6. Сибирские бураны

     Фото к главе "Сибирские бураны".

     *****

     СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).

     Часть вторая: В СЕЛЕ ЕРМАК.

     6. СИБИРСКИЕ БУРАНЫ

     В ту зиму, когда Красная Армия очищала наш край от остатков разгромленной белой армии, точнее от колчаковцев и анненковцев, после рождества, а может быть даже позднее, ударили сильные бураны. Это были настоящие сибирские бураны - жесткие, свирепые, затяжные. Они стругали степь шесть или семь дней. Свету белого не видно было, все гудело и стонало от свирепых порывов ветра. Сухой снег как песок хлестал, невозможно было улицу перебежать, не рискуя заблудиться. Скот не гоняли на водопой, приходилось набивать снег в ведра, топить его на плите и этой водой поить. За этими хлопотами проходил весь короткий зимний день.

     Когда буран кончился, мы открыли дощатые ворота во внутрь двора, за ними увидели отвесную сахарно-белую стену снега до самой крыши, а еще дальше в углу двора лежал запасной стожок сена, им не кормили скот, а понемногу брали для топлива и подстилки. Согнувшись от холода и едва переступая закоченевшими ногами, у стожка с подветренной стороны стояли две лошади. Шерсть на них была забита снегом, оледенела и матово отсвечивала. Кони дергали из стожка сено, жадно хрустели, из ноздрей их клубами валил пар. Напугавшись людей, кони побежали, но завязли в глубоком снегу, их поймали, завели во двор.
     К соседям тоже прибились кони.

     О приблудных лошадях заявили сельскому Совету, только что выбранному после восстановления советской власти. В сельском Совете сказали: лошадей держите пока у себя, кормите, если есть сено, а если нет - передайте другим», потом разберемся.
     Оказалось, что во время сильного бурана из Баян-Аульской степи пригнало чьи-то табуны, те кони, которые попали на село и сумели прибиться к дворам, остались живыми, а те, что прошли мимо - погибли в снегу, свалившись с крутого берега Иртыша.

     Недели через две-три заявились хозяева-казахи, они ходили по дворам, у кого находили пару лошадей, одну оставляли за прокорм и уход, другую забирали, а если находили одну - предлагали деньги за содержание. Нам досталась молодая лошадь, которую мы назвали "Буланкой", она не была обучена и когда ее подводили к саням, она вставала на дыбы; хомут тоже не признавала, потом привыкла и служила нам много лет, пока отец не отвел ее в колхоз.

     Весной снова подвезло: комбед (комитет бедноты) выдал нам безвозмездно пару быков, конфискованных у купца Агафонова. На берегу реки Белой этот купец имел свое большое животноводческое хозяйство. Помимо прочего скота, он содержал много рабочих быков, на которых работники возили соль с озера Калкаман на пристань. Быки достались разные, один великан светло-рыжей масти, рога не достанешь, спокойный как тюлень, другой низкий и длинный, словно его кто нарочно вытянул, темно-красной масти и по характеру горячий, беспокойный, короткая шерсть словно маслом смазана.

     В тот год мы впервые занялись хлебопашеством, посеяв одну десятину пшеницы, пол десятины проса, немного овса и посадили бахчи. Землю выделил сельский Совет.

     Скот мы поили на Иртыше. Так делали все, кто не имел колодца на своем дворе. Обычно после обеда, когда была хорошая погода, я открывал жердочные ворота и выпускал скотину. Впереди на водопой шла лошадь, покачивая тяжелой угластой головой, за ней широкоспинная рогатая корова, вторую мы продали, когда справляли старшему брату свадьбу, затем молодняк - нетель и два бычка-годовичка. Рабочих быков от комбеда мы получили позднее. Овец не держали, потому что отец не переносил их надоедливое "базлание".
     На реке уже была готова прорубь. Со мной пошел двоюродный брат Николай.

     Когда скот напился и поднялся на берег, мы с Николаем поймали за рога красного бычка-годовичка и я с помощью брата вскарабкался на спину животного, крепко как клещ вцепился в его длинную мягкую шерсть и сказал: "Пускай!" - "Крепче держись!" - предупредил брат. - "Не бойся, не упаду!" - похвалился я.
     Он отпустил бычка. Мой "красный конь" взял с места в карьер, он понес меня через снежное поле к дому, на бегу брыкался, делал "свечку", но я крепко держался. Брат смеялся, я - тоже.

     Прибежав домой, бычок бросился не к воротам, откуда мы выгоняли скот, а метнулся к калитке,наполовину приоткрытой. Со всего разбегу он проскочил в нее, а я, ударившись плечом и рукой о дверную колоду, упал на землю и остался лежать у калитки.

     От резкой боли у меня вспыхнули искры в глазах. Подбежал брат и хотел поднять меня.
     - Ушибся? Шибко?
     Придерживая за здоровую руку, он завел меня в дом.
     - Что случилось? - спросила мать, сидевшая за прялкой.   

     В нашем селе была  больница, но врача в ней не было, не было и фельдшера. Всех больных принимала акушерка, она же ездила по вызову на дом. Ее привезли, она в первую очередь измерила мне температуру, осмотрела плечо и руку.
     - У него перелом, и очень серьезный. Лучше всего отвезти его в город, - посоветовала она. - Только осторожно.

     Меня уложили на подушки в сани и утром уже я был в городе.
     В уездной больнице, находившейся на окраине города, я пролежал почти полгода и так привык к ее порядкам и персоналу, что меня знали все - от главного врача и до конюха на хоздворе.

     Наша угловая палата была самая большая, в ней стояло девять коек. Все больные - крестьяне пожилого возраста, два городских ремесленника, один прасол-торговец и казах-животновод.

     Хотя в палате не разрешали курить, заядлые курильщики нарушали этот порядок. Особенно много курил торговец, которому не разрешали ходить. Тогда было трудно со спичками, их не продавали. Курильщики часто посылали меня в кубовую за угольком. Иной день приходилось бегать более десяти раз. Меня хвалили за послушание, даже отдавали свой паек сахара.

     Рядом с нашей палатой, миновать только лестницу, ведущую на второй этаж, находилась маленькая палата на три койки. В ней лежал курчавый русоволосый человек. Лоб у него был высокий, чистый, глаза карие, быстрые, острые, рыжая борода клинушком. Нос маленький, кнопочкой. Он лежал один. Другие две койки пустовали.
     - Мальчик, зайди сюда.
     Я зашел. Он с улыбкой смотрел на меня ясными глазами.
     - Как тебя зовут? И сколько тебе лет?
     Я ответил.
     - А меня зовут дядей Васей, фамилия - Петров. Хочешь конфет? Вот тут тумбочка, открывай ее - и набирай сколько хочешь. Ну, смелее!
     Я застеснялся, конфеты в то время были редкостью, я забыл даже вкус их, а тут он самому предлагает набирать такое лакомство. Я вообще был стеснительным, а тут совсем растерялся.

     Левой рукой, тремя пальцами, он захватил несколько конфет и дал мне.
     - Ты хочешь в мою палату переселиться? Вдвоем будет веселей.
     Он попросил заведующего больницей и меня перевели в палату художника.
     Петров курил толстые папиросы, которые приносил ему брат приказчик, очень похожий на него, а я таскал угольки и из разговоров братьев узнал, что дядя Вася учился в Петербурге, в академии, потом был на войне, служил у "самого Брусилова", получил краткосрочный отпуск, приехал сюда, в Сибирь, погостить к брату.

     Да вот беда - однажды в жесткие рождественские морозы, возвращаясь ночью домой с дружеской пирушки (был в офицерской форме), заблудился и жестоко обморозился, его нашли на окраине города, приткнувшегося головой к крыльцу. После двух или трех хирургических операций, ему ампутировали ноги и руку, осталось всего три пальца на левой руке.

     Дядя Володя (так звали брата художника) приносил не только хорошие папиросы, конфеты, сушеные фрукты, но и выпивку. После распития бутылки они долго сидели, молча смотрели друг на друга, глаза их наливались слезами и они плакали.
     - Вот такие дела, брат, - говорил дядя Вася .
     - Да, - подтверждал дядя Володя. - Ничего не попишешь.
     Затем дядя Вася начинал хохотать:
     - Ты сейчас походишь на индюка. Дай я нарисую тебя.
     Он хватал карандаш и тремя пальцами левой руки быстро рисовал, птица выходила как живая.
     - А ты походишь на сороку без хвоста, - отвечал дядя Володя, забирал рисунок и уходил.
     Хотя Петров и грустил часто, по натуре он был весьма веселый человек, любил шутить, смеяться, даже петь песни.

     В начале зимы моя старшая сестра Татьяна вышла замуж и переехала жить в Павлодар. Муж ее служил в водной милиции. Квартиру им дали на берегу Иртыша, по улице Карла Маркса, недалеко от базара-барахолки. В одной половине жил поп (хозяин дома), в другой сестра с мужем. Я ходил к ним в гости почти каждую субботу и оставался ночевать. У попа был сын, мой однолеток, мне хотелось с ним играть, но он даже не хотел смотреть на меня.

     Когда я уходил, Петров скучал без меня, зато сколько было радости при моем возвращении. Он подробно расспрашивал, как я провел время у сестры, чем занимался, что видел в городе.
     - А я уже думал ты не вернешься в больницу и мы с тобой больше не погоняем крыс, - шутил он.

     Да, был такой случай. В больнице развелось много крыс, они не давали покоя, особенно ночью, когда гасили свет. Табунами ходили по палате. Из продуктов ничего нельзя было оставить, настолько обнаглели, что даже тумбочки открывали. И вот мы сделали на них облаву, выставили приманку, погасили свет, когда крысы вышли и стали вовсю орудовать в палате, мы враз заткнули все дыры в полу под кроватями и возле двери. Включили свет и давай гонять разбойниц. К нам пришел на помощь больной из соседней палаты, он был в халате и подпоясан солдатским ремнем. Мы пустили в ход костыли, калоши, валенки, сосед снял ремень.

     Убили четырех крыс, пятую никак не могли подцепить. Тогда сосед стал посередине палаты, потуже затянул на себе халат и угрожающе сказал: "Сейчас я разделаюсь с нею!" Перепуганная крыса заскочила на тумбочку. Он ударил ее ремнем, но попал не по самой крысе, а по хвосту, разъяренная крыса прыгнула на него, вцепилась зубами и лапами в халат против ширинки и повисла. От страха сосед выронил из рук ремень и закричал: "Ой". Хочет ударить крысу рукой и боится, а она медленно ползет по халату вверх, ближе к лицу, выпучила глаза и смотрит на него. Петров ударил ее костылем по голове и крыса упала.

     В коридоре выложили всех крыс подряд и сами легли спать. Утром пришла санитарка и напугалась.
     - Откуда взялось столько сатанов? Я думала живые они, да хотела уже бежать, смотрю - дохлые.
     Вот этот случай и вспомнил художник Петров.

     *****

     Продолжение здесь:  http://www.proza.ru/2019/04/12/1715