революция пси

1.
«Революционер — человек обреченный», — услышал Лева и вздрогнул. Он даже обернулся, предполагая, что кто-то произнес эту фразу, стоя у него за спиной, но поблизости никого не было.
«Революционер — человек обреченный. — повторил кто-то не то обижаясь на Леву, не то осваиваясь в его голове. — У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени, — торжественно продолжал неизвестный, прекрасно зная, что все вышеперечисленное к Леве не относится, — Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией»!

Лева сбавил шаг, стараясь не выдать себя каким-нибудь неосторожным движением, затем обозначил складку на лбу специально для цифровых филёров, которые «вели» его от самого дома до этого переулка, чтобы те по мимике Левы сделали вывод о его душевном состоянии. Наверняка они сейчас сканируют Леву в инфракрасном спектре, чтобы удостовериться, что эмоция достоверна.

В голове Левы как будто произошла тонкая настройка и тот же голос с каким-то глумливым смешком добавил: «пси-революционер — человек обре – е – е – ченный». Лева невольно остановился, вжал голову в плечи, понимая, что этот его «маневр» заинтересует начальника охранного отделения данного переулка, конечно это всего лишь программа, но статистика Левы будет подмочена: два недостоверных жеста для всякого искусственного интеллекта покажется подозрительным. Вероятнее всего этот ИИ понизит коэффициент благонадежности Левы, или же натравит на него 1СС – филеров.

Лева тяжело вздохнул, уже не скрываясь посмотрел в объектив камеры наружного наблюдения, о которой знает не всякий сексот, и с чувством поднял над головой кулак, из которого высвободил сперва средний палец, затем указательный.
Но ничего не произошло: никто не пульнул в Леву дротиком с транквилизатором, ничто не вылезло из ближайшей коммутационной башни и не звездануло электрошоком, даже дворняги, науськанные ненавидеть всякое инакомыслие, продолжали нежиться на солнышке, не обращая внимания на Леву. Тот, удивленный и пристыженный, медленно опустил руку, пожал плечами и на полусогнутых ногах побрел туда, где ему надлежало быть еще пять минут назад.
Семинария. Рассадник ;-заразы, — как это заведение обозвал на последнем заседании Монарх. Лева шел медленно, сопоставляя факты и припоминая свои ощущения из недавнего прошлого, реплики товарищей - семинаристов и настороженные взгляды отцов-семинарии, намеки и недомолвки, все и вся. И конечно он понимал, что все произошло не сегодня, а много раньше. Может быть потому, что его вербовкой занимался кто-то из высшего эшелона, тот, кто владеет в совершенстве методами 1 и 2 Сигнальной Системой, кто по долгу службы должен предотвратить массовый и спонтанный переход населения Земли на новый коммуникационный уровень. По крайней мере среди ;-диссидентов ходит некая секретная стенограмма о задачах, поставленных правительством перед создаваемым отделом противодействия ;-экстремизму, где черным по белому написано: всеми средствами препятствовать 3СС — терроризму, 3СС – подстрекательству, 3СС – саботажу.
Лева грустно улыбнулся цифровому Охраннику, что официально сканировал сетчатку глаза входящих в здание Семинарии и неофициально собирая статистику по нейромедиаторам, чтобы Охранка закончила наконец создание генетической ракеты и всякого неблагонадежного гражданина могла ликвидировать, где бы он ни находился. Хотя прототип этой ракеты и был построен лет двадцать назад, но ни один ;-террорист не был обезврежен, потому даже базовый уровень знания 1СС позволял ему оставаться невидимым для генетической системы наведения. Лева особо не вникал, но по себе знал, стоит ему при входе в семинарию подумать о кошечках, собачках, о всякой лепоте – милоте, так цифровой Охранник дольше обычного изучал его глаза.
— Бронштейн, — услышал Лева у себя за спиной и нехотя обернулся. Это был Вовка Ульянов, которого Лева не просто не любил, а испытывал к нему классовую, если так можно выразиться, неприязнь. Этот Вовка не отличался ни умом, ни ;талантами, но был родственником какого-то Службиста и поэтому никогда не заморачивался по поводу учебы, в то время как Лева попал в Семинарию не по протекции, а исключительно по результатам своего ;теста. — Опаздываем, Бронштейн, — говорит покровительственным тоном Вовка, — нехорошо. Еще несколько опозданий и твоя ;карьера накроется медным тазом.
Лева постарался улыбнуться как можно безобиднее, чтобы Вовка ничего не заподозрил, потому что этот белобрысый парень хоть и прикидывается дебилом, но на деле не так прост: весьма неплохо знает 2СС методы, организовывал с ведома, естественно, своего родственника полулегальные ;тусовки, и даже подкатывал к Леве, чтобы тот принял в них участие. И сейчас, поднимаясь по лестнице, Лева отчетливо думал о своем несогласии с психологической позицией Вовки Ульянова, чтобы тот познал во всех деталях и передал своему родственнику, что Лев Бернштейн имеет собственную психологическую платформу.
Потом Леве почудилась в угрозе Вовки чья-то ухмылка… слишком знакомая и слишком откровенная.
— Гапон не одобрит наше опоздание, — продолжает балагурить Вовка, — надо придумать что-нибудь убедительное.
— Гапона не проведешь, — отмахнулся Лева, — скажем правду.
— Правду? — зловеще заулыбался Вовка, — точно, Бернштейн, скажем правду. Я буду говорить, а ты будешь молчать. Гапон не сможет проверить оба уровня.
Лева пожал плечами, зная, что Гапон не станет верить по крайней мере Вовке Ульянову, но если они вдвоем нарисуют убедительную ;реальность, то возможно Гапон и не накажет их. Потому что Гапон — эстет, впитавший диметилтриптамин с молоком матери, хотя и не гнушается ЛСД.
Вовка уверенно постучался и вошел в аудиторию как Георгий Победоносец. Лева, невольно заражаясь экспрессией Ульянова, шагнул следом не как ;анархист, коим всегда считал себя в глубине души, а как самый настоящий ;монархист, который каждое утро начинает с молитвы: «Боже, царя храни». Гапон скользнул по Леве удивленным взглядом и остановил его на Вовке, который ничуть не смутился, а начал, как и подобает уверенному в своей правоте семинаристу – ортодоксу, выстраивать ;реальность с догматов, украшая их к месту и без трансовыми аффирмациями. Лева слушал эту болтовню Вовки Ульянова серьезно, даже, как будто веря в то, что он, Вовка Ульянов, вышел из дома загодя, что по дороге совершенно случайно, подчеркиваю, без всякого умысла встретил Леву Бернштейна, что они шли маршрутом, утвержденным фискальными органами, особо даже не разговаривая, разве что обмениваясь базовыми впечатлениями о прошлой лекции, как внезапно у них на пути появился ;террорист. Хотя Лева Бронштейн склоняется к мысли, что это был ;революционер, — и Вовка Ульянов красноречиво посмотрел на Леву, которому ничего не оставалось делать, как украсить лепет Вовки маркерами достоверности, — и потом они, Вовка и Лева, подверглись 3СС атаке. И Вовка замолчал, а Лева проиндуцировал во вне весь свой ужас. Получилось более чем убедительно. Ребята воочию увидели этого огромного человека с ;бомбой в руках, чем-то напоминающего мужика с флагом с картины Петрова-Водкина.
— Но почему-то он передумал, — закончил Вовка, — иначе бы здесь не стояли, а валялись кровавыми кусочками в Романовом переулке.
Гапон, разгладил невидимые складки на своей сутане, ребята в классе напряглись, потому что знали, что последует за этим: Гапон задаст какой-нибудь безобидный вопрос, потом сделает вид, что слушает ответ проштрафившегося семинариста, а на самом деле будет копаться в его мозгах. И горе тому, который решит обмануть Гапона или даже обмануть себя: несколько ребят умерли от ишемического инсульта прямо на занятии, когда попытались доказать свою непричастность к убийству нескольких недочеловек. Конечно было разбирательство, но Гапон был хорош — не оставил никаких следов, да и семинаристы оказались не совсем те, за кого себя выдавали.
— Так он и передумал? — ласково интересуется Гапон, задавая вопрос Вовке, а высверливая взглядом Леву, — а может быть он все же швырнул ;бомбу?
— Передумал, — бормочет Вовка, беспомощно шаря глазами по лицам и предметам, — думал-думал и передумал. Решил, что мы недостаточно хороши для его бомбы.
— Но все же он ждал вас в этом переулке, — продолжает Гапон, подхватывая Вовку, который готов был уже свалиться в обморок, и усаживая его на свободный стул, — значит ему что-то нужно было от вас. Что же?
Вовка рвет воротничок и жадно хватает ртом воздух, краснея и закатывая глаза.
— Записи посмотрите, — хрипит он, — филеров.
Лева понимает, что Гапон прикончит Вовку Ульянова просто так, в назидание остальным, и ему становится жаль его. Конечно, Лева не произнес ни одного слова неправды, и Гапон при всей своей ;дидактичности не сможет воспользоваться зеркальными нейронами, чтобы инкриминировать ему его же суждения, но все же у Вовки и Левы получилось неплохо… они так клево нарисовали реальность… поэтому Лева решил заступиться.
— Революционер — человек обреченный, — сказал Лева точно таким тоном, каким была сказана эта фраза у него в голове. — У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени.
Гапон нахмурился, а Вовка закашлялся и красный как вареный рак сполз со стула на пол. Лева преспокойно подошел к нему, подобрал и, обхватив за талию, доволок до ближайшей парты, обернулся и вопросительно смотрит на Гапона. Тот с непроницаемым видом изучает Леву, молчит, поглаживая свою щегольскую католическую бородку.
— Значит вы не знаете имя того, кто кинул в вас бомбу, — наконец произнес Гапон, перемещаясь в глубь класса, — и почему вы еще живы — тоже?
Вовка Ульянов благоразумно закатил красные глаза, а Лева вдруг почувствовал, что Гапон чему-то очень рад. Это было странное чувство, словно слабый ветерок обдувает тебя, а ты почему-то голый. Лева смежил веки, где-то за пределами себя доподлинно зная, что этот поп Гапон, бывший враг, перебежчик, а ныне консультант Охранки по вопросам международного ;терроризма, знает не только имя бомбометателя, но и заказчика. Однако Гапон уже потерял интерес к опоздавшим семинаристам и начал рассказывать о методах 1СС допроса, применяемых в странах Запада и Азии.
Лева под неодобрительные взгляды ребят протопал на камчатку и сел в равном удалении от левой фракции, представленной в этом классе отпрысками Службистов, которых с самого детства готовили к поступлению в Семинарию, пичкая запрещенными на территории Пресвятой России препаратами, усиливающими активность той или иной зоны мозга;  и правой фракции, — сынками и дочками олигархов, которых обучали 1СС и 2СС приемам боевые офицеры в отставке, или даже бывшие ;террористы, заслужившие Высшую Монаршую Амнистию за прилежное поведение в Остроге. Хотя в этом классе были еще официально заявлены центристы — дети выслужившихся филеров, или провинциальных попиков, которые настолько истово веровали, что творили самые настоящие чудеса вроде превращения воды в вино и воскрешения мертвых, но Лева хоть и сидел преимущественно в центральных рядах аудитории, тем не менее каких-либо отношений с этими разночинцами не выстраивал, поскольку презирал их в той же степени, что и остальных. И ребята платили ему тем же.
Вовка Ульянов бросил на Леву странный взгляд и дал оплеуху одному из своих соратников — Фильке Дзержинскому, который попытался не то пульнуть в Лёву жеванной бумагой, не то провести 1СС атаку. Лёва сделал вид, что не заметил Вовкино заступничество, но уже знал наверняка, что после занятий Вовка сделает предложение, от которого Лёва не сможет отказаться. «Возможно, — размышлял Лева, продолжая преданно смотреть на разглагольствующего Гапона, — Ульянов захочет заручиться моей поддержкой, чтобы охмурить каких-нибудь быдло-людей». Но Гапон просто терпеть не мог, когда семинаристы рассуждали подобным образом и Лева благоразумно заменил понятие «быдло-люди» на «недочеловеки». Однако в такой формулировке мысль казалась Леве ущербной, лишенной самого главного — цинизма, и он решил не упражняться в 2СС изящности, а спуститься на 1СС уровень и записывать опыт Гапона в соответствующие ячейки памяти.
 Гапон особо не рисовался, рассказывая, как он, будучи наемным специалистом в Службах Безопасности Объединенной Европы, Китая и Америки расправлялся с ;террористами, ориентировками на которых располагал. Хотя случалось, что ячейки ;террористов были устроены по принципу матрешки, когда все члены группы состояли из субличностей одного человека, тогда Гапон был бессилен. Сложность ликвидации «матрешечного» ;террориста состояла не в его поимке, как в случае с Билли Миллиганом, а в ликвидации всех ;матрешек, число которых до последнего времени было неизвестно. Кроме того, такая матрешка могла находиться в сознании любого человека от самого высокопоставленного Службиста, до самого последнего недочеловека и активироваться в самый неожиданный момент. Сейчас, когда Службы Безопасности всех стран объединили свои базы данных, факторный анализ позволил выявить некоторые закономерности матрешечного ;терроризма и с определенной долей уверенности говорить о количестве матрешек, но точно определить их локализацию до сих пор невозможно.
— Поэтому мы не могли определить, кто перед нами ;террорист или ;революционер, — крикнул Вовка Ульянов.
— Разумеется, — ухмыльнулся Гапон, — но вам повезло, что в бомбе был всего лишь катехизис революционера, причем в самой безобидной форме — от его создателя г-на Нечаева. А могла быть настоящая ;бомба, что было бы печально только для господина Ульянова и Бернштейна. А могла быть матрешка, и тогда всех вас, — Гапон обвел класс радостным взглядом, — согласно Монаршего Указа… в лучшем случае в Острог. И если вы думаете, что ваши деньги или  заслуги перед Отечеством могли бы спасти вас, то глубоко заблуждаетесь. У Господина Медникова есть полномочия от Самого Государя.
Услышав последнюю фразу Лева невольно напрягся. Имя Медникова наводило ужас не только на Граждан и Неграждан Пресвятой России, Медникова боялись во всем мире. Не потому, что он был Начальником самого могущественного Охранного отделения, а потому что русские ;революционеры неоднократно пытались его убить! Вот именно, не-од-но-крат-но! Конечно, не одному Леве приходила в голову мысль, что Медников и ;революция — это две стороны одной медали, но мало кто мог подумать об этом в присутствии самого начальника Охранного Отделения Пресвятой России.
— Ну уж матрешку я бы распознал, — подал голос Вовка Ульянов, — у меня на матрешку нюх особый, — и горделиво посматривает на ребят с противоположного ряда, намекая на свою прививку, полученную в Швейцарии от тамошних Службистов.
— Любую матрешку можно распознать, — печально соглашается Гапон, — кроме русской. Русские ;революционеры задают моду, если можно так выразиться, в мировом ;терроризме. Кстати, последнее их изобретение: бинарная ;бомба. Несколько безобидных суждений в определенной ситуации обретают ужасную разрушительную силу. — И Гапон снисходительно прикрыл глаза, демонстрируя семинаристам 1СС   картинку из оперативной базы: обычное заседание парламента Объединенной Европы, происходит обсуждение бюджета, выступает депутат от Христианской Демократической Партии, его прерывает спикер и в этот момент несколько человек из службы охраны взрываются… как обычная тротиловая шашка. Семинаристы шокированные не столько красочностью картинки: кровь повсюду, дым, разрушения, сколько запахом, который стоял в разрушенном Парламенте, пытаются запомнить маркеры ;бомбы матрешечного типа, на Гапон специально их смазывает, давая понять, что это секретные материалы, что расследование продолжается, что у этой ;бомбы — русский след.
Лева, лучше остальных своих товарищей владеющий семантикой 1СС -уровня, успел однако заметить на этой трансляции самого Гапона: он в светском костюме стоял где-то на периферии, не выказывая страха или растерянности. Вокруг бегали охранники, медработники, даже цифровые филеры бешено крутили камерами, а Гапон стоял в сторонке, как будто наслаждаясь царящим хаосом. Лева переключил свое сознание на 2СС уровень и подумал, используя иврит, что Гапон явно не так прост, как старается казаться. Затем Лева переключился на идиш, и пришел к выводу, что Гапон явно хотел, чтобы кто-то в этом классе знал о его причастности к этому взрыву.
— А что касается бомбы, которую швырнули в господина Бронштейна, — вдруг заявил Гапон, — то следствию еще предстоит узнать, какую роль в этом сыграл господин Ульянов, — и вышел из класса.