Я в укромном месте голышом купалась...

Я в укромном месте голышом купалась. А немец, морда бесстыжая, за мной в бинокль подсматривал



Нашла я как-то раз на речке место укромное, скрытое со всех сторон кустами, и ходила туда по вечерам купаться. Названия речки я, если честно, не знала даже. Да мало ли на Руси таких небольших речушек.

Дело было под Харьковом, в июле сорок третьего. Жара в то военное лето стояла такая, что без купания совсем дело плохо. Водоём поблизости, как манна спасительная, вот я и пользовалась, раз ситуация позволяет. Свежо, приятно и сама в чистоте.

Купаюсь я, стало быть, себе безмятежно, как слышу вдруг – кусты затряслись поблизости. А вслед за этим кто-то громко "Хэнде хох!" крикнул.

Я на берег с тревогой выскочила, в полотенце наспех закуталась и уже собралась форму натягивать, когда случилось то, что случилось дальше. Срам для девушки и позор, даже рассказывать стыдно!

Кусты ещё сильнее трясутся, словно зверь лесной большущих размеров напролом сквозь них продирается. Я первым делом подумала, что медведь, но оказалось – немец!

Выскочил он из кустов на поляну и с разбегу на меня налетел. Столкнулись мы... А я ведь голая, в чём мать родила, только-только из воды вышла. Полотенце машинально выронила, от него, нахала, отмахиваясь.

Свалились на песочек мы с немцем, в обнимку катаемся – кто кого, боремся ни на жизнь а на смерть. Немец перевернул меня – он, понятное дело, тяжелее был – и сверху на мне улёгся.

Казалось бы, должен радоваться, победил как-никак хрупкую девушку – здоровенный детина. А он наоборот – не шевелится, словно мёртвый лежит – оторопел! Не знаю от чего именно, то ли от ощущений приятных, накативших на похотливого мужика улёгшегося на красивой девушке, то ли от смущения дикого.

Я, возмущённая таким нахальством, от него отбиваться стала. Кулаками немца в грудь молочу, пищу под навалившей тяжестью и требую, чтобы слез с меня!

И тут гляжу, трое советских солдат из-за тех же кустов выскакивают. Поливанов, Нестеренко и Говорцов – из нашего полка бойцы. Поливанов подошёл к фрицу решительным шагом, схватил бесстыдника за шиворот и сдёрнул с меня. Кулаком погрозил, грозный и недовольный – в морду, думала, ему засветит.

– Топай, морда фашистская! – сказал Поливанов зло и направление показал автоматом. – Ещё раз тронешь Катюшу лапами – пристрелю, не посмотрю что пленный!

Немец поднялся очень смущённый, со стыдливо опущенной головой, и потопал куда велели в сопровождении бдительного Говорцова.

Я покраснела вся, до корней волос, и гимнастёркой как могу прикрываюсь. А Поливанов глянул на меня, улыбнулся и говорит:

– Спасибо тебе, Катюша! Помогла нам языка добыть, не упустила! – по доброму сказал, с благодарностью.

– Красота – страшная сила! – вставил подошедший Нестеренко свои пять копеек и хохотнул ехидно, отчего я пуще прежнего раскраснелась.

Оказывается, эти трое – Поливанов, Нестеренко и Говорцов – в кустах всё время сидели, пока я голышом на речке плескалась. Затихорились и в бинокль за мной подсматривали, бесстыдники! У наших в тех кустах располагался дозорный пост, вот они ситуацией и воспользовались. Мужики ведь они такие!

А в кустах по соседству притаились фрицы – разведчики немецкие, пришедшие за линию фронта добыть языка. И тоже, морды бессовестные, на меня голую пялились!

Поливанов, Нестеренко и Говорцов заметили фрицев первыми и решили в плен взять, чтобы подглядывать не повадно было. Но один из фрицев дёру дал, рванув напролом через кусты. Это его я за зверя дикого приняла, когда кусты затряслись.

А что дальше было вы итак уже знаете. Стыд и срам один дальше был, позор для порядочной девушки!