Молоканщицы

В пятницу у путейцев было «окно», и утренняя электричка из Тайшета задержалась почти на добрый час. Но вот она, наконец, заскрежетав тормозами, остановилась у перрона небольшой станции. С шипением открылись двери, и истомившаяся долгим ожиданием толпа, прихлынув вплотную к электропоезду, наглухо заблокировала выход прибывшим пассажирам. Каждый из тех, кто стоял на перроне, норовил вопреки всему и вся влезть в вагон именно первым и непременно занять «сидячее» место себе и своим знакомым, нисколько не заботясь о том, чтобы пропустить собирающихся сойти. У дверей тут же возникла давка и толкотня, порой переходящая в потасовку. Все это сопровождалось криком, руганью, вперемешку с крепким матом.
- Да куда вы прете-то? Все уедете, электричка же пустая почти. Дайте выйти! - увещевала своих многочисленных оппонентов группка пассажиров, желающих сойти. Но их не слушали и как будто даже не замечали.
- Ленка, да где ты там, зараза? Лезь быстрей, я тебя подпихну, да место, место там займи! Сумку хватай. Да куда вы, ироды на сумку наступаете? Ой, ручку оторвали! Да, женщину с ребенком пропустите, задавите ведь дитя-то.Штурмующая электричку толпа, раззадоренная стадным инстинктом, закидывала тамбур вагона свертками, мешками, сумками и вопящими во все горло детьми. Лезли и сами, таща за собой свой скарб, помогали знакомым, не забывая при этом во всю глотку ругаться. Летели под колеса электропоезда оторванные пуговицы, хлястики пальто, зарабатывались синяки и ссадины.
Наконец те, кто хотел уехать, освободили тамбуры, разлившись шумным потоком по вагонам, а те, кто приехал, сошли на ставший вдруг сиротливо пустым перрон. Двери электрички с таким же шипением закрылись, и пригородный тронулся, унося в своем чреве разношерстную толпу, которая с этой минуты благопристойно стала именоваться – «пассажиры электропоезда Тайшет – Нижнеудинск».
Вошедшие в головной вагон две дородные тетки, обремененные многочисленными сумками и бидонами, оглядывались, ища свободные места. Но вагон был полон, на некоторых скамейках люди сидели по четверо, а кое-кто и стоял в проходе.
- У! Говорила тебе, надо в другой вагон идти. А сейчас и там уже местов нету. Будем теперь стоять, блин, до самого города, как две кукушки.
- Да это все из-за той Ленки, третьефермерской, кобылы дизельной. Со своим баулом на весь тамбур растележилась, всем дорогу перекрыла. От, смотри-ка, место, вроде. Мужик какой-то один себе разлегся. Пойдем-ка, счас мы его подвинем. А то развалился, как барин, будто он в купе каком.
Действительно, на одной из скамеек, вытянув ноги в проход, вполне себе единолично, спал худой и длинный, как жердь, мужик. Был он не молод и весь как-то потрепан и грязен. За свою жизнь он, видимо, успел побывать в различных передрягах. По-крайней мере татуировки на его руках и расхристанной груди говорили о том, что не обошла его стороной и тюрьма.
- Слышь-ка, дядя,вставай. Давай, давай просыпайся. А то разлегся тут один,как господин какой. А люди, вона, стоят.
Мужик, одуревший со сна, сел на скамью и, еще не проснувшись до конца, очумело смотрел на потревоживших его теток.
- Вы чего это, бабы?
- Какие это мы тебе бабы? Бабы – они на базаре. Видишь, женщины к тебе подсели, радоваться должен, а ты сидишь, как бирюк. Помог бы лучше.
Уплотнив до невозможности мужика, тетки принялись раскладывать вокруг свои многочисленные пожитки. Покончив с этим важным делом, они одновременно, не сговариваясь, достали семечки и принялись их с увлечением лузгать, попутно приготовившись перемыть косточки и давешней Ленке – конкурентке с поселка Третья ферма, ее товаркам и всем прочим знакомым и малознакомым односельчанам.
В это время в вагон вошла проводница, началась проверка билетов. По вагону прошел шелест, словно пролетел порыв ветра. Пассажиры задвигались, засуетились. Кто полез за деньгами, кто за билетами, кто срочно притворился спящим, а кое-кто попытался и улизнуть мимо проводницы в другой вагон.
- Билетики! Показываем билетики, на линии работает контроль.
Медленно шествуя вдоль вагона, проводница добралась и до наших кумушек.
- Ваши билетики?
- Да какие билетики? Мы же на биржу едем. Безработные мы. Колхозы-то все развалились, никому ничего не надо. Живи, как хочешь, свобода им, а ты хоть помирай. Тут вон хлеба детишкам и то не на что купить, а туда же, плати! Скоро за воздух платить надо будет.
- Вы мне на жалость не давите, и у меня дома дети есть хотят. Сели, едите, значит, платите! А нет, так высажу на ближайшей станции. Думаете что, в первый раз вас вижу, что ли? Знаю эту, вашу «биржу». Сами на рынок и молоко, что твое золото, будете продавать.
- Да как это высажу? Ну, вот правда, нет у нас денег, а ехать-то надо. И на биржу надо, и молоко продать. Одним им и живем. Вот обратно поедем и сразу заплатим за два раза.
- Да меня так пол-электрички уговаривает, как будто я себе в карман эти деньги кладу. А у меня ревизоры на линии сядут, вот и всем тогда будет весело. Они-то вас слушать не будут, высадят где-нибудь на Курятах или штраф заплатите, и мне еще из-за вас нагорит.
Этот довод возымел свое действие. Видимо, тетки были хорошо осведомлены о методах работы ревизоров, потому кряхтя и что-то бубня себе под нос, полезли в свои сумки. На билет нашлось у обеих. Проводница пошла дальше выбивать, стращать, выпрашивать деньги у пассажиров, а кумушки вернулись к прерванному занятию – семечкам и сплетням.
«Остановка Мара» - объявил из динамика приятный женский голос. В вагон вошло несколько пассажиров и среди них крупная, краснощекая женщина с двумя огромными клетчатыми «китайскими» сумками.
- Во, глянь-ка, Светка марская в наш вагон влезла. Затаренная, еле передвигат свои сумки.
- Да эти «марсиане» столько скота развели, скоро у нас всех клиентов отобьют.
Проводница, ожидавшая остановки в этом вагоне, тронулась в обратный путь, опытным взглядом определяя только что вошедших пассажиров.
- Вошедшие, оплачиваем проезд, на линии контроль.
- Вы вон у той женщины с сумками спросите, она только что села. И не верьте, что у нее денег нету, мы ее знаем. Врать будет обязательно, - загалдели наперебой кумушки, видимо, в тайной надежде, что вошедшую ссадят и одной конкуренткой у них будет меньше.
- Ладно, без вас разберусь, честные вы мои. За себя бы платили всегда исправно.
- Да мы чо? Мы ничего. Мы ж за справедливость. А то кто-то честно платит, а кому-то «пожалуйста, езжайте бесплатно».
Увидев, что конкурентка сполна расплатилась, кумушки потеряли к ней всякий интерес и вновь вернулись к прерванной беседе. На сей раз избрав предметом своего разговора давешнего мужика, разбуженного ими при посадке.
- Ты откуда такой красивый едешь-то?
- Я с Томска. Домой, в Читу еду.
- Это на электричке, что ли? Это ж месяца два ехать придется!
- Да, месяц уже и еду.
- Это чего так-то?
- Да, вишь, я как. Я с зоны еду, срок мотал. А как откинулся не то с радости, не то с горя не удержался, выпил немного. Ну, меня и обчистили, как липку, по полной. Все как есть забрали, хорошо хоть справку об освобождении оставили. Так без копейки и добираюсь домой на перекладных. А на каждой станции крупной менты, будто, только меня и ждут: «Здрастьте, просим вас в «обезьянник» для выяснения». День, другой помурыжат и отпустят. Вот так и еду.
- А что, с дома-то денег не вышлют?
- А кто? Жена… бывшая сразу, как я на зону попал, меня из своей жизни вычеркнула, а детки, у меня их двое, сыночек Мишенька и дочура Настенька, они школьники еще, я поздно женился. Писал им сколько раз, да видать, женушка, стерва, письма им не отдавала. А маманя померла, вскорости после того, как меня посадили. А больше то и нет никого у меня.
- А чего ты в тюрьму угодил? Украл, поди, чего или за драку?
- Так за женушку и сел. Я шофером в совхозе работал, в Атамановке, поселок такой возле Читы. Ну и своя у нас машина была, жигуленок «пятерка». Старенькая, но ничего бегала еще. А тут моя женушка вздумала на права учиться. Ну, как-то раз и упросила меня, чтобы я разрешил ей за руль сесть, потренироваться вроде. А ума-то у нее нету, да и я дурак. Знаю же, что не умеет она водить, разрешил. Ну, в общем, она на «пешеходе» вместо тормоза на газ нажала и старушку сбила. Старушку мы в больницу увезли сразу, она оклемалась, вроде. А через два дня померла все-таки. В годах шибко была. А ментам я сразу сказал, что за рулем был. Ну и на суде все на себя взял, думаю, как же малые ребятишки без мамки будут, если что.
- И что жена твоя?
- Ну, дали мне треху, будто я еще и пьяный был. Так по ихней экспертизе получалось. А я вам точно говорю: ни капли не пил за целую неделю до того дня. Ну вот, только меня закрыли, женушка и пропала. Ни писем, ни свиданок. Я по первости думал, может, так переживает, ну там, трудно ей с детишками, то да се. А через полгода письмо - «Я встретила хорошего человека, он положительный, коммерсант. Дети будут с ним устроены и в достатке, зачем им папа - зек? Подаю на развод». И все, а ну про мать еще написала… Считай через два месяца после того, как ее похоронили. Вот так.
Мужик рассказывал о своей жизни спокойно, с какой-то отрешенностью, как будто речь шла о ком-то другом.
- Ну и как ты теперь?
- Да как. Домой вот еду, родина все-таки. И деток повидать очень хочется. А жену встретить боюсь, вдруг не сдержусь, а на зону я обратно не хочу.
«Электропоезд Тайшет – Нижнеудинск прибыл на конечную станцию. Не забывайте, пожалуйста, свои личные вещи. Двери электропоезда открываются автоматически. Будьте внимательны и осторожны», – объявил женский голос из динамика.
- Ты вот что, тебя как зовут-то?
- Андрей.
- Вот что, Андрей, возьми деньги. Тут немного, но хоть поешь чего, да и на билет на электричку до Тулуна тебе хватит.
- Да, чего вы! Я ничего, потерплю, привычный. У вас самих не густо.
- Бери, бери. Мы-то обойдемся, наторгуем. Да, вот еще молочка бутылочку возьми, домашнего-то не пил поди давно.
- Спасибо…
Народ дружно столпился у дверей тамбура, спеша быстрее выбраться из вагона. Кто по делам, кто на рынок, кто на биржу труда, а кто-то ждать электричку на Тулун…