Голубая роза. Часть 3. Главы 7, 8, 9

                Голубая роза.
                Роман-фантазия.

Часть третья. ЕДИНОРОГ.

Содержание:
Глава 7. Возвращение.
Глава 8. Главный дворец.
Глава 9. Прощанье.
***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 7.
                Возвращение.

«Мы должны освободить себя от надежды, что море когда-нибудь успокоится. Мы должны научиться плыть при сильном ветре».
               А. Онассис.

«Считать себя счастливее или несчастнее, чем на самом деле, - обычное заблуждение молодости».
               Г. Лессинг



               Корабль, на котором совершал долговременное плавание в качестве одного из младших офицеров в компании своего друга Эрвина фон Шеумберга его высочество принц Кристиан, приближался к родным берегам.

Заканчивался октябрь, на море все чаще штормило, а впереди ожидались пара месяцев бесконечных дождей и бурь, так что пора было вставать на якоря в надежной гавани.

Моряки в море часто подолгу не имели вестей о том, что происходило во время их плавания на суше, и в их отечестве, и в соседних государствах, и потому при первой удобной возможности, при проходе мимо более-менее крупных портов, сосредоточия жизни во всех ее проявлениях, торопились запастись газетами, чтобы почерпнуть из них побольше информации.

В конце сентября судно принца бросило якорь на рейде одного из таких приморских населенных центров. Нужно было поправить бегучий такелаж и заодно уж загрузить трюм свежими продуктами и водой перед последней частью пути. После урегулирования таможенных вопросов, часть команды, офицерского и низшего служебного состава, «эти счастливчики», как выразился с завистью один из остающихся на борту бедолаг, получила увольнение на берег.

Принц Кристиан, несший службу наравне со всеми, тем не менее не по своему служебному положению, но по социальному статусу, неизмеримо более высокому, чем у всех прочих, включая капитана, пользовался некоторыми льготами внеслужебного характера и, естественно, находился в шлюпке, которая, весело разбрызгивая веслами бирюзовую волну, направилась к молу.

Все произошло согласно известной матросской песенке, в которой говорится о том, как некая «Жанетта» (под «Жанеттой» здесь, ясное дело, имеется ввиду корабль, может быть, французский) именно что «поправляла такелаж», после чего («а прежде, чем уйти»), ее команда получила увольнительную на берег, и, соответственно благоприятным обстоятельствам:

                Они пошли туда,
                где можно без труда
                найти себе и женщин, и вина.

И там, куда они пошли, их, разумеется, встретили настоящие живые Жанетты, уж француженки ли, испанки, англичанки… это значения не имеет… и короткий праздник вполне удался.          
               
        У молодых людей, Кристиана и Эрвина, да и у всех прочих тоже, была широкая возможность ознакомиться с последними новостями, не откладывая дело в долгий ящик, однако они и не подумали так поступить, поскольку у них были дела и поважнее.

Утром первая партия отгулявших свое на берегу моряков, веселых, еще полупьяных, пропахших женскими духами и со следами помады на коже и на одежде, вернулась на судно, причем, как часто бывает в таких случаях, не досчитались двух матросов и одного мичмана, застрявших где-то в теплой компании и забывших о необходимости возвращаться и вообще обо всем на свете, гулять же немедленно отправились другие, а вновь прибывшие, перебарывая остатки хмеля и усталость от своих недавних подвигов, приступили под руководством старшего помощника капитана (сам капитан тоже решил отдать должное гостеприимству местных жителей) к продолжению ремонта корабля и дальнейшей погрузке заказанных припасов.

Дел было много, поэтому опять-таки заниматься разбором кипы привезенной с берега бумажной типографской продукции оказалось недосуг.

Но вот порт со всеми своими соблазнами, удовольствиями и опасностями остался за кормой, жизнь на борту начала входить в свою нормальную колею, капитан приказал выпустить из-под ареста заблудившихся в портовых тавернах матросов и, всыпав им линьков, отправить их обратно в матросский кубрик нести службу.

Эрвин фон Шеумберг, сменившийся с вахты, как раз проходил палубой вместе с одним из офицеров по направлению к кают-компании, когда пороли одного из этих проштрафившихся забулдыг, и поморщился, услышав его громкие вопли, так как это помешало расслышать ответ собеседника на заданный только что вопрос, - И чего так орать, впервые, что ли, оглохнуть прямо можно, честное слово!

        Кают-компания представляла собой плавучую библиотеку. Офицеры, свободные от службы, с удобством расположившись вокруг стола, покуривая сигары и попивая кофе, которое разносил стюард, с увлечением и интересом читали разложенные перед ними газеты, журналы, памфлеты, листовки и все такое прочее, всех изданий и на всех языках, какие только можно было достать в городе, и обменивались мнениями о прочитанном.

Здесь были номера многих европейских газет, лондонский «Таймс» с объемистой статьей о прениях в парламенте и даже парижский «Cabinet des Modes», помещавший на своих страницах фасоны дамских туалетов ведущих парижских кутюрье, в первую очередь мадемуазель Розы Бертин, обслуживавшей первых версальских дам, начиная с самой королевы.

Большое внимание и громкий хохот собравшихся привлекли листы с карикатурами на королеву Франции Марию Антуанетту и Российскую императрицу Екатерину Вторую, причем похабством содержания одна гравюра стоила другой, как бы уравнивая в этом плане изображенных на них венценосных особ, что вряд ли на самом деле соответствовало действительности.

Мария Антуанетта представала изображенной в противоестественных объятиях со своей подругой, герцогиней Иоландой де Полиньяк. Кудрявые, как две болонки, нарядные изящные дамы, находясь в изысканном интерьере будуара, при зажженных свечах, страстно целовались, причем ножка герцогини была закинута на бедро королевы, королева сжимала рукой пышную грудь герцогини, а герцогиня обнимала королеву за талию. «Я живу только для тебя… поцелуй, мой ангел», - значилось в комментарии.

Непобедимую Екатерину Вторую (ее военные и политические успехи уже не первое десятилетие вызывали скрежет зубовный по всей Европе) английский художник запечатлел в облике лохматой страшной коронованной медведицы, которую оседлал бравый воин – светлейший князь Григорий Потемкин с обнаженной саблей в высоко поднятой руке.
        Внизу под цветным оттиском лентой шло название: «The russlan bear and her invincible rider encountering the britlsh legion» - «Русская медведица и ее неукротимый наездник, атакующие Британский легион».
        Против этой странной парочки сплоченным строем с копьями наперевес в руках выступала группа британских политических деятелей во главе с королем Георгом III, премьер-министром Уильямом Питтом, лордом-канцлером Турлоу и герцогом Лидсом. В соответствии с политическим моментом, их атака не представлялась удачной, недаром Потемкин уже отсек все наконечники наставленных в его сторону копий, зато все они в отместку орали что-то совершенно непристойное, скабрезное и ужасно смешное, желая, видимо, взять реванш хотя бы таким образом. Нарисованные за спинами политиков два епископа в полном церковном облачении, с остроконечными митрами на головах твердили невероятную молитву: «Избави меня, Господи, от Русских Медведей…» Русская императрица была поименована здесь фамильярным Kate, да еще и с двусмысленным эпитетом gentle – добрейшая.

Покатываясь со смеху над забавными картинками, один из офицеров вслух сожалел, что не может составить компанию французским дамам, уж с ним-то соблазнительная королева быстро забыла бы своих подружек, которыми утешается поневоле ввиду полной никчемности своего муженька, зато его коллега, разбирая забористые реплики «британских легионеров», высказался в том смысле, что у мистера Джона Буля все время полно каких-то неотложных дел, то с французскими лягушатниками, то с итальянскими макаронниками, то с испанскими донами, то с русскими медведями, то с дядюшкой Сэмом, которые он делает все хуже и хуже, так что на него, увы, надежда по-прежнему плоха.

- Чаще всего королевы вообще никчемные шлюхи, взять хоть французскую, хоть нашу, - заявил он в соответствии с этой тематикой. - Их берут за приданое, но позднее их родственники всегда стараются увильнуть от выполнения условий договора. Лучше иметь вот такую медведицу, от нее хоть толк есть. Русские даже забыли, что она немка, и называют ее Mutter – матушка.

Старшие по возрасту и по званию офицеры были настроены несколько более серьезно.

- Почитайте вот эту статью, ваше высочество, - мягко, но настойчиво отбирая у принца Кристиана из рук «Cabinet des Modes», посоветовал ему старший помощник, взамен красивого иллюстрированного журнала подавая ему местную газету, раскрытую на странице, где в глаза бросалась надпись, напечатанная жирным крупным шрифтом и гласившая: «Птичий скандал».
- Прочтите, прочтите, - кивнул офицер, видя недоумение и некоторое неудовольствие принца. Принц поневоле начал читать.

В статье в комичном тоне рассказывалось, как в одном птичнике чуть не случилось драки между гусаками и петухами из-за местного пруда, который гусаки считали своим, так как умели плавать, и на который претендовали петухи, думая, что научиться плавать не столь уж сложное дело. Между тем и те, и другие забывали, что пруд – это собственность Великого птичника, и он пустит по нему плавать тех, кого сам сочтет нужным, или утопит в нем тех, кого решит назавтра подать себе к столу на блюде с яблоками и черносливом.

В конце концов гусаки отогнали от пруда петухов, отобрав у них еще одну курицу, чтобы подарить ее своему главному гусаку, однако предварительно общипали у него перья, ведь так он подольше будет помнить оказанное ему благодеяние и даже не вздумает усомниться в том, что ее будущий цыпленок – это, конечно, его собственный гусенок.

Статья была украшена картинкой, в оригинале сделанной пером, где изображался заморенный тощий гусак в королевском венце на костлявой голове, стоящий об руку с толстой курицей под торжественным балдахином, на котором явственно просматривался гербовой щит со знакомой эмблемой – ладьей старинного образца под парусом и с короной на верхушке мачты. Сбоку изображался удирающий со всех ног петух.

Над гротескными фигурками этих глупых домашних птиц возвышалась фигура Великого птичника, который смотрел на них весьма плотоядными глазами, говоря: «Забавляйтесь, детки, пока еще я не очень голоден».

Ниже шел текст: «Нам пишут из Маленького королевства», - и следовал отчет о последних событиях, связанных с шумихой по поводу неудавшейся попытки подписания сувереном этой страны договора о разрешении кораблям Владетельного княжества выходить в море через устье Реки, в связи с чем король Иоганн Одиннадцатый лишился многих полномочий самодержавной власти в пользу Собрания министров, с Первым министром во главе.

«Однако Его величество не тужит, так как собирается заключить новый брак с бывшей Владетельной княжной Стефанией, принявшей лютеранство и перешедшей в его подданство, а также твердо намеренной подарить королю и королевству наследника, которого не смогла произвести на свет ее сестра София».

        На мгновение принцу Кристиану показалось, что строчки поплыли перед его глазами. Маленькое королевство… Первый министр и его интриги… Какие-то ограничения в отношении Ныне правящего короля… Княжна Стефания… Она-то как там оказалась? И еще вот это: «…твердо намеренной подарить своему супругу и королевству наследника, которого не смогла произвести на свет ее сестра». Господи боже, а ведь ребенок должен был уже родиться…

Что-то случилось, что-то важное для всех и что-то плохое для него, Кристиана, лично… Первый министр, забравший себе власть. Ребенок, который, видимо, почему-то, вопреки всем чаяниям, не увидел свет. Провал, вот что случилось… Все эти новости, хотя и непонятные до конца, означают его, Кристиана, провал. Именно это имел ввиду старший офицер, давая ему газету… 

Потом Кристиан подумал, что статью, наверное, прочел уже не только старпом, который сейчас тактично пил кофе с коньяком и листал конфискованный у него журнал «Cabinet des Modes», и невольно окинул взглядом, в котором сквозили и недоверие, и испуг, всех собравшихся. Его самолюбие было сильно уязвлено, он ни за что на свете не желал бы, чтобы на него смотрели как на неудачника.

Однако нет сомнения, что далее эту мерзкую статейку прочтут все его товарищи по службе, а по приходе в Береговой город события, которые были уже хорошо известны во всем мире, захлестнут их всех с головой, как прибойная волна. Да и вообще, то, что случилось, уже нельзя изменить, так что известно-не известно, скрывай-не скрывай, а значения это уже не имеет. Придется проглотить горькую пилюлю. Но неужели же все это произошло на самом деле?! Еще вчера ничто не предвещало краха, который постиг его сегодня…

        Кристиан сложил газету и вышел на палубу. В лицо ему ударил ветер, с силой надувавший паруса корабля.

- Хорошо идем, ваше высочество! – весело крикнул ему вахтенный с той фамильярностью, которую допускали обстоятельства совместной службы. - Ветер попутный, дома будем раньше, чем рассчитывали, на пару-тройку дней!

Кристиан кивнул, и ему немедленно захотелось, чтобы ветер стих и установился полный штиль. Сердце у него ныло, настроение, которое только несколько минут назад было прекрасным, упало ниже некуда, наподобие стрелки барометра перед бурей.

- Нельзя мне было уезжать, - смутно мелькало у него в голове. - Это слишком легкомысленный поступок… Если хочешь чего-то добиться, то нужно действовать самому, не надеясь на других… Но ведь ничего не происходило, ничего… София заболела… И мать все равно не подпускала меня к делам, не позволяла мне хоть что-нибудь предпринимать самому… Куда же она смотрела, в таком случае?.. София потеряла младенца… Не могла такое обычное дело сделать как следует, родить! Но, может быть, в этой паршивой газетенке больше лжи, чем правды? Газеты часто лгут, печатают непроверенные сведения. Надежда есть… Да, есть, конечно, безусловно… Хотя дыма без огня не бывает. Мы слишком долго были в море! Прошло столько времени, несколько месяцев…          

        Когда Береговой город появился на горизонте, Кристиан чувствовал такое внутреннее напряжение, что полностью скрыть свое состояние от окружающих ему не удавалось. Он был мрачен и нервозен. Корабль встал на рейде, последовали обычные формальности, связанные с досмотром вновь прибывшего судна. Таможенные чиновники, поднявшись на борт, приветствовали моряков и своего принца, как это и принято было обычно, безо всяких изменений. Встретить же Кристиана специально никто не явился, ни мать, ни жена, ни кто-либо еще, и никаких писем или известий ему из города не привезли.

Подождав битый день на борту и ничего не дождавшись, принц обратился к своему капитану за разрешением покинуть судно и отправиться на берег. Собственно, его участие в путешествии было окончено так или иначе согласно предварительной договоренности, поэтому дел у него на борту больше не осталось, его ничто не держало. Чувствуя, что ему, возможно, понадобится поддержка, он попросил себе в сопровождающие фон Шеумберга.

По дороге Эрвин, уже, конечно, тоже ознакомленный с путанными сведениями, почерпнутыми из оскорбительной статейки «Птичий скандал», предложил заехать сначала к нему домой и поинтересоваться местными новостями у его отца, Шеумберга-старшего, чиновника в Мореходстве. Кристиан согласился.

Шеумберги имели дом в городе, там обычно находился глава семьи, служба которого позволяла ему отлучаться к жене в Королевскую резиденцию не чаще раза в неделю, каковое положение дел не слишком расстраивало обоих пожилых супругов.

Было утро, и Эрвин полагал, что отец еще дома – такую рань он на службу никогда не отправлялся. Однажды один коллега попытался назначить ему деловую встречу в здании присутствия в девять часов утра, на что старый Шеумберг авторитетно отвечал, что по ночам он не работает, а спит.

Действительно, старый служака находился дома, но в каком виде!

- Пью и буду пить, - заявил он, с трудом узнав сына, для чего ему пришлось долго вглядываться в его лицо и щуриться. - А ты что-то быстро обернулся! – объявил он с недовольством в голосе.
- Папа, меня не было дома больше семи месяцев! – воскликнул Эрвин, но не получил на свое заявление никакого ответа.
- А, и вы здесь, ваше высочество, - снова щурясь в попытке сфокусировать зрение на рассматриваемом объекте, кивнул фон Шеумберг, затем потщился было подняться с дивана, на котором полулежал в полной прострации, попирая ногами графин со шнапсом и остатки упавшей закуски, чтобы, как положено при встрече с принцем, отвесить поклон, но не преуспел в своем похвальном намерении и снова свалился обратно на диван, словно куль с мукой.   

- Господин Шеумберг, мы только что вернулись и ничего толком не знаем о том, что у вас тут стряслось, пока нас не было, - сказал Кристиан. - У нас почти нет об этом сведений. Расскажите нам, пожалуйста, что произошло в сентябре?

- Они теперь называет это «Великий сентябрь», слово «Великий» с большой буквы, - усмехнулся дышащий спиртным перегаром, вонючий, растрепанный, опухший и помятый Шеумберг-старший. - Вон тут рядом валяются наши газеты, там все подробно рассказано, как, что, сколько и почем… Взгляните… Один придурок, совсем обалдев от восторга, даже предложил установить здесь у нас, в нашем королевстве, свой собственный календарь, и начать отсчет дней с 19 сентября, когда все и произошло, сделав этот день первым числом первого месяц нового года, а сам месяц переименовать, назвав именем Первого министра. Хорошо, что у этого пройдохи хватило совести и ума, то есть ума, при чем здесь совесть, отклонить столь лестное предложение. 

- Король частично отказался от своей власти в пользу Собрания министров? – снова задал вопрос Кристиан, брезгливо, чтобы самому не испачкаться, подняв за краешек замаранный жирной свиной колбасой и местами залитый вином газетный лист, содержащий перечень новых министерских полномочий, быстро пробежав его глазами и после обратившись вновь к своему информатору, но заметив при этом, что папаша Шеумберг не слишком расположен говорить, тем более долго и внятно.

- Да, да, да, - кивнул тот наконец, после того, как его хорошенько потрясли за плечо. - Именно так.         
- Почему он это сделал? Как Первый министр его заставил?
- А что еще оставалось? Этот коронованный идиот подписал договор, который подсунул ему новый Владетельный князь… 
- Владислав Пятый, - видя, что рассказчик снова замялся, подсказал Кристиан, поскольку смена главы правительства в княжестве произошла еще в то время, когда он находился на берегу, так что он был в курсе хотя бы этого дела.
- Владислав Пятый, точно, ни дна ему, ни покрышки. В общем, чтобы все уладить, чтобы устранить проблему необходимости ратификации договора, пришлось поступить вот таким вот образом… Как-то так. Но король все равно остался королем, только подписываться теперь реже будет, и даже собрался жениться заново, чтобы в государстве появился законный наследник престола.
- На княжне Стефании?
- На новой принцессе Кунигунде, - заявил фон Шеумберг. - Кунигунде Кристине Магдалене Анне, вот как. Она вроде того что беременна от этого мула. Бывают же чудеса.

- Папа, а что это ты так напился? – спросил Эрвин, который пока не усматривал в новостях ничего особенно скверного, он-то ведь королевский престол занимать не собирался. - Где мама, почему она за тобой не следит, как дела у нее и у сестры? И что происходит в Северном дворцовом крыле?

- Ой, ой, ой! Ну не так быстро и не все сразу, сынок! – сморщился фон Шеумберг. - Что ты тараторишь! У меня и без того голова раскалывается… Знаешь, что, сын, и вы, ваше высочество! – воскликнул он вдруг с воодушевлением и опять попытался привстать с дивана, - А давайте выпьем за ваше счастливое возвращение, а? У меня полно запасов! – и он вдруг заорал во всю мощь своих легких, оглушив наклонявшихся к нему молодых людей и заставив их сморщиться от густого облака винного духа, вырвавшегося у него в эту минуту изо рта, - Грета, а ну поди сюда, паршивка, и шнапсу чтобы быстро!!!

После этого вопля на минуту повисла тишина, затем Шеумберг еще с минуту напряженно прислуживался, но никто не явился.   

- Вот гадина девка, - вздохнул он. - Ничего делать не хочет, совсем распустилась… Выпорю, ей богу, как только под руку подвернется… Прямо вот так и… выпорю…
- Господин фон Шеумберг, дядя Макс, - наклонившись к нему снова, сказал Кристиан. - Скажите, что вы знаете о моей матери и жене?
- Крис, сынок, - пробормотал Шеумберг, умилившись от такого фамильярного обращения и похлопав принца по руке. - Ты вырос у меня на глазах и, можно сказать, на моих руках…
- Да, да, я помню, помню. Дядя Макс, ответьте, как там в Северном крыле.

- В Северном крыле все паршиво, ваше высочество, - вновь переходя на официальный тон, установившийся между старыми знакомыми после того, как их общежитие осталось в счастливом прошлом, и дети выросли, а старики состарились, произнес задумчивым тоном фон Шеумберг. - Ваша милая женушка совсем слегла, когда вы уехали. Все ждали, что она родит, а потом оказалось, что ничего из этого не получится, поскольку и получиться не могло. Вот тут эти бабы с досады и со злости и вздумали учинить обман, вместо погибшего младенца подсунуть всем подставного...

- Что? – в один голос спросили Кристиан и Эрвин. - Как подставного?
- Ну так вот, очень даже и просто. Трупик в выгребную яму, а здорового, но чужого малыша в кроватку. Наверное. Точно-то я не знаю.
- Не может быть! – снова одновременно воскликнули молодые люди, так что их возгласы опять слились в один.

- В жизни все бывает, - наставительно отрезал старый Шеумберг. - Поживете с мое, еще и не то узнаете. Эх, вы, молодо да зелено, дурости не меряно… Сколько вам еще предстоит испытать, пока поумнеете, а все одно дураками помрете, совсем как я… Так вот. Затеяли они дело, да не сладили. Сорвалось у них там что-то. И всё раскрылось. Обошлись с ними по-доброму. Ни обвинения, ни ареста, ни застенка, ни дознания, ни суда, ничего такого. Времена, видать, уже не те. Это, говорят, в старину ни стариков, ни детей, ни женщин не щадили, даже и беременных… Но все же без наказания не обошлось, конечно. Врача Вдовствующей принцессы и ее стаст-даму, то есть твою мать, а мою жену, Эрвин, лишили всяких привилегий, служебных и прочих, уволили с их мест и отправили подальше от столицы. Вдовствующую принцессу посадили под караул в Северном крыле, и что с нею дальше будет, не знаю. Принцесса София переехала в Дом на побережье. А меня выгнали со службы… Не за проступок, я-то тут ни при чем, а как оно водится, за компанию… Чтоб знал, на ком жениться и кому служить в следующий раз… Вот я и сижу теперь здесь один и пью, а эта зараза Гретхен еще и кочевряжится, не очень-то и дает… ну там, сами понимаете… шнапсу… или хоть пива…               

        После содержательного разговора со старшим фон Шеумбергом Эрвин предложил своему другу отыскать Первого министра, который, вероятно, находился в городе, и поговорить с ним, но Кристиан отказался. Встреча с Первым министром ему претила.

- Я поеду в Королевскую резиденцию, к матери, и там все выясню окончательно, - заявил он.
- Но если твоя матушка и впрямь под арестом, то это даже опасно, - неуверенно возразил Эрвин. - В таком случае как бы дров не наломать, надо действовать осторожнее и осмотрительнее.
- Значит, я пойду не к матери, а к королю, - сказал было Кристиан, но, представив себе короля Иоганна, сморщился и замотал головой. - Ой, нет, что это я, не пойду я к этому недоумку.
- Что же делать?
- У меня были надежды на возвышение, - сказал Кристиан, - мне почти обещали королевскую корону…
- Почти не считается, - усмехнулся Эрвин.

- Однако на деле Первому министру и ему подобным, - продолжал принц, - всегда хотелось иметь марионетку на троне, ограниченную в полномочиях, бесправную и безответную, словно красивую ширму, за которой можно обделывать свои дела как душа пожелает. К этому они стремились, это они и получили, устроив все для себя наилучшем образом, а я им больше не нужен и неинтересен, моя карта бита. Но я хочу выяснить, по чьей вине все случилось именно так, как случилось, почему меня и мою семью сбросили со счетов, что затеяли моя и твоя матери, пока нас не было дома, и какую роль во всем этом сыграла навязанная мне Первым министром моя жена. Твой отец сказал, что они хотели выдать за моего ребенка подставного и обмануть всех вокруг. Значит, они хотели обмануть и меня тоже. Эрвин! – воскликнул Кристиан. - Я мог бы никогда не узнать, что держу на руках и называю сыном какого-то чужого мальчика!

               Эрвин подумал с минуту.
- Если бы со мной попытались сыграть такую шутку, я не знаю, что бы я тогда сделал, - медленно произнес он. - Тут уже речь не об амбициях. Это дело особое, очень личное дело…

- Вот поэтому я поеду не к Первому министру, не во дворец к матери или королю, а в Дом на побережье, где и припру Софию к стенке, - весьма злобным тоном заявил Кристиан, сжимая руки в кулаки так, что они покраснели. - Она уже пыталась заниматься интригами, дружила с королем, читала с ним его обожаемого Нострадамуса, чтобы потом протолкнуть в жизнь и осуществить на деле далеко идущие планы своих родственников. Правда, затем она заявила, что больше никогда не пойдет у них на поводу. Но ведь рождение ребенка было на руку в первую очередь ей, ей самой! Без моего сына она здесь у нас никто и ничто, и даже Великий король не сможет защитить ее, если она дискредитирует себя своими происками, к тому же не сумев стать матерью.      
- А мне казалось, она тебе нравится, - поглядев на друга, вдруг сказал Эрвин.

Кристиан ничего не ответил, но лицо у него вспыхнуло, а пальцы медленно разжались, и он пошевелил ими так, будто хотел стиснуть их на тонкой шейке юной обманщицы.

- Это я к тому, что, может быть, она и не виновата вовсе, - пояснил Эрвин.
- Что же, по-твоему выходит, что моя мать более виновна, чем она? Как такое может быть?
          
        Дом на побережье находился неподалеку от столицы. Наняв лошадей, Кристиан и Эрвин, проскакав верхом, одолели нужное расстояние и оказались на месте уже к полудню. Стоял светлый ветреный день, красно-коричневая черепичная крыша дома отчетливо выделялась на фоне голубого неба в окружении пышных крон высоких деревьев, уже полностью пожелтевших и ронявших охапками под порывами ветра свою листву наземь.

Управляющий удивился и обрадовался, увидав своего молодого господина, но ему сразу стало ясно, что принц сильно не в духе. Не слезая с лошади, принц спросил, где находится принцесса София. Оказалось, что она гуляла по берегу, как всегда.

- Теперь госпожа принцесса хоть порозовели, выглядеть стали лучше, - не смог удержаться от комментария управляющий (сначала Трейдены встретили принцессу настороженно, да и она сама не слишком им доверяла, но постепенно взаимная холодность как-то незаметно осталась позади). - А приехала она сюда белая, как мел, и с такими глазами, что в них и смотреть не хотелось… С ее высочеством мой сынишка, он при ней вроде пажа, всюду сопровождает…

        Кристиан повернул коня и поскакал к морю.
        Еще издали он увидел на фоне длинной желтоватой полосы пляжа возле волнующейся массы воды две фигурки, побольше и поменьше. Оба закутанные в темные почти одинаковые плащи, которые рвал ветер, девушка и мальчик неспешно бок о бок брели по песку, взявшись за руки.

Кристиан вдруг вспомнил, как сам точно также гулял здесь в детстве, когда сюда, в гости к родственникам, приезжала из Королевской резиденции его кузина, леди Анабелла, тогда еще принцесса, только что вышедшая замуж за будущего короля Иоганна.

Он и Анабелла, мальчик и юная девушка, имели обыкновение, выйдя на прогулку, без цели брести вперед, взявшись за руки, по морскому берегу, и она рассказывала своему спутнику чудесные старинные сказки о загадочной зеленой стране, зачарованном обиталище эльфов и волшебниц-фей.
    
                Шумит листва над головой,
                И ясен солнца свет.
                По лесу майскому идет
                Прекрасная Дженет.
               
                Не рви цветов в заветный час
                На зелени долин.
                Их смелый рыцарь стережет,
                Его зовут Там Лин.

                С ним не сравнится ни один
                Ни силой, ни красой.
                Он служит королеве фей
                И только ей одной.

        Глухо ударяя копытами и тяжело отбрасывая комья сырого песка, конь принца проскакал прибрежной полосой. Несмотря на шум порывистого ветра, гудящий в ушах, София и ее маленький спутник услыхали позади себя конский топот и обернулись. Путаясь в развевающейся юбке и облепивших колени полах плотного плаща, молодая женщина сделала несколько шагов навстречу всаднику.

- Ваше высочество, принц Кристиан, - сказала она, когда он поравнялся с нею. Ее лицо раскраснелось от свежего воздуха и от ожогов ветра, пышные золотисто-каштановые волосы, короной уложенные на голове, покрытой платком, немного растрепались и отдельные пряди, выбившись из-под платка, вились вокруг ее лица.

- Я справлялась в порту, когда придет ваш корабль, чтобы встретить вас, - продолжала она, - но мне, видно, дали неверные сведения.

- София, - сказал он, - я хочу знать, что здесь произошло без меня.    
               
Она молчала, глядя на него болотно-зелеными «славянскими» глазами, которые в настоящую минуту, в ясный дневной час, казались совсем светлыми, словно вода, зачерпнутая в ладонь.

Принц думал о встрече с нею еще ранее всех свалившихся на его голову неприятностей, и думал тем горячее, чем ближе была эта встреча. Письма, которые он писал и посылал ей при оказиях в пути, были лишь данью приличиям, походили друг на друга и отличались сухим и официальным слогом, но зато в тот момент, когда он набрасывал пером на листе эти свои мало значащие протокольные фразы, перед его мысленным взором оживали картины, которые заставляли сердце то биться быстрее, то замирать.

Он вспоминал красивую девушку с высокой грудью и пышными каштановыми волосами, сначала с трепетной покорностью просто поддающуюся ему, глядя ему в глаза испуганными широко открытыми болотного цвета глазами, а затем, с уже затуманенным взглядом, с полуоткрытыми жаркими губами прильнувшую к нему всем своим нежным, гибким, пылающим телом…

«Ты со мной, даже когда я о тебе не думаю. Я уложил бы тебя на постели обнаженную и ласкал и целовал всю, с ног до головы…», - если бы он написал в своих письмах о том, чем был полон на самом деле, получились бы примерно такие строчки.

И вот теперь юная женщина, которую он некогда обнимал в полумраке  спальни, обольстительным образом являясь в его сны в разлуке, стояла перед ним на самом деле… Казалось, можно было сделать шаг ей навстречу, чтобы обнять ее, ощутив под этим темным плащом ее тело, и расцеловать в губы от всей души, так, как это грезилось ему на палубе качающегося над морской бездной корабля…
 
- Давайте отойдем вон туда, за камни, - сказала она, вздохнув. - Здесь слишком ветрено, трудно говорить. Идемте, я вам все расскажу… Густав, ступай домой, к отцу, я вернусь с его высочеством, - обратилась она к своему маленькому товарищу.

Мальчик поневоле должен был послушаться и пошел к дому, поминутно оглядываясь. По дороге он столкнулся с еще одним всадником – Эрвин поскакал было за своим другом, но нарочно отстал, чтобы не мешать его встрече с принцессой.

        Завернув за большие скалистые обломки, усеявшие в одном месте ровный пустынный пляж, молодые люди оказались в тихом уголке, где их не доставал ветер. Принц закрепил повод своего коня в расщелине одного из камней и прислонился к его шероховатой поверхности спиной. Он не отрываясь смотрел на Софию. Она показалась ему изменившейся, повзрослевшей, ее зеленые глаза смотрели серьезно и как будто немного печально.   

- Что случилось с моим ребенком, которого вы носили? – спросил он.

- Я потеряла ребенка после нашей с вами последней встречи, Кристиан, - сказала она. - После той ночи, когда вы накануне своего отъезда забрались ко мне в комнату через окно. Мне нельзя было заниматься с вами любовью, но я не смогла вам отказать, ведь вы уезжали, и уезжали надолго. Я не виню вас, я сама виновата… Я плохо себя чувствовала и не все понимала из того, что со мной происходило, а потом ваша матушка, госпожа Вдовствующая принцесса, уверила меня, что ничего непоправимого не случилось. Семь месяцев я пролежала в постели, ожидая рождения моего и вашего сына или дочери. Не могу вам передать, сколько я выстрадала за это время. Порой мне казалось, что я умираю. Когда наступил срок, госпожа принцесса Элеонора, госпожа Марта фон Шеумберг и доктор Гибнер собирались пронести в мою спальню новорожденного младенца, из тех, которых несчастные обездоленные матери подкидывают к воротам приюта для сирот, чтобы объявить этого малыша рожденным мною маленьким принцем, но их замысел раскрыли. Вот и все.

- Что значит все? – воскликнул Кристиан, в волнении сделав к ней шаг и встав прямо перед нею. - Вы хотите уверить меня, что семь месяцев понятия не имели о том, что уже давно не беременны? Как такое возможно?

- Меня все время запугивали, держали в напряжении, ничего не позволяли делать, никого ко мне пускали и почти постоянно поили снотворными и успокаивающими средствами, так что порой я совсем себя не помнила. Я верила тому, что мне говорили, боялась лишний раз пошевелиться, боялась дотронуться до своего тела. Я не знала ничего, Кристиан, ничего. И я была одна, совершенно одна. Никого не было рядом, чтобы помочь мне.

- Вы обвиняете мою мать в ужасающем злодействе и уверяете меня, что сами невиновны ни в чем.
- Я виновата только в том, что не отказала вам тогда, Кристиан, - сказала София. - Хотя, может быть, это все равно бы не помогло.
 
Принц вдруг сообразил, что она уже который раз называет его по имени, чего раньше никогда не делала, видимо, не осмеливаясь. «Ваше высочество, господин принц…» И вдруг просто - Кристиан…
 
- Я понимаю, - продолжала она, - все это представляется вам ужасным и слишком мерзким, и вряд ли после этого вы сможете посмотреть на меня без отвращения, но я вам сейчас сказала правду, настоящую правду.
- Вероятно, все это затеял Первый министр, - сказал принц.
- О нет, Первый министр тут ни при чем, - покачала головой София. - Вот интрига с моей сестрой, которую свели с королем и теперь хотят короновать, наверное, на самом деле, устроена им…

- Ах да, - со злостью бросил Кристиан, - ваша сестра, которая теперь станет королевой, после того, как у короля отобрали всю его власть, окончательно превратив его в подобие куклы на веревочке. У вас вообще изумительная родня! Ваш покойный отец направлял ваши усилия в своих целях, ваш брат продолжил интриговать в том же направлении, и, наконец, ваша сестра настолько преуспела во всех этих начинаниях, что вошла в полное доверие к королю и уверила его, будто бы сумела от него забеременеть!

- Вы ошибаетесь. Моя сестра действовала по собственному усмотрению, она отреклась от родных и родины, а мой брат потерпел полную неудачу. И еще, я думаю, что она не лжет, утверждая, что носит ребенка короля. Во всяком случае, король на самом деле в этом твердо убежден, и, вы знаете, я никогда не видела этого несчастного, неуверенного в себе, жалкого человека таким довольным и радостным…
 
- Как трогательно! – насмешливо воскликнул принц, сжимая и разжимая кулаки. София смотрела на него, не отрываясь. Он как будто повзрослел и возмужал за то время, что они не виделись. Загорелое обветренное лицо пылало румянцем, переливчатые, неопределенного цвета, подобные морской воде в разную погоду и на разной глубине глаза сейчас казались именно такими, как это было изображено на впервые увиденном ею портрете, - темными, зелено-коричневыми.

Вся его стройная подтянутая фигура, широкие плечи, сильные руки, мускулистые ноги, слегка расставленные по его всегдашней манере и крепко упирающиеся в землю, вообще весь он с ног до головы явственно излучали молодую неукротимую силу, подобную силе морского ветра, вольно и своенравно гулявшего над побережьем.

София вдруг отчетливо вспомнила, как целовалась с ним до одури, как стонала и кричала в его объятиях, сплетаясь с ним всем своим телом в одно целое, как ловила жаждущим ртом его рот и царапала ногтями его грудь, заставляя и его вздрагивать и стонать, отвечая ей новым напором неистовой страсти… «Он был нежен, словно тот кол, что забивают в землю, когда строят изгородь». Ноги у нее подкосились, дыхание перехватило, в глазах все поплыло.

- О, Кристиан, если бы вы были со мной, если бы вы были рядом! – пробормотала она, задыхаясь. - Ничего плохого бы тогда не случилось!

Принц дернулся, будто его укусили. Он и сам в душе упрекал себя в том, что так легкомысленно уехал, оставив все на произвол судьбы, понадеявшись на других людей, на мать. А они не справились. Он сам виноват во многом. Но разве легко признать это?

- Ваша сестра сумела заиметь ребенка даже от этого урода, - сказал он, - а вы не смогли выносить и родить моего сына.

             От жестокого упрека София вздрогнула.       
- Простите меня, - сказала она, - но все, что я делала, я делала по вашему желанию. Я никогда не предавала вас и не пыталась вас обмануть. Я отказалась помогать впредь моим родственникам. Что же еще вы от меня хотите?
- Но это из-за вас моя мать в мое отсутствие оказалась в такой ситуации, что решила солгать, спасая положение.
- Кристиан, ваша мать сделала все для того, чтобы ваше имя носил чужой ребенок, неужели вы не понимаете этого?
- Я понимаю, что мои надежды и мечты никогда уже не осуществятся, и что в этом также виноваты и вы, - сказал принц. - Первый министр захватил в свои руки власть, прежний король остался на престоле, и в его новой семье ожидается тот самый наследник, которого вы не сумели произвести на свет. Все разрушилось, София.

- Да, все разрушилось, - подтвердила она. - А нас с вами использовали в своих целях и отбросили в сторону, когда надобность отпала, и так поступили и мои родственники, и ваши. Кристиан, но ведь, может быть, это и к лучшему. Теперь мы можем жить как обычные люди, не испытывая постоянного давления со стороны, не выставляя свою частную жизнь на показ. От нас больше ничего не зависит, но и мы больше не зависим ни от кого. Я сейчас живу в доме, который построил для своей семьи ваш отец. Он жил именно так, как всякий частный человек, находясь на своем месте, служа своей родине по мере своих сил, любя своих близких, жену и детей, исполняя свой патриотический и семейный долг. Ему никто не предлагал корону, и он и во сне не видел себя королем. И разве он не был счастлив, Кристиан? Разве он думал когда-нибудь о том, что его жена, вся во власти честолюбия, дойдет до такой крайности, что захочет обмануть не только властителей и народ своей страны, но и своего родного сына, то есть вас?

- На словах все так чудесно складывается, что просто заслушаться можно, - произнес принц. - Но сейчас мне нужно ехать к матери в Королевскую резиденцию, и там я должен буду засвидетельствовать свое почтение Ныне правящему королю Иоганну и этой его новой принцессе, вашей сестрице… как ее там… Кунигунда… И при этом делать вид, что все в порядке, что я всем доволен, что я просто счастлив… И еще придется, конечно, столкнуться нос к носу с Первым министром, который действительно только и делает, что всех использует в своих целях, а потом отбрасывает на обочину… И раскланиваться с придворными… - Ваше высочество, вы уже вернулись! Как ваши дела? - Все великолепно, благодарю вас! – Каково?!

- Но это все останется в прошлом, - пожала плечами София. - На меня тоже смотрели в лучшем случае как на привидение, когда я встала с постели, на которой лежала, не будучи больна. Но я… я пережила.

     Они замолчали. Кажется, все уже было сказано.   

- Он сейчас уедет, - поняла София. - Возможно, я его больше не увижу. Надо сделать что-то, надо дать ему понять, как я к нему отношусь, что он для меня значит. Да, но я-то для него значила всегда не слишком много… - Я думала о вас все это время, - пробормотала она, опуская голову.
- Я тоже порой вспоминал вас, - сказал принц. - Вам, значит, нравится жить в Доме на побережье?
- Да, нравится. Здесь хорошо, тихо.
- Ну… Живите… - он выдернул повод коня из расщелины и вскочил в седло. Они даже не попрощались.   

        Когда управляющий поместьем господин Ульрих Трейден и его жена устали ждать возвращение молодых хозяев, они разнервничались и помчались их искать. С ними увязался и сын Густав, также беспокоившийся о принцессе. Следы конских копыт на мокром песке уже смыла волна. По всей ровной светлой полосе пляжа не видно было ни одного человека.

- Может быть, они там, за камнями, - предположил господин Трейден, сильно запыхавшись и оглядываясь по сторонам с видом человека, ожидающего увидеть на песке утопленника. Его жена, госпожа Трейден, смело подобрав юбки, чтобы не мешались, обогнала его на этой последней части пути, однако не сумела обогнать и сына, который   завернул за камни первым.
- Она здесь! – услышали муж и жена его радостный громкий возглас.

Принцесса София так и осталась одна за камнями, укрывающими ее от сильного порывистого ветра, но не от куда более сокрушительного злобного жизненного урагана. Она чувствовала себя совсем потерянной и плакала, присев на один из валунов, сжавшись в маленький, беззащитный комок и уткнувшись носом в свой платочек.

- Принц… он уехал… - всхлипывая, сообщила она семье Трейденов, когда они все втроем собрались вокруг нее и засыпали ее вопросами о происшедшем с нею, - Он винит меня во всем. Он не простит меня. И он… он меня совсем не любит!   

- О, господи! – только и смогла вздохнуть госпожа Трейден.
- Но разве он вам это сказал? – осторожно спросил господин Трейден.
- Нет, не сказал, - плакала принцесса, позволив госпоже Трейден обнять себя и уложить голову к ней на плечо, и слабо отвечая на дружеское рукопожатие с явным состраданием взявшего ее за руку Густава.
- Но не мог же он уехать, ничего не сказав вообще! – невольно воскликнула госпожа Трейден.   
- Он сказал, что я могу здесь жить и дальше, если мне это нравится, - сказала принцесса.
- Жить здесь, в Доме на побережье? – переспросил господин Трейден.
- Да.
- Но это же очень хорошо, - сказал вдруг господин Трейден, причем ему удалось удивить этой репликой всех присутствующих в равной степени. - Вы много перенесли, вы были нездоровы, а в королевстве происходят такие перемены… - начал развивать он свою мысль. - Сейчас не время действовать, сейчас время выждать…

- Да, да, - сообразив, куда клонит муж, закивала госпожа Трейден. - Конечно, время выждать…
- Оглядеться…
- И оглядеться…
- Все обдумать и оценить по-новому…
- Конечно, обдумать!

- И когда все встанет на свои места, сделается ясно, что нужно делать, а чего не нужно, что ушло навсегда, а что вернется обновленным и еще более желанным, чем прежде… Принц Кристиан разочарован произошедшими переменами, он резковат по натуре, отличается нетерпеливым нравом, ему бывает трудно держать себя в руках… он с детства таким был, мы-то хорошо его знаем… Но время и для него пройдет не напрасно, он тоже успокоится, все обдумает и многое поймет и переоценит, взглянув на события, которые все равно уже нельзя изменить, как и их последствия, другими глазами… Он прав, ваше высочество, поживите здесь, у нас, с нами, в тишине и покое…
- Да, поживите у нас…
- А там будет видно, - заключил господин Трейден.

- Будет видно, - энергично поддержала его жена. - И, знаете что, идемте-ка мы домой. Затопим камин, накроем на стол. У меня готов отличный обед, есть и яблочный пирог к десерту. Нет ничего лучше, чем в холодный ветреный день сидеть дома за накрытым столом, греясь возле теплого очага, коротая время в приятной компании да глядя на улицу, на качающиеся за окном деревья, на штормовое море вдали и мечтая о том дне, когда вновь из-за туч выглянет солнце и наступит пора весны, пора исполнения надежд и прихода долгожданного счастья.

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 8.
                Главный дворец.

«Вот два изображенья: вот и вот.
На этих двух портретах – лица братьев».
       Уильям Шекспир. «Гамлет»



        На обратном пути в город принц Кристиан был темнее тучи, поэтому Эрвин, сопровождавший его по-прежнему, ни о чем не стал его спрашивать. Проскакав половину пути, молодые люди поравнялись с крытой повозкой, запряженной двумя лошадьми, которая двигалась им навстречу.

- Погодите! – крикнул им пассажир, сидевший в карете, высовываясь в окно. - Господин принц! Ваше высочество!

Кристиан поневоле придержал коня. Коляска остановилась, лакей, соскочивший с запяток, открыл дверцу и помог выйти пассажиру. Это был Первый министр.

- Рад вас видеть живым и здоровым, ваше высочество, - сказал этот важный государственный деятель, приближаясь к принцу, натягивавшему повод разгоряченного, нетерпеливо переступающего ногами жеребца. - Ваш корабль пришел раньше, чем мы ожидали после того, как он миновал Острова, откуда были полученные сведения о вашем продвижении. Я собирался встретить вас лично, но мы разминулись.
- Был сильный попутный ветер, - сказал принц.
- Мне пришлось разыскивать вас, - пояснил министр. - Служанка господина Максимилиана Шеумберга сказала, что вы отправились в Дом на побережье. Желая побыстрее засвидетельствовать вам свое почтение, я счел правильным поехать вслед за вами, хотя и не предполагал, что ваш визит окажется столь кратким. Вы виделись с ее высочеством принцессой Софией?

                Принц молчал, сжимая рукой повод.
- Мне нужно переговорить с вами, ваше высочество, - сказал Первый министр.
- Я все знаю, - отрезал принц.
- Во-первых, не думаю, что все, - спокойно возразил министр. - А во-вторых, лучше получать сведения из первых рук. Прошу вас, пересядьте ко мне в карету на малое время, мы повернем в город и по дороге переговорим обо всем. Вы составите себе точное представление о положении дел и сможете принять более правильное решение относительно линии своего дальнейшего поведения.

- Крис, - тихо сказал подъехавший Эрвин, - это будет разумно.

Принц помедлил, затем с явной досадой пнул свою лошадь коленом, чтобы выместить на ком-нибудь зло, заставив ее шарахнуться в сторону, но, укротив ее, все же соскочил с седла на землю, передав повод слуге.  Когда пассажиры заняли свои места в карете, лакей поднял подножку, закрыл дверцу, и кучер развернул экипаж в обратную сторону. Эрвин фон Шеумберг поскакал следом. 

- Должен вам сказать, ваша светлость, - сразу заявил принц, не дожидаясь, когда заговорит Первый министр, - что на меня отныне вы можете больше не рассчитывать, устраивая свои комбинации.

               Министр улыбнулся.
- Комбинации устраиваю не я, а жизнь, - сказал он. - Я только пытаюсь по мере сил как-то их согласовывать между собою. А события происходят очень быстро, только успевай поворачиваться.
- Зачем вы поехали за мной в Дом на побережье?
- Вы уже, как я понял, слышали о трагедии в Северном крыле?
- Если вы имеете ввиду неудачную беременность принцессы Софии, то да, я об этом знаю.
- Вот, вот, - кивнул Первый министр. - А я, зная ваш, так сказать, несколько резкий и в какой-то мере вспыльчивый нрав, я подумал, что неплохо было бы оказаться поблизости вовремя, а то выйдет, не дай бог, очередная сцена из Шекспира. И подумать только, я как раз не позднее чем вчера, желая отдохнуть и отвлечься, перечитывал перед сном его пьесу «Отелло»… Трагедия  главных героев построена, как известно, на роковом недоразумении, которое обошлось им слишком дорого…

- Когда вы еще и читать находите время! – воскликнул принц с нескрываемым сарказмом. Он смотрел на министра с ненавистью, отмечая, что тот как-то уж слишком хорошо выглядит: моложаво, свежо… Румянец на чисто выбритых щеках, улыбка на устах, огонь в глазах, подтянут, одет с иголочки… Он и всегда был недурен собой и щеголь, но последние перемены явно пошли ему на пользу тем более…      

- Разумеется, пустившись за вами в путь к Дому на побережье, - продолжал министр, проигнорировав уничижительную реплику принца, заодно с его горящими взглядами. - Я, конечно, не имел ввиду, что, опоздав, рискую найти ее высочество принцессу Софию придушенной рукой ее высокородного супруга и лежащей безжизненным трупом где-нибудь под камушком возле моря… «Молилась ли ты на ночь, Дездемона…» Но все же мне хотелось оказаться поблизости побыстрее, чтобы урегулировать назревающую ссору, однако в этом я не преуспел…

- А что это вы ее защищать вздумали? – спросил принц. - Она не выполнила свою миссию, а вы теперь ставите на другую карту.

- Карточную колоду не выбрасывают ранее окончания игры, - наставительно произнес Первый министр, внимательно наблюдая за своим молодым соседом и при этом улыбаясь краешками губ. - Княжна Стефания… то есть принцесса Кунигунда, она только еще беременна, она еще не родила. А принцесса София здорова, первая неудача ничего не означает. Прискорбно, конечно, но все еще можно поправить.

- Вы что, опять будете устраивать нам случку? – крикнул принц. - Не довольно ли?

- Ваше высочество, - дипломатично отвечал Первый министр. - Ну зачем вы так. Вы и ваша матушка как-то уж слишком близко к сердцу все принимаете. Излишняя горячность всегда идет во вред. Вы ожидаете выигрыша там, где никто его кроме вас не ожидал, и видите проигрыш в том, что еще не завершено и может измениться.

- Подписанный королем перечень полномочий не может измениться.

- Во-первых, может, а во-вторых, не дай бог, если это произойдет, - серьезно сказал министр. - Буду с вами откровенен. Вы, похоже, как-то совсем не думаете о своей стране, о ее благе, ваше высочество… а если думаете, то через призму сугубо личных представлений об этом предмете. Если король Иоганн не способен к управлению, то из этого с точностью аксиомы не может следовать, что вы в роли короля были бы для нашей страны большим приобретением. Посмотрите, как все складывается на самом деле. Если поженить двоих красивых здоровых молодых людей, казалось бы, как нельзя лучше подходящих друг другу, то это все равно не означает, что они полюбят друг друга и сумеют произвести на свет потомство. Если смелый, решительный и мужественный, но еще слишком молодой и неопытный человек возглавит страну и заберет себе в руки все полномочия власти, это не значит, что стране можно позавидовать. А вдруг он так и не научится быть политиком?

- Таким, как вы, не научусь, - сказал принц. - Ну и что же вам в таком случае от меня надо?

- Ничего, - ответил Первый министр. - Ровным счетом. Я в самом деле рад, что вы вернулись благополучно, а то ваша матушка уже вся испереживалась в разлуке с обожаемым сыном, и я надеюсь, что, оглядевшись и успокоившись, вы найдете себе достойное место в жизни. Особенно, если хотя бы немного прислушаетесь к советам окружающих людей, которые, поверьте вы мне, ваше высочество, не желают вам зла.

- Я не знаю, как обстоят дела с моей матерью, - сказал принц, немного помолчав. - Судя по вашим постоянным обмолвкам в ее адрес, вы в курсе. Проинформируйте меня, если вас это не затруднит.

- Разумеется, - кивнул министр. - Не хочу хвалиться и набивать себе цену, но именно благодаря мне ваша матушка не была наказана так, как, собственно, следовало по справедливости. Дело вообще не получило официальную огласку, хотя им занимался поначалу не я, а фон дер Тротт. Но мне удалось с ним договориться. Все осталось на уровне сплетен. Однако при дворе в прежнем статусе ей уже не быть.

- Что вы имеет ввиду?
- Я имею ввиду, что, так или иначе, за все приходится платить, но ей на сегодняшний момент не грозят новые неприятности.
- Мне сказали, что она находится во дворце.
- Совершенно верно. Ее высочество госпожа Вдовствующая принцесса по-прежнему проживает в Северном крыле королевского дворца, в своих покоях. Правда, король ее видеть не хочет, а ее перемещения по резиденции ограничены, выезд же и вовсе запрещен, но это временное явление, вскоре все изменится.

              Принц вздохнул.
- Я могу ее видеть? – спросил он.
- Конечно. Собственно, я направляюсь в Резиденцию. Если вы не будете против, я взялся бы отвезти вас и препроводить к госпоже принцессе Элеоноре. Ей не разрешают принимать визитеров, но со мной в качестве сопровождающего вам не придется объясняться с охраной. К тому же мое присутствие рядом с вами, хотя, вероятно, не слишком вам приятное, избавило бы вас от непредвиденных случайностей в виде нежелательных встреч на территории дворца, - пояснил министр. - С королем и его новой избранницей вы еще успеете столкнуться, но вряд ли с этого следует начинать.

Аргументы были вескими, и принц поневоле согласился. Он попросил только остановить карету, чтобы переговорить с Эрвином и сообщить ему об изменении маршрута, не зная, захочет ли тот немедленно ехать во дворец, однако Эрвин оказался не против и даже обрадовался, объявив, что все равно туда собирался, - по делам.

Не желая сидеть рядом с министром в карете, принц снова пересел в седло, и кавалькада, возле города свернув на дорогу, ведущую к Королевской резиденции и Старому замку, быстро понеслась вперед.

Ехать было очень удобно, расстояние сокращалось быстро, поскольку, в связи с недавними торжествами по случаю перехода новой принцессы Кунигунды в лютеранство, дорогу из столицы до королевского дворца привели в идеальное состояние, выровняв на ней каждую складочку, не говоря уж об откровенных колдобинах. Ее не мостили, чтобы не сделать езду по ней слишком жесткой, но вновь уложенный грунт перемешали с мелким гравием и утрамбовали.

Одним словом, не успев соскучиться и устать, путешественники оказались на месте. Когда карета и всадники миновали ворота дворцового комплекса, Эрвин объявил, что ему нужно срочно отлучиться. Уговорившись, что будет в своих апартаментах в Северном крыле, принц Кристиан простился с ним на время, а сам с замиранием сердца вошел вместе с Первым министром в вестибюль, отметив, что у крыльца на самом деле устроен охранный пост.

Министр проводил его до дверей апартаментов принцессы, и принц подумал, что здесь они наконец-то расстанутся, но не тут-то было. Принц вошел в дверь, министр последовал за ним. Дежурная дама, поприветствовав принца, поспешила доложить о нем своей госпоже, но Кристиан не стал дожидаться и проследовал за нею в комнату матери.

- Его высочество принц Кристиан, - объявила дама, отступая, чтобы дать ему дорогу.
- Ну, вот он, сударыня, вернулся наконец, - весело добавил министр, продолжая следовать за принцем, как тень.

Сидевшая возле окна в кресле с книгой в руках, леди Элеонора поспешно встала и шагнула навстречу сыну. Она была одета в темное простое платье, но выглядела хорошо и даже как будто слегка пополнела и порозовела, вот только в выражении ее лица, осанке и манерах что-то изменилось. Не доставало всегдашней суровой надменности и высокомерной неприступности.

Это была уже не принцесса, о нет, это была обычная женщина, к тому же не слишком уверенная в себе. Но надо было знать Вдовствующую принцессу, как знал ее сын. Если бы он увидал ее больной, исхудалой, изможденной, то и тогда ее вид не поразил бы его больше. Он чуть не забыл, с каким внутренним чувством ехал к ней на встречу. Но, когда она протянула руки, чтобы обнять его, он резко отпрянул назад на шаг, чуть не наступив Первому министру на ногу.

- Кристиан, я так рада тебя видеть, - с заминкой произнесла Вдовствующая принцесса. - Благодарю вас, что привезли его ко мне, - обратилась она к Первому министру. Тот поклонился, и Кристиан, мельком взглянув на него, увидел в уголках его губ все ту же довольную улыбку.

- Как прошло плавание? – спросила Вдовствующая принцесса. - Ах, проходи же, ты с дороги, вероятно, утомлен, - она сделала жест в сторону кресел. - Прошу вас… - ее жест гостеприимной хозяйки относился не только к сыну, но и к навязчивому вельможе.   
 
- Я думаю, ты все уже знаешь, - произнесла Вдовствующая принцесса, обращаясь к принцу и при этом опять взглянув на его спутника. Тут принц не вытерпел.
- Ваша светлость, - сказал он Первому министру. - Вы не позволите нам переговорить наедине?
- Конечно, конечно, - охотно откликнулся тот. - Однако дело в том, что вы еще не все знаете. Он еще не все знает, Нора…
- Что это значит? – резким тоном спросил принц, сделав движение, будто хотел вскочить с кресла, в которое только что опустился, и переводя взгляд, не обещающий ничего хорошего, с министра на мать и обратно.

- Я не стал ничего говорить вне твоего присутствия, - пояснил Первый министр, снова обращаясь к принцессе, но на этот раз уже совершенно фамильярным образом, и, к удивлению принца, на лице леди Элеоноры мелькнула улыбка, похожая на отражение той, которая играла на губах и в глазах человека, назвавшего ее уменьшительным именем да еще и «на ты», только эта улыбка была к тому же еще и слегка смущенной.

- Ну так скажи ему, Пауль, - кивнула она.
- Ваше высочество, - обратился Первый министр к принцу. - Ваша матушка, госпожа принцесса Элеонора, оказала мне честь, согласившись стать моей женой.

             Повисла пауза.
- А, - сказал принц. - Как это я не догадался! Конечно, теперь вы можете и пожениться. Моей матери после ее подвигов нечего терять, хотя для нее такое замужество мезальянс, ведь она останется без титула, который получила благодаря своему первому браку с принцем крови. А вам, ваша светлость, после того, как вы наконец оформили развод с предыдущей супругой, выгодно жениться на принцессе, принадлежащей к уважаемой при дворе и в народе семье, хотя бы и со слегка подмоченной репутацией.   

- Вот я и говорю, - без тени замешательства произнес Первый министр. - Все происходит ко всеобщему удовольствию… - он поцеловал принцессе руку и поднялся с места, - Я думаю, мне пора удалиться, чтобы далее не мешать встрече матери и сына после долгой разлуки, - произнес он, кланяясь.
- Лучше бы эта разлука продолжалась еще дольше, - пробормотал принц.

        Принцесса встала, чтобы проводить гостя.
- Вот так, - с прежней смущенной улыбкой произнесла она, когда за ее счастливым избранником закрылась дверь.

- Как ты могла, мама! – воскликнул принц. - Как ты могла!
- Что ты имеешь ввиду, мое замужество? – спросила принцесса. - Но мы как-то уже уговаривались с тобой не устраивать сцен наподобие шекспировских, по примеру принца Гамлета и королевы Гертруды.

- Я помню, - сказал принц. - «Я зеркало поставлю перед вами, где вы себя увидите насквозь… Вы сделали такое, что попирает нравственность и стыд…» О нет, тут и говорить вообще нечего, - и он в подтверждении своих слов покачал головой с весьма сокрушенным видом, - Сейчас этот человек выступает твоим спасителем, и ты ему еще, наверное, благодарна, что он соизволит дать тебе свое имя… Я имею ввиду другое. Как ты могла попытаться устроить такой подлог?

- А, - сказала принцесса, - ты об этом!
- Мама, ты хотела навязать мне чужого ребенка!

- Знаешь что, Крис, - сказала принцесса. - В том, что твоя жена оказалась не способна ни на что путное и по-настоящему хорошо умеет только плакать с утра до вечера без толку, моей вины нет.
- Это вы навязали мне такую жену! – крикнул принц. - Я ее не выбирал.
- А задумано все было неплохо, - пропустив мимо ушей протестующий возглас, продолжала его мать как ни в чем ни бывало. - Если бы не эта змея Анна Мария фон Траутфеттер, которая шпионила за нами, сделала донос полковнику фон дер Тротту и теперь ужасно этим гордится, все удалось бы.
- И ты бы обманула всех и меня в первую очередь!

- А никто бы не узнал, и ты тоже, - сказала принцесса с полным спокойствием, по видимости ничуть не раскаиваясь. - Подумай, как бы все сложилось, если бы дело не сорвалось в последний момент. Представь себе только! Ты возвращаешься, тебе сообщают, что у тебя родился сын, ты счастлив и вместе с тобою, заметь, счастливы и все королевские подданные. Сам король приносит тебе поздравления, между тем как тот ребенок, которого носит в утробе его любовница, еще не родился и неизвестно, родится ли благополучно и произойдет ли это в законном браке или же нет, ведь развод с королевой еще не оформлен, а твой сын уже существует и, кроме всего прочего, он всегда будет старше по возрасту, чем дети короля, даже если они у него в самом деле появятся. Какая оплеуха всем нашим недоброжелателям! Какие возможности!

- Тогда ты не стала бы вступать в брак с Первым министром, хотя, вероятно, осталась бы его любовницей, - уточнил принц. - И продолжала бы попытки интриговать за его спиной, втягивая в это и меня, и мою несчастную жену, то есть всех и вся.

- Как ты смеешь так со мной разговаривать! – вспыхнула леди Элеонора. В этот момент, забывшись, она вновь стала прежней, но принц на это не поддался. Величие Вдовствующей принцессы Морской, его матери, и общественное, и внутрисемейное, осталось в прошлом.         

- Я желала тебе добра, - сказала принцесса после минутной паузы.
- Не сомневаюсь, но благодарю бога, что больше ты не в состоянии сделать для меня ничего столь же доброго.
- Я никогда не откажусь от малейшей возможности оказывать тебе любое содействие, какое будет в моих силах, - объявила принцесса с гордостью и самодовольством, которое покоробило принца. - Я твоя мать, ты мой сын, этого не изменить. Мой будущий супруг, разумеется, окажет тебе покровительство и содействие в устройстве твоей будущей карьеры.   

- Что он мне окажет? – переспросил принц. - Покровительство?
- Крис, - сказала его собеседница, вновь прямо на глазах превращаясь из принцессы в простую тихую семейную женщину, какой она была когда-то в годы своей молодости и которой опять собиралась стать. - Ты напрасно так демонстративно настроен против Первого министра. Поверь, Пауль…
- Конечно, твой Пауль теперь не может быть плохим человеком, - кивнул Кристиан.
- … не так уж плох, - исправив слишком категоричную и чересчур вызывающую в смысле своей явной фальши фразу, которую она, еще не совсем освоившись с произошедшими в ее жизни метаморфозами, собиралась произнести, договорила с улыбкой принцесса. - Ты виделся с женой? – спросила она далее.
- Да, - кивнул принц. - Но больше не увижусь.
- Напрасно, - покачала она головой. - Помирись с нею. В твоей семье должен появиться ребенок, и лучше, если это будет сын, но даже если дочь… Это упрочит твое положение.
- Спасибо за совет, мама, - сказал принц со вздохом, вставая. - Желаю тебе всего хорошего. Не сомневаюсь, ты сумеешь стать счастливой и сделать счастливым своего избранника.

- Знаешь, Крис, - ответила леди Элеонора с этой своей новой чуть смущенной улыбкой на пополневшем, порозовевшем лице, - а я даже рада, что все вышло так, а не иначе. Мне было хорошо, когда я жила с твоим отцом в Доме на побережье, растила наших детей и каждый вечер молилась о благополучном возвращении мужа из плавания и о том, чтобы мой сын вырос достойным добропорядочным человеком, а больше ни о чем и не думала, и не тревожилась. Я ведь еще не стара, мне еще не поздно снова создать свою собственную семью, жить ею и для нее, согревшись душой у семейного очага. Мне стало гораздо спокойнее, как только я оказалась вне игры, как будто я вырвалась на волю из плена. А что касается титулов, величия… Ах! В том ли дело! В конце концов, мы все в первую очередь должны думать не об этом, но о благе своей страны.

Очень может быть, что принцесса не лукавила душой, когда произносила последние фразы, однако, как бы там ни было, они прозвучали не слишком убедительно, а принцу показались прямым притворством, в духе эзоповской лисицы, для которой недоступный виноград сделался по этой причине недозрелым.

Родственного объятия так и не получилось. Принц ушел, не позволив матери прикоснуться к себе. Принцесса грустно посмотрела ему вслед, затем позвала свою дежурную даму и поручила ей позаботиться о том, чтобы для принца привели в порядок его комнаты и снабдили его всем необходимым.   
               
        Эрвин Шеумберг куда-то запропастился и не появлялся, так что Кристиан пообедал у себя в комнатах в одиночестве, и день уже клонился к вечеру, когда к нему явился королевский придворный, - поздравить его высочество от имени его величества с благополучным возвращением и передать приглашение посетить вечером собрание в Главном дворце.

- Будет выступление итальянской певицы, а для желающих поставят карточные столы, - огласил программу посланец. - Его величество поручил передать мне, что будет счастлив вас видеть, ваше высочество, - любезно заключил он.
 
Принц сказал, что подумает, придворный откланялся, принц подумал и решил, что надо пойти. Все равно, прячься-не прячься, а избежать контактов с внешним миром не получится, к тому же, если он начнет сторониться общества, это покажется странным и непонятным, и пойдут сплетни.

Принц приехал в Королевскую резиденцию без багажа, оставленного в доме у Шеумбергов в Береговом городе, но его гардероб в месте его постоянного проживания был вполне укомплектован всем необходимым, так что с переодеванием проблем не возникло.

Приведя себя в порядок, принц, немного позднее назначенного часа, отправился на светский раут. Пройти в залу Главного дворца можно было по коридорам внутри здания, погода стояла холодная и по-прежнему ветреная, поэтому он воспользовался этим внутренним путем, чтобы в тонкой одежде и туфлях не выходить на улицу.

В одной из весьма дорого и красиво убранных комнат Главного корпуса в анфиладе парадных покоев, предшествующих зале собраний, он поравнялся с группой дам и кавалеров, окружавших молодую женщину в богатом, но, пожалуй, несколько излишне ярком, кричащем наряде, проходившую в том же направлении, что и он.

Он не встречал ранее эту даму, но, несмотря на это, она показалась ему то ли знакомой, то ли похожей на кого-то очень знакомого. В ее пышных каштановых волосах, высоко взбитых надо лбом, покачивались страусовые перья, а глаза отливали болотной зеленью. Почувствовав его взгляд, дама в свой черед посмотрела на него и даже замедлила шаг. Знавшие принца придворные, входившие в ее окружение, поклонились. Одна из дам шепнула что-то молодой госпоже на ухо.

- Принц Кристиан? – произнесла тогда дама, останавливаясь и поворачиваясь к молодому человеку. - Я принцесса Кунигунда, - она говорила по-немецки с акцентом, но бегло и довольно правильно. - Я слышала, что вы возвратились и должны были принять участие в сегодняшнем вечере.

- Так это и есть Владетельная княжна Стефания, - подумал принц. - Вот почему она мне показалась знакомой и вот на кого она похожа: на свою сестру, принцессу Софию.      
 
Он поклонился новой принцессе, но не счел нужным добавить к поклону ни слова.

Новая принцесса уже сталкивалась с проявлением откровенной, хотя и сдержанной надменности высокопоставленной родни короля, бывшей о себе высокого мнения, в лице Вдовствующей принцессы, однако спесь этой особы оказалась теперь посрамлена и, по ее мнению, у сына этой особы не было права вести себя чересчур высокомерно, однако неожиданность встречи с принцем и его внешность произвели на нее шокирующее впечатление, чего она заранее  предположить не могла, и она вдруг смешалась и даже слегка покраснела, хотя под слоем румян это было не слишком заметно.

- Я счастлива познакомиться с вами, ваше высочество, - пролепетала она, не в силах отвести от него глаз.

Принц еще раз слегка кивнул и продолжил свой путь, оставив принцессу, переполненную переживаниями, безо всякого сожаления. За несколько минут этого беглого знакомства он успел слегка приглядеться к ней и составить о ней свое мнение. Оно было невысоким, и не только потому, что при сложившихся обстоятельствах это казалось естественным. Вряд ли она ему понравилась бы даже в том случае, если бы они встретились при иных обстоятельствах, если бы вместо Софии ему сосватали Стефанию и именно ее год с лишним назад он должен был приветствовать как свою невесту.

Внешне Стефания была похожа на Софию, особенно благодаря стараниям быть на нее похожей, но по сути она не могла претендовать на большее, чем служить лишь напоминанием о ней.

Впрочем, другую женщину, чем эта, на ее нынешнем месте трудно было бы представить, она же вполне подходила для взятой на себя роли. Принцу вспомнилась карикатура в газете, украшавшая сатирическую статью «Птичий скандал», и он пренебрежительно подумал: «Курица», но следом немедленно в сознании всплыло еще одно слово: «Фальшивка».

- Однако было бы лучше, если бы мне сосватали эту, - смутно подумалось ему. - Было бы проще… проще порвать…
 
              Принцесса Кунигунда осталась стоять на месте, как вкопанная.
- Что с вами? Вам нехорошо, ваше высочество? – спросила ее одна из дам. - Может быть, следует вернуться и отдохнуть? Вам нужно заботиться о своем здоровье.

- Нет, я хочу пойти, - отрезала принцесса, нервно теребя веер и чуть не плача. - Так вот каков муж у Софии, - думала она про себя.

Она приехала в Маленькое королевство уже после того, как принц отправился в свой морской поход, и не могла познакомиться с ним даже по портрету, поскольку в главном дворце его портретов не имелось, а в Северное крыло ее не приглашали.

Когда-то перед свадьбой сестры она видела маленькую миниатюру, присланную невесте от имени жениха, однако уже успела, конечно, подзабыть изображение юноши, казавшегося, кажется, красивым, но ведь портретам, а тем более свадебным, верить нельзя, художники слишком часто льстят своим знатным моделям и приукрашивают их. Тем большее потрясение она испытала: «Так это и есть муж Софии!»
      
- Почему его величество и его высочество совсем не похожи друг на друга? – спросила она свое окружение таким тоном, что все сразу почувствовали свою особую ответственность за данное обстоятельство. - Они ведь, кажется, близкие родственники?
- Не такие уж и близкие, - отвечали ей. - Покойный король был женат на родной сестре матери принца, но вторым браком, а мать Ныне правящего короля, покойная королева, не состояла даже в отдаленном родстве с семьей принца-адмирала Морского. 
- Но сам принц-адмирал был кузеном покойного короля! – воскликнула принцесса.
- Но его величество Ныне правящий король Иоганн пошел внешним обликом в свою матушку, а не в своего отца.
- Да, я помню ее портрет, - кивнула новая принцесса, а про себя подумала. - Она была похожа на какую-то… бледную моль, эта несчастная! И сынок действительно в нее уродился.

Удивительно – она в первый раз отнеслась критично к чему-либо, относящемуся к особе короля, будь то внешность его матери или же его собственная. До сих пор она ничего не испытывала к нему, кроме благоговения и восторженного обожания.

Правда, с тех пор прошло время, немало воды утекло, много событий приключилось. Теперь она уже была не какая-то там бедная родственница, с замиранием сердца приехавшая к знатной родне и вступающая в свет под в лучшем случае оценивающими, в худшем случае презрительными взглядами окружающих, равнодушных к ней и готовых в любую минуту от нее отвернуться людей. Ее положение упрочилось, ее престиж вырос, она обрела и вес, и влияние в здешнем обществе, которое так хотела завоевать.

И до сегодняшнего вечера она была полностью довольна всем и совершенно искренне счастлива, не зная ничего лучше того, чем владела, но вот дорогу ей перешел вернувшийся из плавания молодой прекрасный принц, который даже разговаривать с ней не пожелал, и вновь она ощутила себя тем, кем и была – презренной иностранной выскочкой, достаточно оборотистой и находчивой, чтобы получить то место, которое ныне занимала, но недостаточно красивой, умной и утонченной, чтобы надеяться возбудить к себе благосклонный интерес его высочества.

- А ведь если бы Софию успели выдать замуж ранее вынужденного сватовства Маленького королевства, то тогда женой принца Кристиана могла оказаться я! – думала принцесса. - Им ведь по сути было все равно в тот момент, какую княжну получить, а принца никто не спрашивал. И никуда бы он тогда от меня не делся. Поразительно… Он, конечно, в душе презирает меня за то, что я отдалась королю, в его глазах я женщина падшая… Однако я скоро стану его королевой, и он не посмеет вести себя со мной так пренебрежительно!.. Да, но моим он все равно не станет даже и тогда…

        Жажда счастья и любви не в состоянии полностью заглохнуть даже в сердце самого отъявленного карьериста, поскольку нельзя извратить до такой степени свою человеческую природу, и в один прекрасный момент она способна проснуться в нем с тем большей силой, чем больше эта сторона жизни ранее предавалась неоправданному забвению, и в результате бедняге окажется нанесена достаточно тяжелая душевная травма, став причиной переживаний и даже слез и навсегда оставив по себе незаживающий след в виде жгучего сожаления о том, что нельзя получить от жизни все без изъятия, ничем не жертвуя и ничего не потеряв в погоне за головокружительным успехом и высшими благами.

Может быть, принц и не показался бы принцессе так хорош, но ведь король был так плох! Может быть, мысль о том, что она могла оказаться на месте сестры, и не заставила бы ее сердце замереть, но ведь ее близость с королем была такой вымученной, а от облика принца веяло неподдельной мужественностью, в чем женское чутье обычно не ошибается. О, боже! А не лучше ли отказаться от короны, но завладеть этим юношей? Нет, он в любом случае лишнего взгляда на нее не бросит, она ему не пара… А кто ему пара? София?

        В зале все уже были в сборе, включая короля Иоганна, и, собственно, среди собравшихся недоставало только принца из Северного крыла и новой принцессы. Принц явился немного ранее последней, держась как ни в чем ни бывало, хотя это стоило ему внутреннего напряжения, и поприветствовал короля, который, будучи в прекрасном настроении, что в последнее время не было редкостью, охотно ответил ему тем же и заговорил с ним о его недавнем путешествии.

При этом король все время косил глазом на дверь, в предвкушении прибытия своей ненаглядной, которая опаздывала, но наконец все же, заставив себя подождать, вступила в залу с царственно-неприступным видом, посреди приличной, то есть вполне многочисленной свиты.

- Я познакомлю вас, кузен! – воскликнул король с нескрываемой гордостью и прорвавшимся в голосе откровенным восторгом, выходя к ней навстречу и беря ее за руку. - Это моя невеста, принцесса…
- Кунигунда, - вымолвил принц таким тоном, как будто произносил вслух все то же: «курица», с интересом наблюдая, как суетится вокруг своей дамы король. - Мы уже имели удачный случай свести знакомство…

- Жаль, что вы без супруги, ваше высочество, - произнесла принцесса, постаравшаяся взять себя в руки и в целом преуспевшая в этом. - Я была бы рада повидать сестру. Хотя я понимаю, что после пережитого несчастья, потери ребенка, она еще, вероятно, не пришла в себя. Я знаю ее тонкую чувствительную душу, ведь мы с нею сестры и во многом схожи. Я после такого удара долго не смогла бы оправиться. Полагаю, вы тоже расстроены, ваше высочество, и приношу вам свои соболезнования.

- Моя супруга скоро поправится, морской воздух обладает целебной силой и поможет ей восстановить здоровье… Зато я счастлив поздравить вас, принцесса, - ответил принц, как будто пропустив шпильку незамеченной, с полной свободой в манере поведения и с любезностью в речи и во взгляде. - Ведь вы скоро подарите нам наследника, как говорят. Жаль, что вы все еще пока не являетесь нашей королевой, однако, я полагаю, ни у кого не возникнет ни тени сомнения в принадлежности вашего будущего малютки к королевскому дому, ведь речь идет о подруге нашего короля, которого мы все так хорошо знаем… отлично знаем… Кстати, ваше величество, я еще не повидался с полковником фон дер Троттом… А, полковник, вот вы где, рад вас видеть!.. Ваше величество, я понимаю, что вас призывает долг галантности в отношении вашей прелестной дамы, но не могли бы вы уделить мне еще пару минут вашего драгоценного времени? Морское плавание, в котором я принимал участие, было долгим, а свободное время лучше всего можно коротать за книгой. Я захватил с собою в путь томик предсказаний Нострадамуса… Я знаю, вы всегда имеете при себе экземпляр… Будьте любезны, откройте центурию номер один катрен номер двенадцать…

Имя Нострадамуса являлось для короля магическим, и, хотя он уже не раз сталкивался с тем, что напрасно слушает кузена, который подсовывал ему четверостишия по своему выбору, скорее всего, просто из желания сделать ему гадость, он каждый раз попадался на удочку, в тайной надежде неисповедимыми, случайными на первый взгляд, но на поверку  судьбоносными путями выйти на предсказание особой важности и постигнуть его глубинную суть, открыв для себя нечто чрезвычайное.

Поэтому он сразу забыл обо всем на свете и полез в карман за книгой, которую на самом деле имел при себе и сегодня, - как вчера, позавчера,  всегда, в любое время, в любом месте.    

      В недалеком будущем заговорит лицемерная хлипкая пройдоха,
                Проворно взобравшаяся из низов кверху,
                Которая, применяя предательство и вранье,
                Станет впоследствии владычествовать над Вероной.

- Ну и что вы об этом думаете? – поинтересовался принц. - Мне этот катрен кажется весьма загадочным, он привлек мое внимание, и я долго над ним размышлял.
- Но Верона это ведь в Италии, - неуверенно, в который раз сбитый подобными вещами с толку пробормотал король.
- Вот именно, - веско сказал принц, слегка поклонился и отошел в сторону.

В этот момент новая принцесса, судорожно стиснув веер в руках, вскрикнула и упала навзничь. Произошла общая суматоха. Когда к ней кинулись и наклонились над нею, она, по видимости, лежала без чувств. 

        Итак, принцесса Кунигунда всенародно упала в обморок прямо посреди толпы. Она сделала глупость, как потом поняла. Впрочем, из той ловушки, в которую она загнала сама себя, мечтая о лучшей доле, у нее выхода уже не было. Если принц Кристиан желал отомстить женщине, сумевшей одним махом исказить все его будущее, смешав его карты своей игрой, то, как ни странно, он это как раз и сделал, предлагая вниманию короля очередной не случайно выбранный им катрен, хотя поступок был совершенно мальчишеский, а случай в целом ничтожный, не обещавший серьезных последствий.      

Король ушел из залы вслед за людьми, уносившими принцессу. Гости остались в недоумении, не зная, как быть – расходиться или оставаться. Итальянская дива, готовившаяся к выступлению, топталась на месте рядом с музыкантами, начиная догадываться, что ее концерт может не состояться и весьма этим раздосадованная.         

Принц, посмеиваясь, отошел в сторону, к окну, прихватив с подноса бокал и только пригубил прозрачное, нежно-золотистого цвета игристое вино, как ему тут же помешали насладиться и маленьким личным торжеством, и изысканным вкусом напитка.
 
- Счастлив встретиться с вами вновь, ваше высочество, - произнес внушительной внешности осанистый пожилой вельможа, постоянный член Собрания министров и постоянный противник его главы, то есть Первого министра, которого ему до сих пор так и не удалось переиграть. - Но вы вернулись домой не в лучшее время. Видите, что у нас тут происходит? Королеву Анабеллу уже не желают видеть и вскоре лишат титула. Ваша матушка, Вдовствующая принцесса, тоже в немилости, а ведь она вдова принца-адмирала Морского, больше, чем кто-либо, сделавшего для блага родной страны. Зато мы кланяемся этой… пройдохе из низов… В нашей Вероне нынче не слишком весело.             

- … Что с ее высочеством? – спросил Первый министр, также находившийся в зале среди гостей в тот момент, когда принцесса позволила слабости одолеть себя, у полковника Королевской гвардии фон дер Тротта, сперва поспешившего за придворными, уносившими принцессу и за королем, помчавшимся следом, но затем через некоторое время возвратившемся в залу, таща короля под руку обратно. - Она что, впрямь так неважно себя чувствует?

- Чепуха, бабьи фокусы, - ответил фон дер Тротт, который уже усадил своего расстроенного Ганса в приготовленное для него кресло и дал знак артистам начинать концерт, а сам отошел в сторону, чтобы после этих трудов взбодриться рюмочкой. - Кажется, никакой дурноты у нее и не было вовсе, но его величество, конечно, клюнул и теперь весь в переживаниях. Придется его отпустить отсюда немного погодя к его ненаглядной, вот только приличия поддержим, и пусть идет.

- А чего это наша курочка вздумала тут спектакли разыгрывать? – поинтересовался Первый министр. - Что вы об этом думаете, сударь, а?

              Фон дер Тротт пожал плечами.
- Зажралась, - кратко ответил он.
- Так быстро? – Первый министр усмехнулся. - Полковник, раз так, значит пора ее воспитывать, и вам на правах, так сказать, ближайшего друга семьи тут отводится первая роль, сами понимаете.
- Ганс к ней привязался, и я не допущу, чтобы она его расстраивала, - твердо сказал фон дер Тротт. - Раз взялась, пусть его облизывает со всей исправностью.

Надо сказать, что в последнее время Первый министр и полковник фон дер Тротт, который тоже был политиком, причем именно в том ключе, который претил принцу Кристиану, вновь вполне ладили между собою, не вспоминая те времена, когда их отношения могли перейти в открытую вражду, так что их разговор проходил с полным взаимопониманием и даже долей симпатии. А почему бы и нет?

- Она ведь, кажется, суетилась по поводу переустройства покоев в Южном крыле, - сказал министр. - Шпалеры там сменить, ковры, мебель…
- Там прекрасная мебель, - отрезал фон дер Тротт.
- Вот и я думаю, что государственный бюджет вряд ли может выделить на это требуемую сумму, особенно если учесть, что мы сильно потратились на праздник в честь ее крещения. Пожалуй, я ей это объясню. Бриллианты, которые ей подарили, стоили очень дорого…
- Во дворце были случаи краж, - заметил фон дер Тротт.
- Да, вы правы, бриллианты нужно бы запереть в сейф и не вынимать без нужды, - охотно подхватил Первый министр.
- Я ей это объясню, - кивнул фон дер Тротт. - И сейф у меня имеется. В моих апартаментах.
- А еще вот что, - и тут Первый министр не удержался от смеха. - Вот что… Расскажите-ка этой даме историю про жену короля Иоганна Четвертого Бешеного. Как-нибудь к слову… Перед сном, вместо сказки… Глядишь сообразит, что к чему, вроде ведь не глупая.

             Полковник тоже усмехнулся.
- Непременно, - сказал он.   

Легенды гласили, что король Иоганн Четвертый Бешеный запер в подземелье замковой башни свою королеву, посадив ее на хлеб и воду в обществе подвальных крыс, за то, что она, после того, как родила ему двенадцать детей, вздумала отказаться выполнять свой супружеский долг и не позволила супругу сделать ей тринадцатого ребенка.

Братья королевы сочли себя оскорбленными выходкой короля в отношении их сестры, явились под стены Старого замка (впрочем, тогда он еще был новым) во главе своих отрядов и хотели наказать родственника, захватив его в плен и повесив верх ногами над крепостными воротами без штанов (почему-то они собирались поступить именно таким образом, и на этом колоритном эпизоде настаивали все рассказчики во все времена), однако после того, как король вышел на башню и оттуда громогласно объявил вину королевы, свирепые бароны решили, что он поступил справедливо, и убрались восвояси.

Ученые люди неоднократно подвергали подлинность этой истории сомнению, приравнивая ее к сказкам, но она пользовалась популярностью, особенно среди мужской части населения Маленького королевства, и до сих пор избежала участи забвения. 

- У той королевы хоть братья были, - сказал Первый министр, который, как местный уроженец, прекрасно знал о приключениях Иоганна Бешеного с пеленок.  - А за новую принцессу даже на словах вступиться некому. Она, поди, забыла.
- Напомним, - сказал фон дер Тротт.
- Придется, - улыбнулся Первый министр, - И вообще, раз она не совсем здорова… в обмороки вон падает почем зря… Не полежать ли ей пару-тройку неделек в постели?
- Можно и подольше, - сказал фон дер Тротт. - А то ишь распрыгалась. Пусть бережет ребенка.
- Как вы думаете, те успокоительные средства, которыми этот презренный негодяй доктор Гибнер пичкал принцессу Софию, могут быть вредны плоду или нет? – вслух подумал Первый министр.
- Хорошая мысль, - откликнулся фон дер Тротт. - Это мы выясним.
- Да, да… Можно даже консилиум докторов собрать…
- Можно, отчего же… И Гансу так будет спокойнее, - кивнул фон дер Тротт.
- Гораздо спокойнее, - уверенно подытожил Первый министр.
- Вот и отлично. Рад был пообщаться, ваша светлость…
- Приятно иметь с вами дело, полковник…
           И они раскланялись, вполне довольные друг другом.   
            
           Убедившись, что король поневоле сидит на своем месте и с печально-обреченным видом слушает итальянские арии, фон дер Тротт вышел ненадолго из залы и подозвал к себе одного из несших караул в соседнем помещении офицеров.

- За принцем следить в оба глаза, - сказал он. - Что-то мне не нравится, как он себя ведет. Только приехал, а уже дамы из-за него в обмороки хлопаются. Позволяет себе всякие вольности, королю дерзит, над новой принцессой насмехается… Да, и чтобы Первый министр ничего не заметил, принц ему теперь что-то вроде пасынка, так он его, пожалуй, защищать и выгораживать начнет, чтобы его матушке потрафить… И вообще его высочество парень задиристый… О том случае в Мореходке недаром болтали, да и вообще всякое бывало… Осторожнее… Ну, а за самим Первым министром смотреть, как это у нас и водится, да еще хорошо бы выяснить, чего это Министр торговли вдруг вздумал к принцу ладиться. Замышляет что-то, не иначе…

Первый министр в это время спокойно слушал концерт. Выждав приличное время, он попросил у короля извинения, сославшись на важные государственные дела, которые не дают ему полностью отдаться отдыху даже по вечерам, и покинул собрание.

Пройдя несколько комнат в направлении своих апартаментов, располагавшихся здесь же, в Главном корпусе дворца среди жилой части его многочисленных помещений, он благополучно добрался до места и прошел в свой кабинет, где застал прилежно скрипевшего пером секретаря. Проверив, нет ли рядом кого-нибудь из слуг и не подслушивает ли кто под окном, он тихим голосом дал своему доверенному сотруднику дополнительные инструкции:

- Сейчас на рауте Министр торговли и финансов подошел к принцу и долго от него не отлипал, хотя его высочеству это, кажется, не слишком понравилось. Однако я беспокоюсь, что в создавшихся обстоятельствах принц может не устоять от искушения попытаться взять реванш с помощью предлагающих ему свои услуги разных там интриганов, которых только могила исправит, и позволит себя втянуть в какой-нибудь заговор, уж очень он сейчас расстроен и раздосадован, а характер у него неважный, слишком вспыльчивый. Тот инцидент в Мореходке, да и еще кое-что в том же духе… Надо проследить за его высочеством, чтобы остановить его вовремя и не дать ему наделать глупостей. Ну, а с Министра торговли глаз не спускать как всегда… и с фон дер Тротта тоже, разумеется…    

Раут закончился раньше, чем планировали, поскольку королю, обеспокоенному нездоровьем новой принцессы, не сиделось на месте, и он ушел в свои апартаменты сразу после выступления итальянки.

Министр торговли, задерживаясь иной раз по делам или на собраниях вроде сегодняшнего, обычно ночевал в гостинице, находившейся поблизости от Королевской резиденции. Ему подали карету, и он уехал, по дороге давая инструкции своему доверенному лицу, сопровождавшему его и теперь сидевшему рядом с ним в закрытом и зашторенном тесном внутреннем пространстве экипажа:

- За принцем нужно следить со всем тщанием, он человек горячий… все же в тот раз в Мореходке его высочество отличился, и не только там и тогда, собственно говоря… да к тому же он еще слишком молод и неопытен, так что его матушка может вытянуть из него против его желания все, что ему вдруг станет известным, и рассказать своему сожителю и жениху… Боже мой, до чего же мы докатились… Принцесса Морская и такой мезальянс, позор… Однако мне очень хочется попытаться втянуть его высочество в нашу игру, это был бы такой отличный козырь… За Первым министром наблюдать, как обычно, за фон дер Троттом тоже, что-то они в последнее время опять так спелись между собой, просто не разлей вода…   

- Ну вот, - думал в это время принц, следуя прежним путем через анфиладу дворцовых покоев к себе в апартаменты, - жизнь никогда не стоит на месте, совсем как волны в море. Начал складываться новый пасьянс. Может созреть новый заговор. У меня есть возможность принять участие в интриге Министра торговли против Первого министра. Вот мне и занятие. И почему же нет? Глядишь, еще и переиграем Первого министра… Теперь, когда опека моей матери надо мной поневоле для нее окончилась, я могу испытать собственные силы… Да, безусловно, могу… К тому же в самом деле неизвестно, удачно ли пройдут беременность и роды у этой новой… Кунигунды, а София здорова, хотя бы по виду, и в следующий раз сможет родить. Правда, мы вроде бы с нею поссорились, но она по закону моя жена, так что примирение в случае необходимости, наверное, возможно… Еще один вариант еще одного игрового хода… А там, глядишь, подвернутся новые ходы… Найдутся единомышленники, союзники, соратники… Правда, есть шанс, сознавая себя королем, вновь оказаться на положении пешки, которую двигают по своему усмотрению чужие руки… Однако именно так можно заполнить любую пустоту в жизни и при этом верить, что занимаешься важным делом, которое, если оно удастся, безусловно… как это… принесет пользу родной стране. О, господи, какая тоска, как все это противно, гадко и мерзко.

Размышляя таким образом, принц вернулся к себе, но в его комнатах было тихо и пусто, как и во всем Северном крыле, собственно говоря, которое после последних событий превратилось для обитателей Королевской резиденции в подобие зачумленного места, между тем видеть принцу никого и не хотелось, к матери идти было тем более немыслимо, а Эрвин еще где-то пропадал.

- Кажется, я тут совсем одинок, - с некоторым удивлением подумал принц. - Что же делать? Время еще не позднее, а податься некуда.

И тут он вспомнил еще про одного человека и вдруг почувствовал, что из всех окружающих хотел бы сейчас увидеться, пожалуй, только с ним. Этим человеком была его двоюродная сестра, королева Анабелла.

Было очевидно, что окружающие уже сбросили ее со счетов, да он и сам как-то выпустил ее из виду в связи с ее нынешней минимальной общественной значимостью, но ее всегдашняя аполитичность, которая, собственно, и довела ее до краха, сейчас, в нынешнюю минуту одиночества и уныния, показалась ему особенно привлекательной.

И принц решил нанести визит отвергнутой королеве. Раут у короля закончился не поздно, поэтому заглянуть в гости к старой подруге еще вполне можно было успеть… хотя, как это всегда бывает в это время года, уже темнело, что создавало впечатление наступившей ночи.

        Цветочный дом, где жила королева Анабелла, был виден из некоторых окон Главного дворца, так что могло создаться обманчивое впечатление, будто бы до него рукой подать. На самом деле к нему лучше было ехать, а не идти, иначе на путешествие через темный парк ушла бы часть ночи. Принц позвонил и приказал пришедшему на зов слуге оседлать для него коня. Он сбросил тонкие туфли и натянул сапоги, но менять шелковый придворный камзол поленился, лишь накинув на плечи плащ и захватив оружие.

Фасад Главного дворца был ярко освещен, здесь чувствовалась жизнь, но чем дальше в глубину сада уводила дорога, тем вокруг становилось все темнее и тише. Было облачно, однако в прорези между тучами мелькали порой звезды, и лунный серп, еще не взошедший в зенит, висел над восточным горизонтом, немного разредив темноту своим неверным тусклым светом. Бледные льдистые точки звезд казались блестками, нашитыми на воздушный черный карнавальный наряд загадочной красавицы, спрятавшей лицо под бархатной маской. От шевелящихся под действием ветра куп деревьев веяло какой-то глухой первобытной угрозой, казалось, из-за зарослей глядят чьи-то глаза, а по залитой лунным светом земле мелькают какие-то легкие тени.
 
Принц не горячил коня, неспешно проезжая знакомым путем по направлению к Цветочному дому, все более и более подпадая под магическое влияние наступающей ночи. Топот копыт глушила мягкая земля. В его уме невольно всплыли строки стихотворения, некогда читанного ему королевой Анабеллой, во-первых, потому, что он думал сейчас о ней, а во-вторых потому, что обстановка тому способствовала…

                Лес загадочен и мрачен,
                Феи водят хороводы…

Внезапно впереди на дорожке, на фоне мерцающего лунным светом неба возник силуэт другого всадника, который ехал к нему навстречу. Первым желанием принца было свернуть и не сталкиваться с неизвестным встречным в потемках, однако он выдержал характер и продолжал свой путь, только положив при этом руку на шпажный эфес. Когда между всадниками оставалось расстояние в два конских корпуса, они узнали друг друга.

- Эрвин! – воскликнул принц, задерживая коня. - Ты чего тут по ночам шляешься и людей пугаешь?
- А ты-то куда собрался на ночь глядя, Крис? – отвечал тот вопросом на вопрос.
- Я решил навестить кузину, - сказал принц.
- Значит, в Цветочный дом едешь. Напрасно, там никого не принимают.
- Но меня-то примут.
- Нет, Крис. Королева больна.
- Вот как, - несколько опешил от такой новости принц.

- Я точно знаю, я сам только что оттуда. Так что заворачивай коня и поехали назад, к тебе. Мне, кстати, ночевать, кроме как у тебя, больше не у кого. Мужа сестры выключили из гвардии и перевели охранять рудники в горах, их обоих уже здесь и нет, уехали.
- И… серьезно больна королева? – спросил принц.
- Кажется, да, серьезно, - ответил Эрвин.

На несколько минут, пока принц переживал это неожиданное печальное известие, повисла пауза.

- А ты что там делал, Эрвин, в Цветочном доме? – опомнившись немного, спросил принц. - Тоже решил нанести визит королеве?

- Что бы я там ни делал, больше мне там делать нечего, - буркнул Эрвин, и тут принц заметил, что его приятель сильно не в духе. - Я думал, что меня ждали, но ошибся… И не спрашивай меня больше ни о чем, я тебе сам все расскажу, наверное, но только потом как-нибудь…

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 9.
                Прощанье.

«Вечного нет ничего, да и долговечно тоже немногое».
        Сенека Младший.




        Смерть королевы Анабеллы показалась всем внезапной, скоропостижной, хотя на самом деле она болела на протяжении нескольких дней. Просто оказавшись вне интересов окружающих людей, она уже не могла привлечь к себе их внимания обстоятельствами своей жизни, и только прекращение этой жизни заставило всех оглянуться и вспомнить о ней. 

Оспа, тяжелая, страшная, отвратительная болезнь, уносившая тысячи жизней и калечившая тысячи судеб остающихся в живых, налагая на них клеймо безобразия, на протяжении столетий собирала свою жатву по всем странам Европы и Азии. Эта гостья запросто заходила и в нищие лачуги простонародья, и в роскошные дворцы королей, ее жертвами становились все, от простого крестьянина до родовитого принца, от поломойки до принцессы. «Оспа и любовь минуют лишь немногих!» – говорили тогда в Европе.

Люди долгое время воспринимали болезни как бич Божий и не пытались спасаться иначе, кроме как молитвами и обетами. Потом все-таки помимо божественной силы начали прибегать к совершенно земным мерам, вокруг очагов заболевания устанавливали карантины, запрещая проезд и выезд, а также старались побыстрее хоронить трупы умерших и уничтожать в огне вещи, принадлежавшие больным людям.

Заметив, что переболевшие люди уже никогда не заболевают оспой снова, ученые медики разработали метод прививки, при котором здоровому человеку искусственно вводили в маленькую ранку лимфу оспенного больного, поскольку таким образом удавалось предотвратить общее заражение организма и в то же время сделать его устойчивым к веянию заразы.

Однако еще долгое время  набожные христиане часто предпочитали вручать свою судьбу и судьбу своих детей воле божественного провидения и не торопились прибегать к помощи врачей, и даже в королевских домах отдавали дань мракобесию Средневековья, поэтому, при уже имеющемся и все более доступном средстве обезопасить себя от опасной инфекции, люди продолжали обращаться к церковникам там, где следовало обращаться к медикам, и так поступали представители всех религиозных конфессий, и католики, и православные, и протестанты.

Наука и прогресс неуклонно прокладывали себе дорогу, однако в силу оказываемого сопротивления никогда не могли действовать слишком быстро. И кто-то оказывался обречен, хотя помощь стояла уже на пороге…

        Из-за того, что королева скончалась от заразной болезни, прощания с ее телом устроено не было. Она умирала на руках своего штатного врача в присутствии крайне ограниченного круга лиц, вскрытия не делали, к бальзамированию не прибегали. Чуть только больная испустила дух, тело завернули в саван и поместили в уже приготовленный ввиду надвигающегося неумолимого конца гроб, а этот гроб поставили в другой, плотно закрыв оба, и, погрузив страшный груз в повозку, под конвоем гвардейцев, но безо всякой помпы, в деловом порядке, отправили в королевскую усыпальницу в Старом замке, где и захоронили в склепе, надежно запечатав гробницу во избежании распространения инфекции, с принятием всех мер предосторожности.

В покое королевы, где прошли последние дни и часы ее жизни, были собраны и сожжены все вещи, которыми пользовались при уходе за больной, в первую очередь все постельные принадлежности и даже сама кровать с занавесями и балдахином, на которой она умерла.

        Впрочем, несмотря на эти спешные меры, остальные поминальные мероприятия скомканы отнюдь не были. Первый министр на срочном заседании Собрания заявил, что память королевы следует почтить достойно, как это обычно и бывает принято в таких случаях, безо всякого уничижения, но с приличествующими выражениями скорби и отданием дани уважения к покойнице, имея ввиду ее высокий статус и напрямую связанный с ним государственный престиж. С ним согласились.

Живая королева никому не была уже нужна, но мертвую ее приветствовали в последний раз по-королевски. Газеты вышли с траурными заголовками, в напечатанных под ними статьях вспоминались достоинства «нашей горько оплакиваемой монархини», выражалась печаль по поводу ее безвременной кончины и обещание сохранить ее имя в анналах памяти в ряду прочих славных имен королевских особ страны, среди которых она по праву занимала свое место, чего никто уже никогда не будет оспаривать.

Повсеместно были вывешены государственные флаги с черными лентами, правительство объявило поминальные дни, на которые жизнь в стране приостановилась: в школах отменили занятия, в присутственных местах заседания, а ярмарки, рынки и театры закрыли, зато в тавернах были снижены цены на спиртное за счет казны.

В Королевской резиденции прошли церковные поминальные службы, память королевы почтили во главе с королем Иоганном министры Королевского собрания, высшие военные, административные, придворные чины и члены дипломатического корпуса на особой церемонии в Старом замке, в старинной замковой церкви Распятия, украшенной венками цветов и освещенной свечами с креповыми бантами, - в той самой церкви, где под полом помещался склеп с королевскими гробницами, среди которых теперь нашли свой последний приют и бренные останки королевы Анабеллы. «Кости белокурой королевы Гиневры, которые были прекрасны…»

Официальные письма, содержащие сообщения о постигшей королевскую семью и все Маленькое королевство «тяжелой и невосполнимой» утрате, с  приличествующими случаю соболезнованиями, высказанными в соответствующих выражениях, среди которых не было забыто ни одного, были отправлены высокопоставленным родным почившей королевы. На заупокойной службе рядом с королем Иоганном, в его ближайшей свите находился принимавший все те же соболезнования от имени своего монарха и семьи покойной посланник островного государства, ее родины.

Среди толпы одетых в черное первых лиц государства, считавших своим долгом принять участие в траурной церемонии, нельзя было увидеть новую принцессу Кунигунду. Министры решили, что ее присутствие может выглядеть оскорбительно по отношению к памяти королевы, соперницей которой она являлась при ее жизни, что, безусловно, неприятно заденет чопорных лордов.

        Новую принцессу вообще мало видели в последнее время. Бум, связанный с ее возвышением, искусственно раздутый, закончился. Теперь ее фигура оказалась отодвинутой на задний план, так сказать, в королевский гинекей, то есть на женскую бесправную половину.

Высказанные ею непосредственно перед наступлением этого момента желания относительно нового убранства ее покоев выполнены не были, драгоценности, которыми она так тешилась, у нее практически конфисковали, под предлогом их лучшей сохранности, а под предлогом ее беременности, хотя и протекавшей совершенно нормально, безо всяких осложнений, врачи приказали ей вести очень умеренный, полу-лежачий образ жизни. Чтобы усмирить ее пыл, ей чуть что делали кровопускание и давали успокаивающие средства, признанные безопасными и даже полезными для развития плода.

Принцесса теперь выяснила для себя те обстоятельства, которые еще не были для нее так очевидны вчера, а именно, что король, не пользовавшийся полномочиями власти, даже когда они у него были, тем более ничего не значил теперь, когда отказался от этих полномочий официально. Он дорожил своими пристрастиями, своими удобствами, поскольку же в этом ему не чинили никаких препятствий, то он был вполне доволен жизнью.

Государственными делами при нем и ранее занимался Первый министр, его дядя, сводный брат его матери, а во всем прочем он полагался на верного фон дер Тротта.

Последние события, связанные с передачей львиной доли королевских полномочий Совету министров, ничуть не ущемили самолюбия короля, напротив, он чувствовал себя полностью счастливым: отдав то, что ему не было нужно, чем он не умел пользоваться, он сохранял все свои прежние привилегии и привязанности в полном объеме (такая ситуация и ранее вполне импонировала королю, не отличавшему суть от оболочки), а также обрел наконец семью и избавился от конкуренции родственников.

Северное крыло более ему не грозило, и, хотя женщина, первоначально привлекшая его особенное внимание и задевшая в его душе никогда ранее не певшие струны, не ответила ему взаимностью и не могла ему достаться, ей нашлась прекрасная, по его мнению, замена. Рядом находилась покорная нежная любящая подруга, готовящаяся подарить ему его ребенка, что неизмеримо возвышало его в своих собственных глазах и глазах окружающих. Что же касается соперничества с превосходящим его во всем кузеном, уязвлявшее короля, то теперь и оно осталось в прошлом.

В общем, лучше и быть не могло, и кто бы подумал, что для него настанет однажды такой счастливый день, поэтому бунтовать против опеки министров он и не помышлял, весь отдавшись благополучному течению своей устроившейся, наконец, как нельзя лучше жизни, а что же касается его избранницы, то у него не возникало и тени сомнения в том, что она со своей стороны тоже испытывает счастье и только счастье.

Он не знал, что она желала бы стать королевой, но рука об руку с королем, похожим на него и внешне, и внутренне крайне мало. Однако, поскольку ей пришлось убедиться, что все на свете иметь, увы, невозможно, и ей дали ясно понять, что она может лишиться даже и того, что с таким трудом и при таких жертвах оказалось ею достигнуто, так, стало быть, она должна была продолжать играть взятую на себя роль, впредь зная, что ей в этой игре не простят ошибок.

        Беседы с фон дер Троттом и Первым министром лишили новую принцессу заблуждений относительно ее настоящего положения в королевстве. Она могла негодовать, досадовать и сокрушаться в душе, но она должна была каждый день убеждать короля, что обожает его и готова для него на любые жертвы.

Вот так и проходили теперь ее дни – по строго регламентированному настоящими хозяева положения плану, в кругу тех лиц, с которыми ей разрешалось общаться (о том, чтобы заводить какие-либо связи с понравившимися ей людьми, будь то мужчины или женщины, даже речи не могло возникнуть).

Никакой свободы и власти ей не предоставили и предоставлять не собирались. Величественная помпа на показ и при этом полный контроль над финансами и личными контактами при обязательном условии безоговорочного повиновения - таков был ее удел. Побочные психические эффекты, неизбежные при таком существовании, как уже говорилось, снимались медикаментозной терапией.

Вот так и проходили дни. Принцесса жила, не только терпя ласки и нежности короля, но и оказывая ему ответные, а также слушая до бесконечности в его исполнении чтение катренов Нострадамуса и их толкования. Внешне она выражала довольство, внутренне скучала и изводилась душой и телом в своем тесном плену, толстела день ото дня, и кому на самом деле от всего этого было хорошо, так это королю. Душевное удовлетворение сказывалось на его внешнем виде и поведении, он стал выглядеть гораздо лучше, бедно-голубые глаза лучились, а на щеках цвел румянец. Он увереннее и достойнее, чем прежде, держался на людях и даже – о чудо! – немного пополнел.

        Принцесса не долго оставалась в неведении относительно того, что фон дер Тротт продолжал играть в жизни ее коронованного супруга точно ту же роль, что и прежде. На самом деле оказался составлен не двойственный, но тройственный союз, так что она должна была смириться с тем, что является только одной из вершин в треугольнике, причем отнюдь не главной его вершиной. Главной-то был королевский друг, и на нем-то многое и держалось. Стоит заметить, что вначале она была готова ради достижения захватившей ее цели абсолютно на все, но теперь, когда цель оказалась благополучно достигнута, ей предстояло продолжать и дальше жить с тем, на что она согласилась, возможно, подсознательно имея ввиду, что эта крайняя мера лишь временная…

Увы, мера не была временной, и, если у нее и шевелилась мысль, особенно в последнее время, что, упрочив свое положение при дворе, она сможет затем найти себе утешение на стороне, то теперь, оказавшись под бдительным присмотром первых лиц государства, начиная с фон дер Тротта, имевшего свободный доступ в королевские апартаменты и королевскую спальню в любое время дня и ночи, и заканчивая Первым министром, она вынуждена была признаться самой себе, что ничего из этого не получится. Разве что потом когда-нибудь… по прошествии лет… но нужно ли ей это будет потом?

        Поначалу она не могла понять, почему, сохраняя вполне дружескую личину, на нее вдруг начал так давить Первый министр, ведь они были сообщниками, заговорщиками, но потом до нее дошло, что она, по сути, находится в руках этого человека, ведь даже раскрыв королю правду о том, каким образом ее брат проник в спальню его величества, где и принудил его подписать невыгодный договор, после чего единственным способом этот договор аннулировать было отдание полноты власти в руки Королевского Собрания и его непосредственного главы, - даже рассказав об этом королю, она не смогла бы добиться отставки лицемера, так как это было вне нынешних королевских полномочий, зато навсегда лишилась бы доверия короля и, возможно, так и не стала бы королевой. Так что она со своей стороны не могла шантажировать Первого министра, а вот он со своей стороны вполне мог проделать это в отношении нее самой. Одним словом, каша заваривалась вместе, но расхлебывать ее ей пришлось в одиночку.

Нельзя сказать, чтобы принцесса додумалась до этой истины полностью самостоятельно, однако еще одна история из содержательного прошлого Маленького королевства, наподобие легенды о короле Иоганне Бешеном, которую ей однажды поведали в свой черед под видом занимательного исторического анекдота, пришедшегося к слову, навело ее на раздумья, закончившиеся горьким осознанием необходимости наложить на свои уста печать молчания, уж слишком прозрачно намекал шутливый анекдот на возможность далеко нешуточной расплаты.

        И вот однажды новой принцессе Кунигунде, еще недавно  Владетельной княжне Стефании, вдруг пришла в голову мысль бросить тут все и бежать, бежать… Попытаться устроить свою жизнь иначе, уехать в дальние края, увидеть большой мир и отыскать в нем свою настоящую любовь, чтобы познать настоящее счастье… Неизвестно впрочем, удалось ли бы ей вырваться из плена обстоятельств на самом деле, только она не стала задерживаться на этой мысли и то ли из малодушия, то ли, напротив, совершая вполне мужественный поступок, решилась испить свою чашу до дна.

        Что же касается неожиданной смерти королевы Анабеллы, то это событие, конечно, было на руку новой принцессе, поскольку самым простым и естественным образом снимало все существовавшие препятствия для ее возвышения, ведь теперь король мог вступить с нею в законный брак, однако изменение социального статуса по существу уже ничего не могло изменить в определившемся отныне течении ее жизни, просто к ее обязанностям прибавлялись официальные обрядовые отправления, связанные с представительской ролью королевы, вначале так захватившие ее показной стороной, свидетельствующей, как ей было померещилось, о ее величии, которое на поверку оказалось мнимым.

Как бы для того, чтобы подчеркнуть ее настоящее ничтожество, ей не перешло из имущества прежней королевы ни одной безделушки.
 
Дело в том, что после официального объявления о кончине королевы, все принадлежавшие ей вещи были описаны и поступили в казну, а Цветочный дом объявили государственным достоянием, с тем, чтобы позднее устроить в нем, при условии сохранения ценных интерьеров и коллекций предметов искусства, художественную школу и картинную галерею, с посвящением прежней владелице.

Однако это было дело будущего, а пока что Цветочный дом, покинутый всеми его обитателями, просто закрыли, опечатав все его двери и сохранив существовавший здесь и прежде пост охраны, и солдаты, томясь на часах в этом ныне тихом, безлюдном месте, рассказывали, что им случалось слышать во внутренних покоях необитаемого дворца звуки музыки и голоса, а также шум шагов, помимо же этого в окнах порой будто бы мелькал силуэт высокой стройной женщины с прямыми темными волосами в лиловом платье…
       
По рукам ходил список стихотворения, авторство которого приписывалось покойной королеве. Пожалуй, ее натуру нельзя было выразить точнее… Она жила среди людей и на людях, но при этом всегда пребывала в каком-то заколдованном одиночестве, таинственная и непонятная, и теперь в набросанных ею однажды строках видели некое предсказание, относящееся к ней самой.   

                Я волшебный замок воздвигну сама,
                И я буду жить в нем одна.
                Пусть там властвует лето, весна, зима,
                Но царит пусть там тишина.

                И я буду пить золотое вино,
                И смотреть в распахнутое окно,
                А захочется шума – на мрамор я
                Уроню золотой бокал,
                И рассыплется эхом звон хрусталя
                Средь молчанья высоких зал.

        Декламацию вышеприведенных строк обычно заканчивали следующим комментарием:
- Вот теперь она там и обретается.

При этом, видимо, имелось ввиду, что если живая королева возвела для себя Цветочный дом, то после смерти она переселилась в обитель, являвшуюся отражением ее земного обиталища в потустороннем пространстве снов и грез, причем эти миры иной раз соприкасались, как всегда бывает при встрече живых людей с привидениями.

Тут к месту стоит отметить, что архив королевы Анабеллы вообще содержал значительное количество ее стихотворных произведений. Поскольку интерес к личности покойной оказался на пике, эти вещи были изданы единым сборником, озаглавленным, естественно, «Blumenhaus», который быстро разошелся значительным тиражом, принеся издателям немалую прибыль… 

        Впрочем, кроме этих пугающих и чарующих одновременно рассказов о загробном существовании королевы, носилась молва, что на самом деле она  не то чтобы не обрела покоя после смерти, а вообще не умирала, что вместо нее похоронили труп неизвестной женщины, лицо которой было поражено оспой, но не свежими гнойными язвами, а зажившими следами от этих язв, сама же королева, живая и здоровая, уехала из страны, бежала в чужие дальние края, уплыла за море на корабле…

Всем этим слухам и не верили, и верили одновременно, но, как уже отмечалось неоднократно, образ королевы и при жизни был облечен флером загадочности и некоей тайны, так что тем больший простор фантазии открывала ее смерть, настигшая ее в столь молодом возрасте…

        Бракосочетание короля Иоганна, ставшего вдруг вдовцом, и принцессы Кунигунды состоялось, впрочем, еще не скоро, а только после того, как достойно оплакали прежнюю королеву, миновал срок назначенного траура и уже приблизились сроки родов. Ввиду положения невесты торжества прошли весьма скромно.

        Ранее этого события Первый министр представил ко двору свою вновь обретенную супругу, с которой вступил в брачный союз согласно обоюдному желанию сторон. Это была бывшая Вдовствующая принцесса Морская. Заключив брак с человеком, стоящим ниже нее на социальной лестнице, леди Элеонора потеряла свой титул и теперь должна была официально оказывать почести, положенные членам королевской семьи, своему сыну, бывшая принцесса – принцу. Вернее, должна была бы, если бы принц по-прежнему находился при дворе. Но при дворе его не было, и не только при дворе.

Во время похорон королевы Анабеллы принц, не смотря на слежку, установленную за ним несколькими заинтересованными лицами сразу, исчез при невыясненных обстоятельствах. Вместе с ним пропал Эрвин фон Шеумберг. Логично было предположить, что молодые люди сбежали вместе, воспользовавшись документами, раздобытыми каким-то, им одним ведомым способом, и пересекли границу под чужими именами, покинув страну. Вероятно, они уехали вдвоем, хотя точной гарантии этого не существовало. Куда, зачем? Это оставалось неизвестным.

Ввиду полного отсутствия информации среди населения поползли слухи, что принц был убит, а труп его, равно как и прочие следы преступления, надежно скрыли. Кем он был убит? Теми, разумеется, кому это могло оказаться на руку – сторонниками королевской партии. То обстоятельство, что эта партия и так уже победила, безо всяких ранее предпринятых убийств, и непонятным оставалось, зачем Первому министру понадобилось марать руки в крови сына своей нынешней жены, в расчет в данном случае не принималось. Мало кого интересовало также, что именно Первый министр предпринял все возможные меры, чтобы разыскать молодых людей, но его усилия, как это ни странно, оказались тщетными.
               
- Он решил, что ему нечего здесь у нас больше делать, - сказал Первый министр своей жене, леди Элеоноре. - Порвал со всем своим прошлым, в котором не видит теперь ничего, кроме обмана, не желая мириться с оскорбительными для него новыми жизненными обстоятельствами, сбросил со счетов свою мать, которая покончила с политическими амбициями и решила вновь создать собственную семью, и свою жену, которую ему навязали по политическим соображениям, невзирая на то, что она тем не менее пришлась ему по вкусу, и теперь вот хочет попробовать начать жить заново, будто писать с чистого листа. Собственно говоря, подобного рода устремления свойственны человеческой натуре, ведь мало кого хоть раз в жизни не прельщали мысли разорвать старые связи, которые тянут, душат, мешают, освободиться и зажить иначе, в надежде, что тогда будущее сложится счастливее. Только вот беда, связи могут мешать, но они и поддерживают, и, убегая даже на край света, нельзя убежать от самого себя, между тем все наши несчастья в конечном счете заложены в нас самих, так что, даже если нам выпадает случай переиграть однажды проигранную игру, мало шансов, что на этот раз нам удастся ее выиграть. Как известно, блудный сын вернулся назад в отчий край в весьма потрепанном виде. Дай-то бог, чтобы с его высочеством не случилось ничего подобного, и чтобы он не заплатил за свой поступок слишком дорогую цену. 

В надежде узнать какие-нибудь подробности, Первый министр посетил Дом на побережье и поговорил с принцессой Софией, поскольку, как и еще кое-кто из окружающих, не без основания считал, что принц Кристиан все же не смог удержаться в отношениях со своей политической женой на одном лишь политическом уровне и потому, возможно, заезжал к ней проститься и, кто знает, не поделился ли с нею своими планами. На худой конец он мог хотя бы прислать ей прощальное письмо.

В тот день, когда Первый министр навестил молодую принцессу, стояла ужасная погода, дул холодный порывистый ветер с моря и лил дождь, так что принцесса поневоле отказалась от своих постоянных прогулок по побережью и сидела дома. В гостиной было хорошо натоплено, весело трещали дрова в камине, то вспыхивая вдруг ворохом огненных искр, то одеваясь серой пепельной пеленой. София в простом домашнем платье расположилась в кресле с книгой в руках.

Первый министр, потревожив ее в уединении, долго убеждал ее быть с ним откровенной, он надеялся на удачу, но она твердо отвечала, что ничего не знает о намерениях и поступках принца, что она более с ним не виделась, и, так как у ее визитера не имелось оснований не верить ей, то он и вынужден был ее покинуть ни с чем, весьма разочарованный.

Возвращаясь в столицу, Первый министр вновь проехал по дороге, проходящей вдоль моря, наблюдая из окна экипажа обложенный низкими серыми тучами горизонт и штормовое волнение, в результате которого большие черные водяные валы, вырастая подобно горам, все в клочьях белой пены, то и дело с грохотом разбивались о берег. 

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***
                Конец Части Третьей. 

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/04/12/1128
Предыдущее: http://www.proza.ru/2019/04/11/934
Предисловие: http://www.proza.ru/2019/04/06/1081