Обливион

                Подарок для моей Единственной и Неповторимой Бэйли Джей
     Жидковатый супец средневолжского националиста Довлатова и стал демокритовой калиткой, растворившей волну моего народного гнева, как мыслящего существа пространства, уже начавшего праздновать годовщину великой победы над немецко - фашистскими захватчиками моей интернациональной родины, что проявилось - для начала - в неистовом пердеже, посетившем меня в этот сон. Я уже говорил, что живу по - австралийски, погружаясь в сон днем и бодрствуя ночью, нанося коварный удар в спину путинской России, потому и решил отныне именовать время сна - сном, а бодрствования - мысленной активностью уставшего от унижений отечества патриота, нашедшего у себя среди пупка загадочные письмена на неведомом языке давно сгинувших племен и народностей, буквально вопиющих о наведении порядка в моих беспорядочных интересах. Первым делом, конешно, не пианину, а забыть ридну мову в обработке идумейских мыслителей, что не получится. Никак. Тута в любого гада плюнь - в жида и угодишь, разъясняющего всю пагубность дрочилова левой или правой рукой, все зависит от указа святого Кремля, порешившего Тилиграм или Америку последним волюнтаристским распоряжением тети Вали Матвиенки, нашедшей - таки заплывшими глазцами оную на глобусе Генштобы. Значит, при любых поползновениях отрешиться и триумф воли, не получится у меня обойтись без лингвистики Пушкина и Суркова, что радует тайно : я ж никаких более наречий не разумею да и знать не хочу. Скушно это, уподобляться Оле Куриленко и бацать роли на других языках, когда можно глянуть на календарь и ударить в литавры так, что по периметру помойной страны даже мухи и те бросятся в пляс, рубя  "Смуглянку " на аккордеоне маршала Жукова. Так, девятое апреля было вчера, очень хорошо. До святого дня одиннадцать, до великого - месяц, посрать можно после полуночи, а гордиться президентом - я всегда. Еще чего ? И вот тут я понял, что всё. Нету больше никаких дел, кончились. Вяло размышляя о сути случившегося со мной открытия, я чуть было не подумал, что стал той тетей Валей Матвиенкой или даже премьер - министром, если такая х...ня мне мыслится и исторгается прямо сейчас на экран ноутбука. Действительно, я мыслю, существую, пишу историю, так сказать, обнаружив в голове кучи говна, значит я преобразился в верного соратника Владимир Владимирыча, каждодневно жующих такую навозную дичь, что изыски стыднорожей масляковщины покажутся самокритикой на местах, а это пока преждевременно, как конституция или ликование в полный рост. Я ж еще с колен не встал !
     - Восстань, - гулким голосом крикнул мне Исус Флинт и я легко вскочил на подобающие прямоходящему двуногому ступни, аккуратно упакованные в валенки с кавалерийскими шпорами, прибитыми к обутке железнодорожными костылями вечного дежа вю и плагиата из себя же. Походил взад и вперед, любуясь своим отражением в зеркале и выискивая красоту Волочковой в плавном хрусте коленного сустава, контуженного тридцать лет назад. Я тогда с гаража упал.
    - Алё, гараж, - кошмарящим малый бизнес актером заколосился артист театра и кино Ильинскай, отбрасывая костыли Святого Ягуария Вышинского в самую низину современности.
    В низине тогда неспокойно было. Смеркалось. Посреди низины сидел на пеньке оплывшерожий диктатор и рассуждал сам с собой о стратегиях и тактиках, о росте поширше и зауженных по моде брючках, именующихся хипстерами дудочками, что очень скоро будет запрещено по петиции Потупчик как нарушение прав человека, что и вытекает само тоже : какие же дудочки, ежели шкеры ?
    - Сменял шебур на шкеры, - отчитывался на Страшном Суде Прохор Петров Громов, ухойдаканный таёжистым карлой на узкой тропе в светлое будущее, - думал, стану белофинном, но как был ухарем - купцом, так и остался в первобытности.
    - Это хорошо, - успокаивал свежеумершего Господь Саваоф Ерусалимский, спешно меняя документы на Константинопольского, ибо остальные творческие псевдонимы, такие, как Сумбатов - Уссурийский или Кирпич Садальский, были уже распределены ФиброГлассом при Вычегде Пильни Тюльни, отвеку красующейся деревянным набалдашником детинца там.
   - Снова там, - вздохнула глянцевая Дита фон Тиз образца девяностых, когда голая, с мандой и жопой.
   - Да, - резюмировал я, огорченный донельзя болезнью моей Богини, ставя фотку Оли Куриленко поверх этой сказочки и вставая на колени перед плакатом группы " Behemoth ", дабы молиться веселому демону о даровании здоровья моей любимой музе и лучшей врачу. Иншалла, короче.