Случай в станице Старогладовской

     Событии эти произошли в далёкие 1960 -ые годы в Щелковском районе Чечено - Ингушетии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 января 1957 года о реабилитации чеченцев, ингушей и восстановлении ЧИАССР, в состав республики были включены два района за Тереком, входившие в состав Ставропольского края.

Многие сёла горных районов вместе с Чеберлоевским районом перестали существовать. Жителям этих сёл не позволили вернуться обратно в свои родовые гнёзда. Их расселили за Тереком по совхозам рядом с казацкими станицами.

Людям второй раз за 13 лет пришлось осваиваться на новом месте, строить новую жизнь, налаживать быт. Но, несмотря на все трудности, переселенцы радовались – всё-таки это родной Кавказ, а не чужая суровая Сибирь. Со временем люди адаптировались, но, к сожалению, в настоящее время их речь резко отличается от разговорного языка других районов Чечни – чеберлоевский тейп потерял родной своеобразный диалект.
Старший брат моей супруги после армии женился, и, устроившись водителем в станице Старогладовской, переехал туда из густонаселённого равнинного села Бачи-Юрт Курчалоевского района. За братом и снохой потянулась и младшая сестрёнка.

  – Я училась в 6 классе – рассказывает супруга. А в классе, в основном, русские ребята, кроме нескольких девочек: меня, ингушки Риммы Плиевой и двух ногайских девочек. Однажды я была дежурной по классу. В обязанности дежурного, кроме содержания в чистоте классной доски, входила раздача тетрадей. Учитель математики Николай Николаевич вручил мне толстую стопку тетрадей после проверки домашнего задания и оценки наших знаний, а сам повернулся к нам спиной, и начал писать мелом на доске условия новой задачи.

   Я уже раздала тетради, когда услышала за спиной шорох, затем последовал приглушённый смешок. Очевидно, одноклассников развеселило какое-то представление, которое я не могла видеть. Я резко обернулась, и успела заметить, что один из мальчиков показывал за моей спиной непристойный жест. Это был мой одноклассник Витя Верховод. Он отскочил, и с ухмылкой сел на место. Теперь до меня дошла причина классного веселья!

   Я подошла к нему, схватила за длинную чёлку, и резко ударила несколько раз лицом о парту. Мальчик щупленький – он пытался встать, схватить меня за руки, но не тут-то было! Я была достаточно сильной, крепкой девочкой. Сколько продолжалась эта экзекуция – не помню. Меня привёл в чувство возглас учителя – скорее удивлённый, чем возмущённый:
– Басаева, что с вами? Что случилось?
(Замечу, что девичья фамилия моей жены довольно распространённая, и печально известный Шамиль Басаев ей не родственник, а всего лишь однофамилец).

Оказалось, что Николай Николаевич сразу повернулся на шум, и буквально оцепенел. Он стоял молча, потрясённый невиданным зрелищем, и, приподняв очки, смотрел на меня. В классе воцарилась тишина, которую нарушали только Виткины всхлипы. Я молча подошла к своей парте, вытащила из-под парты портфель, собрала свои вещи, и только при выходе из класса сказала:

– А пусть они вам сами расскажут!

Со стороны чеченской девочки было неслыханной дерзостью покинуть учебный класс во время урока без позволения учителя, и, наверное, другой бы на его месте возмущённо заорал: «А ну, сядь на место!». Но в том-то и дело, что чуткий Николай Николаевич был не только настоящим педагогом, но и тонким психологом, а кроме того, до глубины души интеллигентным человеком. Он почувствовал напряжённость текущего момента.

   Нашим классным руководителем была жена Николай Николаевича, Надежда Васильевна, такая же душевная, славная женщина. Фамилия этих доброжелательных людей, к сожалению, не сохранилась в моей памяти. Но помню, как часто ходили мы на природу. Станица Старогладовская знаменита тем, что там жил великий Лев Николаевич Толстой. На таких экскурсиях Надежда Васильевна рассказывала нам очень много интересного. Обычно она не отпускала меня от себя, как бы взяла шефство надо мной. Училась я хорошо, русским языком владела на одном уровне с русскими детьми, а русскую литературу знала даже лучше, чем другие ученики, чего не скажешь об учениках из родного села Бачи-Юрт.

    Надежда Николаевна говорила: «Вам надо учиться, у вас впервые появилась такая возможность». Я понимала, что она имела в виду весь чеченский народ, так как знала – ровесники моих родителей были сплошь и рядом безграмотными.
После такого ЧП Надежда Васильевна рассказала русским ребятам, что у чеченцев совсем другие традиции, иной характер, вспыльчивый нрав, что ни в коем случае нельзя их оскорблять. Её рассказ о том, что чеченские девушки встречаются с парнями только в присутствии свидетеля со стороны девушки, для ребят оказалось новостью, а чтобы прикоснуться к ней до замужества не может быть и речи. Они, мол, разговаривают со старшими, не глядя им в глаза – стесняются. В общем, Надежда Николаевна провела разъяснительную работу среди моих одноклассников, и сказала, что поступок Вити Верховода грязный, низкий, так не должен поступать пионер даже по отношению к мальчикам, не говоря о девочках.

   К седьмому классу девочки начали взрослеть, и русские ребята иногда хулиганили крайне непристойно - стали хватать одноклассниц за груди. Надежда Николаевна прекрасно понимала, чем это безобразие может закончиться, если какой-нибудь мальчик позволит себе прикоснуться к чеченской девушке, и строго-настрого предупредила этих оболтусов.

  Позже к моей соседке по парте, а это была ингушка Римма, вытянув руку, обратился одноклассник по фамилии Горбачёв: «Эй, ты!». Горбачёв был высоким, здоровым, уже можно сказать, парнем, а Римма была маленькой и худенькой девочкой. Но я так резко обернулась и смерила наглеца таким презрительным взглядом, что он поспешно сказал: «Молчу, молчу!»
   А я бы под страхом смерти не рассказала бы дома, за что я наказала одноклассника, даже снохе, жене брата. И как бы я это сделала? Ужас! Стыд-то какой! Мои родные и так не хотели, чтобы я ходила в школу, а после этого случая вообще запретили бы мне учиться. Надежда Николаевна сделала всё, чтобы этот случай нигде не обсуждался, всё осталось в наших мыслях и в стенах нашего класса.
Надежда Николаевна часто рассказывала ученикам о графе Льве Николаевиче Толстом, о его мировоззрении, и о том, что он писал в этой же самой станице Старогладовской за сто лет до этих событий. Но, видимо, школьники плохо усвоили эти уроки, и вряд ли читали произведения Толстого.

  Вечерами в станице все чаще стали происходить стычки между чеченцами и местными русскими. Участились случаи, когда мужики, выпив после трудов праведных, нападали на чеченца, который шёл один из гостей, или отправился искать потерявшуюся скотину. Зачем они это делали? А просто так – ловили, и гурьбой избивали! Чтобы проучить его, показать «кто здесь хозяин». Чтобы чеченец боялся! А ведь в школе их учили доброте и справедливости!

   Так продолжалось до тех пор, пока чеченец не убил двоих. Кроме того, ещё двое нападавших попали в больницу. А гуманный советский суд определил ему небольшой срок наказания, потому что он был вынужден защищать собственную жизнь. Это решение суда стало сенсацией для всех жителей станицы, и до сих пор вызывает изумление у чеченцев. После того случая драки между чеченцами и русскими не только не прекратились, но даже участились, хотя смертельных случаев больше не было. Русские семьи начали уезжать, покидая станицу, в которой когда-то жил великий русский гуманист. А в конце 1970-х годов там не осталось почти ни одной русской семьи.

  Здесь русские, превратившиеся в казаков, считали чеченцев понаехавшими, пришлыми. Если казаки имели представление, как и почему их предки появились на Тереке, и продолжали гнуть ту же политику при советской власти, то чеченцы понятия не имели, что здесь когда-то жили их предки, и почему они ушли в суровые горы.
И главное, представители советской власти считали эти стычки мелким хулиганством, а тут явно прослеживалась нетерпимость одного народа к другому. А кто кого больше ненавидел – чеченец русского или русский чеченца – один Аллах знает.
Но я выскажусь в своё оправдание чеченцев, которые только что вернулись из депортации, где 13 лет считались спецконтингентом и жили под неусыпным оком спецкомендатуры. Вернувшись на Кавказ, они не хотели межнациональных конфликтов, и собирались жить тихо: «Нас не трогают, и мы не тронем». Во имя Аллаха и ради детей!.. Но терпеть оскорбления и незаслуженные обиды?

  Нет, долго так не могло продолжаться, когда суют палку в осиное гнездо вплоть до развала Союза, особенно в городе, где русских больше и все начальники тоже русские. Надо смотреть суровой правде в глаза, тогда её можно преодолевать, а не отводить стыдливо глаза. А со стороны чеченцев джихад и газават – это просто ширма.
Можно было обойтись без чеченской войны? Можно и нужно было! Разве чувствовал я ненависть со стороны своих русских друзей-однокурсников в Грозном в 1970-е годы? Нет! Здесь тот самый случай, когда, образно выражаясь, паршивая овца портит целое стадо. Был всего один человек из всех русских преподавателей Нефтяного института, который ненавидел чеченцев.

Даже теперь нет-нет, да слышим, что русские преподаватели относились предвзято к студентам-вайнахам – чеченцам и ингушам. Это неправда! Зачем оскорблять двадцать профессоров из-за одного паршивца? А коммунистам надо было работать с людьми, а не прикрываться лозунгами: "Дружба народов- надёжный оплот СССР!"
Мы немного отвлеклись, возвратимся в нашу станицу. Чеченцы, молодые жители станицы стали заводить семьи, могли уже устраивать целые свадьбы.

  -- Однажды летом, когда я перешла в 9 класс, меня пригласили на свадьбу – продолжает рассказ моя супруга. По традиции девушке моих лет подобает смотреть на танцующие пары с третьего девичьего ряда. Но я ростом и станом резко выделялась среди своих сверстниц. Разумеется, меня без отдыха стали приглашать на танец.
Очередной танцор, войдя в круг, указывал на меня ведущему свадьбу, и тамада хворостинкой слегка бьет девушку по плечу. И никакие возражения не принимаются.
(Тамадой назначают обычно женатого мужчину, который знает все традиции и обычаи. Этот человек должен быть общительным, красноречивым и остроумным.
А возможно супруга лукавит. Я думаю, что ей было приятно, когда она была в центре внимания. Взяла бы, да ушла домой.

   На чеченской свадьбе в круг танца входит только одна пара, и не должно быть никаких хождений – только тамада, смотрящий за порядком, и зрители. Возможно, для того, чтобы все взоры были обращены только на эту пару. От автора).
Вот уже после четвёртого танца, - продолжает смаковать приятные воспоминания супруга, - последний партнёр положил на платок моей головы денежную купюру достоинством в 25 рублей и сказал:
 – Так и храни честь и достоинство чеченской дочери!

На этом автору придётся свернуть рассказ о детских шалостях благоверной, а то мои друзья сочтут, что я вместе с женой лишён всякой скромности, разрисовал пенсионерку...
– Но позвольте, ведь это истина в первой инстанции! - скажу я.
– Да, истина, но не позволим! Хватит, – скажут старые ворчуны.
Зависть? Да нет! Трудно ли быть чеченцем? Ой, не говорите!

Хотя у неё, как и у меня, переходный возраст – всего-то 63 года. Будет. Эх, если бы она не была на пенсии, то я был бы мужем молодой женщины. Уважаемые депутаты, доведите пенсионный возраст женщины до 70 лет! Уважьте бывших советских солдат брежневской эпохи, которые ходили в самоволку за ночь по трём адресам!
А сегодня в станице Старогладовской музей Толстого, а во дворе огромная глыба – памятник человечищу. Здесь русский мужик с бородой, в кафтане, сидит, опустив усталые руки на колени. Одна из кистей рук полусогнутая, словно держит невидимую палку, но оттуда неизменно торчит букет свежих цветов. И кажется, что губы сурового Льва Николаевича шепчут: «У-ух, давайте жить дружно, дуроломы! это я вам говорю!»

И открыли этот музей в нулевые годы два человека: чеченец СаIдо Мисербиев и русский Владимир Толстой, чьи предки действительно были кунаками во время Кавказских войн в далёком ХIХ веке!
«Чеченцы верные друзья, но страшные враги» – говорят, слова эти принадлежат Толстому. Утверждать авторство Льва Николаевича не могу, но где-то я их встречал, и в душу запали. В России они не актуальны, куда более злободневны высказывания генерала Ермолова о чеченцах.

Мне, как чеченцу, хочется, чтобы они принадлежали одному из двух русских гениев: Лермонтову или Толстому. Само их творчество даёт нам право говорит: «Да, они могли это сказать». В отличие от Пушкина, им пришлось схлестнуться на поле брани с чеченцами.

После войны в Чечне установили всего два памятника: Лермонтову и Толстому.
И вот мы думку гадаем со всем своим народом, а много ли нам надо, каждому в отдельности и всем вместе, чтобы через века быть благодарным за простые человеческие слова? Хотя и врагам