Ангел мой

Как-то попалось мне в руки старинное издание 1897 года Алексея Дмитриевича Сазонова «Тайны загробной жизни, открытыя въ виденияхъ о состоянии душъ по смерти и необходимости поминовения ихъ». На первой странице бывшим владельцем этой книги красивым почерком было выведено: «Читатель, тутъ всю жизнь за гробом узнаешь».
И впрямь много чего интересного и вместе с тем страшного и полезного почерпнула я из этого ларца. Но особое моё внимание привлёк случай, поведанный неким схимником русского святогорского монастыря. Живя в молодости беспечно, он любил шумные увеселения. Но при этом был и набожен. Вскоре он сильно захворал и два месяца был в крайнем изнеможении. В один день, когда болезнь была в высшей степени, он увидел, что два юноши вошли к нему и сказали: «Следуй за нами». Больной, не чувствуя никакой болезни, встал, оглянулся на свою постель и заметил, что его тело осталось на ней. Тогда только понял он, что оставил земную жизнь и должен явиться в мир иной. Юноши с прекрасными ликами были ангелами, и в сопровождении их он долго шёл по мрачным и чрезвычайно трудным местам. Наконец, послышался шум как будто огненной лавы, визг и вопль людей…  В страхе и трепете умерший увидел что-то вроде печей, из которых бушевал огненный вихрь, крутилось пламя, и доносились страдальческие стоны мучеников; но печи были наглухо закрыты, и только лёгкий огонь проникал сквозь трещины. Тогда юноши начали объяснять ему, за какой грех уготовано то или другое огненное место; наконец, показали страшное наказание, тоже пламень, за бесчинные людские увеселения. И сказали: «Если ты не отстанешь от своих грехов – вот твоё место»… Несчастный, видя огненное своё жилище на целую вечность, дрожал, как осиновый лист, и ни слова не мог выговорить.
Ангел же продолжал: «Возвращайся. И, если хочешь избавиться этой геенной муки, поправься и перестань грешить».
Молодой человек с того времени бросил свои привычки и пошёл в монастырь.
Этот случай глубоко меня тронул, напомнив о случившемся со мной.
Была я молода и тоже, живя беспечно, любила шумные дружеские пирушки, на которых не отказывалась пропустить чарочку-вторую, вдоволь почревоугодничать и в придачу обожала попеть и потанцевать. Причём не считала это таким уж большим грехом. «Ведь на то и дана молодость, чтобы радоваться и веселиться», – рассуждала я. 
И вот однажды почувствовала такую невыразимую тоску, такое смятение души, что решила в ближайшую субботу отправиться на исповедь.
В храме в ту пору я бывала нечасто, точнее, редко. Но к исповеди всегда относилась серьёзно. Спросила у знакомых о самом строгом батюшке в Твери. И мне посоветовали.
Я обстоятельно вспоминала грехи от самого детства; старательно постилась три дня; с немалым трудом прочитала три канона: покаянный (или канон Иисусу Сладчайшему), канон Богородице и Ангелу-хранителю. Кроме этого, накануне – канон ко Причащению и поутру помимо утреннего правила одолела и последование ко Святому Причащению. 
С сознанием выполненного долга я пошагала на исповедь.
Прихожан в храме было немного: горстка старушек и девушка-старшеклассница, высоченькая, худенькая и ужасно бледная. Я встала в очередь за ней.
Отец Сергий оказался молодым красавцем. Лицо его было очень серьёзным и спокойным. Бабульки одна за другой за несколько минут отчитались ему в своих грехах и довольнёшенькие уселись в уголке на лавочку. Девушка же нога за ногу подошла к священнику и повесила голову. Время потянулось. Кающаяся что-то слёзно лепетала, а батюшка только сводил брови. Потом что-то сказал и покрыл покаянную хорошенькую головушку епитрахилью. Разрешившись от греховных уз, девушка вздохнула с облегчением, но не успела сделать несколько шагов, отходя от священника, как, сомлев, упала. Батюшка было бросился к ней на помощь, но старушки уже обступили бедняжку и принялись хлопотать над ней.
«Да… – подумала я, – и впрямь строг батюшка»
Волнение охватило меня.
Когда я подошла к нему, всё, в чём хотела покаяться – начисто выветрилось из памяти! Не сказать, что я прямо так сильно была напугана строгостью батюшки. Это было что-то другое. Как будто некто взял и закрыл мою память на ключик. Я стояла совершенно огорошенная и только хлопала глазами, словно разучившись говорить.
– Какие твои грехи? – вдруг рявкнул (или мне так показалось) отец Сергий.
И я от неожиданности брякнула:
– Плясание!
Батюшка уставился на меня.
– Хм… А ещё какие?.. – спросил, глядя подозрительно.
А я ещё больше озадачила его:
– А больше никаких!
Батюшка даже растерялся. А мне от стыдобы хотелось сквозь землю провалиться. Какое плясание? Я и слова-то такое никогда не произносила.
Епитимью я всё-таки получила. Недельку читала покаянный пятидесятый псалом и метала земные поклоны. Но это моё «плясание» не давало покоя. «Чушь какая-то! – думала. – Ладно бы в стриптиз-баре на шесте вертелась. Вон, по телевизору, в ресторанах и на молодёжных тусовках ещё и не то увидишь»
 И тут вспомнила: на одной дружеской вечеринке, изрядно выпив вина, я стала танцевать, скажем так, чересчур весело. И своим поведением дала повод одному из приятелей подумать о себе бог весть что.
Слава Богу, это моё плясание не привело к более тяжкому греху, о котором я даже и не помышляла. Просто, как говорится, валяла дурака. Но, оказывается, не просто…
 В следующую субботу, сгорая от стыда, исповедовалась полностью во всём, что вспомнила и что мучило совесть.
Много лет уже прошло. А я всё думаю: кто же мне вложил в уста это слово «плясание»? Наверное, святой Ангел, Богом дарованный вовеки хранитель мой и наставник, который неустанно печется о чистоте моей души и наставляет на путь покаяния.