Семейный портрет на 1-13 площади. Том 2. 1. 21

«Всякая писанина – сплошное свинство.
Люди, которые уходят от невнятицы, чтобы попытаться уточнить что бы то ни было из происходящего у них в мыслях, - свиньи.
Вся литературная братия – свиньи, особенно в наше время.
Все те, у кого в рассудке есть ориентиры, я хочу сказать – с той или иной стороны головы, на точно определённых у них в мозгу позициях, все те, кто являются хозяевами своего языка; все, для кого у слов есть смысл; для кого в душе существуют высоты, а в мысли – течения; те, кто являет дух эпохи и даёт названия этим течениям мысли, я думаю об их точном труде и о том скрежете работающего автомата, что разносит по всем ветрам их рассудок, - свиньи.
Те, для кого некоторые слова имеют смысл и некий способ быть; те, кто так церемонно манерничает; те, для кого чувства делятся на классы, и кто спорит о каких-то степенях в своих смехотворных классификациях; те, кто всё ещё верит в «термины» и «отношения»; те, кто передвигает идеологии в соответствии с ранжиром; те, о ком так складно говорят женщины, да и сами эти женщины, которые говорят так складно и рассуждают о течениях эпохи; те, кто верит ещё в ориентацию рассудка; те, кто следует проторенным дорогам, кто приводит в движения имена, кто заставляет кричать страницы книг, –
всё это самые что ни на есть свиньи».

Мне так понравилась эта цитата из Антонена Арто, что я не поленился переписать её, хотя в сущности я лентяй и большой лентяй, мне бы поваляться с книжечкой на диванчике часков эдак 30-40, а потом поспать минуток 500-600. Вот это жизнь! (а тут Бермуды!)

Лень – движущая сила поэта, а вовсе не труд и усердие. Усердные и трудолюбивые, рациональные и последовательные, перфекционисты и целеустремлённые становятся официальными писателями. И вольно или невольно тянутся ко всеобщей истине, провозглашают её, закрепляют и внедряют. «Будь она проклята, эта истина!» – как сказал Писатель в «Сталкере» Тарковского. Всякая официальная истина – уже неистина, потому что она выхолащивает истину из души твоей. Ж.-Ф. Лиотар говорит о первичности несогласия перед согласием. Именно это должно разрушать всякую тотальную идеологию. Любое поползновение в сторону «и это правильно, и это хорошо, и это нормально» должно пресекаться и беспощадно разрушаться и уничтожаться.

«Эта возможность мыслить назад и поносить ни с того ни с сего свою мысль» (Антонен Арто)

«Оказаться в состоянии предельного потрясения, прояснённым ирреальностью, с, в уголке самого себя, клочками реального мира» (А. Арто)

Есть современное направление, называющееся «тотальные сюрреалисты». Смешное название. Это плеоназм. Не тотального сюрреализма не бывает, как не бывает зебры без полос, зебра без полос это обыкновенная лошадь – так и не тотальный сюрреализм это обыкновенный анархо-марксизм. Сюрреализм не то чтобы всё  охватывает (он конечно всё охватывает), но он находится вне всего и бесконечно больше, чем всё. Сюрреализм это некая отдельная не то что вселенная, а некая сущность, сверхсущность, автономоконтинуум, автаркичный эмпириум… Вот чего не поняли «классические» сюрреалисты и дадаисты. Дадаисты начали всоё движение молодыми, но повзрослев, почему-то посчитали Дада несерьёзной забавой и шутовством и ринулись кто в компартию, кто в классическое искусство, изменяя духу Дада, ибо ДАДА находится вне политики, истории, искусства, идеологии, космоса… дада сама по себе… Революция, как и Сюрреализм. Им не надо устремляться к политической революции или социальной, как раз наоборот, это последним нужно устремляться к Ним. Дада-Сюрреализм и не могут никуда устремляться ибо заполняют собою всё. Они изначально тотальны. Они больше чем все возможные космосы и хаосы вместе взятые, поэтому Дада-Сюрреализм движется не к, а от себя в ничто, заполняя пустоты

Моё тело – плавучий остров, тающий айсберг, кусок Антарктиды. Оно дрейфует от одних сюрреальностей к другим как Летучий Голландец.
Моя дочь изрекла очередную неизречённость: «У меня так конфет много как я балерина». После того как слопала все конфеты.

Тот смысл, который писатель вкладывает в своё произведение или который вкладывают в него критики, меня интересует постольку поскольку. Для меня важен тот смысл или бессмыслица, которую я вкладываю в это произведение, каково бы оно ни было – графоманское или гениальное. Я читаю его – и вкладываю нечто в него – то, что идёт из туманных пропастей моей души.

Мне нравится античная архитектура, скульптура, но сам бы я никогда не смог создать такое мой аморфизм и аформизм не удерживает никакую структуру моя текучесть разъедает любую стабильность устойчивость форму тотальность конструкцию архию ие-р-архию любое прохождение через точку отсчёта приводит к структуре хаос не имеет точке отсчёта и точек вообще бессчётные кривые и обрывы хаос вне математики

Говорят анархия – мать порядка. Не согласен. Как же анархия может быть матерью того, чего она не любит. Анархия любит хаос. Поэтому анархия мать хаоса. А порядку она сварливая мачеха. Анархия любит свободу. Но не свободу zoo, а свободу Noo.  Вообще понятие «свобода» недавнего происхождения. Оно появилось где-то в конце XVIII века вместе с Великой Французской революцией и произведениями Донасьена Альфонса Франсуа де Сада. До этого над человечеством довлела железная природная необходимость, фатум.

 Впрочем, она и сейчас довлеет, хотя слово «свобода» плотно застряло в лексиконе человечества. Оно так было припаяно к космическому и биологическому порядку, что даже не могло задуматься над такими вещами как «справедливость», «личность», «внутренний мир», «неповторимость». При распределении наследства большая часть доставалась первенцу. На каком основании? Какое-то иллюзорное первородство (!) И только лишь потому, что кто-то первый высунул свою башку из влагалища. Генеалогия была наисакральнейшей и благоговейной вещью прямо как у каких-нибудь терьеров или морских свинок. И вы хотите чтобы анархия была всему этому матерью?! Дулю с маком!!! Анархия – это мать и отец свободы и только свободы какой бы горькой и страшной она ни была.

Все ищут смысл истории. Но весь смысл в отмене смысла истории. Смысл в индивидууме, в его антиистории, в его хаосе, анархии, внутреннем лабиринте, в его свободе. Смысл в личности, которая аннигилирует историю. Христос отменил историю, сказав что Царствие Божие внутри нас и отдав кесарю кесарево. Христос отменил историю, а Павел вновь её ввёл. И не мудрено – ведь он был фарисейской закваски. А Христос как раз и предупреждал: «Бойтесь закваски фарисейской». Да  вот не убоялись. Фарисейскому порядку – противопоставить Христову свободу. Вот ежемгновенный лозунг Человека.

«Поэт есть нечто, чем дозволено быть, но не дозволено становиться» (Герман Гессе). Быть поэтом – это твоё личное дело, вроде как быть сумасшедшим или садистом. Ты им можешь быть в своей индивидуальной деятельности, но стоит тебе своё индивидупльное вынести на всеобщее обозрение, как тебя тут же определят в психушку или тюрьму. Как там у Пушкина: «Да вот беда: сойди с ума, / И страшен будешь как чума, / Как раз тебя запрут». Поэтому поэтом можешь ты и быть, но непоэтом быть обязан.

Моя литература, или алитература, устраняет событие как таковое. Нет никаких событий – сеть только нескончаемое энное число движений, видений, сновидений, созерцаний… Разрушение и изъятие последовательностей и логик, причин, следствий и смыслов. Ну и конечно целей. А значит и успокоений и смертей.

Хорошо графоманить! Хорошо быть воинствующим графоманом! Видел книгу одного современного писателя (но не читал), называется «Гра-фома-ню!» Хорошо придумано. Но мой Графф Оман XVIII века (почти граф де Сад) тоже неплохо. Вредности у меня хватит на сто миллиардов лет, а может и больше. Доживём до постсингулярности, а там ещё чего-нибудь замутим.

Если есть такое направление в современном искусстве как концептуализм, то почему не может быть графоманизма. Не писатель-графоман, а писатель-графоманист с ударением на «графо», а не на «манист». Кстати, а кто такие эти самые концептуалисты? Это те, кто тулят какую-нибудь концепцию, но ни как и никуда её не могут притулить. Я предпочитаю слово концепдуализм.

Мои наваленные в кучу граффитти говорят о моих глубоких русских и арийских корнях. Именно беспорядочное письмо, ленивое, нетщеславное, мозаичное, широкое и самодостаточное характерно для русских. Так писали В.В. Розанов, Венедикт Ерофеев, Юрий Олеша, Велимир Хлебников, Лев Шестов (хоть и был еврей, но родился в Киеве), даже Пушкин. «…писание отрывками, заметками, кусочками есть непременная часть русской прозы», - пишет современный писатель-читатель Сергей Боровиков. Так что я хоть и отпетый нетрадиционалист, придерживаюсь истинно русского традиционализма.

Красная икранизация произведений соцреалистов привела к чёрной икраглотации постмодернистов

Дервиш шьёт свой плащ из лоскутов, которые он находит везде на своём пути. Сперва его плащ маленький, но по мере того, как к нему добавляются новые лоскутья, он становится всё огромнее, пестрее, теплее, удивительнее и умопомрачительнее. Собственно он уже теряет все признаки плаща и становится символом страннической жизни дервиша.

Я люблю нарушать свои планы, свои продуманные, отточенные планы. Всё идёт по плану, как курьерский поезд, но на рельсы надо набросать кучу металлолома или подложить бомбу. Все пункты плана выполнены, как пятилетка за два года в USSR, но последний пункт… нужно сделать выверт и ошарашить самого себя – вот ты идёшь к вершине, уже ощущаешь пронзительный ледяной ветер по-садистски ласкающий огненными иглами неприступный пик, но в это время ты замечаешь пропасть… Нет, ты её не замечаешь, ты ищешь её страстно и вожделенно, и находишь и бросаешься в неё… почти с вершины, почти с триумфа в бездну, в омут, в ничто. Вот ты почти гений и корифей и… ты падаешь в бесталанность, в бездарщину, в примитивизм, в вульгарщину, в забвение… И притом, на дне пропасти, разбившись о камни и острые осколки скал, ты продолжаешь жить. Более того – творить! Расправляешься со своей гордыней, с гигантами тщеславия (божественная гигантомахия!) и с чудовищами вечной и благодарной памяти потомков.