Пляж

На загорелой коже тонкой кисти прилипли золотые песчинки с пляжа. Разноцветный и раздутый зонт лениво прикрывает от солнца матовую фигуру в полосатом купальнике. +32, сколько же нужно нырять, чтобы прекратило быть так удушливо жарко?

- Прекрати жаловаться. - Освежающий смех вспорол плотную пелену пылающего воздуха. Словно ледяной, прозрачный лимонад выплеснули на зудящий от солнечных лучей плоский камень. - Разве мы приехали сюда не за весельем, теплым морем, знакомствами и жарой?

Зимой я жажду жары, летом - снега под кожу.
Ее прелестные ноги покрыты еще не испарившейся влагой и песком, песком, которого ужасающе много вокруг. Стопы утопают в нем и море шумит впереди.


- Жара может быть первым другом в этом месте.
Да уж ты спятила, Кити.
- Ну и думаешь ты так от незнания правды. - Ее глаза под темными круглыми очками будто бы вообще не принадлежат ей. Я боюсь, что она ослепла от своего же восторга. - Жара не может быть убийцей, потому что она заранее спасает от смерти. Из-за нее ты прыгаешь в воду, прикладываешь лед к голове и пьешь все, что тут могут предложить, если оно, конечно, дико холодное.
Она смеется слишком резво, что заставляет вздохнуть и расслабиться, и не бояться.


- В заумных книжках пишут, что человек умирает однажды. Но что значат эти заумные книжки перед такой вещью, как душа человеческая? - Голос будто летел по жаркому ветру, заставая всех и каждого. - Ни-че-го. Человек умирает с человеком, как говорил один разумный философ. И ведь он прав.
- Я думал, в таком месте, как здесь, люди автоматически перестают занудствовать. Отдых вышибает все знания и это сказал никакой не философ, а я.
Кити тут же заинтересованно повернулась в левую сторону, где стояли большие разноцветные шезлонги.
- Сейчас ты споришь, а сам такой же мертвый, дурак.


- Ну же, умник, расскажи-ка мне тогда, как выглядят Рай и Ад, если ты уже несколько раз улетал?
А этот смех был похож на хруст жаренной рыбы.
- Ты знаешь, ее звали как-то на Эм и она была дикой стервой, но от этого ничего не зависело, друг мой, совсем ничего. Наверное, я общался с ее размытым образом, когда умирал, так часто оно и происходит. Но если есть на свете самый большой нож, то тот, что она мне всадила в самый корень  моего самосознания, был минимум на десять дюймов длиннее.

Губы Кити изумленно искривились и она тут же отвернулась, стягивая очки.
- Это слишком чудно, ты слышишь, о чем они говорят? Я такого не слышала года три, а ведь уже эти три года у меня нет философии.


- И вы снова продолжаете молоть эти зерна глупости! - К ее смуглой коже и волосам цвета каштана дико подходили ее желтые глаза. Джинсовый костюм на пляже смотрелся неподобающе.
- Тоска изъедает тело моей души и как раз сейчас ее острые серые зубы вгрызаются в мои полупустые глазницы. Я приехал сюда, под это апельсиновое солнце, чтобы хоть как-то прийти в себя!  Поэтому просто не трогай меня. А еще лучше, никого.
- Ну же, ну же! - Эта девушка села прямо на песок между нашими шезлонгами и шезлонгами забавных юношей.
- Я терпеть не могу тебя в поездках, - сказал юноша, которому очень тоскливо.
Кити перевернулась на живот. От солнечных лучей и полосатости ее купальника у меня зарябило в глазах.


- Я не узнала на кого он учится, она его сестра, а второй просто его друг.
Ага, понятно, вся галактика головы Кити крутится вокруг этого умника.
- Я всегда любила интересоваться людьми на отдыхе.
Кити, конечно, не надо оправдываться, никто тебя не осуждает.

И следующий день был точной копией предыдущего. С самого утра мы лежали на пляжу. Лишь купальник Кити сменил свои черные полоски на вишневые ромбики.

- Я их слышу и они идут. Предъявляй мне что хочешь, но я заговорю с ними.
Сестра этого молодого человека появилась в точно таком же джинсовом комбинезоне.

- Я бы остерегался забавного загара, - сказал ее брат, не стесняясь других людей на песке, в том числе и нас.
- Да ну, - просто ответила девица.
Кити уселась, сжимая в руке стакан с зеленым лимонадом, и приготовилась к своему любимому занятию - убивать в себе скромность.

Чайки суетливо закружились над кромкой воды.
Кити ждала, но никто не начинал говорить чудные вещи, благодаря которым она могла бы начать действовать.

- А я все так и жду, когда с нами заговорят, - послышалось с соседних шезлонгов. Это заговорила сестра.
Они встретились друг с другом глазами.
- Мы знакомы, - это сказал брат. - Не всегда же нужно применять слова, чтобы знакомиться.
И мне попоказалось, будто бы этому занудливому молодому человеку лет так шестьдесят, но глаза Кити заблестели еще пуще.
- Я Кити.
Вот тут-то все и началось.


Через два часа мы сидели за общим столом за обедом на открытой террасе, где на широкой кромке балкона в прозрачных вазах стояли живые цветы. И пахло здесь не только зноем, но и свежестью этих чудных растений.
Но как только Кити не смотрела на ее нового друга, ответный интерес совершенно отсутствовал.
Серебряный нож, отражающий прикованные к нему лучи солнца, медленно, но ловко разрезал розовые персики пополам, а затем так же быстро стягивал с них тонкую кожу. Кити смотрела на это действо в его руках, словно завороженная.

- А чем Вы занимаетесь? - спросила Кити, полностью обращаясь к владельцу ножа.
Не останавливаясь, и закусив сигарету, он посмотрел на Кити, которая так и не заметила глубокого, как океан, полного равнодушия взгляда и сказал:
- Наполняю голодные пасти голов людей бесценной пищей.

И Кити закивала так, будто бы все поняла, но она действительно серьезно прониклась этим ответом.
В это время сестра и друг оживленно создавали молчание вокруг себя: один читал выженного цвета газету, а вторая кормила канарейку цвета переспелого лимона в стоящей рядом позолоченной клетке остатками фруктов и ягод с нашего стола.

- А мои соседи все еще ищут себя в мире красок и цвета, - сообщил молодой человек, закончив с персиками.
- Вы?
- А я все еще учусь на...
- Весьма приятно знать! - кивнул он. По его лицу проскользнул желлтый луч солнца. Мне показалось, будто бы это был взгляд его сестры. Она действительно на него посмотрела.
- Дело в том, что он спрашивал не об учебе, -  усмехнулась она. - А то, чего вы вообще хотите от жизни.
Кити вздернула брови, что означало, что сейчас она начнет безудержную болтовню.

- Я от жизни хочу процветания, - начала она. - Кто-то, знаете, пьет, курит, любит, ест, спит, а я хочу совсем не так. Если курить, то сначала найти самые интересные сигареты, если пить, то только необычные напитки, есть еду, которую в жизни никогда не ел, и любить...
- Тех, кого никогда не любил. - Раздался хохот.
- Ну уж нет, либо не любить совсем, либо одного или одну. И пребывать в вечном поиске.
- Изумительно, это просто великолепно!
- Он этим хочет сказать, что Ваше мнение, Кити, полное дерьмо, - просто сказала сестра. А моя Кити глупо захлопала глазами, что ей совсем не свойственно, и рассмеялась, будто бы это была грандиозная шутка за долгое скучное время.

*
Мы все сидели на два шезлонга ближе, занимая себя разглядыванием предзакатного неба, которое напоминало переспелую вишню.

- Меня очень радует то, что иногда себя можно почувствовать очень счастливым, не делая ничего, - это сказал друг, в наслаждении жмурясь от солнца.
Сестра перебирала многочисленные браслеты на своей левой кисти и, сидя, закинув ногу на ногу, тихо смеялась. В принципе, она всегда много смеялась.

- Когда не наступаешь на натертое место, оно не болит.
Но Кити все равно не видела, как он все портит.
- Иногда этих мест нет, - пожала плечами его сестра. Солнце отражало все оттенки вишневого цвета, которые только могло дать, на ее коже. Цвет к цвету.
- Ты знаешь, - сказал он, стянул шляпу со своей головы и всего лишь еще раз окатил всех окружающих ледниковой водой равнодушия. - Я иногда живу, существую, обитаю на этой красивой земле и вдруг понимаю, что душа моя - яблоко.
- Многие ее терпеть не могут? - Солнечные очки в стеклянной оправе упали на нос. Это был друг. -
Молодой человек поерзал в горячем от тела шезлонге.
- О, нет, знаешь, оно такое спелое, блестящее, свежее и упругое на вид с одной стороны. - Интонации его голоса посылали нам знаки "Идите вон, он давно говорит сам с собой". - Я в это тоже начинаю верить, но в миг бью себя по лицу и вспоминаю: там, тта-ам с другой стороны, которую никто не видит, пока не перевернет яблоко, есть пятнышко и оно в процессе. Уже гниет, черт бы его побрал! - Он замолк и медленно посмотрел на своего друга. - Вот и веселье твое тухлая груша.
Дамы засмеялись.
- А ведь груши я ненавижу больше всего!
*

На полу нашей тихой и прохладной, но солнечной комнаты можно найти много песка. Он приносится с пляжа, песчинками уходит в душ, но всё-таки все равно остается у кровати.
Кити лишилась красной помады и пудры, песка на ногах, мелких однодневных кудрей своих волос, - все это смыла вода, но вот поселившийся и безудержный интерес не вымыть из ее глаз ничем.
Забравшись в желтое кресло с тонкой сегодняшней газеткой и холодным кофе, она уставилась в черные буквы, но тут же заговорила вслух.

- Я не поеду домой одна. - Ее взгляд отрешен; наверняка вспоминает свою родную местность. - Я учусь чужим языкам и уж на своем родном меня невозможно обмануть. - Она легко отшвырнула газету и схватилась поправлять свои замотанные в платок волосы. - В них есть что-то особенное! А слышать надо каждому, что он говорит! В эти года многие только первую книжку в руки берут! Он мне нравится.
Солнце, услышав все это, ошалело и стремительно укатилось за горизонт из моря.

*
За такие огромные деньги никто не ходит на пляж поздним вечером. Поэтому, на остывающем песке у темных вод невозможно кого-то найти.
Все заведения угасают, шезлонги меркнут, небо будто бы с облегчением начинает приобретать неоплаченные краски ночного покрова, и море тоже шумит по-другому бесплатно.
Одиннадцать часов, бесплатный час.

- Кити, а я сразу Вас почувствовал. - Голос из темноты разорил умиротворенную обитель души Кити.
Она еще тяжелее начала идти по песку.
- И чем Вы здесь занимаетесь ночью? Неожиданно видеть кого бы то ни было здесь. - Кити уже позволила себе ожидать бесконечный звездопад ночных событий, но я-то заметила, как убито померкла последняя хиленькая звезда.
Кити подсела в соседний шезлонг.
- Чую обычных людей, вот что делаю. - Пожал он плечами. - И, знаете, обычно чую тех, кто мне не нужен, а вот того, кого ищу бесконечные столетия жизни - ну ни разу не унюхал!
Один.
Кити покрылась мурашками. Ей то ли холодно, то ли боязно.
- На то он и тот самый... - Голос твой, что стало с твоим жизнерадостным голосом?!
- Да, укачиваешь так нежно себя в колыбели надежд, но на самом деле и не замечаешь, как застекленел. Или окаменел, как всем угодно. - Выглядел он словно слепой, потому что ни разу за все свои слова не взглянул на мою Кити.
Два.
- Где Вы так научились говорить?
- В этой самой колыбели. - Тихо. - Наверное. Я глубоко убежден, что человек рождается с делом.
Море совсем притихло, будто бы заставляя Кити не отвлекаться ни на что, кроме звучащих слов.
- А, Вы не поняли. - засмеялся он после того, как Кити так ничего и не сказала. - Ну, музыкант рождается с инструментом, пекарь с фирменным рецептом, извозчик с неисчерпаемой тоской, а Я вот - со словом.
Все притихли, вслушиваясь.
- А с чем, по-Вашему, родилась я? - Я знаю, зачем она это сказала.
Но глаза ни на миг не дрогнули.
- С языком.
Три.

И после этих "три" Кити ночь не спала, утром кофе не тронула и потом доброго слова никому не подарила.


*
- И встречала я сволочей, лицемеров, подонков и просто неудачников! И сразу их видела, все внутренности насквозь, словно под стеклом! Но а этот!
И я не понимаю, почему ты так кружишь вокруг него. Общение общением, но не до белого же платья.
- С ситцем хочу. - Ее лицо исказилось, а глаза покраснели.
Какие глупости, какой ситец, что мы вообще тут делаем!

- Эйда, меня зовут Эйда и моего брата взял удар!
Открытая дверь принесла собой соленый запекшийся воздух и суматошное событие дня.

Босые ноги соприкасались с напольной плиткой нашего жилого дома. По дороге Кити потеряла платок со своих волос и самообладание тоже.

- А я не врач!
- И он не умирающий! - Теперь-то мы знали хотя бы ее имя. - Просто он весь в поту и постоянно шепотом говорит, где иногда слышатся наши и Ваше имена.

Лед превращался в воду, мокрая простынь в горячую ткань.

- Я все еще не понимаю, зачем я тут нужна. - Кити стояла у окна, сложив руки на груди и смотря на нового знакомого, лежащего на помятой кровати.

- Кити, - услышали все. Звучало очень тихо, но ее строптивость набросила громоздкие оковы на все тело. - Я-то еще вчера понял, что Вы ничего не поняли. Я сказал Вам "язык".
- Что за глупости, я не шла сюда за этим! - зной, зной, зной.
- Так стоит ли обижаться, если Вы сами себя выдали. С начала встреч Вы говорите с нами на шведском языке, но из-за своих старых американских привычек никак не можете научить себя говорить, все-таки, "лунщ", а не тот обед, которым Вы кормитесь дома.
Двери, двери. Слишком часто они участвовали.
- Пусть этот грохот остудит Ваш пыл, которое не пожалело солнце!
Кити, но у тебя даже не было ситца, чтобы позволять себе это.
Все-таки на половину дороги она остановилась и вернулась в номер.

- И вот, что мне есть Вам сказать: Вы самый отвратный человек, который умудрился это доказать всего за четыре дня! - воскликнула она. - И я не удивлюсь, если Вы уже создали секту, где идолом прославления являетесь Вы же! И примите капли, чтобы рассудок пришел в норму, больше я ничем не помогу!

Небо затянуло по-летнему кружевными тучами. Эйда пришла в наш номер совсем поздно, но обе знали, что ничей сон потревожен не будет.

- Милая Кити, Вы знаете? - первое, что сказала она. В это время Кити лежала на кровати, поедая вечернюю порцию фруктов, которую всегда приносили в восемь часов.
- Знать не знала и знать не хочу. - Она закрепила свои слова жестом руки. - Эйда, у Вас имя прекрасное, а братец сущий кретин, я таких век не видела!
Эйда без разрешения села в кресло и сразу же утонула в прохладном ветре, который появлялся из открытого окна.
- Мне нравится Ваше упорство, но то же самое пришла сказать и я. - Колкий смех, но предназначался он не Кити. - Он дурак дураком, научившийся болтать лишь благодаря тому, что однажды был закрыт в домашней библиотеке на целое лето. Дела себе, кроме чтения, так и не нашел.
Кити злостно хмыкнула и резко откинула от себя в корзину спелое яблоко.
- Я даже не заметила, как начала говорить с вами на другом языке. - Обида будто бы была на саму себя. - Мне как бы дела до Вашего брата никакого нет, но я-то знаю, что это неправда!
- Мы бы могли не общаться, но обычно в таких местах это невозможно.
- Эйда, Вы будто бы потеряли весь свой шарм среди зонтов и ракушек. Неужели с ним настолько скучно, что и Вам охота убежать куда подальше?
Эйда осмотрела мою Кити, затем комнату, в которой не было ничего особенно и встала, чтобы уйти.
- Ваш шведский просто конфетный, но, прошу Вас, с ланчем стоит что-нибудь сделать.
*


Ни для кого не секрет, что события могут частенько накидывать на хрупкие плечи цветущей юности пару прозрачных годков. Спросите, почему прозрачных? Ну хорошо, можем назвать их невесомыми. В некоторых положениях такие года переворачивают с ног на голову устои людей, что может показаться, будто бы за красоток и прелестных юношей говорят они же, только лет через пятьдесят.
Кити в непроницаемом для общества одиночестве прожила целую неделю. И видела я в ее левом уголке рта то искаженное место, которое не так-то просто увидеть, которое говорило об отменном уязвлении. Настоящее поражение людей общительных переживается намного горче, чем то же событие для ассоциальных экземпляров.

Мы, как и в первый день нашей беспечной жизни, сидели на пляжу. Загар Кити изменился еще на два тона. Солнечные очки, как всегда, были на своем месте, а холодная вода стыла в сумке со льдом.

- Я не обижаюсь ни на кого, ты же знаешь? - рассуждала Кити. - Из неудачных вещей очень интересно искать выгоду. Когда я отправлюсь в Швецию, чтобы провести там какую-нибудь неделю, я ни съем ни одного проклятого супа, чтобы не говорить слова "ланч", как этого просят шведы.
Повеяло жарой, кокосовым сиропом и далеким отсюда смехом.
- Я знаю одну коварную вещь: счастливый случай и неудача - идентичны. А чем? О, они абсолютно одинаковы тем, что могут произойти в любой момент.
- И чем ты назовешь то, если моя голова сейчас треснет от твоего голоса? - Друг, как и ранее, завалился в жезлонг.
- Это будет твоим проклятием, ведь ты ничерта не дослушал за мной, - отмахнулся человек в шляпе и прозрачных очках. - Ничего не зависит от места, я говорю вам поверить мне! Будь мы на пляжу, в горах или могиле. Можно жениться или выйти замуж на краю света и потерять навсегда свою душу в самом эпицентре событий земного шара.
Кити все это слушала. И все посмотрели друг на друга, кроме него.

- Я даже знаю, что Вы сейчас скажете на "Ты даже не поздоровался с Кити", - сказала Кити, опираясь на локти, улыбаясь и разглядывая своих знакомых. - "Эйда, мы здоровались. Не всегда же нужно подавать какие-либо признаки этого!" - и засмеялась.
- Я пришел сюда со словом, а Вы с языком и было бы здорово объединиться, - послышалось в ответ.
Кити поморщилась и весело фыркнула.
- Кажется, у Вас опять непереносимость солнца.
- Так это так называется? - улыбнулся его друг.
- Ага, я только что это придумала, - кивнула она. - Так чем же Вы все-таки занимаетесь? Только прошу Вас, без закрученных слов.
Ветер закрутил в вихре легкое пренебрежение.
- Он только что бросил второй курс журналистики, - сообщил его друг. Эйда засмеялась и этот смех показывал, что никто в их окружении не считает это зазорным.
- В том-то и был прок, - сказал молодой человек, наполняющий голодные пасти голов людей бесценной пищей.
И Кити снова азартно улыбнулась.

*


Через несколько месяцев был у нее нежно-голубой ситец на подоле и последнее, что она сказала мне, было:
- Я наконец- то знаю, чем хочу заниматься всю жизнь. Ты же знаешь, как я любила и люблю секреты, загадки и сладостные намеки на ответы. Поэтому, наверное, изучаю языки. Язык - это ключ, к которому еще сложнее найти замок, чем наоборот! И мне повезло.
А потом она вышла замуж за его друга, который помог ей избавиться от меня, что подсказывала правильные ответы и спорила в неравные минуты все ее двадцать лет. Она думала, что я была настойчивым голосом в ее голове, но я лишь являлась разумом ее же жизни.
6.50. 17.07.16, ВС.