Васильковая страна или Фонари в долине Эмбервуд 17

ГЛАВА 17
(Из дневника Мэйси)

Бывают дни, когда все летит из рук. Я разбила любимую чашку Хизер и она не разговаривала со мной. В магазине я уронила стеклянный флакон с шампунем, и мне чудом удалось избежать расплаты за него.
Я медленно шла по улице. Спешить было некуда: мне подарили два выходных. Миссис Флоренс увезла Сибил на какой-то медицинский консилиум. Перед отъездом та вручила мне листок с написанным от руки стихотворением собственного сочинения. «Прочти, требуется твое мнение» - попросила она. Я достала листок из кармана и, сев на лавочку, разгладила его у себя на коленях:

Проживая жизнь чужую, не свою,
Как в пальто не по размеру утонув,
Ты висишь у жизни на краю,
Сопли от отчаянья сглотнув.

Рукоплещет жизнь, но не тебе,
Всем, что не доступно, задразнив
И играет марши на трубе,
Весь комплект желаний схоронив.

И на этом кладбище идей,
Как на бранном поле за вранье,
Полегли талант и риск затей
И кружит над ними воронье.

Комом в горле злоба на себя –
Сгусток нерастраченной любви…
Огрубело сердце, не любя,
Отрастив щетину и клыки.

Оказавшись на чужом пиру,
Сильную изжогу получив,
Хочется отторгнуть мишуру,
Горькую свободу ощутив.

Я сидела и сжимала кулаки. Что это? Несправедливость судьбы, рок или проклятье? Красивая, умная, талантливая девушка заблудилась в лабиринтах собственной души и бродит в потемках подсознания.
Я мучительно старалась понять как человек, пораженный тем же недугом (я имела в виду дядю Сибил – мистера Уилфреда), мог быть столь безжалостен к собственной племяннице.
А может, наоборот, пройдя через муть и мрак болезни, разъедающей разум, он понимал ее как никто? И только он способен был трезво оценить меру и серьезность проблемы, так как больше никто не нашел в себе храбрости заглянуть ей прямо в лицо?
Нет-нет, его невозможно осуждать.

Джонатан стал часто приглашать меня на вечерние прогулки. Общаясь с ним, мы очень сблизились. Мне казалось, что между нами много общего: оба мы были сиротами, он рано потерял родителей. Виной тому авиакатастрофа. Родственников у него осталось много, но ближе всех была тетя Флоренс, заменившая ему мать. О своем детстве в доме Барретов у него сложились самые светлые воспоминания.
Омрачало их лишь одно. Сибил до ужаса пугала его, притворяясь мертвой.
Она очень натурально падала на землю с остекленевшими глазами и практически не дышала. Как ей это удавалось было непонятно. Потом она также внезапно оживала, что пугало еще больше. Она весело хохотала, а Джонатан давал себе обещание не пугаться, разворачиваться и уходить, но каждый последующий раз был натуральнее предыдущего и он снова и снова попадал в эту ловушку.
Маниакальная тяга к смерти и ко всему, что с ней связано, толкала Сибил на всевозможные крайности. Она устраивала рискованные шоу, наплевательски относясь к собственной жизни и заигрывая со смертью как котенок с дохлой мышью.
А в подростковом возрасте с ней стали случаться не то чтобы припадки, а скорее какие-то «отключки». Вот, представьте: человек двигается, разговаривает, принимает участие в каких-либо действах и вдруг в нем словно останавливается и замирает какой-то механизм. Это случалось нечасто и длилось недолго, пять-десять минут. Она застывала на месте как сломанная игрушка и этим тоже приводила Джонатана в тихий ужас. Куда при этом уносилось ее сознание? В каких параллельных мирах и черных дырах блуждало?
Однажды Джонатан попытался разговорить Сибил на эту тему, спросив что это было с ней.
- Меня позвали – каким-то не своим голосом ответила она.
- Кто позвал? Куда? Зачем?
- Не знаю.
- А ты можешь не ходить? Я прошу тебя, Сибил, не ходи.
- Не могу. Этот голос просит, а иногда приказывает мне идти за ним и не идти нельзя. Нельзя.
- И куда же он тебя ведет? – Джонатан цепенел от страха.
- Сначала по узкому коридору с холодными скользкими стенами. Идти тяжело, под ногами какая-то вязкая дрянь. Наконец, я теряю обувь и идти легче. Потом – крутая лестница. Тут мне становится жаль моих башмаков, так как ноги режут осколки стекол. Я поднимаюсь все выше и выше и вот я уже на головокружительной высоте, куда не долетают птицы. Смотреть вниз нет сил. Вот я стою и жду.
- Чего?
- Толчка.
- Какого толчка?
- Я знаю, что он будет непременно. Так каждый раз. Толчок в спину. Но я никогда не знаю сколько придется ждать. Всякий раз по-разному. Иногда полчаса, а иногда несколько часов, но это ожидание неизбежного самая зверская и мучительная пытка… И вот – толчок. И я лечу с этой непостижимой высоты, рассекая со свистом упругий и холодный воздух и, знаешь, я, неверующая, начинаю призывать высшие силы, Бога, всех святых и великомучеников. Молю их о том, чтобы там, внизу, было что-нибудь мягкое, что не даст мне разбиться вдребезги как капля о подоконник. И пока я лечу, на меня снисходит такая благодать, что я начинаю заливаться горючими слезами ужаса и счастья, но когда я возвращаюсь, вся эта благодать рассеивается как туман и я очень ясно понимаю, что до сих пор мне просто везло, но однажды (я знаю это), там внизу не окажется ничего. И холодная мгла своими пустыми глазницами заглянет мне прямо в душу…
- Прекрати! – кричал Джонатан и убегал от Сибил, стараясь избегать ее до конца дня.
Джонатан любил Сибил, но когда его отправили на учебу в Штаты, он почувствовал некоторое облегчение.

ГЛАВА 18: http://www.proza.ru/2019/04/10/1649

НАЧАЛО: http://www.proza.ru/2019/04/03/1637