Демоны Маяковского

Думал он -  разящий стих
врагов побил – и в глазах азарт!
А это жар революций стих,
и в зад – сомнений впилась оса.

А «может, к ихней примазался касте
Целуешь? Ешь?  Отпускаешь брюшко?
Сам в ихний быт, в их семейное счастье
намериваешься пролезть петушком?»

От буржуинства шагами аршинными
лез вперёд, а к чему пришёл?
Берлин, Нью-Йорк, Париж, машина,
цилиндр и рубашек нательных шёлк.
Был с небесами на ты, и нате -
«облако в штанах» 
расплылось в кровати:
из года в год: единственная! одна!
Но не тешься понять такую  мамзелю
и Маяковского -  что за мужик,
ребёнком расплакавшийся
на теле
растелешившейся
Лили Брик.
А жить втроём предложил он сам же,
влезший в тесный намордник щен
в любовно-ревностном ажиотаже
надсадно рвался в дверную щель.
И руки её иступлённо гладил
уставший слон, запожаренный в дым,
и иссечённый отчаянием, 
ради
своей любимой готовый был
на всё. Но Поэта не втиснуть в рамки, 
и - любовь осуждать негоже,
даже   
если она похожа
на пошлую смычку самца и самки.
А Лиле, прожжённой, нужны были очень
рубли и валюта. За лесенок строчки
издатель прилично выплачивал сразу
на платья, парфюмы, чулочки, сорочки,
хоть гонорары сушили кассу.
Но Лиле с Осей беда перечить -
обидятся и
отменят очередь
к телу на доступ и всякое прочее.
И миллионной толпы геликон,
ассенизатор и водовоз
глаза больших задождьвлённых окОн
хмурил и вёз непомерный воз.

Владим  Владимыча
жизнь была
не проста - всегда на виду на самом,
однако его защищала власть
и за неё горою - сам он.
Но ногу менял ЦК на правую,
а он всё сбивался на шаг левый,
но левым был Троцкий - и даже Ленин
не по марксизму страною правил.
На юбилее
«Окон РОСТА»
поставил бы точку - и дальше рос бы
ведь для поэтов шлагбаумов нету,
тем более -  певцу страны Советов!
Сумел отречься от футуризма
и эпатажных, дурящих мальчиков,
вот бы и
коммунизма из-под
вылез, чем музе с коммуной маяться!
А он шагал
в пролетарский плен,
в коммунистических
выдумок толщ.
А что осталось? - лишь сердца тлен
да славы окурка
дымок тощ.

На кипе партийных томов огромен,
почти – двух-метровый он,               
да его подточил на любви изломе
быт - и добил роковой патрон.

«Страшно – не любить,
                ужас – не сметь».
Всей «сердечной мерою»
не в господа бога - в партию веровал,
а  оказалось - медь!
И было курок взвести кому -
ОГПУ.
И самый главный знал всё 
в век псёв!
А он стихов, посвящённых Сталину,
не составил,
а что про Красина, Дзержинского, Ворошилова,
так то ж - паршиво!

Правда – она искусная ложь,
ловко под быль  подстроенная.
И что там было, не разберёшь,
а рыться в зарытом стоит ли?