Он заряжал и стрелял, бесстрашно и обречённо

(из воспоминаний немецкого офицера)

Мы подходили всё ближе к Москве. С каждым днём, с каждым боем, с каждой победой. С каждым захваченным русским городом.

Не сказал бы, что в сорок первом война давалась нам легко (как стало модно утверждать спустя годы в кругу бездельников от науки, называющих себя историками), но всё-таки мы двигались на восток. Со скрипом сжимали тугую пружину обороны Советской армии, пружину народной ярости и ненависти к захватчикам.

Захватчики! Русские называли нас именно так. Не понимая, что мы несём им свободу от сталинизма. Несём культуру Европы, которая, как оказалось, была им совсем не нужна.

Я помню тот день, словно случилось это вчера. Он врезался навсегда в мою память...



Наш пехотный полк шагал строем мимо разбитой в пух и прах батареи советских противотанковых пушек. Мы снесли её мощным и подготовленным танковым ударом, поддержанным авиацией и огнём артиллерии. Оборона русских была разбита вдребезги, сметена, словно могучим катком.

Но тут, внезапно, раздался орудийный выстрел. Одиночный, как гром среди ясного неба, совсем не вязавшийся с тишиной, наступившей после разгрома русских. Одна из машин в середине нашей колонны взорвалась и вспыхнула. Десяток немецких солдат погибли на месте. Другие выпрыгивали из горящих грузовиков и искали укрытие. Было много раненых, они стонали и падали на сырую, пролитую осенним дождём и кровью солдат землю.

В первый миг мы не поняли, что происходит. Казалось, русские напали на нас, выпрыгнув из-под земли, словно черти из преисподней. Неожиданность на войне, как известно, пугает больше всего, она сеет панику среди бойцов и подрывает веру в собственную непобедимость. Даже для бывалого, прожжённого порохом вояки очень страшно непонимание – откуда исходит смерть и что происходит вокруг?

И только после третьего выстрела наши танкисты сообразили: стреляет одно из орудий уничтоженной батареи русских! Один из вражеских артиллеристов был только ранен, но не убит, как подумали автоматчики, добивавшие раненых советских солдат. Само орудие, видимо, не пострадало и снаряды в боекомплекте остались. Раненого русского подогревала ненависть, он воскрес, откопав себя из-под груды мёртвых сослуживцев, и мстил теперь нам, захватчикам, местью озлобленного и безразличного к собственной участи человека, позабыв обо всём остальном.

Этот русский мог тихо отлежаться под трупами, а после преспокойно уйти и спрятаться в лесу, сохранив себе жизнь. Но вместо этого он решил пострелять, заметив поблизости многочисленные мишени. Он в одиночку выполнял работу целого артиллерийского расчёта. Поднимал снаряд, заряжал в казённик, наводил прицел и стрелял. А затем брал новый снаряд, чтобы снова выстрелить, окружённый колонной вражеской техники. Контуженный, вымазанный в грязи и пороховой копоти. С кровавыми подтёками осколочных ран на выцветшей форме. Озлобленный, непримиримый!

Он заряжал и стрелял, бесстрашно и обречённо. Ослеплённый ненавистью и фанатизмом. Один против целой дивизии, знавший наверняка, что этим показным и безумным геройством обрекает себя на гибель. Храбрость этого человека не подаётся здравому смыслу!

Он успел произвести четыре выстрела, посеять хаос в нашей колонне, убить и ранить множество немецких солдат, прежде чем наши танки уничтожили его вместе с орудием. Несгибаемый русский воин и безумный смельчак – не восхищаться им невозможно!

В тот день я впервые задал себе вопрос, которым мучился впоследствии долгие годы: зачем мы воюем с теми, кого нельзя победить? Я задавал его себе множество раз – под Сталинградом, под Смоленской, на Курской дуге – и всякий раз не находил ответа. Смелость русских солдат непостижима, она противоречит логике и здравому смыслу. Фюрер совершил непростительную ошибку напав на Советский Союз, за которую все мы в конце концов жестоко поплатились.