Третий акт оперетты. Савинков. Первая мировая войн

Александру Аникину

Александру Аникину

Санкт-Петербург 1914 года жил своей, странной жизнью.
Перед самим началом войны Александр Христофорович Бельский решил почему-то ехать в Париж, видимо вызванный письмом Бориса Савинкова - и не веря этому письму. Было ясно, что над Европой витают духи войны, и тревожный Вотан мечет громы и молнии на несчастных, которым во-вот будет плохо. Бельский не знал, что ему ждать в Санкт-Петербурге, в котором ему настоятельно рекомендовал остаться приятель, но тем не менее Бельского потянуло в Париж - подальше от этих поэтических тусовок, которых с каждым днём становилось всё больше. Душила неискренность.


 После пышных торжеств, посвящённых 300-летию дома Романовых, в Санкт-Петербурге которые отметили с помпой и торжественным концертом самого Бельского, Бельскому в Питере стало скучно, и несмотря на свои лета мужчина отправился в Париж искать приключений. Вот только нужно было забрать Петровскую с очередной поэтической тусовки, в которую её втравила её очередная новая знакомая Минерва Казанская - вульгарная баба, от которой сам   Бельский не ждал ничего хорошего. И неожиданно для себя, Александр Христофорович решился взять Ольгу Евгеньевну в компаньонки в летнее путешествие во Францию, которое затянулось на всю жизнь - после войны Бельские так и остались во Франции, и после гражданской их навещал Борис Викторович, когда мог уличить момент.  Александр Христофорович с двумя билетами в руках вошёл на одно из собраний, поморщившись при виде вульгарной Венеры, на которой боа красного, почти термоядерного цвета казалось похожим на ядовитый плющ, только перекрашенным в кардинально противоположные тона. Опять Бельского и Петровскую сводила подобная сходка поэтов, как в том, далёком, 1911 году. Александр Христофорович искал глазами возлюбленную. Мимо 72-летнего певца проплыли две девушки в нежно-розовых платьях, похожих на эпоху ампир - с завышенным поясом -    это были Катерина и её сестра Дарья. Катерина была уже замужем, и не любила своего мужа. Здесь, на поэтической сходке, женщина влюбилась в поэта - Александра Блока, который завышенным голосом, нараспев, читал свои изысканные стихотворения. Александру Бельскому Блок точно не понравился, хотя в нём что-то было... романсовое. Нежность черт, римский нос большие голубые глаза, орлиный, пристальный взгляд, кучеряшки, как у молодого Сергея Есенина, который был точно красавцем, любившим всех актрис подряд. Сергей Есенин приезжал в Питер не часто, но Городецкий уламывал юношу задержаться в Питере подольше, если не навсегда. Хотя Александр Христофорович сказал Городецкому, что при таком влюбчивом характере Серёга явно дурно кончит и пострадает из-за бабы. На что Городецкий довольно ядовито подметил:

- Ка бы Вы сами не пострадали из-за бабы, Александр Христофорович.

В это время до Александра Христофоровича донеслась речь молодого студента Семёна Сперанского, которому дали слово, и он охотно вещал с кафедры-трибуны. Ольге, которая расположилась вокруг сцены рядом с Венерой, которая разлеглась у сцены, вместо того чтобы сесть, как и положено на сходках или в зале, вечер напомнил прежние добрые времена Палады Богдановой-Бельской, которая выделялась среди прочих таких устроителей подобных сходок своенравным нравом и каким-то эксцентризмом. Семён Сперанский вещал громогласным голосом:

- К чёрту всё старое! Нужно   старое разрушить, и соорудить новый мир!

Александр Христофорович стоявший в дверях, поморщился, и тут Сперанский на голову Бельского заметил его самого. Студент возрадовался.

- Вот! Нужно убрать это старое и заполнить мир новыми идеями светлого, всепроникающего будущего - это было бы вершиной нашей жизни, и нашего бытия.

Ольга Петровская обернулась, и увидела возлюбленного. Покраснев, она фыркнула, тряхнула своей рыжей головой, и вскочив от Венеры, подбежала к своему возлюбленному, как бы защищая его. Бельский был счастлив, и даже что-то промурлыкал в ответ, чего - рассерженная Ольга явно не поняла - её глаза горели гневом, и смотрела она на взъерошенного Семёна, которого явно душил какой-то бес.

- Вот к чему старое, отжившее искусство? Нужно созидать новое, бесконечно новое, и не включать старое в новое - ни к чему уже отжившая эра, это динозавры какие-то. Древние животные, которых нет.

- Вас тоже когда-нибудь не будет. - Ольга набралась храбрости и осадила студента. Семён покраснел, набрал в рот воздуха и пытался заговорить, Петровская продолжала:

- Много людей погибает молодыми, - Ольга вспомнила Ивана Каляева, и едва не заплакала - ей дорог был друг Бориса Савинкова, так и не увидевший свет счастья. Но   за что боролся Иван? Вот за то, чтобы сейчас это быдло вставало, говорило свои речи на равне со старшими, и клеветало на Бельского, Пушкина и её любимое искусство. 

- Молодыми?  В век прогресса это невозможно!  - Закричал Семён, мозги которого были совсем зелёными.

- Почему не могут? -  Подал голос всегда спокойный Александр Христофорович. - А война?

Бельский как будто напророчил: ему везде мерещилась война, хотя в июле войны ещё на их территории не было.

- Или Титаник. - Неожиданно, поддержав Бельского подал голос Городецкий. - Титаник унёс множество молодых жизней...

Тут встрял Александр Блок.

- Океан был жив тогда. Он унёс всё злое, и очистил наши души...

Тут даже Венера затрепетала: она боялась мистики.

- Что ты несёшь, Сашка, остановись... - Венера приподнялась с подушек, и зашипела с первых рядов на Ольгу и Александра. - Кто хотел уйти пораньше - мало ли дела дома - может уйти пораньше, остальные будем играть в вист. Если Саша заладил про Титаник, Саша про Титаник может нести бесконечно, мы послушаем Сашины излияния дальше, а тут есть очевидцы трагедии... не хочется их смущать...

Бельский сжал руку Петровской, и благодарно посмотрел на Венеру. Ольга улыбнулась своему Саше - наконец-то он оценил    Венеру, которая к ним хорошо относилась. Венера им подмигнула, кокетливо перекинула своё вульгарное боа через правое плечо,  и помахала рукой. Кто-то помог паре выйти из душной гостинной, где собрались гости на свежий воздух, когда Бельские покинули дом, Венера на распев продолжила:

- А теперь будем играть в вист (никто даже не подозревал что играет в игру еще времен декабристов), а мы послушаем что нам скажет Саша про Титаник...


Александру Аникину

========== Любовный напиток ==========
 
Александру Аникину
 
Революционный Петроград. Какое это было ужасное зрелище. Россия была в агонии, и, самое страшное, что все прекрасно понимали, что спасти её невозможно. Солдаты бросали оружие, убивали офицеров, грабили магазины и похищали продавщиц. Россия предавалась анархии. Казалось, что все силы были брошены на разрушение, но казалось бы, не все хотели полной разрухи. Кто-то из англичан писал, что "где это видано, чтобы террорист пытался спасти страну от гибели?" и он был прав. Вся власть была готова сосредоточиться в руках одного человека - Бориса Викторовича Савинкова, бывшего члена партии эсеров (его выгнали оттуда за то, что он издал роман "Конь Блед") и руководителя БО, которая раньше так запросто решала судьбы людей. Теперь на человека, который ранее внушал страх и ужас, с надеждой стала смотреть вся страна. И даже за рубежом, что он один способен остановить развал и крах Российской империи. На деле Борис Викторович был ранее и сотрудником полиции - так называемой, "охранки", то есть III охранного отделения и находился под началом сыщика Путилина и Евно Фишелевича Азефа.
Борис Савинков, комиссар Временного правительства, сидел в гостях у своих друзей Мережковских -дражайших "августейших супругов" З.Н. и Д.С., и пил чай. Аромат чая всегда согревает душу и подталкивает к позитивным мыслям, хотя везде был один сплошной негатив. Был поздний летний июльский вечер. Дмитрий Сергеевич, автор романов, некогда не прошедших полицейский надзор - "Павел I" и "Александр I", но написанных очень шикарным, тем не менее слогом, что зачитывались даже цензоры, сокрушаясь, жалели о том, что такие шедевры нельзя не пропускать, открыл окно и стал вглядываться в темноту.
Савинков посмотрел в бездонные нежно-голубые глаза Зинаиды Николаевны и крепко сжал её горячие руки. Губы женщины дрогнули. Она поняла, что дела обстоят тревожно. После неудачной попытки июльского мятежа, всё было неспокойным, зыбким, и казалось, что здание, с таким трудом отстроенное после падения Николая, вот-вот рухнет только потому, что его недостаточно хорошо построили.
- Что-то в правительстве? - Спросила Зинаида Николаевна.
- Хуже. - Ответил Савинков. - Ты простишь меня, если мы вынуждены будем расстаться?
Она побледнела. Он понял: не простит. И тогда мягко, старательно, стараясь не задевать чувств Гиппиус, начал:
- России нужен лидер, сильный лидер, иначе она впадёт в анархию. Мы все надеемся на Керенского. Но моё терпение в итоге лопнуло. Этот адвокат ничего не желает знать. Приходишь к нему, молишь о действиях, и в итоге видишь чуть ли не слёзы в глазах аки баба, и истерику. Женскую истерику, которая не дозволительна мужчинам и, тем более, что правителям. В июле большевики уже пытались смести его со всем правительством вместе взятым. Ему мало? Или он надеется, что его сметут? Тогда. конечно, совесть его будет чиста, и в мемуарах он напишет, что все кругом виноваты, кроме него...
Гиппиус молча слушала, стараясь понять, к чему он клонит. Между тем, Савинков открыл чемодан, и достал оттуда записку, и протянул ей.
- Читайте... - он отвернулся, пока она не прочитала всё.
- Диктатура? Смертная казнь за дезертирство? - В ужасе воскликнула Гиппиус. Мережковский закрыл окно, сплюнул, и вышел.
- И Вы на это решитесь?
В Савинкове женщин всегда привлекала его жёсткая решительность, и умение идти на риск, и кружило женщинам головы и зажигало сердца. Даже в такие сложные жизненные ситуации паразит Савинков этим пользовался. Желая покорить Гиппиус окончательно, и сам испытывая чувство лёгкой влюблённости, опьянённый от красоты рыжих кудрей, Борис сел в полоборота, легко и полутеатрально, так чтобы на него едва падал свет от электрической лампочки в слегка освещённой комнате-гостиной, и приобрёл весьма трагическую маску и мистическую позу. Выдержав нужную паузу, Борис понизил голос на полтона, и трагически заговорил:
- Ради России я готов пойти на что угодно.
Он снова посмотрел ей в глаза. Она схватила его за руку, и поцеловала в губы. Над ними нависла мрачная ночь, которая скрыла все порывы страсти. Мережковский ещё раз прочитал записку, и налил себе чаю.
 
Лавр Корнилов ещё при жизни стал живой легендой. Его жизнь была наполнена невероятными приключениями. Он родился 31 августа 1870 года в семье простых казаков-землепашцев. Мальчшкой Лавр трудился и нянчил братьев и сестёр. Окончив два класса церковно-приходской школы, два года доучивался сам. В 1883 году поступил в Сибирский кадетский корпус. Затем - в Михайловское артиллерийское училище и получил назначение в Туркестан. Биография его довольно глубокая, и требует отдельного романа, но в отваге ему было не занимать. Помимо военной, он занимался ещё научно-исследовательской деятельностью, публиковал научно-публицистические статьи в журналах. Он был первым кто пересёк страшную пустыню, называемую ещё Степью Отчаянья в 1903 году; но в Буджистане его застало известие о войне. В русско-японскую войну он проявил себя истинным героем. За то, что он геройски проявил себя, выведя войска из окружения под Мукденом, Корнилов получил звание полковника. В 1915 году уже когда бушевала Первая Мировая война, он бежал из Австрийского плена...
Корнилова называли новым Суворовым, и он обожал и обожествлял своего предшественника, как тот обожествлял государыню-матушку Екатерину II, и отчаянно ругал её фаворитов. Его признавал народ. Быть может, поэтому он воззвал к мнению провокаторов Завойко и Филоненко, охотно поверив в то, что он - Избранный и что он придёт после Керенского получить власть. Вера в то, что он - Избранник судьбы Корнилова была почти детской, наивной, страдальческой. С Филоненко Савинков подружился в годы Первой мировой, но Завойко знал плохо. Более того, Борис Викторович подозревал, что Завойко - провокатор со стороны .. большевиков. После Июльского выступления, Савинкову всюду мерещились большевики. Он был прекрасно осведомлён, что последние готовят вооружённое выступления в августе - об этом его предупредил бывший главным в Ставке и лояльный к нему генерал Алексеев. Безуспешной июльская акция оказалась во многом благодаря стараниям самого Савинкова, и сам Владимир Ильич постановил свергнуть Савинкова во чтобы то ни стало, он просто ждал пока возмутится кто-то из генералов. Этот момент настал, и Лавр Корнилов вознёсся до небес, искренно желая спасти Россию от вездесущего Бориса Викторовича, который, как и полагал Ленин, быстро всем надоел тем, что недостаточно знатный и не генерал, и его врага Александра Фёдоровича, который надоел самому Савинкову своими почти женскими истериками. Савинков решил, что когда-нибудь его обязательно покажет мистеру Фрейду или кому-нибудь из его учеников при случае, конечно. Керенским владел страх. Он прекрасно понимал, что правительство потому и Временное, что название к этому располагало. И почему Керенский так старательно сам рыл себе яму? Савинков предположил, что он был попросту окружён, оказался в незавидном положении и у него самого не было выхода, как впрочем не было выхода и у Савинкова - он сам оказался в заложниках этой непростой и ужасной, леденящей душу ситуации. Борис Викторович сидел у себя в кабинете и писал какие-то указы и записки. Рядом с ним , просто пялясь в потолок восседал его личный друг и пока что секретарь Флегонт Клепиков, который был знаком с ним ещё как и Филоненко - с Первой Мировой Войны. В кабинет к Савинкову вошёл его приятель с эмиграции - Александр Деренталь с супругой Любовью Ефимовной. Она была стройна, красива в изысканном, почти аристократическом платье, аккуратно причёсана - что было почти невозможно в современное Савинкову время, нежна и пахла дорогими духами. Савинков её припомнил. Она некогда пела и танцевала в варьете, кажется, знаменитую арию Сильвы Вареску. Ему ещё тогда нравился дядюшка Ферри - веселый такой артист оперетты, фамилию которого он уже и позабыл. Он томно посмотрел в её глаза. Она смутилась. И опустила веки. Савинков поцеловал её руку.
- Я, кажется, Вас знаю. - Савинков театрально откинул волосы. Флегонт ухмыльнулся: он понял, что его другу понравилась эта миниатюрная, изысканная женщина. - Вас зовут Сильва Вареску.
Сильва смутилась.
- Я давно уже жена Александра. - Улыбнулась она. - Литератора по профессии, и он обещал специально для меня перевести и поставить Фиалку Монмартра. Представляете, он убил самого попа Гапона.
Савинков продолжал натужно улыбаться, Деренталь увидел, как Флегонт Клепиков прыснул со смеху. Актриса ничего не поняла.
- Я что-то не то сказала? - Она заморгала глазками. - Неужели Вы ничего не слышали про убийство попа Гапона?
Тут уже чуть было не покатился со смеху сам Савинков. Александр Деренталь крепко сжал руку жены, чтобы она замолчала. Но она не поняла мужа.
- Саня, дорогой, - Борис Викторович улыбался своей манящей улыбкой, - расскажи нам с Флегонтом как происходило убийство Гапона. А то мы подзабыли.
Наконец, до Любови Ефимовны дошло, что муж много лет её обманывал.
- Так Вы и есть Борис Савинков? А он мне при встрече говорил, что это он и есть. - Она громко засмеялась. - Представляете, я Вам желала быть представленной в Пеште, а он меня опередил.
- Сколько ночей мы пропустили. - Савинков решительно делал вид, что Деренталя не существует. Любовь протянула ему руку, которую тот мягко пожал.
- Любовь. - Сказала она. - Называйте меня Любой.
- Любаша, - съязвил Савинков, помня "Царскую невесту". Клепиков заметил яд, и грохнул со смеху. Актриса загадочно на него посмотрела. Ну по меньшей мере, в задачу актёров входит развлекать публику, а то Флегонт заскучал, сидя просто так в кабинете, пока Борис составлял свои "проскрипции".
- Что ж, до свидания, Любаша. - Сказал Савинков. - Ну Санька! Но ты хоть её ко мне привёл. За это наказан не будешь. Извините, я сильно занят. Буду рад видеть Вас позже, но хорошо, что вы ко мне зашли. А она у тебя с юмором.
Деренталь облегчённо вздохнул, поняв, что Савинков, хоть и влюбился в его жену с первого взгляда, был рад их видеть.
- Мы познакомились в литературном кафе. - Сказал он на выходе. - Она действительно пела там арию Сильвы, а я читал свои стихи.
- Жаль меня там не было. - Засмеялся Савинков.
- Нет, не жаль. - Ответил Деренталь с нахрапом. - Ты бы её увёл. А так, может быть, уведёшь чуть позже.
Флегонт покатился со смеху снова.
- Ну, Саня, негоже забирать то принадлежало мне изначально. Девушка по мне страдала, а я и не знал. - Улыбнулся Борис, и приятно был обрадован запахом женских духов. - И всё-таки жаль, что меня там не было. Я не так часто выступаю, как Александр Блок.
- Сравнил себя со знаменитостью. - Буркнул Деренталь.
- Мой муж прекрасно разбирается в поэзии. - Мягко и нежно сказала Любовь, покорив сердце Бориса.
- Не смею Вам возразить. Прощён за то, что воспользовался моей фамилией, - посмеялся Борис.
- Ты не понял. Во-первых, я никогда не видел Любашу на сцене. - Ухмыльнулся Деренталь. - А во-вторых, на том поэтическом вечере называли фамилии автора стихов. И не смей присвоить себе моё творчество наглый мошенник. А для жены я оперетту всё же напишу.
- Попробуй! - Борис кинул Любови Ефимовне цветы, которые стояли в вазе. Флегонт понял, что он издевается.
- Там в коридоре будет мой второй секретарь брат Виктор Викторович. Он Вас проводит. И скажете ему, где остановились. Я приду.
- Я ему скажу неверный адрес. - Злобно говорил Деренталь. - Только попробуй.
- Я понял. - Борис совсем развеселился, в эти тяжёлые дни ему недоставало именно веселья. - Слушай, Сань, хватит дурить жену, напиши лучше оперетту для меня. А то мне скучно. Чертовски не достаёт музыки и хорошего юмора. Ладно, отвяньте, меня ждут позорные дела. Виктор Вас ждёт. В любом случае, спасибо что зашли.
Александр приподнял шляпу, и увёл жену прочь из кабинета Савинкова.
- Ему вряд ли удастся спасти брак. - Засмеялся Клепиков. - Вам же она понравилась.
- Чертовски! - Борис, чувствуя, как кровь подступает к его лицу, подошёл к окну и его обожгли лучи заходящего солнца.
- Ты бы видел её на сцене! - Резко повернулся Савинков к Флегонту. - Какая она была Сильва. Вот мошенник! Он даже не смотрел её спектаклей!
- Он драматург. - Улыбнулся Клепиков. - Ему можно и не смотреть.
- А вот жаль, - сказал Савинков, - я же украду.
- Лишь бы он потом не вставил Вам нож в спину. - Метко заметил Флегонт.
- Пусть вставляет, всё равно как умирать. - Буркнул Савинков.
- Да по мне лучше, чтобы Вы помогли России.
- Сколько смогу. - Улыбнулся Савинков и сел за дела.
Редактировать часть
 
========== Перед бурей ==========
 
Александру Аникину
Революционный Петроград. Россия была в агонии, но в тоже время, была надежда, что большевики смогут поднять Россию, даже если тут будет земной ад.
Солдаты бросали оружие, грабили. И только у большевиков был кое-какой порядок, а это в те дни многое значило. Все будто притаились, затаив дыхание…
Все силы были брошены на созидание через разрушение. В головах главарей большевиков зрел план особого государства. Другого государства, обладающего той силой, которая способна помочь бедным и улучшить состояние обездоленных.
Дмитрий Сергеевич открыл окно. Его супруга, Зинаида Николаевна, стояла напротив Сав., который расположился в кресле. Все трое будто пережидали. Но пережидали чего? Ждать было нечего. Дмитрий Сергеевич прекрасно понимал, что Сав, которому было всё равно что делать – лишь бы не угодить к большевикам, выступит непременно. Но кто выступит с ним? Это выступление казалось бессмысленным, а потому оно должно было быть скоро подавленным. Это Дмитрий Сергеевич понимал прекрасно.
Сав. старался не смотреть на Зинаиду Николаевну, чтобы не видеть её бледного лица. Женщина с прекрасными, густыми рыжими волосами понимала, что наступает крах. Что потом? Если к власти придут большевики, им с мужем, наверняка, придётся уехать за рубеж. А так ли к ним будет ласкова новая родина? Волнения были, несмотря на то, что поэтесса была уже несколько лет назад в Париже. Но она никогда не думала, что это будет их новый дом. Между тем, политик, сидящий напротив, открыл чемодан, протянул письмо, и сказал:
- Читайте. – Он отвернулся снова от Зинаиды Николаевны, чтобы она не видела его страха в глазах. Но он хотел, чтобы поэтесса знала всё.
- И Вы на это решитесь? – Спросила Зинаида Николаевна тяжёлым голосом.
Он пожал плечами.
- Не знаю. Будет видно. – Сав. взял рюмку белого вина, предложенного Дмитрием Сергеевичем, выпил до дна. Ещё раз посмотрел в глаза Зинаиды Николаевны.
- Не знаю. Посмотрим. – Он поставил вино на столик, и вышел на улицу, которая бурлила своей жизнью. Зинаида Николаевна застыла у окна, словно провожая его взглядом.
- Это безумец… - проворчала она, и посмотрела на мужа.
Дмитрий Сергеевич кивнул, молча обнял жену, и вместе они смотрели в окно на улицу, куда ушёл молодой мужчина…
Им казалось, что вот-вот рухнет всё. И кто был этому виной?
…призрак генерала на белом коне встал над Петроградом. Многие спешили встать под знамёна учёными, стараниями пропагандистов. Борис Викторович через Луначарского получил предложение сдать позиции. Но он был непреклонен. Иначе вёл себя Корнилов. Он явно нервничал, ведя переговоры с Деникиным. Деникин, Алексеев советовали ему вести себя осторожно, никому не верить. Корнилов так и поступал. Под давлением Завойко, без которого он не мог сделать ни шагу, генерал решил действовать без опеки Сав.
- Если Вам и суждено править Россией, то нужен ли Вам тот человек, который только что и умеет, что идти против всех. – Учил Завойко.
Генерал соглашался. Он не смог бы рисковать жизнью ради «журавля в небе». Голос Завойко становился тише, и он передавал следующее:
- Генерал, через некоторое время Вы должны будете уехать …
- Куда? – Спросил Корнилов.
- Куда хотите. – Улыбнулся Завойко.
- В Сибирь. – Машинально отвечал Корнилов, которому всё уже стало порядком надоедать. Тем более, что он мечтал пробраться в Индию. Он не знал, почему дал согласие отступать. То ли давняя мечта на него давила, то ли потому, что сам очень устал от той суеты, которая вокруг него сложилась. То ли потому, что он не смог бы взять на себя ту ответственность за Россию, которую ему хотели возложить. Под давлением взгляда Завойко, Корнилов ответил согласием.
- На вас будут давить, - говорил Завойко медленным, слегка сладковатым тембром, - не поддавайтесь. Вы должны завалить план Сав. Нам слишком бурно выступающие не нужны.
- Как? – Опять машинально ответил Лавр Георгиевич. Ему было всё равно.
- Выступайте без его согласия…. Здесь важна каждая буква - пишите всё, что противоречит его плану…..
- Чей Вы эмиссар, Завойко? – тихо спросил генерал.
Завойко скрестил пальцы особым образом, и Корнилов понял, что перед ним масон. Кроме того, Завойко показал ему то, что сотрудничает с большевиками.
 
========== Лавр Корнилов ==========
 
Александру Аникину
 
Лавр Корнилов ещё при жизни был живой легендой. Его жизнь была наполнена невероятными приключениями. Он родился 31 августа 1870 года в семье простых казаков-землепашцев. Мальчишкой Лавр трудился и нянчил братьев и сестёр. Окончил два класса церковно-приходской школы. Ещё несколько лет доучивался сам. В 1883 году поступил в Сибирский кадетский корпус. Затем - в Михайловское артериллийское училище и получил назначение в Туркестан...
Биография его довольно насыщенная, и требует отдельного романа, но в отваге ему не занимать. Помимо военной, он занимался и исследовательской деятельностью, публиковал научные статьи в журналах. Он был первым кто пересёк страшную пустыню, именуемую Степью Отчаянья. В 1903 году начал путешествие в Индию, но в белуджистане его застало известие о русско-японской войне. В русско-японскую войну Лавр проявил себя истинным героем. За то, что он геройски проявил себя, выведя войска из окружения под Мукденом. Корнилов получил звание полковника и Георгия 4-й степени. В 1915 году, уже когда бушевала первая мировая война, он сумел бежать из Австрийского плена...
Конфликт между генералом и военным начался с того момента, как Борис Савинков был назначен комиссаром Юго-Западного фронта. Он сам телеграфировал, что находится в резерве 8-й, 7-й и 11-й армии, которые ждали объединения хотя бы под началом Корнилова для дальнейшего прорыва. 8-я армия под началом Корнилова прорвала "линию Австрйиского фронта и заняоа Калуш и Галич" (цит.по: Борис Савинков). Борис Савинков решил ходатайствовать перед Александром Керенским о назначении его генералом трёх объединённых армий. Когда русские взяли Калуш, Савинков первый раз обратился с этой просьбой к Керенскому. Первоначально Керенский эту возможность отверг. Но, видимо, на том основании, что Савинков делал это на основе личных, альтруистических побуждений. Лавр Корнилов об этой просьбе эсера ничего не знал, и Савинков не стремился о ней ему афишировать. В принципе, отрицательно относясь к Борису Викторовичу, Корнилов даже и не предполагал, что он за него просил. Но с Савинковым согласился "Искомитюз", приславший ему телеграмму о назначении Корнилова Главнокомандующий Юго-западного фронта. В этот день было особенно жарко. И русские готовили Тарнопольский прорыв. Генерал Брусилов вызвал Бориса Савинкова на станцию Козова себе в поезд. Савинков примчался, как только ему адьютант передал о том, что генерал Брусилов хочет его видеть.
- Борис Викторович, - сказал Брусилов, относящийся к Савинкову более лояльно, чем Корнилов, - нужно сказать, это благородное дело, что Вы за него просили. Сядьте, не нужно вскакивать. Я понимаю Вашу ситуацию, но каждый человек в жизни, видимо, должен испытать всё. Ну во всяком случае, если следующее правительство Вас повесит, и это тоже.
Брусилов улыбнулся и отпил чуть горячего чая.
- Возьмите чашку, не стесняйтесь. - Брусилов подал Савинкову очень красивую, и, видимо, дорогую чашку. - Понимаю, что меня не всякий смертный может видеть. Так вот, Ваше ходатайство учли, и даст Бог, что Вы правы. Но только если... если Корнилов возомнит о себе чёрт знает что, Вы поняли что делать.
- Да, я понимаю, Алексей Алексеевич. - Кивнул Борис Викторович.
- Да отдышитесь, попейте спокойно чаю. Когда ещё придётся такая возможность - пить чай со знаменитым генералом, а у меня - со знаменитым террористом?
Савинков ухмыльнулся, и пришёл в себя.
- Не переживайте, что Вы не военный. - Будто сонно продолжал генерал Брусилов, потягивая чай, словно растягивая удовольствие. - Мы всё учитываем. Только учтите, что если Корнилов сорвётся по его же собственному неразумению - действуйте быстро, и даже рискуя жизнью. Пусть к власти придут большевики, но я не допущу окончательного развала страны. Да пейте, пейте. Перестаньте, вконец, так смущаться. Я, знаете ли, был бы даже за то, чтобы Вы достигли больших высот. Но понимаю, что при нашем обществе отрубят и светлые головы. Пейте, наслаждайтесь каждым мигом пока живёте. Чай способствует повышению тонуса. Если хотите сладкого, возьмите кусочек сахару.
Генерал поднёс чашку к губам. Савинков вздрогнул, и поднёс к губам свою - совершенно забыв положить в неё сахар. После короткого чаепития со знаменитым генералом Брусиловым, Борис Савинков в поезде встретил генерала Корнилова, который прошёл мимо него, гордо подняв нос. Корнилов в тот же день выехал в Черновцы и оттуда в Камкенец-Подольск. Савинков оставался в районе 7-й и 11-й армий.
 
Корнилова называли новым Суворовым, и он обожал своего предшественника, радуясь тому, что его обожал народ. Быть может поэтому, он поверил провокациям Завойко и Филоненко о том, что он нужен народу.
С Филоненко Савинков подружился в годы первой мировой, но о том, кто такой Завойко имел плохое представление. Более того, эти два политика терпеть не могли друг друга - и даже Александр Фёдорович Керенский с лёгкостью отмечал сильные пикировки между ними. Правда, Савинкова Керенский боялся едва ли не больше немца, с которым Россия воевала тогда. На Завойко он рассчитывал как раз, что с его помощью избавиться от Савинкова. Савинков со своей стороны предполагал, что Завойко действует в деле Корнилова как провокатор со стороны... большевиков. Он был прекрасно осведомлён о том, что последние готовят в августе восстание, то есть повторение безуспешной попытки в июле. Безуспешной она оказалась, благодаря стараниям самого Савинкова, который ловко пользуясь положением народного комиссара Временного правительства, сумел арестовать добру половину, которая была выпущена, благодаря стараниям самого Керенского, решившего выпустить большевиков против Савинкова. В итоге Савинков запутался сам, и не понимал уже, чего от него хотят и что ему делать, и пошёл пытаться как-то развить контрнаступление русской армии на немецкие войска, чтобы был хоть вид полезной деятельности. Правда, здесь даже Алексеев отметил, что, несмотря на то, что Савинков был человеком штатским, талант военного в нём где-то глубоко сидел, и жалел, что в своё время тот не пошёл под его начало. Он бы из несчастного разгильдяя сделал человека, а не преступника, каковым он в сущности, долгое время являлся. Но жизнь диктует свои условия, переворачивая всё вверх дном. Савмнков в итоге подумал, что Керенский рыл сам себе яму. Почти обо всём этом он и докладывал Лавру Георгиевичу, который, понимая, что его втравили в ужасную авантюру, на которую тот явно не хотел идти, слушал его явно с неохотой. Корнилову меньше всего хотелось впутываться в чужие интриги. Он никак не мог представить себе, почему именно большевики вредят России, и почему большевики говорят, что вредят Керенский. Завойко Корнилов тоже не терпел, хотя склонялся к тому, что вредят как раз штатские. Борис Викторович прекрасно понимал настроения генерала, но делать было нечего. Кто-то заварил эту кашу, которую всем необходимо было расхлёбывать. Они напоминали друг другу терпящих крушение пассажиров, которые собрались в одной, плохо сделанной шлюпке. И никто из них не знал, кто - преступник, а кто герой.
- Но Вы ведь хотите спасти Россию! - Савинков понимал сам, что говорит уже в стенку, почти просто так.
- От кого, - прищурившись посмотрел на него Корнилов. - от Вас? Легко.
Савинков понял чувство юмора генерала, и кисло улыбнулся.
- Да опомнитесь же! - Пикировал Савинков. - Идёт война. Большевики готовят в августе восстание, а Вы сидите сложа руки. Вы же патриот!
- И это говорите мне Вы? - Вспылил Корнилов. - Вы, который славились на всю Россию убийствами и погромами? Помнится, я это читал в газетах.
- К чёрту убийства. - Вспылил Савинков. - Люди убивали и будут убивать. Но, если временное правительство попадёт под влияние советов....
- В лучшем случае ликвидируют Вас. И, может быть, это будет к лучшему для страны. - Вставил слово Корнилов, и подошёл к окну.
Савинков совсем потерял терпение. Он понимал, что несёт охинею, и что его жизнь, собственно говоря, действительно никого не волнует. Тем более, что кроме книжки воспоминаний он ничего, собственно не оставил для людей. Ну хоть писал неплохо. Хотя эсер Степан Аникин из партии трудовиков был тоже неплохим писателем. Почему, собственно, люди должны читать именно его, Савинкова. Савинков это прекрасно понимал. Корнилов многозначительно поднял собеседника бровь, и ухмыльнулся. Савинков казался раздавленным. Наконец, он нашёлся. Корнилов заметил, что для задавленной крысы, относительно быстро.
- Но если к власти придут большевики, перебьют полстраны. Собственно говоря, моя жизнь не имеет значения. Вы правы. Но жизни многих людей.
- Откуда Вы это знаете? - Усмехнулся Корнилов.
- Я был в ссылке с Луначарским, и хорошо знаю его настроения. - Нашёл Савинков аргумент. Аргумент был очень и очень слабым.
- В кто, может быть, Вы? - Корнилов продолжал издеваться. Савинков понял, что если не покинет генерала, так старательно выводившего его из себя, он потеряет контроль над собой.
- Забудьте про меня. - Сказал, наконец, Борис. - Я это просто человек, песчинка в океане. На карту поставлена судьба России.
- Чего Вы хотите? - Спросил Корнилов, сжалившись над придушенной крысой.
- Диктатуры. - Сказал Борис.
- Но позвольте. Разве диктатура не есть перебить полстраны? - Вспылил Корнилов.
Савинков понял, что у него ангельское терпение. В принципе, он усмехнулся на портрет Александра III, висевший у Корнилова в кабинете, разговор генерала со штатским вряд ли был бы когда возможен, если бы не... отречение царя. Но всё попуталось. и мужчина уже не понимал, кто с кем и кто против кого. А с кем он сам? Примкнуть к шайке Ленина, он был сам не против, но Зимний дворец качнуло как неизвестный лайнер и они оказались в ситуации крена. Эта ситуация не позволяло ему спустится на нижнюю палубу.
- Чем Вы лучше? - Продолжал изводить Савинкова Корнилов.
- Вы же слышали про...
Корнилов показал жестом, что аудиенция окончена. Он понял, к чему клонет его оппонент. Это был единственный аргумент, на который он согласился. Хотя Корнилов понимал, что они итак в одной лодке, просто пользуясь служебным положением, с удовольствием помотал военному комиссару нервы. В конце концов, он обязательно спихнёт Савинкова за борт этого лайнера, который красиво и торжественно уходил ко дну. Савинков говорил восторженно, почти экзальтически. В какой-то момент Корнилов даже его заслушался. Лавр Георгиевич поражался. Он видел перед собой человека, который был повинен в смерти стольких людей и этот человек говорил перед ним как патриот. Этот человек говорил о России. Корнилов закрыл глаза. О России он мало что знал, будучи постоянно в походах в восточных странах. Он путешествовал по Монголии, Китаю, если бы не война с Японией, может быть дошёл бы и до Индии. Его сравнивали с Прежвальским, Тянь-Шанским. Он был учёным и совсем не политиком.
- За что Вы меня терзаете? - Закрыл глаза, спросил генерал и махнул рукой. Савинков удивлённо поднял бровь: ещё кто кого терзает?
В растерянности он вышел на улицу. Стояла духота. Агенты большевиков раздавали листовки и газеты. Вышедший на улицу Савинков взял в руки - купил - Ленинскую "Искру". Прочитав, что пишут опоненты, он ухмыльнулся. Зиновьев и Каменев снова выступили против Ленинских идей. Конечно, ведь это было то, чего Борис никак не мог понять, да и потом они, видимо ссорились с Лениным из-за желания просто попикировать - а что, так вполне интересней жить. Савинков ухмыльнулся: и у них тоже самое. Ленин - вождь. и вождь признанный. Савинков быстро нашёл Филоненко, хорошего своего знакомого по Первой мировой войне. Доверял ли он ему? Навряд ли. Мужчина не привык верить людям, особенно после разоблачения Азефа. Хотя собственно говоря, это он не верил Бурцеву. Корнилов тогда не знал, что Савинков помогал русской полиции восстановить порядок в стране. Эту свою тайну Савинков Корнилову не раскрывал. А зачем? Он итак чувствовал, что всё полетит под откос. Складывалось такое впечатление, что все люди во Временном правительстве действительно не понимали, что происходит. Осколки "Титаника"! Богатый мир спасался на шлюпках, в то время как "третий класс" грозил им штыками - если видел, где освободившееся место.
 
Лавр Григорьевич Корнилов решительно презирал Савинкова. В этом его явно поддерживал генерал Деникин, который презирал его давно и внушал к нему ненависть у остальных генералов. Не поддавался только принципиальный Алексеев.
- Если Вы себе роете могилу, Антон Иванович. - Он пристально посмотрел на Деникина, выдержав его железный взгляд, улыбнулся и сказал снова:
- Мы потопим этого человека, а после большевики сметут нас. Мы переругаемся. Скажите, Антон Иванович, готовы ли Вы взять на себя бремя власти?
Деникин поморщился.
- Готов, - сказал генерал.
- А вот я не готов. - Ответил Алексеев. - Этим Вы и выроете себе могилу, дорогой.
Деникин хотел бы ударить Алексеева в этот момент, но сдержал себя и генералы разошлись каждый своей дорогой. Алексей пошёл к себе домой, Антон к себе. Когда генерал Лавр Корнилов в один из последних вечеров, которые он провёл вместе с семьёй, пил чаю с булочками с корицей, которые так любовно испекла верная Маняня - кухарка Таисии, он поносил Савинкова на чём свет не видывал.
- Аукнется Вам это, генерал. - Боязно сказала Маняня.
- Да ты что, Машка, - засмеялся Корнилов, - испугалась? Что он - убьёт меня что ли? Это я его на штыки вздёрну за великого князя Сергея и ижеследующих убиенных это я буду орудием возмездия, про которое он сам пишет. Аз воздам...
- Вы не так Библию трактуете, господин Лавр Григорьевич... - испугалась Маняня таких шуток с Богом. Корнилов на неё замахнулся рукой. Жена Таисия тут же прибежала к мужу, и просила Маняню не трогать.
- Знаете, министрами всегда были недовольны. - Вступилась Таисия за Савинкова. - Да. И если Вы, господин Лавр Георгиевич, недовольны своим начальством, Маняня тут не причём. Явно. Она дело говорит. Кто бы он ни был, а на таких людей грешно гневаться...
- Тьфу, - сплюнул Лавр Григорьевич и каша полетела на пол.
- Это что ещё? - Закричала Таисия на мужа. Она старалась держаться молодцом, но в итоге сорвалась. Таисия тоже нервничала из-за Савинкова, и боялась его, но всё-таки понимала, что они бессильны что-либо изменить, и потом не в характере мужа было править страной. Он уверовал в этот бред, и позволил себя кому-то, точно не Савинкову, который носился с ним как курица с яйцом только потому, что её супруг ничего не понимал в политике.. .он был воякой, воякой и учёным, и как он смог бы справиться с целой страной? Мужу этого никто не мог сказать и не смел. Даже она. Таисия покачала головой, и вместе с Маняней кинулась протирать кашу, о которую могли поскользнуться дети.
- Вот в этом тоже Савинков виноват. - Сказал генерал для пущей важности. и заперся у себя. Маняня заплакала. Таисия тоже.
- Он переживает, Машенька. Он был против свержения царя.
- И я против. - Машенька поддержала генерала. - Но понимаете, это всё не люди делают.
- А кто? - Испугалась Таисия.
- Промысел Божий. Понимаете? Если Савинкова поставили, то так надо. Ничего ,что он штатский. Справится.
- Да я тоже думаю, что он справился бы. - Тихо призналась Маше Таисия. - Справился бы лучше моего мужа, гораздо. Просто сейчас против него зреет заговор из-за его прошлого, а люди не понимают, что сейчас или железная воля или развал страны.
- Савинков ещё не железная воля. - Улыбнулась Маша. - Он добрый, отзывчивый, хоть и израненный человек. Железная воля придёт позже.
- Ты что-то знаешь, Маша? Говори. - Женщина для виду стала протирать пол, чтобы муж не слышал.
- Понимаете, барыня, есть ещё сила. Мне снилось как-то что Керенский идёт по дороге, и его сметает метель. Он куда-то улетает. Мне кажется, эта сила ещё придёт. И я просто боюсь за барина, что он сейчас говорит против Савинкова, хорошо, я им тоже недовольна, но потом убьют и его.
Таисия вздрогнула.
- Забудь об этом сне, дорогая. Забудь. Всё хорошо, всё хорошо...
Тикали часы. Дети куда-то убежали. Муж сидел один и злопыхал на Савинкова в кабинете. Маняня ему принесла потом кофе - чтобы было удобней злопыхать.
- Спасибо, - буркнул Лавр. Ему ничего не хотелось делать. Со свержением царя, всё для него пропало - и жизни, и смысл. Маняня поклонилась и ушла восвояси. Таисия продолжала протирать пол, потом не выдержала, и заплакала - а ведь простая-то Машка права...Слезы градом валились по её лицу и падали на пол, и наполняли собой пустую тарелку из-под овсяной каши. Севшая рядом Машка плакала тоже: и ей было жалко царя-батюшку родимого...
 
========== Кормчий ==========
 
Александру Аникину
 
"К сожалению, моё судно дало полный крен, и я как плохой кормчий, ничего не сделал, чтобы спасти его" © Борис Савинков - не дословно
 
Собираясь вместе с Филоненко и Завойко, Борис гнул ту линию, что генерала надо "пробудить".
- Как Брута? - Ухмыльнулся Завойко. - Брут плохо кончил.
- Мы все идём на риск. - Борис понял, что и тут над ним издеваются. - Я предпочту быть Кассием. Савинков сверкнул глазами. Завойко он ненавидел давно. Этот прыткий, вечно сующий нос не в своё дело, болтающий попусту молодой человек двадцати трёх лет от роду вечно раздражал мужчину. Савинкову в 1917 было 38 лет. Двадцатитрёхлетний Николай Завойко его только раздражал. Он едва ли мог разглядеть в Завойко человека, едва ли способного принять государственные решения. И с кем только не приходилось путаться, чтобы спасти от гибели, тонущее в потопе копоти и грязи государство, которое, похоже, доживало свои последние дни, умирая в красивой агонии, чтобы потом возродится как Феникс из пепла - в более крепком, чем былое, величии. Что там до его богатого революционного опыта. Его не слышал и не слушал никто. Он, подобно Пифии, Древнему Оракулу вещал о последствиях, трагичность которых хотел сократить. Молодой миллионер Михаил Иванович Терещенко, которому в ту пору исполнился тридцать один год, наивно думал, что будет набивать после войны карманы, и заказывать украшения у Фаберже. Фрейлина бывшей императрицы Анна Вырубова, до того как её посадят в тюрьму, считала, что их непременно с Никксом и Аликс перевезут в Лондон, к двоюродному брату Никксу - королю Георгу V, который не стал заботиться о своих русских родственниках, которые перестали быть монаршьими особами и стали простыми гражданами. Лондон! У гражданина Романова на тот момент не было денег даже до Варшавы. И кто его куда должен был везти? Не то, что там Лондон! Министры-чиновники, военные штатские, запутались в собственной чехарде, и если у Савинкова и была мысль перевезти Никкса подальше - от греха подальше - то Керенский, наивно полагающий, что бывшему государю не нужны деньги, чтобы спастись, остудил его пыл. Савинков, понимающий, что такой переезд стоил прежде всего, огромных денег, которые в принципе, были у того же Терещенко (если потрясти), покрутил у виска. Просто Керенский слишком грозил расправой над всеми, если его ослушаются - и Савинков уже думал не лишним будет убрать самого Керенского, гордо расхаживая по дворцу, как будто всю жизнь там жил. Может быть, Савинков и был похож на правителя - правда, как подметил Максимилиан Волошин - скорей интригана французской династии Валуа, за сравнение с которой патриот Савинков даже обиделся. Карл VII Валуа самому ему казался трусом, который предал Орлеанскую Деву и верного ему барона де Ре костру лишь бы не мешались, но потом Савинков понял, что, возможно, Волошин так сравнил его под влиянием классической оперы Петра Ильича Чайковского "Орлеанская Дева", и успокоился. "Ну что ж, дослужился до короля Карла! - Посмеялся сын актрисы, и пошёл прочь по коридорам наводить порядок. - Хорошо хоть не сравнили с Людовиком или Карлом I, хотя, похоже, итак отсекут голову. Ох, уж эти оперные фанаты. Но за оперу спасибо. Музыку люблю". Император сделал большую ошибку, раздав всё имущество раненным и обездоленным в годы войны. Он строил лазареты, открывал больницы, и наивно думал, что деньги ему никогда не понадобятся. Савинков ухмыльнулся. Попроси сейчас денег у Терещенко - зажмётся и не даст. Сам Борис Викторович был слишком беден, чтобы помогать что-то вывозить из страны или кого-то спасать, но потрясти обоих - Терещенко и Керенского безуспешно попробовал, оба ему указали на дверь. К чести Романова, он понял всё. И не роптал... а с чего ему было роптать, когда он был всего лишь гражданином, которого даже английский кузен призвал повиноваться правительству - но лучше бы помог деньгами и покровительством, чем на словах. Теперь Савинков полностью поменял мнение о государе: вести охоту нужно было на других, хотя бы и ради того, чтобы спасти себя самого.
Керенский стучал пальцами по столу. Не так давно ему поступило от большевиков ненавязчивое предложение сдать позиции. Для этого предлагалась определённая сумма денег. Он задумался. Это всё было как-то странно. но и сам он уже понимал, что историческая необходимость в нём как бы стиралась. Ленин казался фигурой покрупнее, элитнее. И это был настоящий лидер - вождь своего народа и страны, которую не хотел губить Александр Фёдорович. Тем более, что Керенский опасался всего Временного правительства, а, главное, своего заместителя и правой руки Савинкова, от которого не знал, чего ждать. Савинкова Керенский представлял подлым, хитрым, изворотливым и лицемерным на манер Болингброка Шекспира, который рад был вырвать у короля его корону. Себя королём Керенский не считал - ещё чего снесут голову. Корону носить было опасно не только во времена Людовика XVI. Савинков, которому удивлялись иностранцы - преступник у власти - и это в двадцатом веке - развил бурную деятельность, как полагал Керенский, по спасению своей шкуры. Смешно! Он пытался что-то спасти. Но судно, президентом которого Керенский, который чем-то отдалённо мог и напоминать миллионера Исмея, дало полный крен и трещало по швам, и он даже не знал, что при этом делать.
 
========== Quo vadis? ==========
 
Александру Аникину
 
Генерал Корнилов, посоветовавшись со своим орденаносцем Завойко, решился вступить в двойную игру. Он понимал, что Савинков, спасая себя и свою собственную шкуру, предаст его в любой момент, и чтобы как-то заручиться поддержкой более-менее верных ему людей, он вёл переговоры с генералами Крымовым, Алексеевым и хотел заручиться поддержкой генерала Деникина. Давр Георгиевич понимал, что обладает слишком большой властью, и Завойко ему объяснил, что скорей всего, его хотят сделать орудием государственного переворота. Духом Лавр Георгиевич оставался всё равно верным императору Николаю II и не помышлял о другом царе или правителе, кроме него. Он сильно переживал такой выпад со стороны Михаила и Ник Ника Романовых, которые вынудили, под давлением каких-то сил, вероятно настроенных против царя потому что у русских давно не было прорыва на линии фронта, но Лавр Георгиевич искренне думал, что зря они так, что это временно, по сути как и само правительство. Он мечтал, чтобы Николай Александрович вернулся, и всё было по-прежнему. Заслуг военного комиссара Савинкова в том, что прорыв был, хоть и временный, Корнилов не видел. Он не понимал, что если бы не железная воля последнего, некому было бы подавить бунт, который начинали готовить неизвестные Корнилову силы. Мечтая вернуть императора, он надеялся, что в этом поможет Ленин, которого Корнилов искренне уважал. Но он не понимал Савинкова, который доносил до него, что Ленин и есть враг. На Востоки генералы частично свергали Верховную власть, однако Корнилов надеялся таким порывом вернуть Николая Александровича на престол. однако, это был самообман и прав был Савинков, который готовил шлюпки к отплытию с тонущего судна. Корнилов чувствовал, что народ молил о пощаде, но о пощаде кого? Что он может сделать для народа? Что в его силах? Корнилов сильно переживал отречение, и понимал, что Ник Ник и Михаил с Николаем Александровичем обошлись крайне жестоко и не справедливо. Отныне, дав отповедь негодяю Савинкову, Корнилов твёрдо для себя решил воспользоваться им, чтобы вернуть любимого государя обратно. Но сам он не понимал, что сейчас это не представлялось возможным и все герои развернувшейся трагедии оказались всего лишь заложниками ситуации. Всего лишь оказались в шлюпках, стараясь сложно переплыть океан. Дальше пошли аресты, и в этом действительно к Керенского был талант. Но родственники царя! Корнилов понимал, что Эла, молящаяся за Николая Александровича - плакала. Плакал он сам, и последний разговор с Борисом Викторовичем совсем сломил его. Крысу-то он подавил, загнал в угол, но он и себя почувствовал загнанным в угол. К слову сказать, генерал Алексеев оказался во многом прав. Прав. Благородный, чуткий человек генерал Алексеев всё видел, и Лавр Георгиевич хотел спасти царя, генералитет и армию от невиданной для него силы, которая сметала всё на своём пути. Он не видел патриотизма Савинкова, который напрасно пытался сдвинуть правый фланг с левым флангом и сдвинуть вообще всё с мёртвой точки, которая так и оставалась мёртвой. Сами министры оказались в отчаянном положении, и не знали чем всё кончится - и когда? В Ставке русского генералитета шли раздоры. Савинкова прогнали от дележа пирога, тот был не в силах возразить и пустой марионеткой бегал по дворцу. Правда Корнилов отметил, что это была единственная марионетка, которой не управлял ни один кукловод - у самого были мозги в наличие. Никто не знал куда вести солдат дальше. Брать Босфор? Дарданеллы? Водить в Стамбул, как предлагал Савинков? Всё это казалось старым, как мир и ненадёжным - никто не знал, как себя поведут турки. Русские не понимали, что делать и дух противоречия владел всеми в той полной мере, в какой разыгрывалась эта шокирующая всех драма.
Но русские не знали, куда идти. Корнилов поёжился. Обстановка была крайне плохой. На него давили со всех сторон, давил Савинков. Давили все. Его впутывали в глупые интриги, которых он явно не хотел. Керенскому тоже со своей стороны казалось, что Савинков его хочет убить, и что он связан с Лениным. Генерал содрогнулся. Как изменились времена! А раньше слово главнокомандующего означало всё. Всё. Генерал теперь дрожал перед двадцатилетними юнцами, вчерашними кадетами. Речь Корнилова перед народом не вдохновляла. Краснея. он говорил. Солдатам он казался далёким, неприступным, не родным. Его не любили как Марка Антония. Или Суворова. В воздухе зависла фраза "Кво Вадис?", которую сейчас повторял Борис, помятуя времена первых христиан и Нерона. И правда - куда? О, вечный Рим! Последние мгновенья счастья, но ведь, как полагал сам Савинков, сейчас наступала мрачная эра средневековья...
..кони апокалипсиса млчались по стране.
 
========== Глазами доброго клоуна ==========
 
Александру Аникину
 
"А что же? это дело! -
Барбос ответствует ему, -
Давно, Полканушка, мне больно самому,
Что бывши одного двора с тобой собаки
Мы дня не проживём без драки;
 
Иван Крылов
 
Для Бориса Викторовича июль 1917 года вырвался каким-то нервным и весьма напряжённым. К середине июля прогремел страшный Тернопольский разгром, и Савинков подумал, что он сойдёт с ума. Оставшись на фронте один на один с военными делами, и с военными вообще, с недостаточным опытом командования хотя бы одной частью, Савинкова попросили хотя бы чем-то помочь. Борис старался весь июнь, и даже что-то сделал для прорыва, в принципе существенно помог русской армии прорваться на Юго-Западном фронте. Разгром под Тернополем прогремел как гром среди ясного неба. Комиссар 7-й армии Борис Викторович напрасно пытался что-то исправить в уже испорченном механизме. Судно накренилось окончательно, и никакие даже глубокие технические познания не смогли исправить его конструкцию. Савинков помечтал, что хоть это пойдёт на пользу Керенскому, и что он начнёт действовать, чтобы спасти страну от развала. То, что он орал на генерала Корнилова, раздражало исключительно Корнилова и не имело никаких решительных действий. То, что имело - это его понимали другие генералы, в частности Алексеев, который искренне ему как-то сказал, что Корнилов, наверное, дурак, и после этой фразы Савинков задумался. Наверное. Но от этого ему было не легче. Даже, напротив, ещё тяжелее. Савинков не доверял Керенскому, Керенский бесился с Савинкова, но Керенский видел, что пока это единственный человек на должность военного министра - разве что его потом сместят, уж он-то, Керенский, постарается вызвать раздражение Савинковым в обществе. На том Александр Фёдорович и успокоился, предлагая этому человеку должность. Тот согласился скорей по спонтанности решения, или глупости, чем по амбициозности и жажде власти. 26 июля 1917 года Савинкова назначили военно-морским министром страны.
На следующий день после назначения к новоиспечённому министру вошёл Филоненко.
- Что Вы хотите? - Грозно спросил Савинков Филоненко, сидя за столом.
- Против Временного правительства в Могилёве зреет заговор. - Отрывисто и несколько сухо ответил комиссар от Ставки.
- Оно и не мудрено что зреет. - Буркнул Савинков. - Уже созрел. Оно на то и Временное. Как Вы яхту... помните "Титаник"?
Филоненко гыкнул.
- Хорошо. можете идти. - Савинков выставил Филоненко вон. И после того, как Филоненко ушёл, схватился за голову: Борис опасался. что за страну и генералитет выступит Корнилов с вооружённым восстанием. А это ему было равнозначно одно: погибель для самого Корнилова. Уж он-то Корнилова сумел понять. Где уж тут не понять, когда они ругались по три раза на дню в сутки, в его бытность на фронте. Корнилова он не устроит. Тот дёрнется, а вот это спонтанное решение может стоить дорого всем. Филоненко поскакал с предупреждением к Керенскому, но получил выговор за вмешательство не в своё дело. Понурый, Филоненко ушёл прочь. 3 августа в Петроград приехал генерал Корнилов. Савинков был сильно недоволен его приездом. Он считал, что всё, что говорил Корнилов было ложным, с целью обругать его самого, и убрать прочь из военного министерства. Корнилов понял. И кивнул.
- Хорошо, не буду. 10 августа я подготовлю другой доклад. Хорошо, я не прав по отношению к Вам, но поймите какой Вы - военный министр? У Вас нет опыта.
- Конечно, у меня нет опыта. - Рявкнул Савинков, которому уже надоело ругаться с Корниловым. - А вы все начнёте делить власть и из вас каждый хороший. Послушайте вон Деникина.
- Но Деникин уважаемый человек. - Возмутился Корнилов.
- Из вас всех разумный только генерал Алексеев, но вы все задавите его своим неразумением.
Повисла пауза. Наконец, Корнилов нашёлся.
- Хорошо, действуйте своим разумением. Но я зарекаюсь, что Ваш законопроект о введении смертной в тылу за военные преступления даже не дойдёт до Керенского. Я позабочусь.
И, Корнилов, хлопнув дверью, ушёл. Савинков понимал, что загнан в ловушку.
- Хорошо. Первым я напишу законопроект для очистки совести перед народом, что я хоть что-то для людей делал, вторым - прошение об отставке. Это какой-то кошмар.
Савинков схватился за голову, и стал писать прошение об отставке Керенскому. В коридорах Зимнего он встретил молодого миллионера Терещенко, который был его моложе на пять лет. Савинкову было 38, Терещенко - 32.
- Это что? - Спросил Терещенко Савинкова, глядя на бумажку.
- Прошение об отставки.- Не стал врать тот. - Корнилов меня довёл.
- Хорошо, я уйду вместе с Вами. - Сказал приличия ради Терещенко. Они обнялись, но Савинков понимал, что никуда Терещенко и уж тем более ради него не уйдёт. Отставка, потом подполье. Савинков не застал Керенского в кабинете, и вернулся к себе. Он вызвал Филоненку.
- К 10 августа чтобы записка была подготовлена. - Властно сказал он. Филоненко покрылся потом, но молча кивнул. -- И чтобы утечки информации не было. - рявкнул Савинков. Военный министр побледнел. Он достал револьвер и в голове его пронеслись слова из "Коня Бледного": "мой револьвер всегда со мною...". От рокового выстрела Савинкова спас вошедший к нему его приятель Флегонт Клепиков, исполняющий роль его секретаря.
- Ты что, Борис Викторович - почти закричал Клепиков. - Как можно?
- Ты думаешь, что дальше стоит продолжать игру? - Ухмыльнулся Савинков.
- В любом случае стоит, - улыбнулся верный товарищ.
Савинков открыл окно и выстрелил по голубям. Пуля пронеслась мимо проходящего и неизвестно чего там делающего Дзержинского, но по роковой случайности в него не попала. Савинков его не видел. Он выстрелил ещё раз и застрелил птицу. Дзержинский, услышав выстрел, побежал прочь - он подумал что враги его хотят убить. Властности Савинкова боялись даже генералы, но он не знал об этом, и завидовали большевики, впрочем как всем, кто у власти. Этим же вечером Владимир Ильич Ленин дома готовился выступать перед народом. Он сделал все ораторские упражнения, которые терпеливо выслушала его супруга - Надежда Крупская. Она пока Ленин читал стихи, гладила ему рубашку. Потом Ленин перешёл на тон выше и взял прозу. Взял прозу Пушкина - "Капитанская дочка" и стал читать вслух. Надежда даже заслушалась. "Ему бы на сцене выступать! - Нежно подумала она о муже. - Настоящий артист!". Наденька взяла рубашку мужа, приготовленную для выступления перед народом, и стала гладить тяжёлым утюгом, который был в их скромном жилище - они снимали квартиру на Садовой, о которой не знало правительство, кроме Савинкова. Когда Ильич кончил с Пушкиным, он сел на табурет передохнуть.
- Савинков установит диктатуру. - Волнуясь, говорил Ленин Курпской. - Этого нельзя допустить.
- Ну правильно, - мягко и загадочно, не желающая упрекнуть мужа в амбициозности, улыбнулась Крупская, - будет диктатура пролетариата.
- Наденька, - стукнул по столу кулаком Владимир, - то диктатура пролетариата, если ты меня правильно поняла, а то личника Савинкова.
- Не такой уж он и личник. - Подколола Ленина Надя. - Он пытается что-то сделать для страны, хотя ему недостаёт опыта и по-своему трудно.
- Надя, это что за разброд и шатание в партии? Или ты влюбилась в Савинкова? Вот за переход в иную партию - расстрел. - Владимир, казалось, был на полном серьёзе. Крупская засмеялась, и стала гладить рубашку дальше.
- Он эгоист и личник. Точка. - Обиделся Ильич и стал перечитывать речь - то, что он написал накануне. - Личник. - Повторил он, оторвавшись от текста.
3 августа Временное правительство заседало при закрытых дверях. Савинков подал Керенскому записку об утечке информации, но не был услышан. Керенский его пнул, Корнилов буркнул что-то на счёт Чернова, который был министром Земледелия. Савинков вечером попытался составить законопроект, который предполагал:
1. Законопроект о введении смертной казни в тылу за военные преступления;
2. Закон о некоторых мерах на железных дорогах и т. д. (цит. по: Савинков, к делу Корнилова). Также Савинков хотел ввести дисциплину в армии. 10 августа, правда Савинков не был допущен до Керенского. Керенский нагло перехватил в коридоре Терещенко и они заперлись втроём в кабинете и вместо совещания пили шампанское. - Савинкову скажите, что я заседаю с Корниловым. - Кому-то рявкнул Керенский. Все трое заперлись, и ждали пока Борис Викторович уедет. Он приехал, как и положено к девяти, и попросил Керенского. Его не пустили. Тогда Борис Викторович ушёл, а когда вернулся, то положил Александру Фёдоровичу прошение об отставке.
- С ума сошли. - Мягко улыбнулся Керенский, посмотрев на Бориса глазами доброго клоуна. - К совещанию не допущены. Марш домой, и не думать там составлять какие-то законы. Вы свободны, у Вас день отдыха. Делайте что хотите в рамках приличия, конечно.
Савинков понуро зашагал прочь. Он обернулся на Керенского, и что-то захотел сказать, но тот, посмотрев на него тем же взглядом доброго клоуна, отвернулся к окну. "Точно клоун. - Решил про себя Борис. - То-то я их не особенно любил в детстве" и почему-то перед ним встала картинка из детства, когда его матушка - Софья Александровна Савинкова-Щевиль привела его в шапито. Клоун в рыжем парике бегал за ним, он его испугался и заплакал, хотя знал, что мальчикам плакать нельзя. Потом он просыпался когда клоун приходил к нему во сне, и мать обратилась к доктору. С тех пор Савинков клоунов не любил. В принципе сейчас глаза Керенского напоминали ему того клоуна, из детства.
 
========== Ай, да Солоха! ==========
 
Александру Аникину
 
В минуты отчаянья Александр Фёдорович стучался к своим давним знакомым, супругам Мережковским. Он боялся неизвестности, и ему хотелось поплакаться "Милой З.Н." в жилетку. З.Н. была той женщиной, которая его понимала. Керенский сел в автомобиль, и поехал в их уютный дом на чашку тёплого наваристого чая, бросив все дела. Да и какие у него были дела? Сидеть и ждать? Больше ему ничего не оставалось. Он не мог отдавать приказы, так как был связан обязательствами ... с некими силами, которые он не мог превзойти. На него давил В.И. Уильянов, вернее его авторитет среди толпы и горячее желание поскорее избавиться от соперника - Б.В. Савинкова, который ему порядком надоел. Незавидное это положение иметь с собой рядом человека, повинного в столь громких преступлениях и это ещё - твоя правая рука. Савинкова Керенский глухо ненавидел, и постоянно боялся, что тот его убьёт. Александр Фёдорович постучал в знакомую дверь уютного дома. Защемило сердце, и только сейчас он понял, что он меньше всего хочет видеть Гиппиус - она обольёт его ядом, вероятней всего, принимая сейчас питерского генерал-губернатора Савинкова, который уже явно достал. На этот раз дверь открыл Дмитрий Философов.
- Кто там? - Спросил он.
- Министр. - Испуганно пискнул Керенский, жалея, что пришёл в этот дом. Дима открыл дверь и проводил его в гостиную.
- Жаль, что нет Мережковских. - Машинально ответил Керенский, хотя в это время сердце его трепетало от радости. Дима предложил Александру Фёдоровичу чаю, на что он охотно согласился. Горячий чай всегда успокаивает нервы, и согревает душу. Он сел за стол на стул предложенный Димой. Стол был покрыт светло-салатовой скатёркой.
- Они уехали на дачу. - Спокойно ответил Дима, и предложил булочек с малиновым вареньем, которые Керенский очень любил. Машинально схватив одну из них, он погрузился в мягкую атмосферу дома и уюта и уже жалел, что рядом нет милой З.Н. К чёрту Савинков! Воцарилось молчание.
- Да делайте что-нибудь! - Почти кричал Дима. - Жертвуйте большевиками слева, жертвуйте хотя бы Черновым.
Керенский помрачнел. Маниакальное желание избавиться от Савинкова переполняло его душу. и он не видел никаких других решений, как избавиться от этого негодяя.
- Чернов мне навязан. Большевики набирают силу. Больше я ничего не могу поделать. - Для отмазки буркнул Керенский, и отпил сладкого чаю. Обсуждать дела даже с Димой не хотелось.
- У них новый приём. Говорят, они пользуются рижским разгромом. - Как-то вяло протянул Дима. Казалось, и ему говорить с ним не было желания.
- Да что-то я слышал... - Керенский впился в нежный круассан с шоколадной начинкой, обмакнув его в малиновое варенье. Аппетитная плюшка лежала рядом. Больше всего сейчас ему хотелось покоя. Чай согревал душу, но не избавлял от навязчивого Димы, который явно совал нос не в свои дела.
- Так громите их! Вы же лицо демократии. Возьмите власть в свои руки!
Керенский посмотрел на Диму, и поблагодарил его за сочувствие.
- Толпе нужна сильная демократическая власть... - простонал Дима.
- Кое-кто считает, что толпе нужна диктатура. Для укрепления и усмирения порядку. А вот с этим кое-кем я пока сделать ничего не могу. - Керенский многозначительно посмотрел на Диму, и тот понял, что он помешался.
- Но я сделаю всё возможное. - Пробормотал Александр Фёдорович. И только сейчас Дима заметил, как мертвенно-бледно его лицо. От прежнего, пышущего здоровьем политика не осталось и следа. он резко похудел, измождённый вечным недосыпом и явными терзаниями дня. Дмитрию показалось, что он явно наглотался морфия. Александр Фёдорович опустился на стул. И посмотрел на записку, которая лежала на краешке стола. Он узнал почерк Савинкова, и усмехнулся. Был, значит. Ай да Солоха! Савинков думает о стихах в такое время? Или Савинков в такое время влюблён? Он определённо влюблён поскольку стихи рождаются от любви. Он был уверен в этом.
 
========== Принц воров ==========
 
Александру Аникину
 
- Вам плохо? - Донёсся до министра голос Жимы.
- Ничего страшно, - неожиданно как-то ласково сказал Керенский. - Пожалуй, я пойду.
- Чаю? Коньячку? - Нежно осведомился Дима.
- Нет, спасибо, жаль что всё-таки нет Мережковских! - Керенский помял ещё клочок бумаги Савинкова, и рвать не стал. Он шёл и почти шатался. Оказывается, Савинков влюблён в З.Н.! Керенский только посмеялся на это. Но, может быть рыжина её кос и пленила этого задаваку. Повеяло холодом. Запершило в горле. Александр Фёдорович поморщился, и сел в автомобиль. Машина тронулась, унося его на квартиру. "Савинков влюблён? - Керенский ещё раз ухмыльнулся такому положению дел и такому открытию. - Подумать только, неужели правда в Зинаиду Николаевну?".
Это мужчине не понравилось, и он подумал, что теперь будет соперником новоиспечённого нового министра и в личном фронте. Зинаида Николаевна ему нравилась, можно даже сказать, что он был в неё влюблён. Эксцентричная, умная, хотя и немолодая женщина с юных лет притягивала к себе уверенных в себе мужчин, которые всегда находились рядом с ней. Керенский знал, что в любовниках у поэтессы побывал и депутат кадетов Карташёв, но их связь была недолгой. З.Н. к нему быстро охладела. Пошёл дождь. Председатель почувствовал, что его клонит ко сну, и не стал противиться. Автомобиль нёс его, измученного своими распрями и внутренними раздорами по улицам Петрограда. "Скорей бы в Америку!", - пронеслось у него в голове.
В ставке всё шло не так гладко. Савинков понял, что против него интригуют, но старался держаться.
- Вы что в него верите, Борис Викторович? - Надменно спросил генерал Алексеев, наиболее лояльно к нему относящийся. Мой совет - арестовать Корнилова. Пока не поздно. И сбросить с себя мундир военного министра. Он вам не к лицу. Против вас плетутся интриги. Большевики этим обязательно воспользуются. Они бьют по Керенскому, как по кукле. Он что не видит?
Савинков молчал. Он понимал, что Алексеев прав. Конечно, он же лучше знал Корнилова! И потом этот интриган Завойко! Зачем Лавр Георгиевич держал у себя этого человека?
Для Бориса Викторовича это казалось странным.
- Вы знаете, что большевики готовят в августе восстание? - Отрывисто говорил Савинков, расхаживая перед Корниловым. Тот упорно молчал. - И что Вы думаете делать? Вы, на кого надеется вся страна? Вы - главнокомандующий или кто?
-В данном случае я не обязан ничего Вам отвечать. - Ответил Корнилов. - Всё это говорили Вы. Вы и расхлёбывайте. Я не сильная личность. Я учёный. Но вижу одно: деятельность Керенского мешает победе русской армии в войне. Правительство открыто способствует распаду армии. Я В Ваши игры не играю.
- И что Вы намерены делать?
- Взять, наконец, командование на себя.
Савинков развернулся и ушёл.
Луначарский битый час сидел и дожидался Керенского у него на квартире. Наконец, вышел Александр Фёдорович.
- А вот и Вы? - Улыбнулся Луначарский. - А Вам привет от Владимира Ильича пламенный!
Луначарский развёл руками. Керенский чуть было не спустил его с лестницы.
- Вот пусть Владимир Ильич выгонит Савинкова прочь из страны. - Керенский закрывал дверь перед носом Луначарского. Тот пытался попасть к нему на чай, но безуспешно.
- А Вы на что? - Пригрозил Луначарский. Керенский показал свою мордочку.
- А Вы на что? Вот и объявите себя Верховным правителем и выгоните Вашего Савинкова вон.
- Я Вас сейчас выгоню! - Закричал Керенский, Луначарский посчитал своим долгом побыстрее убраться из "нехорошей квартиры".
Савинков дрожал. Он сидел перед победителем в кресле и смотрел на потрескивающий огонь в камине. Ему казалось, что пламя жгло его душу.
- Вы думаете что победили? - Начал он. - Убийство или самоубийство Крымова - это начало. Остальное ждёт Вас потом. Хотя нет, не Вас. Вы будете заграницей. Там за деньги напишите мемуары, которые будут пользоваться во все времена популярностью.
- Савинков, Вы больны. - Улыбался Керенский. - Вас чья-либо популярность в веках заботит больше, чем что-либо другое. Оставьте этот кабинет и меня в покое.
- Выслушайте меня. - Сказал побеждённый человек. которому пришлось отдать власть другим. - Вы напишите мемуары о том, как будете ходили по Зимнему дворцу. И как Вы арестовывали всех подряд. Вы - выше царя. Вы - как царь. Только теперь гражданин Романов никогда...
- Довольно. - Вспылили Керенский. - Вон из моего кабинета. Вы начинаете оскорблять. А Вы напишите мемуары о том, как чуть было не убили гражданина Романова.. .и..
- Вас? - Улыбнулся Савинков. - Вы сделали всё это только потому что боитесь меня?
Савинков дико засмеялся. Это был смех обречённого.
- Вы думали, что я Вас убью? Так почему Вы мне это не сказали? Ну, да я - меч правосудия. Караю справа, слева и в центре. Я не могу действовать от своего имени. Наш призрак на белом коне нужен был, чтобы поднять боевой дух Россиян, чтобы Россияне не вышли из кампании до срока. Война скоро закончится. Я это чувствую. Но Россия не получит ничего при подписании мирного договора, благодаря Вам, господин Керенский. Вы ввергли Россию в пучину гражданской войны....
- И лишили Вас власти?
Савинков пытливо посмотрел в глаза Керенского, и отвернулся.
- Делайте что хотите, но я Вам доверять не могу. И уважать Вас не буду.
По телу Керенского пробежала дрожь, и он подал Савинкову шляпу.
"Тоже мне, Робин Гуд! - По нём виселица плачет. Принц воров!".
Керенский расхохотался, и, чувствуя полноту своего власти, закрыл дверь.