Писать надо так, чтобы читать было противно. Непомерностей надо требовать, непомерностей!» (Венедикт Ерофеев).

 Нужно писать плохо и погано (это вовсе не украинское слово, а происходит от «паганство» – язычество). Нужно писать язычески грубо, примитивно, угловато, как идолы варваров. И вместе с тем напыщенно, заумно, безвкусно, приторно, аляповато, лабиринтно, запутанно, тёмно, неадекватно, инфернально и извращённо. Английских да и французских прозаиков, например, читать невозможно – слишком хорошо пишут. Всякая литература стремится к тому, чтобы было интересно, захватывающе, интригующе.

 Я же пытаюсь прийти к тому, чтобы было неинтересно, претенциозно и отталкивающе: сюжет аннулируется вместе с интригой, фабулой и прочими литературными прибамбасами, кинетика заменяется статикой, конкретика – абстракцией, информация – химерой, увлекательность – описательностью, события – фрагментарными картинками, конструкция – хаосом, смысл и идея – автоматическим письмом и параноидальной фантазией. И вот она готова – Её Величество Нонлитература. Её эксцентричность и экстравагантность выворачивает внутренности наизнанку и не оставляет ничего – вообще ничего. И самое главное, что не в этом суть. Ибо сути вообще никакой нет. Один мутный поток. Но при всём при этом «Я, если мне заглянуть вовнутрь, напичкан экстравагантностями, но чудаком меня никто не назовёт» (Венедикт Ерофеев).

 Кстати, знакомство со Стивеном Кингом, как и с Венедиктом Ерофеевым в чём-то сходно. Когда я прочитал первые рассказы (первые для меня) Стивена Кинга, то их автор мне представился эдаким волосатым бандюгой с толстыми ручищами и с рожей напоминающей помесь тыквы и какой-нибудь хищной глубоководной рыбы, но когда я увидел его фотографию (на меня смотрел интеллегентный и довольно симпатичный человек), мне захотелось писать такую же прозу. Тоже и с Венедиктом Ерофеевым. Когда мельком глянул на несколько его афоризмов типа «Итак, в школе надо изучать астрологию-алхимию…», подумал: «Ну и рожа у него, наверное, похабная, сутенёрская…» Но фотография эту мысль сразу перечеркнула: русский дух смотрел на меня – противоречивый, глубокий, екстремистский и нежный – одним словом прекрасный. О себе, без ложной скромности, умолчу.

 И ещё насчёт школы. В школах действительно надо бы изучать всё то, что перечислил Ерофеев, причём бесплатно и без всякой левой мзды. А сейчас школа мздит всеми своими ароматами. Я бы отменил в школе физику, химию, историю и математику. Кстати, в средневековой Европе практиковали подобные вещи: в 1163г. папа римский Александр III запрещает изучение физики, а в 1380г. французский парламент, ссылаясь на декрет папы Иоанна XXII, запрещает занятие химией. Оставил бы только географию, язык и литературу, арифметику (элементарный счёт), физкультуру, рисование и музыку. Ввёл бы: историю искусств, историю религий, основы теологии (начиная с теологии Платона), хореографию, экологию, сексологию, историю мистических и оккультных учений, риторику и основы философии (без логики).

Физика – лженаука. Она говорит, что я должен ходить по земле и  не могу летать по воздуху и, если полечу, то непременно упаду на землю с ускорением 9,8 м/с;. Физика говорит, что я не человек, а физический объект.

История говорит, что человек накрепко привязан к роду. История против индивидуальности. По сути история – это зоология. Только история высших сословий – это зоология хищников, история низших классов – это зоология травоядных, а история средних буржуа – это зоология глистов. История изучает только грызню людей за кусок хлеба и клочок земли. Как сказал Дидро: «История – это сток нечистот». «Наполеон называл её анекдотом, Генри Форд болтовнёй, Карлейль дистиллятом слухов, Сьюм… большей частью позором человечества». Это я уже цитирую немецкого историка Карла Дешнера.

 И он же говорит, что лучшее в истории то, что она проходит. Знаменитый историк Теодор Момзен «матерью как всей поэзии, так и всей истории» называл исключительно фантазию. Одним словом, историей можно заниматься только в индивидуальном порядке. Ведь не изучают же в школах Филиппа Фармера или Клайва Баркера, или, скажем, Лавкрафта.

Математика говорит о господстве числа. Говорит о господстве программы. Всё можно просчитать и запрограммировать. Она тоже устраняет личность. И порождает роботов.
Химия – служанка математики (точно как и физика) говорит, что человек лишь система химических превращений. Для неё трепет человеческой души – лишь взбалтывание всяких там нуклеидов и кислот. Зачем знать как устроено это смертное вещество, из которого состоит материальная Вселенная? Чтобы наизобретать кучу всякого дерьма (как то: двигатель внутреннего сгорания, дизель, нефтепродукты, пистициды всякие и другая химическая падаль, ядерное, химическое и бактериологическое оружие, я уже не говорю о психотронном и ещё бездну всякого изощрённого кретинического ублюдства; компьютеры, кибирнетику-генетику и прочее, прочее, прочее о чём и говорить не хочется) для уничтожения или деформации всего живого.

Долой научно-технический прогресс! Да здравствует мрачное средневековье! Ну и что с того, что тогда умирали от чумы и от оспы. Сейчас умирают точно также от СПИДа и от рака, не смотря на все достижения медицины (или благодаря им). Ну и что с того, что тогда резали и жгли людей за малейшие отступления от догмата церкви. Сейчас взрывают целые многоквартирные дома мирных жителей просто так, из тупой злобности, ненависти или, скорее всего, из-за большой политики. Тогда знали что такое аутодафе, зато не знали что такое терроризм. Зачем Коперник, Эйнштейн, Кюри, Курчатов, Опенгеймер, Планк, Менделеев и Лобачевский, если достаточно Христа и Девы Марии. Зачем нужен Фрейд, если есть Ангелы Господни.

Логику и психологию вообще бы не допускал и на пушечный выстрел к образованию. Логика в сущности та же математика, но похуже. Та закрепощает цифрами, а эта словами. Это ещё та салтычиха! Психология же – это змея подколодная, которая вползает в человека незаметно, изподтишка и обвешивает его ярлыками и опутывает невидимыми нитями и потом играется как с марионеткой.

Однажды я тоже работал в школе, один сезон – сезон в аду. Нищие учителя, заплесневелые предметы заплесневелого человечества и английский, этот вездесущий долбаный английский. Если ты не будешь знать английского – ты не человек. Все сейчас привыкли на «англе ботать», а я «рашен райтер» и пишу и читаю только по-русски. Иноземные языки, конечно, интересны, но только в фривольно-познавательном и творческом плане, а не в утилитарно-обывательском (или утилитарно-оболвательном). Спроси у 100 изучивших английский, кто из них читал стихи Эдгара По или Китса в оригинале.

Есть анархо-синдикализм, анархо-коммунизм, а у меня анархо-биззаризм. Александр Грин представлялся: «Беллитрист Грин». Я: «Биззарист Хаззаров». Я упираюсь тремя опорами в трёх китов, которые плавают в океане (безбрежном) Мистоса: правой ногой – о гностицизм
    левой ногой – о химеризм
    и членом – о биззаризм

Вселенная – это один из миллионных моих шариков гемоглобина.
Люди ещё крепко цепляются за историю. Был Христос в действительности или не был, был Будда, был Зороастр? и т.д. Да какая разница! Ты есть!  Вот что главное. Важна не историческая действительность, а индивидуально-духовная действительность.

Повторяться, повторяться и ещё раз повторяться. Долбать свою безидейность и не наслаждаться этим. «Существует точка страсти – когда икона и порнография равны» (Вадим Месяц, современный русский поэт). Ни об этом ли я твержу во всех своих произведениях? Ну если не во всех, то в большей части. Союз Плотина и де Сада, провозглашённый мной ещё на заре моего творчества остаётся и поныне моим главным лозунгом. Думаю и останется навсегда. Я изменяюсь как Протей, но в своей неизменности остаюсь абсолютен как Сфайрос Парменида.