Мы с Володькой выжили в том бою...

Мы с Володькой выжили в том бою, и товарищей поминаем не чокаясь...







Случилось это под Сталинградом, летом сорок первого года.

Двое суток нас везли до боевых позиций на грузовых машинах. Есть было нечего, зато была тряска, рвотные позывы в пустом желудке, извилистая дорога до горизонта, бессонница и звериный страх перед тем, что предстоит пережить.

До позиций мы добрались под вечер третьего дня. Наш новоявленный командир, в звании старшины, сказал, что наступающие фрицы в сутках пути от нас и велел рыть окопы. Но нам, новобранцам, было не до того, нас сморило от голода и усталости, и мы, все как один, повалились спать. Промокнуть под открытым небом, если зарядит дождь, никто не боялся. На дворе был июль, погодя стояла жаркая, и мы растянулись кто где, в некошеной высокой траве, забыв про вырытые специально для сна земляные рвы под навесами.

С утра нас разбудил старшина, прикрикнул для острастки грубым мужицким басом и велел копать. Мне дали винтовку с боекомплектом из тридцати патронов. Вернее сказать, не мне одному, а нам на двоих с Володькой, моим закадычным другом. Нас было двое, призванных на войну из родной деревни, и от этого было легче, ведь умирать в одиночку гораздо страшней, чем на пару с верным товарищем.

Траншеи мы копали как в полусне, а закончив, снова повалились на боковую. Прямо на свежевырытую землю, голодные и обессиленные.

На пустой желудок усталость одолевает быстро. Скудный сухой паёк из сухарей и крупы, что дали нам пять дней назад на распределении, мы давно уплели всухомятку. Костры горели, в походных котелках кипела вода, но готовить похлёбку и кашу было не из чего.

Громкий крик старшины грубо вырвал меня из состояния тревожного сна. Мы выглянули из траншей и увидели метрах в ста, ниже по склону, немецкие танки. Они двигались прямо на нас.

Где-то на фланге оглушительно загромыхали орудия, и сонливость от этого как рукой сняло. Мы поняли, стреляют наши – артиллерийская батарея поддержки расположилась неподалёку. А значит смерть предстоит не скучной, под грохот пушечной канонады.

Для нас, зелёных мальчишек, всё было на войне в новинку. Гибель однополчан и железные громады немецких танков, канонада бомбёжки, выворачивающей наизнанку грунт, и заклинивающие винтовки. Первое потрясение от ада передовой и животный страх человека загнанного в этот ад. "Пушечное мясо" – вот кем мы были на той войне.

Немецкие танки стреляли издали, наезжать на наши окопы они не спешили. В современном кино показывают, как "Тигры", "Пантеры" и "Фердинанды" давят гусеницами советских солдат в траншеях. Но это лишь киношные выдумки, фашисты не были дураками, как считает кое-кое из потомков.

В окопах сидят солдаты с противотанковыми ружьями и гранатами, и танки по этой причине не торопятся к ним приближаться. Первым делом они как следует "обрабатывают" позиции врага с расстояния, пока не погасят крупные огневые точки. А все остальное, чуть позже, зачищает моторизованная пехота, расстреливая деморализованного врага, словно скот на бойне. Типичная тактика фрицев, они пол-Европы таким манером прошли, а напав на Советский Союз едва не дошли до Москвы.

Но в случае с нашим полком привычная тактика быстрой победы фрицам не принесла. Их пехота, после танкового обстрела, приблизилась к нашим позициям, чтобы, как это обычно делалось, зачистить остатки сопротивления, но мы, защищавшие эти позиции русские парни, пока ещё оставались живы. Очень выборочно и далеко не все, но этого оказалось достаточно, чтобы завязалась перестрелка, а чуть позже и рукопашный бой.

Я видел, как один из фрицев бросился на Володьку со штык-ножом. Володька вцепился ему в грудки с истошным воплем, они упали и покатились по изрытой взрывами земле.

В тот момент я ни о чём не думал, во мне остались только страх и ненависть. Сам не помню, как воткнул насаженный на винтовку штык немцу в спину. Засаживал глубже и глубже, давил и давил, ослеплённый ненавистью, пока тот сотрясался в предсмертной агонии. Наконец фриц обмяк, я выдернул штык, и он повалился ничком.

А дальше новый эпизод из смерти и ужаса, как в кино, смонтированном из беглых отрывков. Кровавые картинки перед глазами, одна страшнее другой.

Мы били всем, что попадалось под руку. Рубили и рвали в клочья. Сапёрными лопатами, штык-ножами, прикладами винтовок. Руками, ногтями, зубами. Немцы убивали нас, а мы убивали немцев. В безжалостной каше из крови, земли и тел была лишь жажда убивать, подогреваемая ненавистью к врагу и азартом обречённых на смерть безумцев.

А через четверть часа всё кончилось. Враг дрогнул и отступил. Рукопашная схватка была единственным видом боя, в котором красноармейцы не уступали матёрым и обученным немцам.

Мы с Володькой уцелели чудом. До сих пор вспоминаем тот бой, как самое страшное в этой жизни. А товарищей, не переживших войну, поминаем не чокаясь.