Бабушка с морковкой

Неожиданные встречи с людьми необычными. Что может быть интереснее? После них начинаешь верить в нестандартность жизни.
   На Космонавтов встретил бабушку. Простой платочек, старенькая куртка, ботики «прощай, молодость». Она продавала морковку, рядом желтела репа, лежали две-три кучки чеснока. Странно было то, что бабушка не была похожа на других: она читала книгу. И продавала морковку одновременно. У меня сердце ёкнуло от неожиданности. Бабушка держала в руках толстый, стального цвета том, дорогой моему сердцу. Почувствовал, что не отойду, не проверив свои догадки. Потом не прощу себе, если уйду. И хотя морковка мне не нужна, подошел. И вот тут главное! Книга сверкнула на солнышке золотыми буквами! Это был второй том Шопенгауэра «Мир как воля и представление»! У меня «от радости в зобу дыханье спёрло». Вопрос нужно было задать такой, чтобы не обидеть читательницу: надо было с ней поговорить. И я не нашел ничего умнее, как выдавить из себя: что привлекает ее в немецком философе? Она подняла на меня глаза и сказала, что ей хочется уменьшить в себе голос «субъекта волящего», что ей это раньше не удавалось, а сейчас что-то на горизонте появилось. Волю с ее вечными желаниями «поприжать бы, чтобы спокойнее доживать век». А еще она сказала, что у него «оптимистичный пессимизм», который подтверждает: в социальной сфере нет,  и не может быть прогресса. Вот так! Бабушка с морковкой!
    Редкая в наши дни интеллигентка – как «жемчужное зерно в навозной куче».  Но это не все.  Вчера утром лоб в лоб столкнулся с соседкой. Молодая женщина. Хохотушка и веселушка. Она в нашем доме комнату снимает, сын учится в кадетском училище, а она сама работает кассиром в крупном магазине. Соседка рассказала, что ночью золотая сережка застряла в ухе. Ночь не спала – вытащить пыталась. И вот пришлось сходить в травмпункт, где и помогли. А дальше интересно: «Сегодня я выходная. Поэтому пролежу полдня, отдохну после сережки, а потом до вечера буду читать «Театральный роман» Булгакова». А до этого я видел в ее руках «Приглашение на казнь» Набокова. Книги явно не для широкой, как говорится, публики.
   Наш народ настолько широк, что всеми боками вываливается из любого социологического определения. Социальная психология, история, философия с политикой пытаются  народ уложить в придуманное ими прокрустово ложе. Не удается. И не удастся.