Голубая роза. Часть 3. Главы 4, 5, 6

                Голубая роза.
                Роман-фантазия.

Часть третья. ЕДИНОРОГ.

Содержание:
Глава 4. Заговор.               
Глава 5. Еще один заговор. 
Глава 6. Магические руны.
***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 4.
                Заговор.

«Каким бы блестящим ни считалось положение королевы в настоящий момент, она никогда не сможет его закрепить, пока не произведет на свет наследника».
        Из письма австрийского посланника во Франции графа де Мерси к императрице Марии Терезии.




        Главный дворец, в обширном комплексе которого обитало множество народу различных сословий и профессий, был местом, где в той или иной степени сосредотачивались нити управления страной, решались и происходили важные события, и где поэтому было полным-полно шпионов.

Информацию о членах королевской семьи, об их приближенных, о приближенных этих приближенных, об их жизни, личной и общественной, их связях, их привычках, взглядах, симпатиях и антипатиях собирали все заинтересованные лица: сами члены этой семьи, представители управленческого аппарата, резиденты соседних государств, полиция, журналисты…

Информацию добывали, вытягивали, вымогали, покупали и перепродавали. За информацию платили осведомленным людям, ради нее в состав придворного штата и обслуживающего персонала старались всеми способами внедрить своих агентов, для получения доступа к ней, не брезгуя ничем, вербовали осведомителей. Спрос рождал предложение, служба информатора была выгодна.

Интересно, что, тем не менее, эта отлаженная система постоянной слежки за власть предержащими лицами и друг за другом вовсе не давала гарантии того, что все секреты непременно станут прозрачными. Кроме того, никогда не существовало гарантии стопроцентной достоверности полученных сведений, ведь проверить эти сведения бывало тем более нелегко, что, наряду с действительно имевшими место происшествиями и подлинными событиями, товаром становились также слухи и сплетни.

Там, где тайны оказывались скрыты надежно, возникали досужие домыслы, складывались расхожие легенды, выдававшиеся за правду настолько убедительно, что впоследствии, при обнаружении истины, ее не желали признавать, привыкнув к освященной традицией подмене. Никто никогда не брезговал складывать в свою корзинку жемчуга вместе с навозом в надежде разобраться в этой мешанине потом, поскольку самая случайная и кажущаяся малозначительной деталь могла стать впоследствии ключом к обнаружению весьма и весьма любопытных фактов.

        Начальник Королевской гвардии полковник Пауль фон дер Тротт в плане интереса к последним веяниям придворной и политической жизни ничем не отличался от других озабоченных сохранением своего влияния и положения лиц. Он тоже имел своих осведомителей, поскольку сознавал необходимость всегда «держать руку на пульсе».

В начале правления своего «Ганса» фон дер Тротт был близок с Первым министром, однако всегда старался следить за ним, а затем, после того как министр выбрал линию поддержки королевских родственников, и вовсе перестал ему доверять. В отличие от Первого министра, фон дер Тротт был лишен возможности плавно лавировать между заинтересованными партиями, в силу своего весьма специфического положения при особе Ныне правящего короля, которое ни для кого не являлось секретом, так что он мог держаться только королевской партии. Крах короля означал и его немедленный крах.

В этих условиях ему особенно важно было иметь как можно более полные и точные сведения обо всем, что происходит в Северном крыле Главного королевского дворца.

В начале текущего года ему повезло обзавестись ценной осведомительницей среди придворного штата обеих принцесс, свекрови и невестки, госпожи Элеоноры и госпожи Софии. Молодая придворная дама, Анна Мария фон Траутфеттер, пришла к фон дер Тротту с просьбой оставить в покое ее младшего брата, пятнадцатилетнего юношу, который был недавно зачислен в гвардейские ряды и которому особенно повезло обратить на себя внимание своего полковника.

Вообще в армейских казармах на некоторые развлечения, поскольку с определенной долей неизбежности к ним вели сами условия мужского общежития при отсутствии женского общества, чаще всего смотрели сквозь пальцы. Молодые солдаты так или иначе попадали под начало к старшим. Командир вправе требовать подчинения, так гласит воинский устав.

Бывали, кончено, случаи, когда неприглядные дела выходили наружу и даже становились объектами разбирательства с вытекающим отсюда суровым наказанием для уличенных в преступлении виновных лиц. Однако карательные меры не всегда способствовали искоренению зла, в некоторых случаях только глубже загоняя его внутрь, при том, что отношение к подобным вещам бывало различным и у самих объектов вожделения своих старших товарищей или своего начальства.

Для кого-то это было как острый нож, кто-то философически мирился со своей участью в ожидании, когда он сможет взять реванш за пережитые унижения, а кто-то (и такие всегда находились) сам напрашивался на особое покровительство в расчете на определенные льготы.

При Пауле фон дер Тротте в роли начальника привилегированного полка нравы в казармах, что интересно, и в целом, и в отношении порицаемых обществом пороков в частности, не ухудшились по сравнению с периодом руководства предыдущих командиров, не замеченных настолько явно, как он, в некоторых личных особенных пристрастиях.

Фон дер Тротт был довольно суровым и требовательным, не дававшим никому спуску и неукоснительно соблюдавшим порядок, но при этом внимательным, заботливым и справедливым  командиром, а потому он пользовался уважением своих подчиненных, которые, полагая, что служить под его началом лучше, чем под чьим бы то ни было еще, прощали ему его некоторые, так сказать, слабости, оставляя его развлекаться как ему заблагорассудится, хотя и позволяли себе порой судачить о нем за его спиной, на что полковник не обращал особого внимания, понимая в свою очередь, что «на каждый роток не накинешь платок». Пусть болтают, если в меру, лишь бы служили хорошо.

К тому же все понимали, что фаворит короля это величина недосягаемая. Только королева могла публично обратиться к нему и к своему супругу с резким замечанием насчет того, что, к примеру, Педер Шумахер граф Гриффенфельд не так уж долго скандализировал Датское королевство и закончил пожизненным тюремным заключением. С другой стороны, все не может быть идеальным, с чем-то приходится мириться, такова жизнь. Даже мнение самой королевы цены не имело, что уж говорить об остальных.

Люди, сталкиваясь с какими-то проблемами, чаще всего предпочитают сначала проявлять инертность и соглашаться с некоторыми неудобствами – до тех пор, пока неудобства не перерастают в полный беспредел и терпеть их становится уже совсем невмоготу. В данном случае до этого было еще далеко.

В общем, как-то так повелось, что никто не видел особого зла в том, что молоденькие солдаты («малыши») получали приказание явиться к полковнику фон дер Тротту на прием. Однако, когда юный солдатик, брат госпожи Анны Марии фон Траутфеттер, достаточно узнал из казарменных сплетен, как здесь могут обернуться обстоятельства, он помчался к сестре и объявил ей, что, если она ему не поможет избежать отвратительного приключения, он как минимум дезертирует.

Анна Мария находилась в немилости у своей госпожи, Вдовствующей принцессы, с той ночи, когда она проспала свидание принцессы Софии и принца Кристиана. Она не лишилась места, поскольку было продекларировано, что трагических необратимых последствий ее халатность не поимела, но кредит доверия оказался ею утрачен.

К ней плохо относились, ее ни в грош не ставили, и она даже подумывала подать в отставку. Поэтому обратиться за помощью к Вдовствующей принцессе она не могла, а принцесса София вообще перестала быть дееспособной самостоятельной личностью на дворцовом горизонте на все сто процентов.

Тогда Анна Мария отправилась к полковнику фон дер Тротту лично и прямо попросила его оставить ее брата в покое. Это был шаг, который вряд ли мог привести к удаче, но – «смелый города берет». Удача улыбнулась госпоже фон Траутфеттер. В ответ на ее требование полковник предложил ей служить ему, с гарантией неприкосновенности с его стороны юного строптивца.

Анна Мария согласилась и с той поры перестала думать об отставке, поскольку ее существование при дворе обеих принцесс Северного крыла приобрело смысл. В создавшихся условиях ее не оскорбило предложение полковника шпионить за своими госпожами и их окружением, напротив: ей нравилось сознавать, что она до известной степени держит надменную, резкую Вдовствующую принцессу в своих руках. Это была месть за плохое отношение госпожи к служащей.

Нельзя сказать, чтобы Анна Мария, с энтузиазмом приступившая к порученному ей заданию, стала источником каких-то особенно важных и полезных сведений, но она собирала их регулярно, записывала аккуратно, не упускала мелочей, приносила свои донесения на условленное  место в установленные сроки, вела себя осторожно, ее сообщения по некоторым легко проверяемым признакам являлись достоверными и заслуживали доверия, дополняя общую картину придворной жизни, и поэтому фон дер Тротт оставался доволен агентом «М».

        В сентябре садовник, рыхливший грядку с астрами в дворцовом парке, как всегда вынул изо рта статуи Флоры, красовавшейся на обочине клумбы, завернутую в кусочек клеенки мелко исписанную бумагу и, нагрузив свою тачку садовым мусором, повез ее по аллее по направлению к Центральному корпусу Главного дворца, где незаметно передал ее лакею, как раз открывшему одно из окон в апартаментах полковника фон дер Тротта.

Таким образом вскоре полковник узнал действительно потрясающие новости. Агент «М» сообщала, что подслушала разговор леди Элеоноры и ее доверенной, госпожи фон Шеумберг, в котором эти дамы обсуждали вопрос срочной доставки в Северное крыло новорожденного младенца.

- Дальше тянуть нельзя, - говорила Вдовствующая принцесса. - Получается, что она перехаживает.
- Возникли трудности, - отвечала госпожа фон Шеумберг. - Тот младенец, которого вчера подкинули в приют, оказался девочкой.  Придется подождать еще немного. Но не сегодня-завтра все непременно уладится.
- Поезжай сама, Марта, - сказала Вдовствующая принцесса. - Мы ждем тебя каждую ночь. Младенец необходим. Мы столько уже сделали, осталось только завершить начатое и добиться наконец успеха.

Еще ранее агент «М», рассказывая о течении беременности новой принцессы, несмотря на то, что сведения по этому вопросу она собирала буквально по крупинкам, так как к больной подступиться было невозможно, ведь ее все время охраняли или сама Вдовствующая принцесса, или фон Шеумберг, или доктор Гибнер, выдвигала предположение, что с будущей матерью не все обстоит благополучно и что официальные бюллетени о ее самочувствии не соответствуют истине.

Несколько раз она замечала на белье принцессы кровавые следы и те же следы иной раз оставались на стенках ночного горшка. Беременность, видимо, протекала с большими осложнениями. В последние дни происходило тоже самое. Доктор Гибнер и госпожа фон Шеумберг выгнали всех из комнаты принцессы на целых пять дней. Они меняли друг друга на неусыпном дежурстве, а принцессе прислуживала одна полу-глухая и полу-слепая сиделка, существо совершенно невменяемое, от которого человеческого слова никто никогда не слыхал, привезенная откуда-то доктором Гибнером.
   
«Разговор о новорожденном ребенке вместе с известными мне подозрительными подробностями относительно состояния здоровья молодой принцессы наводит меня на мысль, - писала агент «М», - что принцесса София уже потеряла свое дитя или же нет надежды на благополучные роды, но Вдовствующая принцесса не желает признать поражение и намерена выдать за своего внука любого подкидыша, чтобы затем уверить всех, что ее невестка все-таки произвела на свет будущего короля. Сама молодая принцесса запугана угрозой существованию ее плода, а, кроме того, в связи с почти постоянным приемом успокоительных и снотворных снадобий, она вряд ли способна точно понимать, что с нею происходит. Ее сумеют убедить, что она действительно родила этого ребенка, заменив мертвого на живого. Возможно, ей причинят боль, чтобы она могла смутно вспомнить об этом. Роды, кончено, пройдут ночью, без огласки, что днем невозможно устроить, хотя это и против существующих традиций. Вдовствующая принцесса станет главным свидетелем события, которое обычно проводится публично ввиду его огромной государственной значимости, но ее авторитет незыблем, и ее слово удостоверит подлинность происшедшего, не вызвав ни у кого ни тени подозрения». 

Получив это письмо, фон дер Тротт усилил посты, приказал часовым на этих постах быть особенно бдительными и сам заступил в ночь на караул возле тех ворот, через которые происходило сообщение с Северным дворцовым крылом. Дежурным офицерам было приказано задерживать всех лиц, которые попытались бы пронести во дворец новорожденных детей.

- Есть сведения о дворцовом заговоре, - сказал им полковник, отдавая такое странное распоряжение. - Дитя могут попытаться доставить в дворцовые покои явно или тайно, спрятанным под плащом мужчины или женщины, упакованным в корзинку, поставленную под сиденье кареты… Нельзя пропустить ничего хоть сколько-то подозрительного.

Впрочем, он был уверен, что выловит злоумышленника сам, именно в том месте, где он решил подежурить лично. Так оно и случилось, ведь у Вдовствующей принцессы и ее соучастников не было оснований слишком беспокоиться о том, что кто-либо сумел проникнуть в их тайные планы, поэтому они действовали осторожно, но без особой изощренности.   

В карете, которую в начале ночи остановили у ворот, избранных полковником пунктом наблюдения, сидела госпожа Марта фон Шеумберг, доверенная придворная дама Вдовствующей принцессы Морской. Полковник подошел к карете, заглянул внутрь и поздоровался с нею.

- Как удачно, что я решил проверить посты именно сегодня в ночь, - воскликнул он. - Мне как раз хотелось повидаться с вами, госпожа фон Шеумберг. Пользуясь случаем, я прошу вас ходатайствовать перед своим мужем относительно моего племянника, Отто фон дер Марвица. Он подал прошение о переводе его в экипаж «Нашей победы», но до сих пор ответа из Морского министерства нет…

Супруг госпожи фон Шеумберг служил в Морском министерстве (или Мореходстве, как иной раз сокращенно называли это учреждение), имея внушительный чин и право доклада у министра. Несколько минут фон дер Тротт морочил госпоже статс-даме голову проблемами своего племянника, внимательно приглядываясь к внутреннему пространству кареты. Госпожа фон Шеумберг была одна, на коленях она держала большую плетеную корзину, накрытую чистым белым холстом, в корзине кто-то попискивал и возился.

- А что там у вас такое? – поинтересовался полковник вполне естественным тоном.
- Щенок для нашей бедной больной принцессы, чтобы повеселить ее немного, - откликнулась госпожа фон Шеумберг. - Из-за этого малыша я и задержалась в поездке до такого позднего часа.

Она откинула полотно, и полковник увидал маленькую хорошенькую собачку с блестящими глазками, мокрым носиком и завитушками коричневой шерсти над лохматыми мягкими ушками.

- Какая прелесть! - восхитился он почти искренне, так как любил домашних питомцев. - Лейтенант, гляньте-ка, не такого ли песика мечтала завести себе ваша сестра?

Он вдруг подался вперед, быстро забрал с колен опешившей госпожи фон Шеумберг корзинку и вынес ее наружу из кареты, передав ее своему подручному дежурному офицеру.

- Отойдите к свету и рассмотрите ее хорошенько! – с любезной улыбкой обратился он к офицеру и, отправив его таким образом в сторону от экипажа с его пищащей и шуршащей в корзинке живой ношей, вновь засунул голову в карету к даме.
- А бедняжка принцесса все еще не родила? – поинтересовался он, вновь осматриваясь и чутко вслушиваясь.
- Нет, - пожала плечами госпожа фон Шеумберг. - Но доктор Гибнер говорит, что тревожиться пока нужды нет. Господин полковник, меня ждут, простите меня, но я должна ехать… было приятно встретиться… разумеется, я расскажу моему мужу о вашем племян…
- Стойте, что это? – остановил ее фон дер Тротт. - Что это за шум? Или у вас здесь еще одна собачка, сударыня, а?

Несмотря на то, что маленькое беспокойное животное вынесли из кареты наружу, в ней вновь раздались вдруг прежние звуки: попискивание, хныканье, шорох…

- Я ничего не слышу, - сказала госпожа фон Шеумберг. - Господин лейтенант! Верните мне моего песика, будьте добры, вы уж на него, верно, насмотрелись! Передайте вашей сестре, что она может справиться у меня о собачке, я сообщу ей, где можно купить такую же.
- Погодите, да вот же… Вот опять… Кто-то пищит… Или плачет… - сказал фон дер Тротт. - Кто еще находится в вашей карете, сударыня?
- Что за шутки, полковник! – воскликнула госпожа фон Шеумберг, начиная терять терпение. - Вы и так задержали меня. Мне нужно ехать, меня ждут. Молодая принцесса больна, мы все последние месяцы от нее не отходим, это очень ответственно и утомительно… прошу вас, не чините мне препятствий.

- Прошу вас, выйдите из кареты, сударыня, - сказал фон дер Тротт, шире распахивая дверцу и собственноручно опуская подножку. - Я не даром заступил сегодня на пост, мне следует показать подчиненным пример бдительности безотносительно важности общественного положения тех лиц, которые подлежат досмотру при проезде через посты Королевской гвардии. Гвардия она на то и гвардия, сударыня, чтобы нести свою службу безукоризненно… Лучше перестараться, знаете ли, чем что-то упустить…

Он подхватил госпожу фон Шеумберг под локоть и потащил ее наружу.         

- Что вы себе позволяете! – сбросив любезную маску окончательно, крикнула она, вырываясь.
- Так выходите!

Госпоже фон Шеумберг ничего не оставалось делать, как подчиниться.

- Я пожалуюсь на вас за эту глупую задержку и причиненные мне неудобства, - пригрозила она.
- Кому жаловаться будете? – осведомился фон дер Тротт. - Ее высочеству, ее величеству, его величеству?

Когда рассерженная дама оказалась на улице, фон дер Тротт забрался в карету, заглянул под сиденье, которое она только что занимала, и вытянул из-под него вторую плетеную корзинку, точно такую же, как первая, точно также закрытую сверху куском чистого холста. И в этой корзинке кто-то пищал и ворочался.

Полковник при содействии одного из солдат вынес корзинку на улицу и поставил ее на землю. Солдаты поднесли к ней поближе имевшиеся у них фонари, холст отвернули… В корзинке лежал маленький ребенок. Завернутый в пеленки, в батистовом чепчике на головке, беленький, как снежок, он чмокал губками, пускал молочные пузыри и таращил светло-голубые, словно незабудки на лугу, бессмысленные глазки.   

- Еще один щеночек для нашей больной бедняжки-принцессы, - задумчиво произнес полковник. - Ну, госпожа фон Шеумберг, прошу ко мне. Кажется, нам есть о чем поговорить кроме служебных устремлений моего племянника Отто и сроков ожидаемых родов принцессы Софии. 

Госпожа фон Шеумберг попыталась противиться.

- Куда это я должна идти среди ночи, зачем это, - говорила она. - Сообщите немедленно моей госпоже, она ждет меня, я не могу опаздывать на службу. Как вы смеете подвергать меня аресту безо всяких на то оснований!

Она оглядывалась по сторонам, но вокруг стояли солдаты, а ее кучер, сидевший на козлах ее кареты, и ее лакей, стоявший рядом с нею, спустившись со своего места позади экипажа, ничем не могли ей помочь - двое безоружных людей против десятерых вооруженных.

- Это ни в коем случае не арест, - мягко объяснял ей полковник. - Это просто мера предосторожности. Как только вы объясните мне, почему вы везли в своем экипаже в ночное время во дворец младенца, спрятанного таким образом, вы сможете спокойно отправиться в свои апартаменты. Я дам вам охрану, не беспокойтесь.
- А почему я не могу везти в карете младенца одной из моих служанок? – не очень умно воскликнула госпожа фон Шеумберг. - Я покровительствую ей и взялась помочь…
- Вы, конечно, скажете, кому именно вы покровительствуете таким особенным образом, - кивнул полковник. - А кроме того, сообщите, почему младенца вы везли под сиденьем, а щенка на коленях. Даже если мать этого ребенка последняя смертная на земле, а щенка произвела на свет породистая сука, все же женщина, сама являющаяся матерью, должна была держать на руках человеческое дитя, а не собачье отродье.   

Возле проездных ворот на территорию Королевской резиденции находился маленький одноэтажный караульный домик, разделенный внутри на три комнатки. В одну ввели госпожу фон Шеумберг, внеся за нею обе корзины, а в соседнюю комнату заперли ее слуг.

Допрос не занял много времени. Благодаря бдительности агента «М», у полковника было достаточно сведений, чтобы, использовав их, ввести задержанную особу в заблуждение и припугнуть ее, заставив заговорить. Он сказал ей:

- Не советую запираться, нам ведь все уже известно от доктора Гибнера.

Такого рода магические фразы обычно неплохо действуют на подследственного в целях блефующего следователя.

- Гибнер… Трус проклятый, - прошептала госпожа фон Шеумберг, сжимая руки точно также, как это делала порою в минуту потрясения или горести Вдовствующая принцесса, у которой она, вероятно, переняла этот жест за время многолетнего знакомства и тесного общения. - Весь изнылся, что это не доведет до добра… Проклятый трус!

И тут она, поверив в проигрыш, рассказала все, чего еще полковник фон дер Тротт на самом деле не знал. Истина оказалась еще удивительнее и отвратительнее, чем предположила наблюдательная агент «М».

        … Принцесса София почувствовала, что уже не спит, но не торопилась открывать глаза. «Пора принимать лекарство, пора принимать лекарство», - будто твердил ей кто-то на ухо.
- Да, да, - пробормотала она. - Конечно… - и подумала с тоской о том, что ее ждет еще один долгий беспросветный день… - Не могу больше, не могу… Кончится ли это когда-нибудь…    
    
Вероятно, последнюю фразу она произнесла вслух, потому что знакомый мужской голос откликнулся рядом с нею:
- София, все уже кончилось.

Тогда она открыла наконец глаза. Она лежала на своей постели в своей спальне, как обычно, а рядом с нею сидели король Иоганн и ее сестра Стефания.

- Ваше величество! – воскликнула удивленная принцесса. - Стефания!
- Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила княжна, переглянувшись с королем.
- Плохо, - сказала София. - Мне все время велят лежать.
- Нет, вы скоро будете чувствовать себя хорошо, - сказал король. - Вы не больны, вы здоровы. Вам нужно встать и забыть весь этот кошмар.
- Я не понимаю, - пробормотала принцесса и посмотрела на свой объемный живот. Живота не было. То-то ей показалось, что ей как-то легче дышится, ничего больше не жмет и не давит. - Но… мой ребенок… - прошептала она. - Разве он уже родился? Я ничего не помню.
- Бедняжка моя, - сказала Стефания, - твой ребенок погиб еще в марте, после отъезда твоего мужа, когда у тебя произошел выкидыш. С тех пор тебя обманывали, а вместе с тобою и нас всех. Живот был накладным, вот для чего нужен был такой плотный цельный бандаж.  Твоя свекровь устроила заговор с целью выдать за своего внука подкидыша… Она, доктор Гибнер и госпожа Шеумберг признались во всем.

- Они вам все сами повторят, чтобы вы поняли, как все было, - кивнул король, глядя на нее с искренним состраданием. - Я понимаю, трудно поверить вдруг в такой ужасный обман… Вашей вины во всем происшедшем нет, София. Вы жертва злых, бессердечных, бессовестных людей. Вас осмотрел мой личный врач, он сказал, что вы здоровы, только ослабели от постоянного постельного режима и, возможно, немного не в себе от принятых вами лекарств. Но лекарства не опасны для жизни, а слабость пройдет, как только вы начнете ходить, гулять… словом, вести себя так, как и должна вести себя здоровая молодая женщина. София! – воскликнул он с воодушевлением. - Вы спасены! Вас спас полковник фон дер Тротт. Это ему удалось раскрыть заговор Вдовствующей принцессы. Вы обязаны также госпоже Анне Марии фон Траутфеттер, которая узнала обо всем происходящем и сделала своевременное сообщение полковнику. Эта молодая дама заслуживает награды. Полковник подумал было, что в заговоре замешан также Первый министр, но последнее предположение не подтвердилось, он вне подозрений. Вставайте, София, вставайте, ваш плен закончился.

Стефания подала сестре халат, король протянул ей руку. София как во сне поднялась со своего ложа и утвердилась на подкашивающихся ногах. Голова у нее кружилась, в мозгу чередовались две мысли:
- Я не больна… Мой ребенок никогда не родится… Мой ребенок никогда не родится… Я не больна…

Разочарование и радость боролись в ней, она почти ничего не видела перед собой, но постепенно головокружение проходило, а мысли принимали большую отчетливость, также, как и очертания предметов окружающего ее пространства.

- Значит, я не умру, - поняла она. - Но ребенок погиб… Вдовствующая принцесса! Госпожа фон Шеумберг! Если бы Кристиан был здесь, их затея стала бы невозможной, они не посмели бы так ужасно издеваться надо мною… Но этого не может быть! – произнесла она вслух. - Разве такое возможно! Господи! За что же мне это выпало?

- Богу виднее. Он знает, кого карать, кого миловать, - не сумев удержаться в рамках сестринской любви, пожала плечами Стефания, сменив заботливую мину на вполне ханжескую.

Сестры никогда не были особенно близки между собою. Стефания втайне завидовала умной, талантливой, красивой Софии, до уровня которой она и не мечтала когда-либо подняться, и не могла отказать себе в том, чтобы не порадоваться сейчас… хотя бы самую малость, но все же порадоваться… видя ее несчастье, сама же стоя на пороге восхождения вверх, к прекрасному счастливому будущему.

София, не смотря на владевшую ею растерянность, почувствовала укол, но постоять за себя и достойно ответить она была не в состоянии. Взамен, кроме всего прочего, она осознала еще и то, что ужасно унижена и опозорена перед всеми. Буквально раздавлена… Одна-одинешенька среди чужих людей, брошенная возлюбленным на произвол судьбы, превращенная чужой злой волей в игрушку коварных интриг, попавшая в страшный водоворот невероятных событий… обесчещенная, уничтоженная…

- Я хочу лично поблагодарить господина фон дер Тротта за оказанную мне неоценимую услугу, - слабым голосом, но довольно твердо произнесла она. - Ваше величество! Мне страшно оставаться здесь. Позвольте мне куда-нибудь отсюда переехать. Если возможно… Я хотела бы навестить отца… Может быть, мне можно поехать к нему? На родине рядом с ним я быстрее приду в себя после пережитого.

                Король и Стефания вновь переглянулись между собою.
- Ты не знаешь еще, Соня, - произнесла Стефания. - Тебе не говорили, чтобы тебя не волновать, да так и не сказали до сих пор. Наш отец умер, тогда же, в начале года…

- … Какой все это ужас, - говорил король Иоганн фон дер Тротту в тот же день, сидя вместе с ним в своем кабинете под своим портретом, где он был изображен в королевской мантии и с книгой пророчеств Нострадамуса в руках. - Бедная принцесса! Как много ей выпало пережить. И как мы все были слепы. Преступление совершалось прямо у нас под носом, и никому даже в голову ничего не пришло!

- Да уж, - неопределенно протянул фон дер Тротт. - Вот вам и благородная вдова национального героя. Прямо не леди Элеонора, а леди Макбет какая-то. Конца нет жертвам, и они не впрок, чем больше их, тем более тревог. Одно небо знает, какие у нее тайны.

- Пауль, мне так страшно, - признался король.
- А тебе-то чего страшно, Ганс? – ухмыльнулся полковник. - Ты же не беременная женщина, от которой злобная родня ждет наследника и которая страдает потому, что не может этого наследника родить, в то время как ее бестолковый муженек мотается где-то там по белу свету вместо того, чтобы находиться рядом с нею и оберегать ее... Думаю, даже господь бог, проклиная Адама и Еву и суля им труды и мучения будущего, не имел ввиду, чтобы дети появлялись на свет в таких невероятных муках при таких невероятных обстоятельствах.   

- Пауль, я боюсь, что что-нибудь случится со Стефанией!
- Странно мне видеть тебя влюбленным, Ганс, - сказал фон дер Тротт. - Ничего с нею не случится. Первый министр уже готовит документы для провозглашения Стефании принцессой нашего королевства и для возбуждения бракоразводного процесса с королевой Анабеллой. 
- Пауль, я не переживу, если ее у меня отнимут. Если ее у меня только попытаются отнять.
- Кто ее отнимет-то, сам подумай? – спросил фон дер Тротт. - Ее специально сюда привезли, чтобы удачно спихнуть замуж. У них теперь там, в княжестве, это вроде традиции, привозить своих невест на выданье сюда, к нам.
 
С последним словом он слегка усмехнулся, встал со своего места, одернул привычным четким движением отлично вымуштрованного с самых юных лет кадрового военного свой щеголеватый, сидевший на его крепкой статной фигуре без единой складочки мундир, и упругой военной походкой прошел к столику резного дерева, на котором стоял, сверкая своими гранями, стеклянный графин с вином и лежали в высокой вазе свежие душистые фрукты.

Полковник налил себе вина в бокал, полюбовался на свет игрой светло-розового, с легким золотистым оттенком напитка, оставлявшего после легкого взбалтывания на прозрачных стенках прозрачный след, подобный лепестку розы, и источавшего головокружительный розовый аромат, затем быстрым движением поднес бокал к губам, неторопливо, смакуя, выпил его до половины, и, сделав передышку, налив второй бокал, приблизился с ним к королю.

- Выпей, Ганс, - решительно сказал он, подавая ему благородный напиток. - И давай отдохнем от всего этого.

Король сидел, понурившись, и вздыхал.   

- Все, напротив, отлично складывается, - говорил фон дер Тротт, обнимая его за плечи. - Принцесса София не смогла родить ребенка, Вдовствующая принцесса сама себя устранила с нашего пути, Кристиан где-то плавает, как дурак, а малышка Стефания беременна! Ну, кто нам теперь страшен, а?
- Пауль, - сказал король, - я готов отдать все на свете, только бы со Стефанией не случилось ничего плохого. Все на свете.
- Только глупостей не наделай, - внимательно поглядев на него, сказал фон дер Тротт. - Да пей же ты наконец. Так и не научился расслабляться.

Король взглянул на непочатый бокал, который держал в руке, пригубил вино, а затем мечтательно улыбнулся.

- Сегодня вечером я буду сидеть в театральной ложе рядом с княжной Стефанией, - произнес он и, обернувшись к своему другу, обменялся с ним улыбками. Это были улыбки сообщников, отлично понимавших и одобрявших друг друга. Оба, в результате общения друг с другом, чувствовали себя как будто обновленными, глотнувшими свежего воздуха и набравшимися свежих сил.

- А что, кстати, мы сегодня вечером увидим в театре? – спросил фон дер Тротт.
- Отелло, - сказал король, рассмеявшись. - Дездемона будет петь про зеленую иву, - и вслед за тем продекламировал:

                Он слезы увидел и мне говорил:
                Люби ты мужчин, как я женщин любил.

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***
                Глава 5.
                Еще один заговор.

«Есть в жизни всех людей порядок некий,
Что прошлых дней природу раскрывает.
Поняв его, предсказывать возможно
С известной точностью грядущий ход
Событий, что еще не родились,
Но в недрах настоящего таятся,
Как семена, зародыши вещей.
        Уильям Шекспир. «Генрих IV».



        Не прошло еще недели с того дня, как по дворцу, по столице и так далее разнеслась весть, что новая принцесса потеряла ребенка, так что ожидаемого наследника нет и пока не предвидится. Помимо этого, тут же ходили какие-то сплетни… Про умышленное замалчивание факта случившегося несчастья…  Про какого-то младенца из приюта, которого пытались пронести в покои принцессы под видом собачки, предназначенной ей в подарок… Но в таких делах без сплетен не обходится. Хотя, вероятно, вряд ли случайно тот врач, который наблюдал ее беременность, действительно был наказан, а статс-дама лишена места и отправлена в ссылку без права возврата ко двору.

        Однажды вечером король Иоганн побывал в придворном театре, где как раз давали пьесу Шекспира «Макбет». Рядом с ним в ложе в качестве почетных гостей находились Владетельный князь Владислав, супруга князя и его сестра княжна Стефания. Королева Анабелла отсутствовала. Вдовствующая принцесса последние дни не появлялась из своих покоев. Принцесса София была еще нездорова. Первый министр не вернулся из Берегового города. Присутствовал полковник фон дер Тротт.

Король болтал с княжной Стефанией, не отрывая от нее глаз, и совсем не смотрел на сцену. Княжна Стефания кокетничала с ним и много смеялась. Даже когда леди Макбет сошла с ума, а короля Макбета убивали, она смеялась. После окончания постановки состоялся ужин в покоях короля, а затем гости разошлись. Княжна осталась и проследовала вместе с его величеством в его опочивальню, что никого уже не удивляло. Король попросил полковника фон дер Тротта «не утруждать себя сегодня личным дежурством возле его дверей».

- Княжне Стефании теперь вредны излишества, - со смущенной улыбкой пояснил он.

Прислуга, помогавшая королю и княжне раздеваться, удалилась, притушив лишние свечи. Княжна, вся в кружевах и лентах, с распущенными из-под прелестного батистового чепчика пышными каштановыми кудрями, струившимися, как две волны, по ее округло-соблазнительным плечам и полной груди, улеглась в королевскую постель, где она уже чувствовала себя как дома, и попросила его величество почитать ей перед сном.

Король, облаченный поверх ночной сорочки в розовый атласный халат, который добавлял немного краски его бледному лицу, веселый и довольный, явно наслаждаясь милой семейной обстановкой, царившей вокруг него в последнее время, взялся за свою любимую книгу, подошел к Стефании, поцеловал ее ручку и уселся в кресло возле постели, приготовившись к чтению.

В этот самый момент маленькая дверца гардеробной, обтянутая такой же тканью, какая красовалась на стенах, и потому малозаметная, открылась, из нее вышли князь Владислав и еще трое мужчин, незнакомых королю, и приблизились к нему…

- Ваша светлость? – удивленно спросил король. - Откуда вы здесь? Что это значит?
- Откуда мы здесь, вам знать не нужно, - сказал князь. - А значит это вот что…

- … И я подписал все, что они мне сунули, - плакал потом навзрыд король, рассказывая о беспримерном происшествии фон дер Тротту и Первому министру, - и пообещал, что выступлю с публичным подтверждением. Иначе, как они пригрозили, они сделают так, что Стефания лишится ребенка. Я не знаю, как они проникли в спальню. Они держали меня за плечи, зажав мне рот, а Стефания лежала на постели в обмороке. Потом они дали мне подышать каким-то зельем, брызнув его на платок, и я как провалился куда-то… Когда я опомнился, я увидел себя лежащим в постели, в такой позе, будто я спокойно спал, как обычно, а ночь уже близилась к концу, и в спальне, кроме меня, никого не было, только на столе лежал вот этот экземпляр помеченного вчерашней датой соглашения с Владетельным княжеством. Теперь я должен всенародно объявить о новом договоре, как о своей доброй воле…

- Кошмар, - сказал фон дер Тротт. - И надо же мне было в кой-то веки оставить тебя одного, Ганс. Нельзя объявлять о подписании договора. Представляешь, чем это может закончиться для тебя? Речной вопрос, и вдруг решен не в нашу пользу! Переворот, революция, свержение с престола, заточение, суд… Помнишь короля Карла Английского, который выступил против своего народа и которому всенародно отрубили голову?

- А Стефания? – плакал король. - Я должен спасти ее, пусть даже такой ценой. Вы меня не остановите, я готов на самые великие жертвы, - выкрикнул он вдруг. - В конце концов, я король! Мое решение, мое слово – это решение и слово короля. Не препятствуйте мне! Я выполню все их требования… - и он заплакал еще пуще.
 
- Нет, сейчас не время горячиться. Нужно потянуть время, попытаться вызволить ее из их рук… А потом отказаться утвердить договор, - попытался урезонить его полковник.

- Это не поможет, - сказал Первый министр. - Они сами объявят о заключенном договоре и настоят на его подлинности. Сообщение может вот-вот появиться в газетах. Не исключено, что у них уже есть гарантия Великого короля насчет поддержки их претензий. Он давно им обещал свое содействие в этом вопросе.
- Обещал не значит выполнил, - усомнился фон дер Тротт. - Зачем ему нужно, чтобы у них появился выход к морю?
- Чтобы слопать их вместе с начинкой, - буркнул министр. - Это и ему на руку. Как ни посмотри, вы очень подвели себя и всех нас, ваше величество.
- Но меня заставили! Я не хотел! – закричал король. - Может быть, если обыскать покои князя, удастся отобрать второй экземпляр договора, - сказал он с вдруг проснувшейся надеждой.
- Бумаги надежно спрятаны или вообще отправлены подальше отсюда, - покачал головой Первый министр. - У них было достаточно времени все устроить, почти целая ночь.
- Но ведь на лицо преступление!

- А! – махнул рукой министр. - Поди это докажи. Слуги нашли вас лежащим в постели. Никакого платка со следами усыпляющего состава днем с огнем не сыскать. Князь ведет себя как ни в чем не бывало. Он скажет, что вчера вечером после ужина вы уединились с ним для обсуждения государственных дел и в присутствии свидетелей, причем с обеих сторон, которые, конечно, были подобраны заранее и не откажутся это подтвердить, совершенно добровольно, в здравом уме и твердой памяти, подписали данное соглашение… И нет никого, кто подтвердил бы факт насилия.

- А Стефания?
- А не она ли помогла брату проникнуть к тебе в спальню? – сказал полковник. Король побледнел.
- Я не верю, - пробормотал он. - Этого не может быть.

- Стефания в любом случае игрушка в руках своего брата, также, как София была игрушкой в руках своего отца, - произнес Первый министр. - Обе делали и делают то, что им велели и велят. Даже если Стефания действительно помогала брату, что, однако, судя по тому, как она вела себя в спальне во время его неурочного визита, мало вероятно, не может быть сомнения в том, что ее заставили. На мой же взгляд, с нашей стороны ее лучше в это не впутывать вообще. Как вы сможете потом заикнуться о том, чтобы возвести ее на престол, если она окажется хотя бы косвенно замешанной в интригах ее родни. Мы с вами можем поверить в ее невиновность или извинить ее виновность, но больше так из наших соотечественников не поступит никто.

- Что же делать? – спросил король, снова заливаясь слезами.

- … Другого выхода нет, - закончил свою краткую, но выразительную речь Первый министр, обводя глазами присутствующих и усаживаясь в кресло. - Таким образом и волки будут сыты, и овцы целы.

Министры, собравшиеся в его кабинете в здании Королевского собрания Берегового города, угрюмо молчали.

- И король согласен? – спросил наконец один из присутствующих.
- Его величество согласен, он уже подписал требуемые документы, вот они перед вами, и он готов это подтвердить публично как акт своей доброй воли. Я растолковал ему, какую ошибку он совершил, согласившись выполнить требования князя Владислава…
- Да, с головой у нашего Иоганна Малахольного всегда был непорядок, а теперь и того хуже, - вздохнул один из присутствующих.
- … я объяснил ему, - продолжал говорить Первый министр, - что следствием этой ошибки сначала станет ненависть его подданных, а затем, возможно, и более серьезная расплата, и после этого обещал, что исправлю эту ошибку. Король раскаялся и поклялся слушаться меня, - закончил Первый министр. - И господ министров, разумеется, - добавил он любезно.
- Да его арестовать надо, безо всяких там разговоров и соглашений, этого недоумка, и в каземат, к тюремным крысам в гости, на хлеб и воду! – заорал вдруг сосед Первого министра, лишившись всякого самообладания.

- А как насчет гвардии? – поинтересовался Первый министр, поворачиваясь к нему. - У нас королевство маленькое, господа, из армейских соединений существует только Пограничный полк, да и тот занят службой, как ему и положено, на границе, а вот гвардия зато находится в королевской резиденции в полной боевой готовности и это большая сила, причем, насколько мне известно, не только у нас и для нас. Полковник фон дер Тротт костьми ляжет, а своего короля в обиду не даст. Его авторитет у подчиненных достаточно высок, в связи с чем сомневаться в его реальных возможностях не стоит. Так что неизвестно, кто отправится в каземат к тюремным крысам в гости в конечном счете.

- Арест короля - это государственный переворот, - уточнил второй его сосед по столу. - А мы к нему не готовы. Военных сил, чтобы противостоять охране, преданной королю, у нас в наличии на самом деле сейчас нет, как нет и другого претендента на престол. Наследник короны погиб, не родившись. Принц Кристиан на данный момент отсутствует. Нам не на кого заменить короля… 
- Но он не может далее занимать трон и властвовать в стране, и это очевидно, - энергично заговорил еще один участник экстренного совещания. - Он ненормальный, наш король. Как ему пришло в голову поддаться на уговоры Владетельного князя?
- Это как раз понятно, - усмехнувшись, покачал головой человек, сидевший напротив задавшего этот вопрос. - Его уговаривал не князь, а княжна.
- У меня есть сведения, господа, что княжна здесь ни при чем, - не согласился Первый министр. - Если она по плану брата и выступала в роли приманки для нашего монарха, то с ее стороны это не являлось преднамеренным злоумышлением.
- Да уж, конечно! – не согласился его сосед. - Обе сестры стоят одна другую. София интриговала в целях своей родины, Стефания делает то же самое.

- Стефания не так умна, как София, - стоял на своем Первый министр, - а потому не так опасна. Собственно, опасны ее родственники, а не она. А еще более, чем все они вместе взятые, опасно безрассудство нашего короля. Вот поэтому давно пора ограничить его права в пользу Собрания министров. К тому же это единственный способ выпутаться из нынешней неблагоприятной ситуации и оградить себя от новых непредвиденных и нежелательных случайностей на будущее. Я уже, господа, однажды поднимал этот вопрос, как вы, вероятно, помните. И, как теперь вы можете убедиться, я был тогда совершенно прав также, как прав и теперь.

При этом Первый министр прямо посмотрел на сидевшего на другом конце стола осанистого вельможу немного постарше его самого, который был его всегдашним противником.

- А если просто взять да и отказаться признать договор, заключенный в неофициальной обстановке, действительным, да и дело с концом? - произнес тот громко и внушительно, выдержав обращенный к нему красноречивый взгляд, даже не сморгнув. - Зачем все эти сложности, господа…

- А Великое королевство? – выкрикнули почти все собравшиеся в один голос и заговорили далее вразнобой, но все на одну тему. - Наверняка князь Владислав заручился согласием Великого короля… Великий король может признать законность подписанного королем Иоганном соглашения без нашего согласия и утверждения… Возможно, все это дело вообще придумано именно Великим королем как возможный удобный предлог для непосредственного вмешательства в наши внутренние дела… Князь может пожаловаться ему и затем официально, на основании существующего между ними союзного договора попросит его дипломатической и военной помощи, а тот будет счастлив ее оказать… Нет, господа, если мы имеет дело с хитростью Великого короля, то ответить на нее можно только хитростью… Первый министр прав…

Последние слова подействовали на недруга упомянутого государственного чиновника высшего ранга как красная тряпка на быка.

- Да поймите же! – закричал он. - Мы отберем власть у короля, но отдадим ее в руки этого вот человека, - тут он ткнул пальцем прямо в Первого министра. - И себя самих тоже!
- Власть сосредоточится в руках Собрания министров, - тем более корректно произнес тот, кому было брошено это обвинение, чем более горячо высказывался его соперник. - Только так и никак иначе. 
- Не время грызться между собой, - неожиданно поддержал Первого министра, сделавшего это замечание, сосед его постоянного противника, до сих пор считавшийся союзником последнего. - Нам следует думать о нашей стране, нашем народе. Дело очень серьезно. За Владетельным княжеством маячат пушки и штыки Великого короля.

Первый министр посмотрел на говорившего и слегка улыбнулся ему, принимая его в свои ряды. В это же время сосед перебежчика, последовав заразительному на данный момент примеру, зааплодировал.

- Чтоб он сквозь землю провалился! – в сердцах выкрикнул оппонент главы правительства, наблюдая измену своих сторонников и теряя почву под ногами, и неясно было, кого он имел при этом ввиду – Великого короля или своего вечного врага в министерском Собрании. Лицо почтенного вельможи покраснело, на лбу выступил пот. Однако он еще не сдался. - А как быть с увлечением короля Владетельной княжной Стефанией? У меня есть данные, что король Иоганн желает развестись с королевой Анабеллой и сделать своей новой королевой эту девицу. У меня есть данные, что его светлость Первый министр обещал ему оказать в этом свою помощь. Может быть, такова настоящая цена, уплаченная королем, за отказ от всей полноты королевской власти? Что вы скажете на это, сударь? –  обратился он к председателю.   

- Во-первых, я скажу, что ранее король был увлечен Владетельной княжной Софией, - пожал плечами Первый министр. - Но это увлечение уже в прошлом.
- Но Стефания не в прошлом, и она опасна также, как ее сестра, как вся ее родня. Нельзя допустить, чтобы Владетельная княжна, представительница исконно враждебного нам народа и государства, стала нашей королевой. Это опасно и это… это вообще позор.    

- А во-вторых, - сказал Первый министр, при этом игнорируя  обвинение, брошенное в его адрес, в преднамеренной попытке узурпации власти, - вы правы, ваша светлость, король действительно желал бы жениться на молодой княжне Стефании, и в данном случае его желание совпадает с государственной выгодой, поскольку она беременна его ребенком. Вы наверняка об этом слышали, хотя новость и неофициальная, у меня же об этом имеются наиточнейшие сведения.
        В королевской семье наконец появится наследник. Мы все возлагали большие надежды на семью сына принца Морского, но эти надежды не оправдались. Тем более желательно и просто необходимо появление кронпринца в семье представителя старшей ветви королевской семьи, что обеспечило бы правильное престолонаследие в будущем, став гарантией стабильности внутри нашей страны и защитой от происков наших недругов вне ее.
        Что же касается того, так сказать, позора, о котором было только что заявлено со столь беспримерной трагичностью, то один такой позор мы уже пережили, весело отпраздновав год назад свадьбу принца Кристиана и княжны Софии, совместно с заключением мирного и подтверждением союзного договоров с Владетельным княжеством и Великим королевском, благодаря чему наша страна живет и процветает вне потрясений и бедствий войны.
        Что же касается опасности, то у меня есть что сказать и по этому поводу!

- Вы хорошо подготовились, ваша светлость, - с нескрываемым раздражением высказался представительный пожилой вельможа с другого конца стола заседаний.

- Я подготовился также и к тому, ваша светлость, - отпарировал Первый министр, - чтобы наконец заключить союзный договор и с вами и закончить сегодня нашу встречу установлением искреннего согласия, скрепленного дружеским рукопожатием… Так вот, господа, теперь я перехожу к тому, что намерен представить на ваше рассмотрение относительно проблемы Владетельных княжон, с которой пора, я думаю, покончить также, причем ко всеобщему удовольствию, разве что за вычетом родственников этих юных особ, как и разобраться по существу с необходимостью мириться с сумасбродством Ныне правящего короля Иоганна…            

        Заседание Королевского собрания было продолжительным и бурным, так что, когда Первый министр наконец освободился и приехал к себе домой (он имел собственный дом в столичном городе, хотя в Королевской резиденции у него тоже были свои апартаменты), то чувствовал себя усталым и вымотанным до последней степени. О его состоянии свидетельствовала даже его рубашка, мокрая и вонючая от пота, как будто ему на самом деле, но его собственным словам, пришлось «вкалывать наподобие какого-нибудь каменщика».

Он спросил ванну, кое-как с помощью слуги содрал с себя одежду, со вздохом облегчения бухнулся в чистую ароматную воду и окунулся с головой, желая смыть с себя и грязь, и напряжение последних часов, то есть обновиться и телесно, и духовно, затем протер влажное лицо ладонью и, положив голову на изголовье, чуть-чуть не заснул прямо в ванной. Слуга слышал, как он пробормотал, будто говоря сам с собою:
- Ах, Нора, Нора, как жаль, что ты не можешь сейчас разделить со мной блаженство этих минут также, как и мой триумф. Каких только глупостей не способны наделать умные и решительные, но чересчур самостоятельные и самонадеянные женщины. Такова цена ошибки. 

        Расширенное заседание Королевского собрания министров с присутствием на нем особ королевской крови, первых государственных и придворных чинов, иностранных гостей, а также представителей дипкорпуса, решено было провести, не откладывая, в Королевской резиденции, в тронном зале Главного королевского дворца. Все было роскошно обставлено, зал, декорированный знаменами, гербами и королевскими портретами, заставленный креслами, стульями и скамьями и охраняемый гвардейцами в парадной форме, сиял огнями сотен свечей.

Все уже собрались, когда музыканты по знаку церемонимейстера заиграли национальный гимн и появились король Иоганн об руку с королевой Анабеллой, в сопровождении положенной свиты. На головах короля и королевы, одетых в торжественные пышные одежды, искрились короны, пажи несли за ними шлейфы их красных бархатных мантий, подбитых горностаем, традиционным мехом королей.

Все встали со своих мест, приветствуя их поклонами. Когда король и королева заняли свои места на возвышении под балдахином из красного бархата, расшитого королевскими золотыми ладьями, гербовыми знаками Маленького королевства, король дал знак присутствующим, позволяющий им также опуститься на свои сиденья.

Рядом с троном напротив остальных сидели Вдовствующая принцесса Морская Элеонора и ее невестка, принцесса София, сегодня в первый раз после длительного, многомесячного перерыва появившаяся на публике. Она была еще несколько бледна и выражение ее лица казалось печальным и замкнутым, но держалась она при том довольно уверенно. Леди Элеонора тоже выглядела несколько бледновато. Ее всегдашняя надменность и суровый, чопорный вид как будто несколько полиняли. Сидя рядом друг с другом, эти две женщины ни разу друг на друга не взглянули.

Напротив них, развалясь в своем кресле, восседал с веселым видом князь Владислав об руку с своей супругой и сестрой, княжной Стефанией, живой и здоровой, скромно и целомудренно облаченной в белое шелковое платье. Владислав привел ее с собой на заседание в соответствии с условием Первого министра, пообещавшего ему за это немедленное утверждение уже имеющегося договора… Король со своего места улыбнулся княжне, и она ответила улыбкой.

За важным гостем располагались министры во главе с Первым министром, а далее места занимала прочая публика.
         
        Заседание можно было начинать, а начинать его надлежало, согласно заранее оговоренному сценарию, не кому-нибудь, а самому королю. И вот король развернул свиток со своей речью, которую держал в руке, и заговорил, изредка сверяясь с текстом.

Он объявил для начала, что, будучи не в силах выносить тягот власти, врученной ему богом, а потому, радея о благе страны и народа, с облегчением, удовлетворением и радостью сообщает о принятии им следующего добровольного решения, которое считает правильным и своевременным, а именно: подписать некоторый перечень особых разрешений для Королевского собрания, перекладывая тем самым на плечи господ министров бремя наипервейших государственных забот и облегчая свое положение правящего монарха избавлением от непосильной ответственности за судьбы своего государства. Далее король довольно твердым голосом, четко и понятно, огласил весь этот перечень, старательно, наподобие прилежного школяра, читая по бумажке.

Подготовленная публика зааплодировала. Королева Анабелла хранила непроницаемое спокойствие. Вдовствующей принцессе было, кажется, все равно, она только слегка вздохнула. Принцесса София слушала с удивлением.

Еще большее удивление отразилось на молодом румяном лице князя Владислава.

- Что это еще за черт? – воскликнул он и оглянулся по сторонам, близоруко щуря светло-голубые глаза, будто ища ответа на свой вопрос, но не находя этого ответа…

- Далее, - продолжал король Иоганн, - в попечении о благе наших любезных подданных и ради процветания нашего королевства мы объявляем, что желаем расторгнуть наш брак с королевой Анабеллой по причине прискорбного бесплодия ее величества и желаем также объявить… - король запнулся и поглядел прямо перед собой, на ряды напряженно слушающих его в полном молчании различных присутствующих лиц, - …желаем объявить во всеуслышанье, - произнес он твердо и ликующе, не заглядывая больше в бумагу, так как дальнейший текст знал наизусть, и еще бы ему его не знать, ведь речь шла о его сокровенных чаяниях, - о нашем намерении провозгласить Владетельную княжну Стефанию, присутствующую здесь, принцессой Маленького королевства, поскольку княжна Стефания ныне является будущей матерью наследника или наследницы королевского престола, нашего сына или дочери. Бывшая Владетельная княжна Стефания изъявила сердечное добровольное желание отречься от греческой веры, в которую она была крещена при рождении согласно традиции и закона своей страны и в которой она была воспитана, и принять веру, в которую будет крещен и в которой будет воспитан ее и наш горячо ожидаемый ребенок, а в связи с этим поменять свое нынешнее имя на иное, на благородное имя древних немецких королев, славное и прекрасное. Прошу вас, ваше высочество, приблизиться к нам для получения подтверждения на ношение вашего нового титула и для вручения вам знака его принадлежности!

- Что за черт, - твердил князь Владислав, ерзая на своем месте. - Мы не так договаривались, - но рядом с ним выросли рослые гвардейцы, а церемонимейстер, тут же без минуты проволочки подскочив к княжне Стефании, склонившись перед нею, жестом указал ей на королевское возвышение, и она встала и проследовала навстречу королю те несколько шагов, что отделяли ее от трона. Король спустился ей навстречу по ступенькам, подал ей руку и помог взойти на возвышение. Здесь он вручил ей бумагу с государственной печатью и возложил ей на голову диадему. Княжна Стефания обратилась к собранию и прочла свое отречение от прежнего подданства, от прежнего вероисповедания и свое согласие на принятие дарованного ей титула.

- Клянемся взять вас, ваше высочество, в законные супруги тотчас по расторжении нашего нынешнего брака, - объявил король, вновь беря ее за руку после этого официального заявления.

- Клянусь никогда не делать и не предпринимать ничего, что повредило бы моей новой родине, которую я принимаю отныне в свое сердце, как ее верная дочь, - громко произнесла бывшая Владетельная княжна Стефания.  Она говорила по-немецки хуже сестры, которая знала этот язык в совершенстве, но акцент не портил значения ее речи. Зал разразился рукоплесканиями и возгласами приветствий. Для новой принцессы принесли кресло и поставили рядом с креслом короля, на возвышении, выше кресел Вдовствующей принцессы Морской и принцессы Софии. Кресло напоминало королевский трон, и только спинка у него была пониже, чем у королевского.

Когда король и новая принцесса уселись на свои места, со своего места встала королева Анабелла. Она поклонилась королю и произнесла:

- Ваше величество, я признаю свою вину перед королевством и вами, моим супругом, так как не выполнила свой священный долг и не подарила королевству и вам, моему супругу, наследника престола. Я готова принять волю вашего величества относительно моей дальнейшей судьбы, не ропща и не жалуясь. Прошу простить меня, ваше величество, и не держать на меня зла ввиду моей полной и безоговорочной покорности вашему величеству… Позвольте мне сейчас удалиться.

- Позволяем, - кивнул король, сияющий и счастливый.

- Поздравляю вас, ваше высочество, - сказала королева мягко, склонив голову перед своей удачливой соперницей. - Да хранит вас всех бог! – закончила она громким отчетливым голосом, обращаясь и к королю, и к его соседке, и ко всем присутствующим.

Вероятнее всего, королева знала, что ее ожидает, в отличие от обескураженного и раздосадованного князя Владислава, и потому она была готова к своему падению. Она спустилась с возвышения под алым балдахином с золотыми гербами в виде старинной ладьи и, двигаясь как всегда грациозно и легко, своей танцующей, слегка неустойчивой походкой волшебных фей направилась к выходу из зала. Ее серые глаза, косо посаженные на смуглом лице и словно слегка опущенные со стороны висков, глядели как обычно, вдумчиво и серьезно-доброжелательно, но большой рот сомкнулся, губы вытянулись, превратившись в тонкую длинную линию, и эта линия скорбно и горестно выгнулась наподобие полумесяца, кончиками вниз…

- Стефанка, ты же православная, как ты можешь заявлять, что примешь лютеранство? – потрясенная всем происходящим, но более всего предательством сестры относительно основы основ, веры, воскликнула княжна София, обращаясь к сестре.

Было так шумно, что Стефании, увидавшей, что сестра что-то говорит ей, пришлось немного наклониться в ее сторону, чтобы услышать ее слова.

- Ты помнишь, как наставлял нас наш отец? – продолжала София взволнованно. - Он завещал нам всегда помнить, кто мы, откуда мы родом и какую веру мы исповедуем. Он завещал нам в любых обстоятельствах оставаться непоколебимо твердыми в этом вопросе, видя в этом наш первый, главный долг!

- Отца нет, Соня, - сказала Стефания просто, называя сестру старым детским именем, которым ее никто давно уже не называл, причем, вероятно, делая это именно затем, чтобы подчеркнуть, что с прошлым теперь покончено, - а я не хочу отстаивать то, что не пойдет мне на пользу. Православная королева в лютеранской стране дело немыслимое, также как царица-протестантка в государстве православного вероисповедания. Я свой выбор сделала. Отныне я принцесса, а скоро буду королевой, и мой будущий ребенок родится в королевском дворце под гербом Маленького королевства. И прошлого тоже нет, Соня. Странно, что ты этого не понимаешь. В нашей семье всегда считалось, что ты самая умная, да к тому же ты старше меня, но приходит порой такое время, когда прежние качества ставятся под сомнение, а старших сестер поучают младшие сестры. Вот какие штуки выкидывает жизнь! Вот где настоящая мудрость! Сама подумай. Много пользы принесло тебе твое дочернее послушание отцу, когда по его настоянию ты стала просить короля о разрешении Речного вопроса? Один вред, не так ли? Ведь недаром твоя новая родня и не подумала щадить тебя, когда их интересы оказались под угрозой. Я не сделаю такой глупости и не стану помогать никому во вред себе и стране, которая согласна принять меня как свою владычицу.

- Слишком сильно сказано насчет владычества, - в сердцах выпалила София, не сообразив, что совершает еще одну ошибку, чересчур резко говоря с будущей королевой. - Вероятно, условием твоего возвышения стало ограничение самодержавной власти короля. Владыками здесь с сегодняшнего дня являются господа-министры. Королевская семья теперь не более чем красивая ширма, дань старым традициям, милым сердцам здешних патриотов.   
    
              Лицо Стефании вспыхнуло.
- Может быть, тебе следует пойти отдохнуть, Софья? – сказала она. - Ты неважно выглядишь, наверное, еще не совсем оправилась от нездоровья после своей фальшивой беременности, - и она самодовольно погладила себя по стану, явно намекая на то, что ее-то беременность настоящая.

И Софии ничего не оставалось, как встать, поклониться королю и новой принцессе (теперь жители страны новой принцессой между собою будут называть уже не ее, а другую), поздравить их, извиниться и, сославшись на слабость, удалиться вслед за почти уже бывшей королевой.

- Хорошо, что принца Кристиана здесь нет, - подумала она, покидая зал, -  и ему не пришлось пройти через это унижение. При его гордости это было бы нелегким испытанием, он не привык к таким оплеухам.

Странно, что, когда ей пришла в голову эта мысль, она не отдала себе отчета в том, что и сама еще недавно отнюдь не считала возможным допускать такое обращение с собою. Как все изменилось!
 
Она ушла, переживая еще одну обиду, и не узнала, чем закончилось это чрезвычайной важности расширенное заседание Королевского собрания министров под председательством самого короля Иоганна. Впрочем, вряд ли это уже было для нее так интересно. И как-то символично выглядело для окружающих, что из всех представителей боковой ветви королевской семьи на виду осталась одна Вдовствующая принцесса, да и она сидела задумчивая и подавленная, с угрюмым выражением на лице. Все эти бури и страсти ее теперь мало касались…

Далее слово взял Первый министр. Он вышел к подножию королевского возвышения, поклонился коронованным особам и начал свой доклад с того, что поздравил новую принцессу с вручением ей титула, а короля с перспективой появления на свет давно желанного наследника и с принятием верного и мудрого решения относительно распоряжений по поводу дальнейшего управления страной.

- Вы облагодетельствовали своих подданных, ваше величество, - заливался соловьем Первый министр, сияя улыбкой. - После происшествия столь радостных и многообещающих событий принято праздновать, так что я постараюсь не задержать ваше величество и ваше высочество, а также господ присутствующих излишне длительным докладом, что было бы неуместно в столь светлый день, как сегодня. Я должен сообщить лишь об одном весьма важном вопросе, не терпящем отлагательства. Речь пойдет о договоре, который от имени Маленького королевства заключил на этих днях его величество король Иоганн Одиннадцатый с Владетельным князем Владиславом по поводу разрешения выхода флоту Владетельного княжества через устье Реки в море с дальнейшим проходом через территорию наших прибрежных вод в нейтральные.

После этого заявления в воздухе повисла пауза. Министры сидели молчаливые и напряженные, как скалы, а прочие присутствующие удивленно переглядывались между собою. Король Иоганн потупился. Князь Владислав перевел дух и, обнадеженный началом, более спокойно взглянул на докладчика.

- Да, да, наш договорчик, - пробормотал он. - Черт с ней, с девкой, забирайте ее себе со всеми потрохами, но Речной вопрос…

- Должен сообщить, - продолжал Первый министр, - что означенный договор, скрепленный собственноручной подписью его величества короля Иоганна, был рассмотрен на срочном заседании Королевского собрания и оставлен без утверждения, так как в связи с передачей его величеством королем Иоганном полномочий в управлении страной означенному Собранию его величество король Иоганн не имел права самолично подписывать договор чрезвычайной государственной важности без предварительного утверждения его господами министрами.
- Позвольте! – крикнул князь Владислав, вскочив со своего места. - Но передача полномочий произошла только сегодня, а договор был подписан ранее, когда король еще имел в руках всю власть, как самодержец!

- Отнюдь, - улыбнулся первый министр. - Вопрос о подписании перечня особых разрешений Королевскому собранию находился на обсуждении уже некоторое время, был своевременно урегулирован, и его величество король Иоганн в присутствии господ министров подписал соответствующий документ ранее сегодняшнего дня, когда об этом было сделано официальное объявление, а также ранее и той даты, которой им был подписан договор о решении Речного вопроса в пользу Владетельного княжества. Таким образом подпись короля Иоганна на договоре с Владетельным княжеством является недостаточной, а договор не может вступить в силу как изначально незаконный.
 
- Какого черта! – выйдя из себя, заорал князь Владислав. - Это ложь! Если бы какое-то обсуждение какого-то перечня полномочий проходило в действительности, об этом было бы известно! Но на самом деле никто об этом не думал и не заикался до сих пор. Это уловка, хитрая подлая уловка, чтобы лишить нас того, что уже было у нас в руках! Король подписал невыгодный вам договор, вот вы и постарались устроить все таким образом, чтобы этот договор ни в коем случае не вступил в силу! Но это все шито белыми нитками! Этот ваш  перечень полномочий этому вашему Королевскому собранию за прошлой датой просто подлог, и я это докажу! Я обращусь за помощью к Великому королю! Посмотрим, как вы заговорите, когда заговорят его пушки, до сих пор нацеленные на ваши границы!

Все молчали, давая князю выговориться, поскольку возражений не требовалось, а каждым новым словом он только еще больше дискредитировал сам себя.

- А ты, маленькая лживая дрянь, - обратился князь напоследок к своей сестре, в белом платье и бриллиантовой диадеме на голове восседающей рука об руку с королем, словно невеста рядом с женихом, - ты, предательница, еще пожалеешь обо всем, что сделала сегодня. Господа! Почитаю своим святым долгом сообщить вам, что ваша будущая королева по моему заданию с самого первого дня моего приезда в вашу страну прилагала все усилия, чтобы обольстить вашего недотепу-короля, и выполнила это задание на отлично. Она сумела втереться к нему в доверие и убедила его, что в самом деле от него забеременела, хотя всем известно, что король не способен сделать женщине ребенка, а также именно она помогала мне получить подпись короля под документом, законность которого вы ныне оспариваете. Вы сделали отличное приобретение, согласившись на то, чтобы эта женщина без чести и без совести, меняющая родину, религию и имя с той легкостью, с какой меняют бальные перчатки, стала вашей королевой и родила вам так сказать королевского отпрыска!

- Все это ложь! – встав с места, громко сказала Стефания. - Ложь!
- Это ложь! – закричал король, хватая свою избранницу за руку.
- Это клевета, - не так эмоционально, но твердо и авторитетно подтвердил Первый министр. - Ее высочество ни в чем не виновата, она добропорядочная и честная женщина, не замешанная ни в коей мере ни в интригах своих родных, ни в каких бы то ни было других заговорах и обманах. Объявляю это официально. Тому есть доказательства.
- Доказательства такие же подлинные, то есть также искусно сделанные, как этот ваш перечень особых разрешений, - с горечью сказал князь Владислав.
- Можете сохранить свой экземпляр несостоявшегося соглашения в виде сувенира, который вы увезете из нашей страны с нашими наилучшими пожеланиями, ваша светлость, - как нельзя более любезно произнес Первый министр.

Молодой князь не ответил, встал с места и, оттолкнув гвардейца, стоявшего возле его кресла, двинулся к выходу.

- Мы еще встретимся со всеми вами после того, как я вернусь из Великого королевства во главе нескольких сотен штыков! – крикнул он напоследок, уже уходя.

- Так ему и дали эти штыки, - пробормотал Первый министр, усмехаясь. Хотя в спорах с оппонентами ему самому случалось использовать данный аргумент, он все-таки не особенно верил в то, что интересы Княжества настолько близки Великому королевству, а, кроме того, и это было главным, с большой долей вероятности установил, что князь действовал самостоятельно, без согласования с кем-либо, пустившись в политическую авантюру под всеми парусами своей самонадеянности.

Когда за князем Владиславом закрыли дверь, все оставшиеся разразились аплодисментами. Первый министр пустил по рукам имевшийся у него с собой пресловутый договор о Речном вопросе, и его с наслаждением изорвали в мелкие клочки, побросали эти клочки на пол и растоптали. 
         
        Далее действительно последовал торжественный обед, на котором произносились многочисленные тосты-здравицы в честь многих высоких особ, и немало отличного вина было выпито за открывающиеся перед страной новые перспективы развития и процветания и за посрамление всех ее тайных и явных недругов.

В какой-то степени характерно, что в это время уже никого из представителей младшей ветви королевской семьи среди пирующих не осталось, поскольку Вдовствующая принцесса Морская, поздравив короля и новую принцессу, попросила позволения из-за неважного самочувствия покинуть собрание. Уходя, Вдовствующая принцесса думала тоже самое, что и София:
- Хорошо, что Кристиана здесь нет, и ему не пришлось пройти через это унижение.

Вот таким образом противостояние двух ветвей королевского рода закончилось, причем, паче всех чаяний и если не учитывать корректировку относительно реальных полномочий власти, победила партия короля, хотя бы и «малахольного», а не принца, такого мужественного и привлекательного, Первый же министр, в точном соответствии с предсказанием Вдовствующей принцессы, опять переметнулся и перекрасился, снова возглавив лидирующую партию.

        Первый министр не уставал повторять, что в поведении власть предержащих лиц главной приоритетной линией должна быть, безусловно, та, которая ведет не к личному успеху, но к благоденствию страны и народа, а это-то как раз и было достигнуто, а уж так или иначе, большого значения кроме как для самих участников развернувшихся событий не имело, - поскольку самодержавие, некогда представлявшее более прогрессивную форму правления по сравнению с вольницей великих господ, так как ограничивало их произвол, теперь в свой черед неизбежно должно было сдать свои позиции, согласно новым условиям, продиктованным наступающей эпохой. Людям нравятся красивые традиции, так что в некоторых странах монархический институт, вероятно, сохранится, но только лишь как репрезентационный. Тем не менее он не скрывал гордости по поводу одержанных им достижений.   
   
        Через некоторое время после вышеописанного знаменательного дня Первый министр, пожиная лавры своей победы в виде безудержной лести окружающих, соотечественников и иностранцев, и наслаждаясь сознанием своего могущества, нанес два визита двум дамам. Оба визита были важные и оба совершенно личного порядка.

Сначала он отправился на аудиенцию к новой принцессе и вручил ей с новыми поздравлениями великолепный букет из нескольких садовых цветов, среди которых один был искусственный, сделанный из золотой и серебряной проволоки и драгоценных камней. Принцесса, которой по решению короля отвели апартаменты в Южном крыле дворца, хотя они всегда по традиции принадлежали королеве, приняла его наедине, отослав слуг.
 
- Вот видите, как все великолепно сладилось, ваше высочество, - сказал Первый министр, целуя белую ручку красавицы, с величественным видом возлежавшей в роскошных шелках на атласной кушетке.
- Все же мне было страшно, - сказала бывшая княжна Стефания. - Я чуть не лишилась сознания раньше, чем заговорщики вошли в королевскую спальню. Ну-ка брат или король о чем-нибудь догадались бы. Да и фон дер Тротт не отходит от короля и от меня тоже. Мы очень рисковали, согласитесь.
- Кто не рискует, тот не выигрывает, - сказал министр. - Как иначе нам удалось бы отделаться от вашего братца и его навязчивых домогательств в отношении Речного вопроса!
- И как иначе я смогла бы заручиться вашей поддержкой и сделаться принцессой, - усмехнулась молодая женщина.
- Но теперь мы оба получили то, чего желали наши горячие, страстные, неугомонные сердца, - сказал Первый министр. - Я – власть, вы – корону. Надеюсь, мы и впредь будем с вами друзьями, ваше королевское величество.               
- Высочество, - поправила его новая принцесса.
- Величество, - со значением повторил министр.
- Я счастлива иметь такого друга, - кокетливо промурлыкала та.

- Я счастлив иметь дело с такой умной, блестящей и во всех отношениях великолепной женщиной, достойной королевского венца больше чем кто-либо и когда-либо еще, - поклонился он. - Церемония вашего крещения пройдет в Береговом городе, в Аннекирхе. Это главный храм столицы и страны, он прекрасен и богат и как раз подходит для такого беспримерного случая. Его уберут в вашу честь цветами, флагами,  лентами и коврами самым наилучшим образом, а также роскошно иллюминируют. Торжественный кортеж проследует по улицам города, которые будут украшены по специальному распоряжению магистрата. Король преподнесет вам в подарок изумительные бриллианты. Праздник получится незабываемый, уверяю вас.

У новой принцессы разгорелись глаза, она даже приподнялась на подушках и облизнула румяные губки, будто бриллианты, которые посулил ей министр, были съедобными, сродни конфетам.

- Чтобы вашему драгоценному здоровью не был нанесен ущерб, ваш экипаж поедет очень медленно по нарочно выровненной дороге, а по городу вас пронесут на специально устроенных носилках.      
- Боже мой, - воскликнула принцесса и не нашла других слов, чтобы выразить охватившее ее восхищение. - Боже мой!.. У вас, сударь, никогда не будет более верного товарища, чем я, - заверила она его вслед за тем, пожимая ему руку.
- Располагайте мною, я всегда в вашем распоряжении, - расшаркался в свой черед и министр.
              И они расстались, полностью довольные друг другом.   
      
После этого Первый министр отправился в другие дворцовые покои. Здесь у окна в печальной задумчивости сидела другая дама, которой было далеко не до восторгов, но беседа с нею интересовала министра не менее, чем предыдущая, а в какой-то степени даже более того.

        А там и в самом деле вскоре состоялось торжество по случаю крещения новой принцессы, и праздник, как и предсказывал министр, удался на славу. Бывшая княжна Стефания пожелала взять себе старинное немецкое имя, в звуках которого как будто слышался ропот промчавшихся столетий и звон рыцарских мечей и которое прославили героини знаменитых легенд и многие принцессы и королевы многих правящих домов, - Кунигунда. На современный вкус оно казалось несколько претенциозным, тем более по отношению к недавней православной подданной Владетельного княжества, в жилах которой текла отнюдь не кровь воинственных саксов и тевтонов, но его новая носительница не считала, что бросает вызов окружающим и ставит себя в неловкое положение, что славянская королева Кунигунда будет выглядеть на престоле немецкого королевства несколько гротескно.

Впрочем, к одному, главному имени, все равно по обычаю полагалось еще три, а новоиспеченная Кунигунда была уверена в себе, и ей хотелось всего самого громкого, пышного и нарочито-помпезного, от имени до платья и наоборот.

Ее праздничный наряд в точности повторял тяжелую роскошь парадных облачений представителей правящих домов самых знаменитых и могущественных царствований, и ее не смущало, что на предвзятый вкус изящных современников мантии и короны с недавнего времени стали казаться пережитком прошлого, театральным реквизитом, музейными экспонатами. И это при том, что люди, которые не боялись далеко заглядывать в будущее (их было меньшинство, но они были и порой высказывали свое мнение), поговаривали, будто вскоре музейным экспонатом станет и самый монархический строй…

Ничего от элегантности и артистизма королевы Анабеллы, которую уже называли «прежней королевой», хотя до официального развода дело еще не дошло, не было в этой молодой женщине, и ее спесивая напыщенность, проявляемая ею так откровенно, нарочито напоказ, собственно говоря, яснее ясного говорила о том, что эта выскочка торопилась насладиться вдруг осенившим ее величием и богатством, не заботясь о приличиях и чувстве меры и не боясь хватить через край, - но что из того!

Время королевы Анабеллы, этой странной сказочной феи, осталось за спиной, ведь она не сумела удержать в руках власть, а на голове корону и теперь должна была отступить в тень, словно некое видение, оставшись непонятной большинству из окружающих ее людей, тем более так и не сделавшись для них любимой и желанной.

На ее место пришла другая - отнюдь не сказочная волшебница, напротив, вполне заурядная, но практичная женщина, наделенная житейской хваткой и тем особым видом беспроигрышной мудрости, которая не имеет ничего общего с одухотворенными озарениями и взлетами, однако помогает отлично устроиться в жизни, делая правильные ставки и составляя удачные партии, оттесняя и отталкивая более возвышенных, но менее сильных соперников и соперниц, уверенно отстаивая свое первенство и не выбирая для этого средств.

Серая посредственность с крепкими нервами и острыми зубами, способная предать кого угодно и пройти по чьим угодно головам, чтобы достигнуть своей цели во что бы то ни стало, не гнушаясь в своем стремлении ничем, не щадя никого и оправдывая себя всем.               

        Во время церемонии крещения в городском соборе святой Анны, представляющим собой прекрасный образец готического стиля, король Иоганн Одиннадцатый и новая принцесса Кунигунда составляли пару так естественно, будто они уже были женаты. Их приветствовали на равных. Разумеется, рядом держались Первый министр и неизменный фон дер Тротт.

Из близких родственников короля присутствовала одна Вдовствующая принцесса. Неумолимый официальный протокол предписывал ей испить всю чашу горечи поражения до дна. Зато принцесса София приглашена не была. Новой принцессе ни к чему были бедные иностранные родственники-иноверцы. Она желала подчеркнуть, что порвала со своим прошлым.

Что касается Владетельного князя Владислава, то его долгий «постой» в Маленьком королевстве закончился наконец, и он уже уехал, безо всякой помпы, разумеется, не удостоившись даже прощальной аудиенции у короля и Первого министра, так что об его отъезде только вскользь упомянули газеты. Его долговременный визит, его смелая интрига, все его начинания, затеи и планы полностью провалились, не исключая и того, как устроилась, к его полному позору и проигрышу, судьба княжны Стефании.

Он не простился с сестрами. Стефания и сама не допустила бы его к себе, даже попроси он ее о встрече, а Софию не захотел принять он, хотя она со своей стороны желала его увидеть и приходила к нему, только напрасно, поскольку князю было яснее ясного, что ее положение при здешнем дворе отныне может быть расценено только в качестве крайне незавидного, а раз так, то толку от общения с нею не будет, «бабьего» же нытья ему, по его собственному выражению, как раз и недоставало…

В сообщении прессы о том, что Владетельный князь покинул пределы королевства, приводилось высказывание Первого министра, который заявил, что, по его мнению и по мнению его высокоуважаемых коллег, прочих господ-министров, за Владетельным княжеством остался долг в виде обещанных ранее князем торговых льгот, которые могут быть рассмотрены как приданое «нашей новой принцессы» и за которые «мы еще поборемся».

Эта интересная перспектива воодушевляла и без того воодушевленных переменами жителей Маленького королевства. Правда, среди празднеств и ликования нет-нет да и возникали опасения. Что скажет Великий король? Ведь Владетельный князь уехал обиженным. А что подумают за морем? Ведь королева Анабелла вот-вот перестанет быть королевой.

В европейской истории известно было пропасть случаев, когда в целях разрешения, казалось бы, сугубо семейных дел королевских фамилий сами заинтересованные лица и их окружающие охотно хватались за оружие:
        Столетняя война Франции и Англии между родственниками французских королей, разными там племянниками и внуками, при участии небесных сил бесплотных, вдохновивших на подвиг деву-воительницу Жанну д`Арк и закончившуюся полным разгромом англичан, которые, собственно, начали эту войну себе на беду, что и выразилось в безвозвратной утрате ими французских владений.
       «Графская распря» в Дании, стоившая потери векового могущества знаменитой Ганзе…
        Да вот и недавний вроде бы случай: война за австрийское наследство, вызванная несогласием Баварии с Прагматической санкцией короля Карла VI в пользу дочери Марии Терезии и повлекшая за собой долгую кровавую драку между целой толпой государств: Великобританией, Республикой Соединенных провинций, Российской империей, Баварией, Францией, Пруссией, Саксонией, Испанией, Сардинским королевством…

Правда, во всех этих случаях (и во многих подобных также) заварушка начиналась со смерти очередного короля, и все же… Одним словом, «как бы и тут, у нас, чего-нибудь вдруг не вышло!».. Конечно, короли Маленького королевства и князья Владетельного княжества это и не Габсбурги, и не Бурбоны, и не Гогенцоллерны, и не Романовы, зато все эти перечисленные очень важные господа наблюдают за положением дел в Европе в оба глаза… Однако коней на переправе не меняют, да и на другой галс кораблю лечь уже не получится. Дело сделано, придется следовать избранным курсом да держать ухо востро.

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

                Глава 5.
                Магические руны.

«… она любила шелк, кружевные шарфы, полувоздушные ткани...».
        К. Бальмонт. «Очерк жизни Эдгара По».

«И еще Монелла сказала: Я буду тебе говорить о мгновениях… о жизни и смерти… о твоих деяниях…
Не противься природе. Не отталкивайся от сущего стопами души твоей.
Иди безмятежно в алом свете утра и сером мерцании вечера. Будь рассветом, смешанном с сумерками.
Не разглядывай себя в зеркале смерти; пусть образ твой уносит проточная вода.
Избегай руин и не плачь среди них.
Не оглядывайся назад. Не больно смотри и вперед. Если взглянешь в себя, увидишь пустоту.
Не удивляйся ничему, сравнивая с тем, что помнишь; более всего удивляйся постоянной новизне неведения».
       «Книга Монеллы». Марсель Швоб. Перевод В.Рогов.




        Новая принцесса Кунигунда, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно заявила себя как хозяйка Главного дворца и начала вводить свои порядки. Она, например, возродила в полном объеме пышные придворные церемонии, возвеличивающие персоны государей и поднимающие их на высоту, недоступную простым смертным, которые, впрочем, отживали свое время и казались слишком напыщенными и обременительными еще при отце Ныне правящего короля, но ее это не смущало.

Таким образом, с этого времени она оказалась очень занята: то публичный утренний туалет, то торжественное шествие в капеллу на службу, то открытый обед, то многолюдный вечерний прием, то театральный спектакль, на который тоже надо явиться при всем параде, с приличествующей помпой.

В театре, впрочем, по-прежнему шли пьесы Шекспира. Кажется, новая принцесса шипела что-то по поводу глобального пересмотра репертуара, но англомания до конца из моды выйти не могла, так как проанглийский уклон в политике соблюдался по-прежнему, хотя и с некоторыми диктуемыми согласно требованиям момента коррективами. Английский драматург оказался бы забыт окончательно только в том случае, если союзный договор перестал существовать, а это было крайне нежелательно, к счастью, пока что для обеих заинтересованных сторон, а не только для одной, слабейшей.

        Королеве Анабелле временно оставили во владение ее Цветочный дом, откуда она и не показывалась, прекратив свои публичные выходы по протокольным дням.

        Вдовствующая принцесса также сидела безвылазно у себя в Северном крыле. Первый министр убедил короля не выносить сор из избы и не позорить родственников, оглашая ее злоумышление против короны, поскольку оно не удалось, но веры ей не было, ее держали под наблюдением, и она, по сути, находилась под домашним арестом. Новая принцесса предложила выслать ее куда-нибудь подальше, под предлогом вручения ей в подарок какого-нибудь замка, где она будет проживать безвыездно до конца своих дней на положении почетной пленницы под охраной. Этот вопрос находился на стадии обсуждения.

        Обстоятельства вынуждали принцессу Софию по-прежнему жить со свекровью-злодейкой бок о бок в своих прежних покоях, но такое положение дел для нее было невмоготу. Она чувствовала, что, если не переедет куда-нибудь подальше, то не сумеет восстановить свое физическое и душевное здоровье. О путешествии на родину к родственникам теперь не могло быть речи, следовало постараться устроиться как-нибудь здесь.

Она обратилась к королю с просьбой о разрешении отбыть для необходимого ей отдыха из Королевской резиденции, а куда именно отбыть, пусть укажет его величество. Просьбу ей пришлось оформить письменно и отправить в королевскую канцелярию. Дело в том, что новая принцесса не желала допускать ее личных контактов с королем, памятуя о том, что поначалу сама выступала всего лишь как «вторая София», приноравливаясь даже к внешности и манерам сестры. Теперь для Софии настала пора расплаты и за прошлое увлечение ею короля, и за унижение поневоле копировавшей ее Стефании.

Прошение несчастной обитательницы Северного крыла стало, разумеется известно новой принцессе, впрочем, наравне со всем, что происходило во дворце (или почти со всем, но о последнем обстоятельстве она пока что не догадывалась), и она, обрадовавшись, что София желает переехать, посоветовалась с Первым министром о том, куда лучше законопатить родственницу.

Первый министр размышлял недолго. Посетив Софию лично, он посоветовал ей временно переселиться в приморское поместье принца-адмирала Морского, ведь как член семьи она имела право это сделать.

Принцесса заколебалась – в поместье хозяйкой была леди Элеонора, обращаться же к ней за разрешением пожить в ее доме, прося об одолжении оказать ей гостеприимство, София ни за что бы не согласилась, это уже было слишком. Однако министр легко разрешил все эти неурядицы, передав Софии собственноручное письмо Вдовствующей принцессы к управляющему поместьем, господину Трейдену, в котором упомянутому ответственному лицу предписывалось принять молодую госпожу и разместить ее со всеми удобствами, учтя все ее пожелания и капризы, и впредь подчиняться этой юной даме, как ей самой.

Получив эту верительную грамоту, София не стала спрашивать Первого министра, как ему удалось заставить леди Элеонору ее написать, но тут же принялась собираться в дорогу. Она обрадовалась открывшейся перед нею перспективе пожить вдали от двора, от города, от короля и сестры, от общества, от всех вообще и, хотя Дом на побережье являлся не так давно семейным обиталищем ее покойного свекра и свекрови и был, как она хорошо помнила при его посещении, полон этим семейным духом и образами его хозяев, устраивавших его некогда по своему вкусу и проживших в нем много лет, - не смотря на это, она надеялась, что с данным обстоятельством ей справиться будет легче, чем с проживанием в комнатах, где она провела несколько месяцев в ложной болезни и в ложном ожидании, среди нагло и бесчеловечно использовавших ее в своих целях людей, с перспективой вновь и вновь столкнуться лично с ненавистной ей теперь женщиной.

Закончив сборы очень быстро при помощи остававшихся в ее распоряжении дам и служанок, она оказалась перед новой проблемой: прежде, чем уезжать, ей следовало попросить прощальной аудиенции если уж не у короля, то у новой принцессы Кунигунды.

София промучилась с этими мыслями довольно долго, потеряв и сон, и аппетит, так как хорошо представляла себе, что ее ожидает, мягко говоря, не самое приятное времяпрепровождение, но выхода не было, и она отправилась на прием. Ей это далось бы легче, если бы она знала, что унижаться придется перед очень неприятным, отвратительным, но чужим человеком, однако речь шла о ее сестре, ставшей вдруг такой недосягаемой величиной и державшей себя настолько высокомерно, что и не подступишься, не гнушаясь сводить счеты с окружающими по своему усмотрению… 

Все прошло так, как и предвидела София, то есть очень плохо. Новая принцесса пригласила ее к себе, конечно, заставив перед этим немного подождать. Затем София увидела ее в будуаре, разодетую в шелка и кружева, словно куклу, и щедро усыпанную бриллиантами несмотря на ранний час, восседающую с важным надменным видом среди толпы угодничающих придворных.

Посетительнице предложили присесть и заговорили с нею довольно ласково, но все время отвлекались на какие-то другие мелочи, забывали, о чем только что шла речь, переспрашивали, так что Софии приходилось повторять одни и те же незначащие фразы, но не успевала она закончить, как новая принцесса опять изволила заниматься не ею, а чем-то или кем-то еще… Наконец София решила, что испила свою чашу до дна и откланялась, попросив передать также ее поклон королю. Теперь она могла ехать.      

- … Посмотрите на эти знаки. Некоторые похожи на следы от птичьих лапок, на бессмысленные черточки, оставленные рукой забавлявшегося ребенка, но, если их совместить между собой, то получатся красивые, сложные, непонятные узоры. Это руны, кладезь древней мудрости, источник магической силы. Их полный набор составляет старинный германский рунический строй - футарк, их тайный смысл был известен только посвященным, их мощь использовали волшебники и волшебницы, творя свои заклинания, заглядывая в будущее. Каждая руна имеет свое имя, полное особого смысла, раскрывающего ее суть. Каждой владеет свой хозяин. Есть руны, посвященные воде и огню, силам природы или силам души, иные означают боль, помощь, божественность, надежду, обновление…   
          Вот эта руна, похожая на ромб с двухсторонними рожками, называется Inguz, Ингуз. Это очень сильная руна, знак плодородия, символ новых начинаний. Руне этой приписывалась огромная магическая сила, способная защитить женщину от бесплодия, мужчину – от мужского бессилия и землю – от неурожая. Она посвящена светлому богу Фрейру, подобному античному Аполлону, и была еще в глубокой древности известна у скандинавов и бриттов. Появление этой руны в гадании означает, что у вас уже достаточно сил, чтобы достигнуть завершения задуманного. Стоит нарисовать ее рядом с солярным знаком, символом солнечного света, жизни и победы над смертью. 
          Еще одна руна, которая часто использовалась – руна Algiz, Альгиз. У нее забавная внешность, словно веточка с тремя кончиками воткнута основанием в землю. Но приглядитесь, это не что иное, как магический трилистник, использовавшийся испокон веков для защиты от злых чар или злой воли окружающих, что, по сути, часто одно и тоже. Эта руна служит зеркалом для Воина духа – того, кто вовлечен в битву с самим собой. Своевременное действие и правильное поведение, предупреждающий шорох травы или изогнутые лосиные рога - все это помогает поддерживать вокруг свободное пространство, обеспечивая надежную защищенность Воина, поэтому руну Альгиз иной раз называют руной осоки и лося. Если на гадании руна выпадает перевернутой, следует поберечь свое здоровье.  Если вы считаете удобным вступить в связь с людьми, которые используют вас, или у вас нет иного выхода и вы должны терпеть неблагоприятную ситуацию, помните об этом и берите всю ответственность на себя, тогда вы сумеете выиграть, несмотря ни на что...
          Хорошо вышивать руну Альгиз на своих вещах, носить ее в виде узора на своих украшениях, нарисовать ее на стене своего дома. Древние сарматы и скифы соединяли изображения этой руны так, что получался двенадцатиконечный крест. Если в центр креста поместить изображение свастики, символа солнцеворота и огня, вырезать получившееся изображение на крепком материале и носить его с собой, то получится сильнейший оберег. Только нельзя ошибиться, изображая направление движения свастического рычага. Если повернуть его лопасти в другую сторону, не вправо, а влево, окажется запущено действие злых, а не добрых сил, а это уже не светлая, но черная магия. Самонадеянный глупец, поступивший так не по ошибке, но умышленно, не умея сладить с разбуженными демонами, рискует погибнуть. Силу Воина духа заключает в себе руна Telwaz, Телвейз, летящая стрела.               
          Руна, напоминающая остроконечный флажок, это радость и плодоносная ветвь. Wunjo, свет, это ее имя. Однако не все так просто. С точки зрения мудрецов, состояние человека, выраженное этой руной, можно сравнить с алхимической стадией, когда знание трансформируется в понимание. Блокированная ранее энергия освобождается, появляется новая ясность, она может потребовать от вас отказа от существующих планов, амбиций, целей и, как следствие, самоотдачи, самопожертвования.
          Вот руна, подобная ветке с побегами, растущими только с одной стороны, ее имя Ansuz, Ансуз. Ее свойство – объявить Посланника.  Прислушайтесь к тем, кто обладает большей мудростью, чем вы сами. Примите совет и последуйте ему…
          Если у руны плодородия, с которой мы начали, обломать верхние рожки, получится знак Othilia, Отилия, знак раздела, время расходящихся путей и расставаний, когда все прежнее, все бывшее уходит от нас навсегда, когда мудрой змее пришла пора сбрасывать кожу, перелетной птице следует спасаться от надвигающейся холодной зимы в теплые края, а человеку нужно отступить, зная, как и когда это сделать и обладая твердостью воли, чтобы осуществить задуманное. Когда появляется это знак, помните, что сейчас важна не жесткость, но текучесть, и мы действуем без желания, но все оказывается сделанным. Так замыкается круг.
          Но, чтобы не было слишком грустно и больно, я на прощание открою вам смысл еще одной руны. Посмотрите, она похожа на раскрытую навстречу дверь, на створку от ворот, на одну часть распахнутой оконной рамы. Имя ей Perth, Посвящение, она связана с погружением в нечто скрытое, невидимое глазу и неизвестное никому вокруг. Руна Посвящения относится к небу и соотносится с Фениксом – мистической птицей, сжигающей себя и возрождающейся из пепла. Пути этого знака таинственны и загадочны, но мудрецы и волшебники видят в нем фундамент судьбы, заложенный на самом глубоком уровне бытия. Это не что иное, как воскрешение к жизни через смерть. 

        София поселилась в Доме на побережье и прожила в нем уже несколько недель, когда ее посетила в ее уединении королева Анабелла. Она приехала, не предупредив, в одном экипаже, без сопровождения, и привезла в подарок корзинку фруктов из дворцовой оранжереи и коробку пирожных из дворцовой кухни.

- Надеюсь, я не слишком помешаю вам, моя дорогая, коротать здесь дни в тишине и покое, - проговорила она своим низким хрипловатым голосом, целуя Софию.

Королева была одета в простое платье своего любимого сиреневого цвета, поверх которого она набросила темный дорожный плащ и воздушную полупрозрачную шаль из легкого газа. Ее темные, без блеска прямые гладкие волосы, похожие цветом на кору дуба, с утра уложили в прическу, но часть прядей, как всегда, выскользнула из нее, и мокрые слипшиеся их концы, висевшие вдоль смуглого лица, свидетельствовали о том, что владелица сосала и грызла их, коротая дорожную скуку, по своей привычке.

- Ну, рассказывайте, рассказывайте, как вы тут поживаете, юная отшельница! – продолжала нежданная гостья.

И София рассказала, что сначала ей было тоскливо и грустно жить одной в этом большом, тихом, незнакомом доме, где все стены были сплошь увешаны морскими реликвиями и портретами бывших владельцев, а также их родных и друзей, но потом она стала выходить на прогулки к морю, и гуляла подолгу, думая и не думая обо всем на свете, глядя на игру волн и на туман далекого горизонта, слушая шелест прибоя по песку и крики чаек, и теперь она чувствует себя гораздо лучше, душа начала отдыхать, безостановочный круговорот мыслей наконец приостановился немного и уже не мучает ее, уже не изводит так сильно, как прежде, и, овеянная свежим, напоенным дыханием моря ветром, она хорошо спит по ночам, вдали от своей прежней спальни в дворцовом крыле, свидетельнице ее любви, ее болезни, ее плена, и сквозь сон иной раз слышится ей шум прибоя, когда на море поднимается волнение, и этот шум убаюкивает ее лучше и слаще всякой другой колыбельной…

У нее появились в доме любимые вещи. Она подолгу рассматривает вот эту картину, изображающую корабли на рейде Берегового города, до того скрупулезно выписанные, что видно каждую самую маленькую деталь. Ей нравится портрет принца-адмирала в парадном мундире со всеми орденами и наградами и портрет леди Элеоноры в молодости, где она снята в розовом платье с блестками и с высокой прической, украшенной лентами и драгоценностями, ныне уже вышедшей из моды. Очень хорош акварельный рисунок, изображающий принца Кристиана - похожий, изящный, красивый…   

К тому же Софии повезло – она не страдала от одиночества. С собой в Дома на побережье она привезла из дворца только одну горничную, которая не годилась ей в подруги, но тринадцатилетний сын управляющего поместьем охотно составлял ей компанию. В первую половину дня мальчик учился, уезжая в школу вместе с младшим братом и с детьми садовника, а потом, как считалось, помогал отцу и матери по дому, но на самом деле его не слишком загружали, балуя напоследок, так как со следующей весны его путь лежал в порт, где родственник его родителей, служивший на флоте, должен был встретить его в условленный день и взять с собой в плавание.

Беспокоясь за молодую госпожу, которая целыми днями бродила по окрестностям одна-одинешенька, управляющий стал отправлять с нею сына. После нескольких таких совместных прогулок принцесса и ее юный паж подружились и теперь болтали целыми часами, на равных, как приятели. Мальчик был любознателен и обладал фантазией. Вот кому София могла теперь рассказывать свои сказки и читать свои стихи.
               
        Мальчику было занятно общаться с чужеземной принцессой. Он расспрашивал ее о родине, обычаях и традициях ее края, легендах старины. София, отвечая на его вопросы, увлекалась темой и пускалась в подробные рассказы, разворачивая перед своим юным слушателем потрясающую воображение историческую панораму событий, развернувшуюся некогда на прекрасной земле, слишком щедро политой кровью населявших ее народов.

Здесь были и походы, и приключения, и героические подвиги, и славные победы, и горестные поражения, и порабощение, и борьба с захватчиками – жестокая, беспощадная, бесконечная война с жестоким, вероломным, бесчеловечным и слишком могущественным и многочисленным врагом.

Всего несколько месяцев назад София сама перестала быть ученицей, слушая на уроках лекции о прошлом своей земли, своего народа. Память у нее была хорошая, многие полученные ею сведения укоренились в ней и теперь вспоминались безо всякого труда. Мальчик слушал, раскрыв рот, а рассказчица и сама воодушевлялась поднятой темой, и готова была говорить часами…

- … Когда-то, давным-давно, на рассвете веков, люди еще не нашли своего места на земле и постоянно переселялись в поисках лучшей земли и лучшей доли. В те времена многочисленные племена славян, язык которых был еще почти одинаков между собою, разделились на три ветви, на восточных, западных и южных. В конце концов восточные славяне, предки русских, малороссов и белорусов, осели к востоку от рек Вислы и Днестра, западные славяне, нынешние чехи и поляки, а также полабы и поморы, заняли бассейны рек Лабы, Одера и Вислы, а южные ушли по направлению к Средиземному морю, и там стали зваться болгарами, сербами, хорватами, черногорцами.
        Все эти народы имели свои государства и подчинялись своим властителям в те времена, когда король Артур и рыцари Круглого стола во главе смелых бриттов отражали нашествие племен англов и саксов, переправлявшихся на Британский остров с материка.
        Болгарскому и сербскому царствам пришлось воевать за свое право жить на занятых землях, их врагом долгое время была могущественная коварная Византия, но пришла пора, когда византийский Константинополь пал во прах, растоптанный копытами коней крестоносцев, подкупленных венецианцами, а затем древней империи и ее соседям пришлось изведать мощь новых завоевателей, каких еще не знали здешние места, - турок-сельджуков.
        Они захватили область Рум, то есть Малую Азию, и устроили свою столицу в городе Эдирне, Адрианополе, а затем, позднее, объявили центром завоеванных ими земель бывший стольный город императора Константина, матерью которого была британская королевна Елена, прославившая себя в веках тем, что отыскала в Иерусалиме на Голгофе Крест Господень. Над куполом константинопольского храма Святой Софии, Премудрости Божией, поднялся в небо тонкий серб полумесяца – священного символа ислама.
        Под знаменем пророка Мухаммеда правоверные мусульмане объявили священный джихад против неверных, против христианских народов Болгарии, Сербии, Венгрии. Ожесточенная борьба продолжалась столетия. Сначала было захвачено и порабощено Болгарское царство, хотя болгарский народ героически сражался против захватчиков, и недаром старинные песни прославляют подвиги болгарского богатыря Момчилы из города Ксанти, погибшего с оружием в руках на поле кровавого боя, отстаивая свободу своего народа. Затем пришел черед Сербского королевства.
        После смерти великого короля сербов Стефана Душана из дома Немановичей, династия которых стояла у кормила власти 200 лет, вожди сербов не смогли договориться между собою, пошел разлад, который всегда на руку врагам. В это время в Порте воцарилась династия Османов, мудрых и жестоких правителей. В битве с турками-османами пал сербский король Вукашин, отец знаменитого Марка Королевича, назло завоевателям-мусульманам носившего зеленый кафтан, а затем сербы пролили кровь при Черномене и снова потерпели поражение.
        В решающей битве сошлись на Косовом поле войска князя Лазаря и султана Мурада, сербский герой Милош Обилич прорвался в самый турецкий стан и убил султана, заплатив за это своей жизнью, но сербы были разбиты. В народной песне-плаче поется о том, как сербской царице Милице страшную весть с поля битвы принесли два черных ворона, присевших на кровлю ее терема.
        Все было кончено, хотя сербы бились героически, и не было холма, долины, города или села, где жители не сопротивлялись бы захватчикам, и крепость Сталач оборонялась до последней капли крови своего последнего защитника, и даже имя ее коменданта осталось неизвестным, потому что он сгорел среди руин крепости, подожженных турками, не сдавшись врагу. Затем пал последний оплот сопротивления вражескому нашествию, крепость Смедеревец. Внуков князя Лазаря, сложившего голову на Косове, Гргура и Стефана увезли в Турцию как заложников и ослепили.
        Вековое рабство, словно черная пелена, затмило солнце над некогда привольным краем, множество бедствий и несчастий выпало на долю покоренного племени. Бесправие и непосильные налоги, жестокость и произвол, страшные расправы с непокорными, зверские казни бунтовщиков. Самый тяжкий и невыносимый для населения был «налог кровью». Так называли обычай турок каждый третий год забирать в рабство мальчиков 8-9 лет, из которых потом составляли отборное войско султана, знаменитых и беспощадных янычар, не помнящих свой язык, забывших своих родных, знающих только саблю и волю повелителя. И лишь некоторые небольшие славянские княжества избежали этой общей тяжелой участи, но должны были искать покровительства у других своих соседей, немецких государей…
        Можно спросить, но неужели же не нашлось у сербских полководцев союзников в борьбе с Блистательной Портой? Венгры, их соседи, тоже боролись с османами, противостояли им и венецианцы, но увы - их союз с сербами не сложился. Вождь венгров Янош Хуньяди бился против турок на Косовом поле, древнем поле крови и слез, и был разбит врагами, а сам смелый венгерский полководец при отступлении попал к сербам в плен.
        Сын Яноша, легендарный венгерский король Матьяш Хуньяди, Матьяш Корвин, то есть Ворон, все время своего правления удачно противостоял захватчикам, сумев справиться также со своевольной знатью внутри своей страны и наведя в королевстве и на его границах порядок, обеспечив мир и процветание в обожавшем своего властителя королевстве на несколько десятилетий. Созданное королем Матьяшем Черное войско опрокинуло и прочих врагов мадьяр, чехов и немцев. Но далее все снова пошло под уклон.
        Матьяш не оставил наследника. В битве при Мохаче султан Сулейман Великий разгромил венгров наголову, и тогда Венгрия оказалась поделена на три части, из которых только одна, Трансильвания, управляемая мелкими удельными князьями, сохранила видимость независимости, а две другие отошли к Порте и Австрии. Венгерской короной святого Стефана был коронован принц из дома Габсбургов…
        Почему так получается, что, имея общего врага, отважные, смелые, любящие свою отчизну больше жизни короли не могут договориться между собою, почему возглавляемые ими героические народы не желают переступить грань, их разделяющую, - грань, образованную иными родовыми корнями, другим языком, непривычными обычаями, - даже ради признания справедливости борьбы и подвигов, на равных совершенных ими ради свободы от иноземного ига?
        Никто не хочет забыть старые заблуждения и признать старые ошибки, никто не хочет вспомнить, что когда-то, на заре веков, предки всех народов вышли из одной колыбели, над которой склонялись праматерь человечества, Ева, и праотец Адам.
        Глубинные связи между разными племенами, разными по крови, по виду, по языку, сохраняют общие предания и похожие сказания, и самые древние, самые первые слова во всех языках мира звучат почти одинаково. Некоторые такие связи прослеживаются особенно явственно. Но вековая традиция сильна, грани в сознании людей сохраняются, границы между государствами существуют, представители разных народов воюют с общими врагами порознь, ненавидя и врагов, и друг друга, принося зло и горе и окружающим, и себе, и наконец, будучи обречены, погибают побежденными.  Самое страшное проклятие – разобщенность. Потому-то люди, и мужчины, и женщины, которые могли бы стать друзьями и возлюбленными, встречают вместо помощи злорадство, познают вместо довольства разорение, а вместо счастья их уделом становится горе. И мы сами одни из этих людей.               

        … Королева Анабелла и принцесса София долго бродили по берегу моря вдвоем, и королева, как всегда, даже перед лицом непосредственной опасности не желавшая спускаться на грешную землю, витала среди облаков и грез своей невидимой, но существующей волшебной страны. В уединении своего Цветочного дома она увлеклась вдруг руническими письменами древних ариев и теперь чертила на прибрежном песке тростью непонятные знаки, сопровождая их появление толкованиями, возможно, слишком своеобычными и вольными, но такими же странными и загадочными, какова была она сама.

София, видя нежелание королевы говорить о чем бы то ни было еще, будь то грозящий ей близкий развод с королем Иоганном, который, вероятно, повлечет за собою ее отъезд из страны, или же семейные неурядицы ее сегодняшней собеседницы, и в родной семье, и в семье мужа, - София поддерживала предложенную отвлеченную тему беседы и вскоре, заинтересованная, уже и сама не желала бы перейти на другой предмет. Что толку горевать о том, что, казалось бы, уже никак нельзя исправить, или совещаться о том, что еще не сложилось и неизвестно как сложится!..

- Нередко реальность бывает подобна мифу, а миф кажется реальнее жизни, - вдохновенно повествовала королева. - Примером тому могут служить северные легенды о некогда живших на земле могущественных племенах асов и ванов, асов – предков германцев, ванов – предков славян. Древние саги рассказывают о них, как о всемогущих, но смертных богах.
        Во времена Вифлеемской звезды, взошедшей над миром, оповещая человечество о наступлении новой эры, эры христианства, асы совершили переход из Азии в Европу, и вел их смелый и мужественный вождь по имени Один, Отец ратей. Здесь столкнулись они с ванами, населявшими страну Ванхейм в низовьях реки Дон и страну Вантит в междуречье Дона и Оки.
        Снорри Стурлуссон, ученый XIII века, собравший и записавший древне-исландские сказания, сохранил для потомков сведения об этих днях. Между асами и ванами вспыхнула война, но, померявшись силой, они признали, что равны в отваге, мужестве и стойкости, заключили мир и обменялись заложниками. Так к асам попали ваны Ньерд и его дети, Фрейр и Фрейя.
        Асы славились своими отважными воинами, ваны - своими магами и чародеями. Фрейр и Фрейя открыли вождю Одину секреты магии, они вместе чертили на песке и дереве первые руны, обмениваясь вековой мудростью двух великих племен: «Руны найдешь и постигнешь знаки, сильнейшие знаки, крепчайшие знаки, Хрофт их окрасил, а создали боги, и Один их вырезал».
        Сакральность рун завещана человеку самой природой. В далеких, труднодоступных горах встречаются минералы, куски которых, отшлифованные водой и ветром, обнаруживают на своей поверхности глубоко врезанные узоры, очень похожие на руны. Люди учились магии знака и слова у духов камней и деревьев, потом они учили друг друга, а для этого им нужно было поверить друг другу и сродниться между собою.
        Ученые разных народов любят говорить о том, что угловатость рун объясняется самой техникой процарапывания знаков на камне или дереве, а их сходство случайно. Но так ли все обстоит на самом деле? В древности асы и ваны были врагами, но стали друзьями. Ими начертаны десятки надписей на скалах и надгробиях вождей.
        Если бы нам, живущим сегодня, удалось проникнуть в тайны этих письмен, мы узнали бы много нового не только о тех, кто жил и ушел до нас, но и о нас самих, сегодняшних. Не только между государствами, но и между отдельными людьми, принадлежащими к разным племенам, существуют глубоко въевшиеся в сознание из-за различия языка и обычаев и кажущиеся непреодолимыми границы. Но великие открытия и связанные с ними новые знания позволяют порою забыть об этом и протянуть друг другу руки, через пропасть веков и вековых предрассудков, с самым искренним чувством дружбы и любви.

        Королева медленно шла по берегу своей характерной нетвердой походкой, в результате которой казалось, что она не идет, а летит, едва касаясь поверхности земли… и, может быть, вовсе ее не касаясь… что ее сдувает и вот-вот сдует ветер… подходя к самой кромке волн, окрашенных белой пеной.

Ее плащ, воздушная прозрачная шаль из тонкого газа и темные, без блеска, цвета коры дуба волосы развевались на ветру. Смуглое лицо, обращенное к морю, хранило на себе печать вдохновения, большой рот был плотно сомкнут, губы вытянулись, превратившись в тонкую длинную линию, изогнувшуюся наподобие полумесяца кончиками вниз, а серые большие косо посаженные глаза, слегка оттянутые за уголки со стороны висков, смотрели вперед со спокойствием и вдумчивым вниманием, и в этом взгляде не было ни покорности судьбе, ни самоуверенности человека, привыкшего во всем полагаться на свои силы, - в них было нечто иное, особая мудрость, вещее знание…

        Стоял октябрь, и в порывах ветра, веющего над открытым побережьем, перемежались струи теплого и уже по-настоящему холодного воздуха. Горизонт вот-вот обещал потемнеть, обложенный тучами. Неумолимо приближалось время осенних штормов и туманов, и корабли, задержавшиеся в плавании, торопились возвращаться домой, под защиту берегов, и моряки мечтали о встрече с родными и любимыми. Ветер выл и свистел над побережьем…

                Возле самого моря стою на ветру.
                Кораблям так, должно быть, пророчит беду,
                Завывая над далями водных равнин,
                Этот ветер, воздушных пространств властелин.

                Это души усопших в пучине морской,
                Под крестом не обретшие вечный покой,
                Плачут, стонут – то громко, то слышно едва,
                И порою мне чудятся в стоне слова.

                Как печальны, как горестны их голоса,
                И возносится жалоба их в небеса,
                И, исполненная безысходной тоской,
                Замирает в пространстве вдали над землей.

                И не раз я припомню порою ночной
                Этот жалобный стон, этот горестный вой,
                То зловещий и громкий, то слышный едва,
                И почти различимых пророчеств слова…

        Королева закончила читать стихотворение, вероятно, сочиненное ею самой… или кем-то из ее кружка… Затем она подобрала с земли плоский белый камешек и подала его Софии со словами:

- Вот вам в подарок самая древняя и самая великая руна, моя дорогая. Если хотите, сохраните ее на память обо мне. Эта руна называется Чистой, ее хозяин – сам верховный бог Один. Она не выражается видимым знаком, как все прочие, она означает непознаваемое, она – пустота, в которой скрыты сразу и конец, и начало.
        Пустая и одновременно полная содержания, Чистая руна охватывает всю полноту бытия, все, что должно осуществиться. Благоприятствование происходящему и готовность к нему – требования этой руны. Ведь как можно установить контроль над тем, что еще не оформилось?
        Эта руна, если она выпадает человеку на гаданье, вещает о том, что от того, кто держит ее в руках, потребуется акт мужества, подобный прыжку в пустоту с пустыми руками, ибо ее появление – прямое испытание веры. Чистая руна знаменует собою пробуждение особых сил, она учит, что даже старые долги не всегда будут довлеть над человеком, что сама судьба может претерпеть изменения согласно изменениям и развитию человеческой личности.
        Она гласит: ничего не предопределено, ничего нет такого, чего нельзя было бы избежать или совершить. Тот, кто взял в руки Чистую руну, может также взять в руки и свою будущность, и свою судьбу.               

***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***   ***

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/04/11/1307
Предыдущее: http://www.proza.ru/2019/04/10/1334
Предисловие:  http://www.proza.ru/2019/04/06/1081